- Спроси у него, можно ли им что-нибудь объяснить? - предложил
Ключников, но Бирс не стал переводить.
Он расстегнул наручники, американец не обратил внимания; было
заметно, как он бледен и как растерян.
- Он хотел меня убить? - скованно спросил Хартман после некоторого
молчания.
- Хотел, - кивнул Бирс.
- Зачем?
- Он считал вас врагом.
- Но... такой ценой? - искренне недоумевал Хартман, стараясь
уразуметь непостижимую для него загадку.
Где было ему, американцу, понять фанатизм этой неистовой веры? И как
мог он, рожденный и выросший вдали, осилить умом людоедскую суть этой
идеи? Идеи, которая требовала от человека все во имя своя, даже жизнь.
- Значит, если б не я, он остался бы жив? - спросил Хартман.
Вывод американца едва не сразил Антона наповал.
"Мать честная! - подумал Бирс. - Вот чем мы отличаемся от них. Вот в
чем мы не сойдемся никогда. Любой из нас проклянет врага. Любой из нас
крыл бы убийцу последними словами. Этот винит себя. И в чем?! В чем?!"
Это тем более выглядело странно, что Бирс помнил другого Хартмана:
самоуверенного, если не сказать - самодовольного, неизменно стремящегося к
первенству.
Неужто это был тот самый Хартман? Не ведающий сомнений
Хартман-победитель, которого он знал? И неужели таким он был только там, у
себя, в Америке, а здесь, на этой земле он вдруг задумался о душе?

20
По шахтному телефону Бирс из тоннеля позвонил диспетчеру, известил
его, где они оставят тело убитого. Он не стал докладывать о Хартмане, все
равно того некуда было деть, приходилось брать с собой; диспетчер передал
приказ командира: не выходя на поверхность, двигаться в сторону Чертолья,
проверить по пути коммуникации и ходы сообщений.
Не доходя до станции "Китай-город" они свернули в Кулишки, откуда
подвалами пробрались в Никитники. Здесь повсюду, вплоть до Ильинки, на
многих уровнях под землей располагались хорошо оборудованные и
обустроенные убежища коммунистической партии, связанные тоннелями с
Кремлем и Лубянкой, однако разведчики направились в другую сторону.
Глубокие, нескончаемые склады старинных торговых подворий на Варварке и в
Рыбном ряду напоминали подземный город: в двух уровнях, одна под другой,
тянулись длинные галереи с каменными сводами и высокими арками, от которых
в стороны уходили двухэтажные переулки.
Приходилось быть начеку. Бирс и Ключников настороженно озирались,
освещая сильными фонарями бесконечные аркады, проемы, каменные столбы и
колонны. Пахло сыростью, гнилью, луч фонаря то и дело выхватывал из
темноты горы мусора.
- Здесь мог получиться прекрасный торговый центр, - заметил на ходу
Хартман. - Туристы обожают такие места.
Антон перевел его слова Ключникову.
- Кто о чем, а вшивый о бане, - усмехнулся Сергей.
- Ты напрасно. Он бы живо навел здесь порядок, - возразил Антон, зная
твердо: уж кто-кто, а Хартман наверняка превратил бы это место в рай для
туристов.
В Зарядье разведчики обошли стороной расположенный под гостиницей
гигантский бункер глубокого заложения. По сведениям, которые Першин
оценивал как недостоверные слухи, посредством транспортного тоннеля бункер
сообщался с расположенным неподалеку от Можайска подземным штабным центром
военно-морского флота.
Из Зарядья давний полузасыпанный ход вел к церкви Покрова "что на
рву", можно было попытаться проникнуть в церковный подвал, откуда другой
ход вел в Кремль, но разведчики решили, что риск слишком велик: ход в
любой момент мог обвалиться.
Кирпичная галерея привела их в обширные склады под верхними торговыми
рядами. Здесь разведчики с немалым трудом нашли коридор, соединяющий
подземную систему с тоннелем, идущим от Старой площади в Кремль.
В подземельях Кремля ничего не стоило заблудиться. Современные
секретные объекты опускались, похоже, к центру земного шара, во всяком
случае, чтобы добраться вниз, следовало горизонт за горизонтом преодолеть
не одну сотню метров глубокой шахты. Бетонные штреки, тоннели и коридоры
во всех направлениях прорезали подземное пространство, задевая старинные
ходы и погреба, вспарывая древние арсеналы, тайники и колодцы.
