Я не ответил и проявил осторожность — на моем лице ничего не отразилось. Пангсапа хотел меня удивить, а я не хотел, чтобы он заметил мое удивление.
Конспиративка — это не просто дом или квартира. Это краеугольный камень системы безопасности. Если безопасность операции не обеспечена, задание закончится провалом, а вас убьют. Есть местная резидентура, если повезло, но когда операция вступает в опасную стадию, можно и туда не успеть добраться. Конспиративка — твой дом, а иногда — единственное место, где можно укрыться. Для агента-оперативника — это храм, святыня, последнее убежище.
— Откуда вы о нем знаете, Пангсапа?
Раз уж он знал, бесполезно делать вид, что я не знаком с Варафаном.
Я никогда раньше не видел его разгневанным. Внешне он не изменился. Гнев для азиата — это не больше и не меньше, чем внезапная простуда.
— Вспомните, пожалуйста, что мистер Ломэн дал вам мою фамилию и фамилию Варафан. Вы что, не доверяете своему руководителю операции? — он не сводил с меня своих желтых глаз.
— Что ж, предположим, вы можете связаться со мной через Ломэна, через Варафана и найти меня в отеле “Пакчонг”.
Я тоже не показал своей ярости. Ничего Ломэн ему не говорил. Конспиративка есть конспиративка. Пангсапа организовал за нами слежку. Странно. Он просто осведомитель, откуда вдруг такая прыть? Осведомитель может быть кем угодно: продавцом газет и клерком, метрдотелем, торговцем тканями, биржевым маклером, дворником. Это бизнесмен, он продает и покупает то, что слышал. Но это приработок, а не основная работа. Осведомитель не организует слежку за своими работодателями.
Чепуха какая-то… Профессиональный убийца Куо занялся похищением людей. Контрабандист и торговец наркотиками Пангсапа прирабатывает, собирая информацию. И как суетится! Потому он и другой сегодня. Ни черный шелк, ни поза “лотоса”, ни певучий голос не скрывали того, что он нервничал.
Пангсапа осторожно прошепелявил:
— Я сообщил вам маршрут кортежа, информировал вас о человеке, который присоединился к людям Куо, могу еще многое узнать. Сами решайте, готовы ли вы воспользоваться нашими преимуществами.
— Я готов воспользоваться любой информацией, которую вы мне предоставите. Какова ваша цена? Вы не говорили о ней.
— А зачем? Ведь платите не вы.
Я вышел из дома Пангсапа, прошел полквартала, как вдруг у меня за спиной притормозила машина. Я резко обернулся — в этом ваш единственный шанс на спасение — и посмотрел на автомобиль, на окна, обращенные к тротуару.
По крыше машины скользил свет уличных фонарей — я смотрел, как она ко мне приближалась. Окна, обращенные к тротуару, открыты, но никакого оружия я не увидел. В машине только водитель.
Мисс Мэйн открыла дверь, и я сел рядом с ней, не сказав ни слова. Она легко, не торопясь, вела машину вдоль пустых улиц. Огни кинотеатров и большинства ресторанов были погашены; единственным освещенным зданием на Чароен Крунг Роуд был полицейский участок, во дворе которого при свете прожекторов экипажи патрульных машин проходили повторный инструктаж.
Нам приказали остановиться, один из полицейских заглянул в машину и кивнул, разрешая ехать дальше.
Выбор у полиции невелик: проверять у всех документы, обыскивать каждый дом, допрашивать тех, кто попадался им на глаза. Они, как и я, не знали, где искать Представителя. Можно допросить тех, кто был на месте происшествия, но это едва ли что-то даст: никто ничего не помнит, но понимая, что от него ждут толковых показаний, человек начинает нести Бог весть что, лишь бы его не сочли круглым идиотом. От таких показаний один вред — они только запутывают следствие.
Эксперты извлекут пулю из головы шофера, но в это ничего не прояснит: винтовку никогда не найти, Куо — профессионал. Детективы разыщут тех, кто умудрился сфотографировать катастрофу, и тоже ничего не добьются: когда подобное происшествие снимает любитель, снимок получается смазанным. Для фотокорреспондентов были отведены специальные отгороженные площадки, на Линк Роуд таких площадок не было.
Лично я находился на последнем этаже и ничего не увидел даже в бинокль.
