Она сама слышала от Фриденталя, что он не раз бывал в канцелярии Эйхмана в столице рейха, и Бено Коэн – насколько она помнит – также встречался с ним в те дни.
Я послал Кенета к доктору Фриденталю. Он показал ему фотографии из Аргентины и спросил, знаком ли доктору этот человек. Фриденталь ответил: «Нет». Тогда Кенет спросил, знает ли он Эйхмана.
– О, да, – ответил Фриденталь. – Я видел его дважды, в 1938 году, обе встречи длились с четверть часа каждая.
– Где вы встречались? – спросил Кенет.
– В его канцелярии в Берлине. В первый раз я пришел в связи с арестом одного еврея. Эйхман спросил, готов ли я поручиться, что этот человек немедленно покинет Германию, если будет освобожден. Я сказал, что поручусь, но попросил дать время, чтобы получить для того человека разрешение на въезд в другую страну. Дня через два или три того еврея на самом деле выпустили.
– Как вел себя Эйхман по отношению к вам?
– Вполне корректно, хотя во второй раз я предстал перед ним в роли обвиняемого. Ему доложили, что я критиковал немецкое правительство на сионистском собрании. Я отвел обвинение и уточнил, что говорил только о новых антисемитских законах и что евреям надо сделать из этого надлежащие выводы. В ноябре, после «ночи длинных ножей», я покинул Германию.
– Мне кажется, теперь вам понятно, кто изображен на снимках? – спросил Кенет.
– Догадываюсь.
– Видите ли, у нас нет полной уверенности. Может быть, вы посмотрите еще раз?
Фриденталь долго разглядывал снимки, но затем сказал, качая головой:
– Мне очень жаль, но я не могу ручаться, что это Эйхман, хотя и не могу утверждать, что это не он.
Однако лабораторное сличение дало ободряющие результаты. Мы обратились за помощью в израильскую полицию, там поручили работу с фотографиями Эли Илану, выходцу из Канады, который уже давно занимался такой аналитической работой. Илан не знал, кто изображен на старых и новых фотографиях. Он провел на снимках несколько линий, соединивших отдельные части лица, и пришел к выводу, что фотографии принадлежат одному и тому же человеку. Еще большее сходство он обнаружил при сличении ушей. Величина, угол отклонения, форма уха и его место на голове совпадали. В отчете Илан указывал, что нашел восемь позиций, по которым совпадали обе группы снимков, и ни одной позиции, по которой бы они противоречили друг другу. Впрочем, эксперт готов был допустить, что на фотографиях запечатлены просто очень похожие люди.
На примере доктора Фриденталя я убедился, что шансы опознать Эйхмана с помощью тех, кто видел его двадцать лет назад, весьма шатки. Тем более, что отправлять в Аргентину свидетелей было опасно. Кенет слишком долго вертелся вокруг дома Клементов. Еще одна серия подобных «экскурсий» могла провалить всю операцию. Идея включить в состав оперативной группы, посылаемой в Аргентину, живого свидетеля стала казаться мне нереальной; мало того, что он заведомо окажется сильно пожилым человеком, так еще его, непрофессионала, придется вооружить особыми инструментами для наблюдения издалека. Иное дело, если спланировать операцию так, чтобы идентификация явилась частью самой акции: если свидетель опознает в Клементе Эйхмана, тут же и приступить к его захвату.
После долгих розысков, само собой, секретных, мы нашли наконец женщину, лично знавшую Эйхмана. Она согласилась участвовать в достаточно опасном деле. Но ее здоровье внушало опасения. Я боялся, что в Аргентине она сляжет и нам придется вообще отложить операцию. Поэтому решили отказаться от ее услуг. Будем идентифицировать Эйхмана здесь, в Израиле.
Подготовка к операции пошла полным ходом.
Надо было спешить, пока обстоятельства не изменились и Эйхман ничего не подозревает. Поэтому я решил немедленно сформировать оперативную группу из двух частей: передовая отправится на место будущих действий и возьмет Рикардо Клемента под наблюдение, основная останется пока в Израиле.
Но еще до отправки людей в Аргентину надо было тщательно спланировать способы доставки Эйхмана в Израиль. Иначе не было смысла захватывать преступника.