Изрядно проплутав, разведчики у основания Боровицкого холма выбрались
к подземному руслу Неглинки, откуда рукой подать было до Чертолья.
Ведя поиск, отряд от Земляного города или Скородома, ограниченного
Садовым кольцом, постепенно приблизился к Бульварному кольцу. Пройдя под
землей Охотный ряд, Воздвиженку, Арбат и Остожье, они вышли к исходным
рубежам: теперь поиски следовало вести между Знаменкой и Пречистинским
бульваром, с третьей стороны текла Москва-река.
Это было странное место, дурная слава которого тянулась с
незапамятных времен. Московская молва спокон веку нарекла его Чертольем и
связала с темными силами: немногие люди осмеливались здесь жить, случайные
прохожие испытывали смутное беспокойство. Убравшись отсюда, человек
испытывал заметное облегчение, словно душу отпустили на покаяние.
Преследуя противника, отряд оказался в старом Ваганькове под
прекрасным и знаменитым домом, который стоит здесь с восемнадцатого века.
Прежде на этом месте располагалась усадьбы царя Ивана IV, который помимо
того, что имел грозный нрав, был крупнейшим магом, чернокнижником и
чародеем. Еще раньше на холме стоял дворец его прапрабабки, великой
княгини московской Софьи. В старом Ваганькове, названном так по той
причине, что первыми здесь поселились шуты и скоморохи - ваганты, вниз на
немыслимую глубину уходит гигантский белокаменный колодец, от которого в
разные стороны расходятся коридоры; весь ваганьковский холм прорезают
древние кирпичные галереи.
Спустившись под холм, отряд вышел в подземелья Ленивки и Лебяжьего
переулка, откуда старые, выложенные растрескавшимся белым известняком ходы
направлялись к упрятанным под землю Неглинке и кремлевским погребам, и в
другую сторону, к бассейну, где стоял прежде храм Христа Спасителя, а еще
раньше - женский Алексеевский монастырь.
Чертолье было изрезано внизу на разных уровнях, с каждым днем отряд
спускался все ниже.
В темноте Бирс и Ключников, задыхаясь, ползли по узкому земляному
лазу. Они не зажигали фонарей, чтобы не превратиться в мишени, и ползли в
кромешной черноте, как кроты; иногда сверху падали комья глины и осыпался
песок, они замирали с опаской, страшась обвала; пережидая, лежали ничком,
уткнувшись носами в землю. Хартману они приказали держаться сзади, но он
то и дело приближался, норовя оказаться рядом; им приходилось орать на
него, чтобы он отполз в безопасное место.
Здесь полным-полно было таких лазов, нор, ходов, отрытых повсюду на
большой глубине. Пройти их стоило большого труда. Иногда из темноты
раздавался выстрел или автоматная очередь. Если бы не бронежилеты и шлемы
из титановых пластинок, их давно уже перебили бы. Часто случались обвалы:
порода внезапно рушилась, продвижение замедлялось, пока саперными
лопатками откапывали проход.
Им казалось, они здесь давно. Мокрые от пота, надсадно дыша, они час
за часом продвигались под землей все дальше и дальше, принимая иногда бой:
огонь вели на поражение, зная, что пленных не будет, поливали очередями
невидимую в темноте цель. Если быстро подавить сопротивление не удавалось,
Першин давал команду, и сопло ранцевого огнемета выплевывало огненную
струю, которая яркой дугой прорезала темень.
К ночи отряд выбрался к штреку с бетонным покрытием. Отсюда отходили
боковые коридоры, которые, в свою очередь, делились, образуя лабиринт.
Дорогу часто преграждали стальные двери, задраенные наглухо на винтовые
запоры; каждую дверь приходилось открывать с помощью взрывчатки.
От непрерывной стрельбы замкнутое пространство заполнили пороховые
газы, копоть и цементная пыль - дышать было нечем. Частые выстрелы с
особой силой гремели в сдавленной бетоном тесноте, пули с оглушительным
звоном били по стенам, выбивая мелкую крошку, все оглохли, ушам было
больно, и казалось, разламывается голова.