Но полиция все равно надеется на успех: когда на поиски брошены такие крупные силы, количество иногда переходит в качество. В худшем случае будет создана видимость, что полиция и армия из кожи воя лезли, чтобы найти Представителя.
Мы выехали на Саут Саторн Роуд, Клонг — параллельно слева. На руках мисс Мэйн нет колец, длинные пальцы спокойно держат руль. Иногда в ветровом стекле отражается ее бледное, как у привидения, лицо.
Ничего не поделаешь — придется ее терпеть. в полезно называть ее Меченой, просить Ломэна, чтобы он не подпускал ее ко мне. Ломэн знал больше меня. Он сказал: “Вы заводите этот разговор во второй раз. Надо было мне заткнуться раз и навсегда.
Иммиграционное управление на Норт Саторн: едем к отелю “Пакчонг”, там я жил, пока не ушел на дно. Она и ее люди потом три дня не могли меня найти. Зачем она едет именно туда? Но к чему кривить душой: ведь я сам этого хочу.
Недалеко от парка “Лампини” полицейские вталкивали какого-то человека в фургон. Он увернулся и уже собрался бежать, но полицейский резко ударил его ребром ладони, и тот упал. Его подняли, зашвырнули в фургон. С него соскочил ботинок, который бросили вслед за хозяином. Хватали всех подряд. С тех пор как начались облавы, камеры были забиты задержанными.
На Витайю Роуд мы свернули на север. Далеко слева в землю упирался столб света: один из участвующих в поисках вертолетов.
Ночь теплая — на Винии платье без рукавов. Наверно, она проследила меня от посольства, когда я отправился к Пангсапа, и ждала на улице, пока выйду из его дома. Я пробыл там около часа, а она все это время сидела в машине и спокойно продумывала предстоящий разговор — ей никто не мешал.
Она чуть повернула голову и, не глядя на меня, сказала:
— Вы помните человека по фамилии Ли? Норидж, Англия, июль прошлого года?
И тут я понял, почему Куо похитил Представителя.
18. Обмен
Максимальный срок тюремного заключения, который может получить иностранец в Великобритании за шпионаж, составляет четырнадцать лет. Именно столько получил человек, называвший себя Питером Ли.
Главный судья огласил приговор в центральном уголовном суде в июле 1965 года.
Настоящее имя заключенного было Хуа Сюли, а вся история получила название “нориджское дело”. Группа известных физиков, которую возглавляли сэр Артур Хеэр и профессор Джеймс К. У. Фейдимэн, два года работала в Нориджском научно-исследовательском институте физики. Министерство финансов выделило им средства, а США предоставили в их распоряжение определенное техническое оборудование. В работе группы принимали участие трое американских ученых. Цель исследований — усовершенствование лазера.
Луч лазера, пущенный с расстояния нескольких сантиметров, успешно использовался при операциях на глазах. Тот же луч, направленный к Венере, — двадцать три миллиона миль от Земли, — отразился от поверхности планеты и был “пойман” оптическими приемниками. Возможности использования лазера весьма широки, но их разработка строго засекречена.
Данные, полученные группой Хеэра — Фейдимэна за эти два года, засекречивались самым строгим образом. Английская контрразведка “МИ—5” и ЦРУ создали специальную группу по охране проекта. В январе 1955 года один наш агент, временно откомандированный в распоряжение технической службы посольства Великобритании в Тегеране, перехватил сообщение, которое не относилось к его заданию. Однако он передал об этом в Центр, и меры были приняты незамедлительно: из следующий же день машина с людьми из специального отдела Скотланд-Ярда подъехала к дому № 67 на Бикон Стрит, в Норидже. Они арестовали Питера Ли, студента-физика, имевшего друзей в Нориджском научно-исследовательском институте. Ему предъявили обвинение в том, что в его руках находились материалы, представлявшие государственную тайну.
Немедленно были проведены расследование и проверка ученых группы Хеэра — Фейдимэна. Обнаружилась серьезная утечка информации. В квартире Ли на Бикон Стрит провели тщательный обыск и нашли микрофотографии результатов исследования и чертежи мощного лазерного устройства: любое правительство, готовящееся к войне, пойдет на все, чтобы получить подобные данные и чертежи.
