«Между тем, в этих вопросах практического уменья речь идет о самых простых требованиях от полководца, о знаниях и способностях, приобретаемых непрерывными занятиями, размышлениями и практическими упражнениями. К предметам совершенно иного порядка относятся требования, предъявляемые к его умственной и нравственной личности».
«Полководец должен приступить к своей задаче свободным от предрассудков и предубеждений, от боязни людей и от оков эгоизма, от подчинения собственным страстям и слабостям, от боязни ответственности и риска; он должен самоотверженно служить только делу и быть в состоянии перенести физические и нравственные напряжения. Его задача принимает две формы: предположений и действий; эти формы, конечно, взаимно обусловливают и дополняют Друг Друга, но они предполагают совершенно различные виды работоспособности. При разработке планов играет роль по преимуществу умственная личность полководца, а при действиях – нравственная, и тем не менее умственная мощь и нравственная сила должны все время поддерживать и дополнять друг друга. Сохранение полководцем душевного равновесия и ясного суждения настолько важно, что его надлежит признать необходимейшей основой военного искусства. Однако, бесконечно трудно удовлетворить этим требованиям среди тысячи затруднений, ежечасно представляющихся полководцу».
«Прежде всего, необходимо понять общую политическую обстановку, правильно оценить средства борьбы свои и неприятельские и совместно с руководителями государственной политикой наметить военную цель, необходимую для достижения цели политической. Затем нужно разработать план войны, правильно оценить лиц, призванных руководить действиями, а также и неприятельских начальников, их намерения и особенности. Вся эта работа по преимуществу умственная, но и она требует значительной твердости характера для отклонения разнообразных требований, неприемлемых с военной точки зрения».
«Эти требования обнаруживаются уже в мирное время при подготовке к войне, которая в известном смысле должна быть отнесена к области стратегии. Финансовые затруднения, общественное мнение, неправильная оценка политической обстановки, филистерство, материалистическое понимание жизни, наконец, враждебные государству партии в самом народе – все это со всех сторон теснит организатора войны и старается отвлечь его внимание от строгие требований военной необходимости. С другой стороны – мирные и парадные забавы с серьезным орудием войны, ложные взгляды на инженерную оборону государства и ведение войны, попустительство и уступка враждебным войне интересам слишком часто приводили к пренебрежению военным делом, ослаблению боевой готовности армии и вовлечению государства в тягчайшую катастрофу».
Говоря о тех трудностях, которые возникают перед полководцем во время стратегического развертывания, Бернгарди перечисляет их: «Здесь взывают о помощи провинциям, которые было бы выгоднее в военном отношении на время отдать врагу; там нужно использовать железнодорожную сеть, при чем кажущаяся выгода на самом деле в области стратегии и тактики превращается в невыгоды; дают себя знать политические и династические влияния, личное честолюбие и зависть старших начальников и все те слабости, которые присущи человеку – и все это нередко приводило полководца на путь, совершенно непримиримый с его военной совестью».
«Полководцу чрезвычайно трудно отделаться от всех этих побочных влияний, тем более, что весьма часто они стараются опираться на внешний авторитет официальных лиц и кажущуюся справедливость. Только твердый характер и ясный ум могут провести в борьбе взглядов, желаний и требований чисто военные идеи, создающие успех, который только и сможет устранить все препятствия и удовлетворить все желания».
«Те же требования и препятствия, которые приходится преодолевать при составлении плана войны, – говорит Бернгарди, – дают себя нередко знать и при ведении ее».
«Не поддаться этим влияниям, ни убийственному пессимизму, ни чрезмерному оптимизму, сохранить при всех обстоятельствах спокойное равновесие души, которое только и способствует ясности суждения и решительности действий, и тем не менее сохранить силу воли и мышления, позволяющую добиваться высших результатов, проявлять высшую смелость и сохранить инициативу в победе и поражении-все это предъявляет высшие требования силе духа и нравственной и умственной свободе полководца».
«Лишь при наличии этой свободы он может остаться на должной высоте, и в счастьи и в несчастий сохранить разносторонность и изменчивость решений, не позволяющую действовать по предвзятым воззрениям, л умеющую в каждом отдельном случае применить такие средства, которые при данных условиях обеспечивают победу».
«Мы находимся на границе области, не поддающейся научному исследованию и вклинению в теорию военного искусства и, несмотря на это, имеющей весьма существенное влияние на ведение войны. Это-область высшей целесообразности, обусловливаемой не военными успехами, а народно-психологическими, нравственными и всемирно-историческими моментами».
«Мы признаем, – заканчивает Бернгарди свой облик полководца, – что во всех действиях на войне, решающей судьбу народов и государств, нужно руководишься высшими соображениями н что полководец может вполне свободно исполнять свои обязанности только в том случае, если поднимется высоко над толпой и научится наравне с государственным деятелем, достойным этого имени, смотреть на вещи и оценивать их в национальном и всемирно-историческом освещении. Лишь при этом условии он сможет познать истинную сущность войны и вести се целесообразно в высшем смысле этого слова».
Так работала военная мысль на берегах Шпрее, по другую же сторону Рейна она получает уклон, а именно – в сторону интеллектуализма.