Время от времени стрельба прекращалась, противник менял позицию, и
отряд переходил на бег, чтобы не дать ему оторваться. Грязные, оглохшие,
мокрые от пота, задыхающиеся, с камуфляжной краской и копотью на лицах,
они тяжело бежали с автоматами наперевес, гул и грохот катились бетонными
коридорами, грузный топот сотрясал стены, будто не люди бежали, а стадо
буйволов.
Отряд хорошо знал маневр. В опасных местах они короткими перебежками
поочередно выдвигались вперед, подстраховывали друг друга, брали под
прицел все уступы, углы, щели и отверстия, простреливаемые участки
проходили по одному, выставив охранение, и стоило заметить что-то -
движение или тень, поливали огнем подозрительное место, а в помещение
бросали гранату и врывались следом.
Это был невероятный, зарывшийся в землю город, о котором никто ничего
не знал. Десятки лет существовал он тайком от всех - за полвека он ничем
не выдал себя, погребенный заживо в глубине земли.
Тоннели и штреки вели в огромные машинные залы, электростанции,
насосные, в казармы, в большие, похожие на вокзалы, склады, в сумрачные
хранилища, уставленные металлическими баками.
Бирс и Ключников подорвали герметичную дверь, сразу после взрыва
прыгнули в клубы пыли и дыма, пробежали какие-то отсеки и застыли,
напряженно озираясь и держа пальцы на спусковых крючках. Но было тихо,
пусто, безлюдно, только пыль после взрыва медленно расходилась,
заволакивая емкое помещение, похожее на ангар.
Под округлым сводом вполнакала горели слабые лампочки, с расстоянием
свет слабел, превращаясь в мутный полумрак. Вероятно, это была столовая:
от стены к стене рядами тянулись столы. Бирс и Ключников разошлись в
стороны и медленно, изготовив оружие, обходили зал вдоль стен. Пахло
гарью, бетонным крошевом, зыбкая, неустойчивая тишина висела в задымленном
пространстве. В углу послышалась слабая возня, из полумрака раздался
выстрел. Ключников почувствовал сильный удар в грудь, который сшиб его с
ног. К счастью, бронежилет выдержал, исподняя гидроподушка развела удар по
поверхности и ослабила контузию.
Это был выстрел, что называется, в упор: притаившись, стрелок целил в
грудь, однако сорокаслойный дюпоновский кевлар, простеганный титановым
кордом, выдержал пистолетную пулю, Ключников упал и лежал, оглушенный,
чувствуя боль в груди.
Едва прогремел выстрел, Бирс дал очередь на звук, прыгнул в сторону и
пустил еще одну очередь. Ответных выстрелов не последовало. Бирс, выставив
автомат, осторожно подкрался к тому месту, откуда стреляли.
В углу, привалясь к стене, сидел альбинос. Автоматная очередь прошила
его насквозь, и теперь он беззвучно истекал кровью. Глаза его были
открыты, в них держалась тихая печаль и томление, безропотно, как усталый
путник, уходил он из жизни. Альбинос сидел в луже крови, рядом с ним на
полу лежал пистолет.
Морщась от боли в груди, Ключников поднялся и тряхнул головой,
приходя в себя после контузии. Увидев, что он поднялся, альбинос не
поверил, глаза его удивленно расширились.
- Нет, - убежденно покачал он головой. - Не может быть. Я попал в
него.
Ключников ногой отодвинул пистолет, чтобы стрелок не дотянулся.
- Я попал в тебя, - сказал ему альбинос.
- Попал, - подтвердил Ключников, потирая ладонью ушибленное место.
Лужа крови под стрелком медленно растекалась, но он не замечал или не
обращал внимания.
- Я попал в него, - повторил он Бирсу капризно, словно тот не верил.
- Попал, попал, успокойся, - оборвал его Бирс. - Скажи лучше, где
бункер?
- Не-е-т... - заикаясь, усмехнулся стрелок с легким злорадством. - Не
скажу.
- Ну и зря. Перебьем вас, что хорошего?
- Не скажу, - повторил альбинос.
- Не говори, - легко согласился Бирс. - Сами найдем.
Он подозвал Хартмана, тот приблизился и остановился.
Стрелок внимательно, не отрываясь, смотрел на них, переводил глаза с
одного на другого, взгляд его твердел, становился пристальным и жестким.
- Предатели! - неожиданно сказал он со злостью. - Все предали!