Было выяснено, что “Питер” Ли, чья семья жила в Сингапуре, недавно попросил сократить срок своего обучения в Норидже в связи с болезнью отца. Ли собирался покинуть Англию через три дня после начала расследования. Когда за “Питером” пришли, он уже расплатился с домовладельцем и собрал чемодан.
На июльском процессе лорд главный судья особо поздравил агентов, разоблачивших и арестовавших шпиона. Общественное мнение, сначала встревоженное новостями об утечке секретной информации, успокоилось, узнав, что в последний момент ее удалось остановить. Микрофотографии уничтожены, Ли приговорен к максимальному сроку тюремного заключения. Шпион обезврежен, “Нориджское дело” закрыто.
Мелькали уличные фонари. В их свете отражение ее лица то темнело, то становилось светлее. Мы проезжали квартал за кварталом. Я спросил:
— Где вы меня высадите?
— Нигде. — Я понял, что она хотела сказать.
— Мне нужно забрать кой-какие вещи со склада. Она знала, где находится склад: тогда вечером она выследила Ломэна и приоткрыла дверь, чтобы подслушать наш с ним разговор. Я знал, что она подслушивает, и назвал ее Меченой.
Я думал о Ли и раньше. Общественное мнение успокоилось, и лишь несколько человек продолжали нервничать. Я был одним из них. Мы знали, что Хуа Сюли обладал очень ценным для агента-оперативника качеством: великолепной фотографической памятью.
Это не имело никакого значения, пока он находился в тюрьме.
Сейчас же это приобрело огромный смысл.
— Прямой обмен, — сказал я.
— Вот именно.
— Но они не могут так поступить. Это не делается на правительственном уровне. — Я вдруг почувствовал раздражение. — Ни одно правительство не признается в том, что оно санкционировало похищение человека ранга Представителя.
Она молчала. Я продолжал:
— Они не могут нарушать правила. Шпиона обменивают на шпиона. Они не…
И тут меня как будто озарило.
Ты зажигаешь фонари и обходишь темные места… твои слишком тускло светят… А сейчас она зажгла прожекторы, и я на минуту ослеп.
Ее отражение повернулось ко мне: она следила за моей реакцией. Потом сказала:
— Все правильно, Квилл. Это будет прямой обмен. Но если им не удастся доставить Представителя к границе, они похитят вас.
Я вспомнил слова Ломэна: “Наша операция продолжается. Она не закончится, пока мы не узнаем, по чему похитили Представителя и почему не убили вас”.
— Так вот почему они не пытались убить меня, — сказал я.
— Конечно, Вы — резервный вариант, замена, если им не удастся доставить его к границе.
Мы повернули обратно и поехали через парк “Лампини” к складу воздушных змеев. Я попросил ее остановиться под деревьями. Справа била мутная, серая струя фонтана. Подсветка выключена. Обычно она горит, но сегодня городу не до красоты. Виниа села поудобнее. Я знал, что теперь, сообщив мне главное, она расскажет остальное.
— Когда разведка подключилась к этому делу?
— Несколько недель назад. — Голос ее звучал ровно. Глаза были спокойными, как в тот раз, когда и встретил ее в кабинете атташе по вопросам культуры.
— Мы получили сообщение от одного из наших агентов в Гонконге, что будет предпринята попытка освободить Ли из Дарэмской тюрьмы. В Лондоне никто не мог этого подтвердить — нам сказали, что это деза. Мы продолжили проверку и выяснили, что информация надежная: Ли должны обменять. Но у Пекина не было достойного кандидата. Мы знали, они постараются найти кого-нибудь, чтобы обменять на Ли. Потом нам стало известно, что Управление посылает сюда своего человека — выяснить, будет ли совершено покушение. Мы предположили, что пришлют вас — вы работали здесь два года назад, знаете Бангкок как свои пять пальцев. Мы послали сюда наших людей. Вы обеспечивали безопасность Представителя, мы охраняли вас.
Я отвернулся от ее отражения в ветровом стекле: мне нужно было все спокойно обдуман”. Потом спросил:
— Значит, вы не предполагали, что они похитят Представителя?
— А вы?
Мне стало интересно. Разведка — наш конкурент, но работает она эффективно.
— Кто прислал письмо с угрозой?
Неужели она знает ответ и на этот вопрос? Соперничество — коварная болезнь. Наши разведка и контрразведка — “МИ—6” и “МИ—5”, американские ФБР и ЦРУ постоянно подставляют друг другу ножки, стараясь делать одно и то же одинаковыми методами. В конце концов сам начинаешь делать то же самое. Это уже плохо.