Я обратился к Хаги и попросил предоставить в мое распоряжение нужных людей. Он с готовностью отозвался и сам предложил мне кандидатуры командира группы и нескольких работников, способных, по его мнению, справиться с подобным заданием.
Командира группы – Габи Эльдада, умелого и умного организатора, я знал давно. Он вырос в еврейской деревне, в восемнадцатилетнем возрасте вступил в «Пальмах», где приобрел опыт участия в рискованных операциях. Накануне провозглашения независимости Израиля его назначили командиром отряда патрулей, а в день образования государства, 15 мая 1948 года, его ранили в бою в Галилее, но ему удалось доползти до своей базы. И еще не успев вылечиться, с гипсом на ноге вернулся в полк и участвовал в операциях на юге страны. В 1950 году Габи закончил армейскую службу и перешел к нам в оперативную часть. Очевидно, в мире не было ничего, что могло бы вывести этого худощавого и улыбчивого человека из равновесия. Когда он узнал о сути задания, то сказал мне: «Да, это – дело! Такой операции у нас еще не было!» Это прозвучало как высшая похвала нашей затее.
Габи любил оценивать шансы в процентах. Не изменил он себе и на этот раз:
– Сколько процентов за то, что этот человек – Эйхман?
Я рассказал ему о попытках опознать палача и о решении окончательно удостовериться прямо на месте.
– Операцию отличает от всех предыдущих одна особенность, – сказал я ему. – Это не просто выполнение приказа. Здесь к нам взывает пролитая кровь. Поэтому я хочу, чтобы в деле участвовали только добровольцы. Если кто-то проявит сомнения – в группу не брать.
– Никто не поколеблется, – сказал Габи.
– Я того же мнения, но каждый участник операции должен знать, что наша единственная цель – правосудие. Если нам удастся довести дело до успешного конца, то впервые в истории будут судить палача, убившего миллионы евреев. Поэтому я считаю всю операцию актом совести и гуманизма.
– Это поймет любой, – тихо сказал Габи.
– Начни сразу же изучать досье. О местности тебе подробно расскажет Кенет. Срочно представь мне план действий и список людей, которые войдут в группу.
Теперь я мог вплотную заняться планом доставки Эйхмана в Израиль.
Я поручил Лиоре проверить график движения израильских судов и выяснить, какое из них в ближайшие недели будет вблизи берегов Южной Америки. Еще – узнать, возможна ли отправка израильского рефрижератора в Аргентину под предлогом, что он должен забрать мороженое мясо, а также большого туристского корабля.
Несколько дней спустя Лиора доложила следующее. Никакого израильского судна в ближайшие недели не будет в водах неподалеку от Аргентины. Изменять курс любого судна сложно, потому что каждый рейс совершается по контракту, в котором подробно оговорен маршрут, да и расспросы неизбежны. Единственный выход, с ее точки зрения, снарядить специальное судно с каким-либо грузом. Но приготовления к такому рейсу требуют много времени, а путь туда и обратно займет минимум шесть дней.
Слишком медленное морское путешествие могло вынудить нас отложить операцию на несколько крайне важных недель, а заходить в промежуточные порты было нежелательно с точки зрения безопасности. Придется считать море резервным путем и вплотную заняться воздушным.
Главное – найти достаточно убедительный повод для спецрейса в Аргентину. В свое время мы обсуждали вариант пробного рейса – дескать, предстоит открыть новую авиалинию. Но в разгар туристического сезона неплановый полет большой машины из Израиля в Аргентину вызовет законное недоумение, ведь самолет придется снять с одной из напряженных линий.
Выручил случай. Газеты начали писать о грандиозных приготовлениях к 150-летнему юбилею независимости Аргентины. Торжества должны были состояться во второй половине мая 1960 года. Израиль пригласили участвовать в торжествах.
Тогда я предложил отправить израильскую делегацию специальным самолетом. Я не был уверен, что они согласятся, но работники латиноамериканского отдела нашего МИДа с интересом отнеслись к этой идее. Они даже посчитали, что прибытие израильского самолета поднимет авторитет нашего государства в глазах аргентинцев, в первую очередь – в глазах евреев Латинской Америки.