Глаза его побелели, наполнились странным светом - то ли гнева, то ли
ненависти. Ключников подумал, что альбинос похож на Бурова: такие же
белесые волосы, такое же бледное лицо, но главное - те же белые горящие
глаза, испепеляющий взгляд.
Глядя на альбиноса, Хартман жалел его, как и прочих несчастных,
обретающихся под землей. Не знающие жалости, непримиримые, оголтелые в
своей несуразной вере, укоренившиеся в ненависти, обреченные навсегда на
существование под землей, непоколебимые в злобном своем фанатизме, стоящие
насмерть за нелепые химеры, они были сродни безумцам - что можно было им
объяснить, до чего достучаться, как втолковать?
Они были смертельно опасны, потому что не могли ни с кем ужиться, не
могли смириться с чем-то иным, кроме своей веры, и всюду несли ненависть и
кровь. И неужели только и оставалось, что уничтожить их, как чумных крыс?
Неужели только так и можно было с ними - гнать, травить, жечь? Однако
другого было не дано: стоило промедлить, они губили все, к чему
прикасались.
Пока Бирс, Ключников и Хартман стояли над умирающим, где-то в
стороне, поодаль, за стенами послышались голоса. Они росли, превратились в
ропот, в сбивчивый гомон и вдруг, как обвал, вырвались в крик. У Бирса,
Ключникова и Хартмана мороз пошел по коже.
Это был истошный крик многих людей, пронзительный многоголосый вопль
- ужас, смертельный страх, отчаяние были в этом хоре, от которого волосы
становились дыбом.
Бирс и Ключников рванулись в узкую дверь, вышибли ее ногами,
стремглав пронеслись по коридору и ворвались в тесное помещение,
заполненное людьми; следом за разведчиками прибежал Хартман. Едва они
появились, в мгновение стало тихо, толпа в сто или двести человек смотрела
на них, не отрываясь. Вероятно, помещение было не таким маленьким, просто
людей было очень много - скопище лиц и глаз.
Это были те, кто исчез. Альбиносы держали их в подземной тюрьме, изо
дня в день учили уму-разуму, читая вслух краткий курс истории большевиков,
кормили скудно, впроголодь и сулили скорый революционный трибунал и
расправу. Поняв, что они спасены, пленники облепили разведчиков, толпа
сжала их, сдавила, многие обезумели от счастья, у некоторых сдали нервы:
рыдая, они обессиленно опустились на пол.
Женщин содержали в другом помещении, приспособленном под тюрьму.
Расспросив пленников, Бирс стремглав кинулся в коридор, Ключников погнался
за ним - насилу догнал, чтобы прикрыть в случае нужды.
Они миновали несколько технических отсеков и вышибли дверь, закрытую
на замок. В тусклом свете им открылась печальная картина: бледные,
забившиеся в угол женщины, испуганная толпа; в полумраке на серых,
землистых лицах выделялись расширенные от страха глаза.
В отличие от мужчин, женщины молчали. Немая, теснящаяся в углу толпа
напоминала скопление теней. И когда Бирс вспоминал впоследствии, как они с
Ключниковым ворвались в камеру, он мог вспомнить лишь бледные неподвижные
лица и неестественно большие, просто огромные взирающие на него глаза.
Без единого звука, окаменев, женщины напряженно и выжидающе смотрели
на застывших у входа вооруженных людей: разрисованные камуфляжной краской,
с автоматами наперевес, те настороженно и цепко обшаривали взглядами
помещение. Автоматчики весьма отличались от тюремной охраны и подземного
гарнизона - ростом, пятнистой формой, оружием и снаряжением; до узниц
постепенно доходило, что это - свобода.
И когда они это поняли - поняли и поверили, глаза их наполнились
тихим сиянием, которое залило, затопило камеру и потоком хлынуло на
разведчиков.
Теперь пленницы не сдерживались. После невероятного напряжения
наступила разрядка, все обмякли и заплакали: кто в голос, навзрыд, кто
обессиленно всхлипывал, иные молча и неподвижно смотрели на освободителей
глазами, полными слез.
Внимательным взглядом Бирс обвел лица пленниц, у него упало сердце:
Джуди среди них не было.

21
Получив донесение, Першин приказал выставить охрану, чтобы альбиносы
напоследок не расправились с пленниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40