— Письмо с угрозой прислал один таиландец, случайно узнавший, что Куо собирался в Бангкок. Он избрал самый безопасный способ предупредить Лондон — прислал анонимное письмо. И правильно сделал, что не подписался, Куо — человек опасный.
Свет фар залил газоны и клумбы: к фонтану тихо подъехал полицейский фургон, потом еще один. Фары погасли. Я спросил:
— Почему вы меня проверяли, когда я пришел в первый раз в посольство?
Она посмотрела на полицейские фургоны.
— Я не знала, как вы выглядите. Никогда не видела вас раньше. Как только вас опознали, наша организация начала выполнять задание. Мы постоянно следили за вами, пока вы… не ушли от нас.
Из каждого фургона вышли по пять полицейских и окружили фонтан. Под высоко бившей струёй воды среди цветов находилось строение с небольшой железной дверью. Там был установлен насос. У меня случайно вырвалось:
— Вы упустили меня сегодня утром, когда кортеж начал поездку по городу. Вы не знали, где я. Ее голос опять слегка задрожал:
— Мы знали, что вы прячетесь где-то в районе Линк Роуд.
Мне показалось, что она больше ничего не скажет. Полицейские подошли к железной двери. Она сказала:
— Они нашли убитого… в храме Фра Чула Чеди. Вы знаете об этом?
Наверно, труп нашли священники, которым захотелось узнать, что я делал в храме. Я посмотрел на нее и спросил:
— Что вам было известно о моем плане?
— Мы знали, что вы должны были… прибегнуть к крайним мерам, чтобы обеспечить безопасность Представителя.
Я снова взглянул на фонтан. Она хотела, чтобы я продолжал говорить, но мне нечего было сказать про убитого. Полицейские открыли железную дверь, обыскали строение, пошли обратно к фургонам. Такие сцены можно наблюдать во всем городе; но они все равно не найдут Представителя.
Развалины, причалы, подобные строения — здесь Куо прятаться не будет.
— Давно работаете в разведке? — спросил я.
— Три года на оперативной работе.
— И все время в “МИ—6”?
— Да. Кроме операции в Карачи.
Я посмотрел на нее — она наблюдала за полицейскими и ни разу не повернулась в мою сторону.
Управление не участвовало в той операции — вооруженной акции с выброской парашютистов, обменом информацией. Она проводилась совместно с пакистанскими спецслужбами. У нас тогда было мало свободных людей. Свое дело разведка сделала, хотя за успех пришлось платить кровью. Возможно, после этого ей и пришлось сделать пластическую операцию. Тогда при выполнении задания погибли трое англичан: Чэндлер, Дэйвис, Браун. Двое из них были агентами разведки. Что такое смерть, она знала. Почему же ее так интересует убитый в храме?
Двое полицейских шли к нашей машине. Каждый держал правую руку на кобуре.
— Кто был тогда руководителем операции?
— В Карачи? — Она снова не посмотрела на меня, только пожала плечами, и я все понял. — Не помню.
Полицейские приказали мне выйти из машины, проверили наши документы, задали вопросы о работниках английского посольства и, вежливо отдав честь, направились к фургонам. Я снова сел в машину.
Мы свернули направо на Рама IV и направились к Линк Роуд. Я снова подумал о Ли. На процессе преподаватели назвали его “блестящим и наблюдательным студентом”. Практически точно выяснили, что учеба была прикрытием. Очевидно, он разбирался в информации и чертежах, которые были на микрофотографиях. Учитывая к тому же, что он обладал исключительной памятью, можно предположить, что вся ценная информация о разработке лазера у него в голове. Существовала и еще одна возможность: он где-то спрятал другие отпечатки микрофотографий на тот случай, если не сможет передать остальные или если они исчезнут при переправке в Китай.
Хуа Сюли, очевидно, послал в Пекин донесение до ареста. Он сообщил в свой Центр, что располагает ценной информацией. Центр знал, что это за информация. Наверно, именно тогда была создана специальная группа, которой поручили любой ценой доставить Ли в Китай.
Над темным зданием склада мерцали звезды.
— Где лучше войти? — спросила Виниа.
— Со стороны проулка.
Я взял с собой только сумку с самым необходимым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18