Заместитель генерального директора авиакомпании Моше Тадмор не видел особых препятствий для такого рейса, но просил подождать, пока из-за границы вернется сам генеральный директор, ведь из-за этого спецрейса придется менять графики полетов, что обернется убытком для компании.
Тадмор знал, что в мои функции не входит забота о воздушных путешествиях наших официальных делегаций и что этот рейс интересует меня по совершенно иным причинам. Когда же я сказал ему, что буду лично утверждать экипаж машины и что я прошу выделить в полное мое распоряжение Ашера Кедема, Тадмор начал понимать, куда я клоню. Уже держась за ручку двери, он, неуверенно улыбаясь, спросил:
– Это связано с Эйхманом?
– Я кивнул.
Потом Тадмор признался мне, что после моего заявления почувствовал себя отчаянно неловко: «A я-то говорил тебе о каком-то материальном ущербе!»
Несколько дней спустя генеральный директор авиакомпании заверил меня, что готов выделить самолет для полета в Аргентину, как только об этом его попросит министерство иностранных дел. Я окольными путями известил работников МИДа, что их идея о спецполете будет с пониманием встречена авиакомпанией – они совсем не прочь совершить испытательный полет по новому маршруту и показать себя широкой публике. Тем более, что многие страны собирались отправить свои делегации спецрейсами.
22 апреля наш МИД официально запросил самолет у авиакомпании и вскоре получил положительный ответ. А несколькими днями раньше, 18 апреля, из зарубежного вояжа вернулся Ашер Кедем и тут же приехал ко мне. Я попросил готовиться к полету в Буэнос-Айрес.
Кедем был рад выполнить подобное поручение. Уроженец Голландии, он больше года прожил в нацистской оккупации и только в 1941 году сумел бежать. Тогда ему шел двадцать первый год. Он добрался до Англии и поступил на службу в военно-воздушный флот. После войны Кедем вернулся в Голландию и узнал, что немцы истребили почти всю его семью: родители, брат и сестра с мужем погибли в концлагерях. Некоторое время Кедем нелегально переправлял евреев в Израиль, а затем и сам отправился в эти края. В войне за независимость он участвовал в качестве боевого летчика, а затем перешел в авиакомпанию. Неудивительно, что Кедем был с нами в течение всей операции, и не сторонним наблюдателем.
Юбилейные торжества в Аргентине начинались 20 мая 1960 года. Я стремился отправить наш спецсамолет как можно раньше, чтобы был резерв времени. Задержка делегации после торжеств наверняка вызовет излишнее любопытство, так что мы могли рассчитывать в лучшем случае на три запасных дня. Я хотел бы вылететь за неделю до 20 мая. Если самолет прибудет за день-два до торжеств, то придется отчаянно рисковать – ведь он не сможет задерживаться в Аргентине без видимых причин, да и не хотелось возвращаться в Израиль несолоно хлебавши. И еще одно обстоятельство: чем ближе к празднику, тем больше соберется представителей из разных стран и тем выше будет бдительность в аэропорту, в столице и на шоссейных дорогах.
После долгих переговоров между министерством иностранных дел и авиакомпанией назначили срок вылета – 11 мая. Мало кто знал, что в определении сроков вылета решающую роль сыграл я.
Члены делегации только обрадовались: помимо участия в торжествах им предстояло войти в контакты с евреями Южной Америки, снабдить их информацией о нашей стране, выступить в еврейских общинах Аргентины с лекциями и докладами.
Мы позаботились о том, чтобы о рейсе стало широко известно. Авиакомпания поместила в газетах объявление: все желающие могут купить места для полета в Аргентину или города, где намечены промежуточные посадки. Тем временем наша авиакомпания спешно занялась обеспечением заправки и обслуживания самолета на промежуточных аэродромах и в Аргентине. По моему настоянию Кедем отправился в Буэнос-Айрес через Европу: нужно было добыть разрешение на полет пассажиров из Аргентины в Израиль. Я поручил ему заодно тщательно изучить план аэропорта, чтобы с минимальными осложнениями доставить Эйхмана на самолет.