«Свободное военное искусство! – восклицает Леваль. – Да ведь это умозрительная стратегия, искусство комбинаций, а механизм-это часть позитивная или научная».
«Война ведется не только в мозгу, как это думают некоторые люди. Мозг скорее является органом разрабатывающим, чем творческим. Мозгам надо доставить всевозможные данные, а последние являются позитивными.
Разум, суждение и индукция перерабатывают эти данные, в результате чего выходит комбинация, проект операции (часть умозрительная). Затем чтобы уяснить, насколько эта идея осуществима в жизни, необходимо вмешательство расчета (позитивная часть)».
«В зависимости от фазы изменяются сущность и условные задачи. В области теории господствуют разум и воля: действие здесь имеет преимущественно духовный характер. Это – искусство с сопровождающими его неожиданностями, произволом, порывами и беспредельностью».
«Затем надо покинуть эти высоты, где господствует полная свобода, и снизойти на землю, где все является сплошным препятствием, перейти от воображаемого к действительному, привести в движение отдельные единицы, импульсировать массы, преодолевать сопротивление, удовлетворять все требования, предвидеть, рассчитывать. Здесь искусство блекнет, и на сцену выступает наука со всей своей точностью и позитивизмом».
«Поэтическая сторона войны постепенно сходит на нет, – выводит Леваль. – Ее блестящее очарование уступает место механизму. Искусство отворачивается от идеального и все больше и больше уклоняется к реализму; это следствие, вытекающее из техники».
По мнению Леваля, «много говорят о гении… Гений, несомненно, является природным дарованием, так как предпосылками его являются широкая интеллектуальность и очень всесторонний ум…» Отсюда вывод: «Одних природных дарований недостаточно для создания военного вождя. Сторонники врожденных идей тщетно стремятся поставить вновь на первый план вдохновение. Вдохновения больше нет, если оно вообще когда-либо существовало»… «Знание теперь полезнее, чем когда бы то ни было. Широкое распространение новых изобретений все больше стремится сгладить моральные различия между нациями: превосходство окажется за наилучше вымуштрованными, за более искусными, за лучше обученными: но весы судьбы, конечно, всегда чутко отзовутся, если на одну из чашек будет положен гений вождя».
Успехи Мольтке Леваль объясняет именно большим наличием научности, чем искусства: «Фельдмаршал Мольтке проявил гораздо больше научности, чем искусства, машинизация у него преобладала над замыслом».
«Организация и командование важнее всею, – писал Бональ. – Одних военных добродетелей недостаточно. Нужно, чтобы, кроме них, были крупные интеллигентные силы, которые продолжительное время работали бы по доброму методу и в благоприятствующей им среде».
Идея «военного мандарината» заполняла галльские умы, объяснившие свои неудачи 70 года безграмотностью в военном деле их маршалов III империи, стремившихся основать свои действия на волевых качествах полководца.
Мы не коснулись русских взглядов на полководца; они с легкой руки Леера, несли в себе предпочтение интеллектуализма, а такие мыслители, как Драгомиров, оказывались пророками в пустыне. Правда, нужно сказать, что интеллектуализм, особенно у русских, не прививался, и русские полководцы не прочь были выдвинуть на первое место «вдохновение», ибо оно не утруждало мозгов в предварительной работе – преимущество, очень важное для русских генералов. Вернее сказать, русская военная мысль не имела устойчивых взглядов на роль и значение полководца в современных условиях и с любовью культивировала идею Суворова: «Полная мочь избранному полководцу», тем более, что она хорошо обеспечивала «военных мандаринов», каковыми были русские полководцы перед мировой войной, да и во время се.
На протяжении последней на нашей памяти прошло много различных «военных мандаринов» – интеллектуалистов и волюнтаристов, и ныне большинство из них, потеряв свои отличительные шарики, порой раздумывают о том, что требуется от полководцев наших дней, и делятся своими думами с нами.
Кое-какие из этих дум, особенно тех мандаринов, которые оказались ни обломках крушения, мы позволим предложить читателям нашей повести. Искать сейчас правды в заявлениях полководцев, оставшихся еще в славе, полагаем трудным по мотивам личного характера этих людей.
Итак, обратимся к знаменитой «паре» мандаринов, кои особо претендовали на роль великих людей – Гинденбургу и Людендорфу.
Эти «государственные мужи» наших дней откровенно нам заявляют, что политикой особенно они не интересовались.
«Политическими деятелями и партиями я никогда не интересовался», говорит нам Людендорф, но в то же время и открывает, что это, собственно, касалось тех партий, которые говорили «о соглашении, вместо того, чтобы подымать боеспособность нации». «Правительство и партии большинства сошлись между собою и внутренне отклонили меня с моим солдатским мышлением».
«Ясно, что я нашел больше последователей среди тех партий, которые, подобно мне, считали соглашение, в виду разрушительных стремлений врага, невозможным, и поэтому выступали за максимальное проявление энергии в ведении войны. Я никогда не обращался к ним, но они мне доверяли. Это было меньшинство правой ориентировки. Поэтому те другие заклеймили меня именем „реакционера“, хотя я думал только о ведении войны».