13. Оперативная группа

Первым из оперативной группы отправился в Буэнос-Айрес Менаше Талми. Незадолго до отъезда я пригласил его к себе и попросил подробно рассказать об Аргентине и ее столице. Меня интересовали местные обычаи, особенности этикета, привычки людей, принятое обращение к людям в кафе, отелях, ресторанах, жилищные условия, возможность аренды вилл и квартир или их покупки, транспорт, дороги, цены, шоферские удостоверения, методы работы полиции, удостоверения граждан, туристов, правила в аэропортах и тому подобное. Я собрался в страну, о которой мало что знал.
К тому же мы окончательно решили: прибыв на место, не просить помощи ни у кого, тем более у лиц, так или иначе связанных с официальным представительством Израиля. Нам нужно было знать максимум возможного.
Менаше отвечал с готовностью, а если не знал чего-то, то записывал, чтобы выяснить у своих многочисленных друзей, выходцев из Аргентины.
В конце беседы я задал ему важные вопросы: есть ли у него долгосрочная виза, может ли он оставаться в Аргентине несколько недель без осложнений, не нарвавшись в Буэнос-Айресе на кого-либо из знакомых. Поскольку все ответы были положительными, я предложил ему с ходу выехать в Буэнос-Айрес, чтобы заняться техническими приготовлениями. Он согласился без колебаний, и мы тут же составили для него легенду, которая могла бы объяснить его внезапное исчезновение из Израиля. Был еще один человек, чье участие в операции не вызывало сомнений – Шалом Дани. Он был специалистом в узкой и деликатной области изготовления всевозможных документов, главным образом удостоверений личности, от чего нередко зависит успех или провал операций. Но он был не только необычно одаренным специалистом, но и самозабвенно преданным работником, истинным интеллигентом.
Однажды ему пришлось для выполнения задания выдавать себя за художника. Это послужило толчком: живопись вообще была его хобби, а тут он так продвинулся в занятиях искусством, что стал знаменитым. В его художественной студии только тщательный обыск мог бы выявить инструменты и аппараты, не связанные с живописью и рисованием. Выполнять же ему приходилось крайне тонкую работу: ни одна линия, ни одна точка на печатях не должна была вызывать сомнения. Он делал документы на языке, которого не знал, поэтому ему пришлось пользоваться услугами нескольких помощников. Но они не выдержали бешеного ритма и нагрузки, и Шалом остался один. А на столе у него громоздилась гора «сырья». Пришлось работать по шестнадцать-восемнадцать часов в сутки, не отвлекаясь на еду и отдых. Много суток подряд он даже не раздевался.
Его тогдашний начальник с почтением говорил о беспримерной работоспособности Шалома, умеющего при такой нагрузке делать свое дело. Кроме того, трудясь, как вол, он умудрился за несколько недель овладеть языком. Поддерживало его сознание того, что он выполняет гуманную и патриотическую миссию. Выполнив задание, он с удовлетворением сказал:
– Дело стоило труда!
Его мастерство восхищало. Он умел рисовать мельчайшие буквы, да так, что и под микроскопом их нельзя было отличить от напечатанных. Притом он выполнял тончайшую работу не только за столом, но и стоя, а то и во время тряски в поезде или на машине.
В начале 1960 года Шалом Дани находился в одной из европейских столиц. Выполняя задание, он умудрился заниматься любимым делом – совершенствоваться в искусстве витража в одной из лучших художественных школ. Но когда я вызвал его, он без колебаний прервал столь желанное обучение. Я рассказал ему о нашем замысле, и у Шалома на глазах выступили слезы. Ему не надо было объяснять, как важно поймать Эйхмана и предать суду.
Шалом Дани родился в Венгрии в 1928 году. Он был подростком, когда немцы захватили страну и сослали его отца в Берген-Бельзен. Старшего брата Шалома призвали в еврейские «рабочие» полки, а Шалома, его мать и младших братьев и сестер сперва заточили в гетто в родном городе, а оттуда переправляли из лагеря в лагерь, пока Шалом не решился на побег. Удалось сбежать всей семьей, и они дождались армии освободителей в одном из австрийских городишек. Старший брат тоже остался в живых: они нашли его в госпитале, раненого. По пути в Израиль Шалом помогал переправлять из Европы других еврейских беженцев: далеко не у всех были документы и разрешения на иммиграцию. Шалом попался, его отправили в американскую тюрьму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27