«Я ни „реакционер“, ни „демократ“, – продолжает известный начальник штаба. – Во время войны моя цель была такой: величайшая энергия в ведении войны и упрочение военной и равноценной ей сельскохозяйственной жизненной возможности для будущего Германии».
Оказывается, недоброжелатели и друзья втягивали Людендорфа в «партийные разногласия», а его протесты оказывались тщетными, ибо «правительству удобно было найти громоотвод», который в сущности руководился «прямым солдатским мышлением».
Мы отлично знаем, что это далеко обстояло не так, как рисует нам Людендорф, пытавшийся взять в свои руки управление всей страной. Что ему для этого не хватило – также известно; он не был «государственным мужем», а лишь после войны занялся изучением вопросов, кои оказывают влияние на войну не меньше, чем чисто военные факторы.
«Руководимый прямым солдатским мышлением» Людендорф открывает нам, что «управление фронтом, забота об армии и о поддержании боеспособности родины стояли на первом месте среди всех работ. Военно-политические вопросы будущего шли только во второй линии». Ныне мы знаем, что дала первая линия, а вторая, незнакомая первому генерал-квартирмейстеру, не могла ей оказать уже поддержки. Между тем, немецкие же мозги Клаузевица думали на этот счет так: «никто не начинает войны (или, по причиной мере, действуя разумно, не должен бы начинать) не сказав себе: „Чего он желает достичь войной и чего в самой войне“. „Первое – это цель войны“, учит Клаузевиц, „а последнее – цель, поставленная войне“.
Патрон Людендорфа Гинденбург в своих воспоминаниях, более слабых в литературном отношении, вторит своему начальнику штаба.
«И во время моей деятельности на высших командных постах на Востоке, и после моего назначения начальником генерального штаба армии, у меня не было потребности заниматься вопросами современной
политики больше, чем это было безусловно необходимо. Правда, в условиях позиционной войны я считал невозможным для военного командования совершенно отмежеваться от политики».
«Со мной согласятся, что резкой границы между политикой и военным руководством нет, – открывает нам Гинденбург. – Они должны еще в мирное время согласовать свои действия. Ко время войны, которая поглощает все их силы, они должны дополнять друг друга».
Такие взгляды на политику и стратегию были в сущности у всех полководцев мировой войны, и когда в той или другой армии правительство, политические партии большинства, хотели взять в свои руки управление страной, то они встречали резкий отпор своих «военных мандаринов».
В наши задачи не входит давать оценку указанных выше германских мандаринов, что сделал лучше нас в Германии Дельбрюк в отношении Людендорфа. Доказывая политическую безграмотность этого злобного тевтона, профессор истории приходит к выводу, что «самые крупные стратеги в большей мере оказывались государственными деятелями». Что же представлял собою Людендорф в «первичном» всех общественных отношений – экономике. Дельбрюк дает нам ответ устами другого деятеля, экономиста: «нами правит сошедший с ума кадет», с тупым отчаянием сказал мне как-то на повороте в 1917-18 гг. один из близко стоявших у решения этих (экономических) дел». По-видимому, этот деятель был не из числа «правых», которым был и остается любезен «сошедший с ума кадет». Как ни соблазнителен путь критики деяний и мыслей Людендорфа, мы не имеем права становится на этот путь. так как он отвлечет нас от поставленной себе задачи. Мы бросим беглый взгляд лишь на его суждения о военных качествах полководца.
Признав «войну – грубым ремеслом», первый генерал-квартирмейстер после жестоких уроков уяснил себе сущность этого явления в жизни человечества, не сойдя, правда, со своего ремесленного взгляда на него.
«Во всех отношениях армия и народ, по моему глубочайшему убеждению, должны представлять собою одно целое», поучает он ныне. «Ведение войны требует не только воли и дальновидности, – говорит Людендорф, – но и овладения всем могучим военным аппаратом, что достигается и удерживается только железным прилежанием. Сюда надо прибавить еще одно: понимание психики войск и особенностей врага. Это уже не вырабатывается, а лежит, как многое другое, в самой индивидуальности человека. При решении сложных боевых задач необходимо уметь считаться и с неожиданностями. Но самое главное – это взаимное доверие и вера в победу, которые соединяют войска и полководцев».
Война материализовалась. Такой волюнтарист, каким был Людендорф, и тот признает, что «уголь имеет для ведения войны такое же значение, как и нефть», что «уголь и железо составляют основу всякой военной промышленности»; что сельское хозяйство также важно для ведения войны, как и военная промышленность.
Поэтому «полководческая пара», по заявлению Людендорфа, «стремилась избегать всяких безбрежных планов» и «во всех мероприятиях исходила исключительно из военных требований».
Война давила своей грандиозностью таких людей, кои «руководились простым солдатским мышлением», и сам Людендорф не раз в этом признается. «Много испытаний приходится на долю полководца, – заявляет он. – Профаны просто смотрит на войну, как на арифметическую задачу с определенными величинами, на самом деле, она все, что угодно, только не это. Это борьба великих неизведанных физических и душевных сил, особенно тяжелая для той стороны, которая борется в меньшинстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49