– Гладкие они у меня, это верно, – сказал он, поднимая голову и хитро заглядывая в глаза магнату, – руки-то у меня гладкие, но вот мозги зато в мозолях от
размышлений.
Вельможный пан попытался выдержать взгляд квестаря, но неожиданно рассмеялся и хлопнул в ладоши:
– Неплохой ответ!
Он ловко повернулся на каблуке и дал знак Матеушу приниматься за выполнение своих обязанностей. Тот немедленно выпроводил мужиков. Не надевая шапок и низко кланяясь, они исчезли за дверью один за другим. Потом корчмарь подошел к панам Гембе и Топору, которые сидели в молчании, не понимая, как они должны вести себя в присутствии такой высокопоставленной персоны, и зашептал им на ухо, но те и слушать ни о чем не хотели. Слуги вельможи тем временем вносили покрывала, скатерти и посуду, разложили посреди комнаты ковер и начали хлопотать около вертелов. Пан Топор громко напоминал о своем шляхетском гербе, но вельможа делал вид, что ему нет дела до громких речей шляхтича, и от нетерпения хмыкал. Матеуш продолжал нашептывать шляхтичам что-то на ухо, но те только злобно мычали, хватаясь за сабли. В конце концов они все же убрались из комнаты.
– Ноги моей здесь больше не будет, – выкрикнул на прощанье пан Топор, швыряя горсть монет на стол. – Пойду к еврею, не будь я Топор, герба Топор!
Корчмарь выбежал за ним, раздирая на груди рубаху в доказательство того, что он совершенно бессилен против столь знатного пана, решившего провести ночь в его корчме.
Брат Макарий потянулся было за своим мешком, но вельможа дал ему знак остаться. Квестарь сообразил, что здесь ему перепадет куда больше, чем у Мойше, поэтому уселся в углу и стал наблюдать за беготней челяди. Когда все приготовления были закончены и комната, устланная персидским ковром и завешанная турецкими тканями, приняла вид, достойный такого высокопоставленного лица, слуги внесли сверкающий оловянный таз, наполненный розовой водой, и льняное полотенце, которое два гайдука держали осторожно, словно ребенка на крестинах. Вельможа смочил пальцы и тщательно вытер их. Можно было приступать к ужину. Матеуш, склонив голову, стоял в углу и, вероятно, про себя уже подсчитывал барыши, которые останутся от посещения его корчмы столь знатной особой. На каждый знак пальцем он срывался, как заяц с межи, и бежал сломя голову, не забывая, однако, покрикивать на слуг. Магнат уселся поудобнее на специально положенных сафьяновых подушках и вытянул ноги. Двое слуг опустились на колени и осторожно сняли с него сапоги.
– Что это ты, святой отец, смелость потерял? – спросил вельможа дружеским тоном.
– Я смелость теряю только при виде полного бочонка, содержимое которого старше меня, – ответил брат Макарий.
– Определение точное, – сказал магнат, – только не подходящее для данного случая. Ты, отец, молчишь, словно в первый раз человека увидел. Признайся, тебе, наверное, не приходилось встречать таких, как я? Добродетель монахов заключается в послушании и правдивости.
– Напротив, добродетель монашеских орденов – это логика и диалектика. А что касается высоких господ, то я знал одного видного магната.
– Кто же был этот высокий пан? – зевая во весь рот, спросил вельможа.
– Заучить его титулы мне было трудно – такие они были длинные и запутанные. Однако я его хорошо запомнил.
– Что же ты можешь мне о нем сказать?
– Ничего не скрою из того, что я о нем знаю, – продолжал брат Макарий. – Он был, скажу я вам, так же глуп, как и богат.
При этих словах один из стоявших рядом слуг бросился на квестаря. Это был, судя по поведению, шляхтич, но, видно, из захудалых: и одежда у него была заношенная, и своего хозяина он охранял, как цепной пес.
– Оставь его, пан Тшаска, – жестом успокоил вельможа своего прислужника. – Продолжай, отец.
– Так вот, я и говорю, – пан этот был так же богат, как и глуп, а так как богатства его никто не подсчитывал – такое оно было большое, – то и величину его глупости трудно было постигнуть.
Вельможа улыбнулся, словно догадываясь, кого квестарь имел в виду. Наверное, он считал героем рассказа одного из своих недругов, и это доставляло ему удовольствие.
– Ну, и что же дальше, отец?
– А больше я не запомнил, прошу прощения у вашей ясновельможной милости.
– От тебя, смотрю я, толку мало, преподобный. Ну, а как ты исполняешь монашеский обет?
Брат Макарий ударил себя в грудь.
– Я мирянин и никаких монашеских обетов не давал. Хожу собираю милостыню, пользуюсь людской добротой и врожденным стремлением к благим делам.
– Да ты хоть «Pater noster» знаешь?
– Знаю благодаря моей матушке, которая эту науку вбивала мне палкой в спину, повторяя вслух молитву для укрепления своих собственных сил перед недремлющим оком божьим.
Магнат, потянувшись, расправил конечности и приказал подать вина. Брат Макарий заерзал на скамейке. Он сразу учуял, каким вином угостит Матеуш такого благородного гостя, и уж теперь никакая сила не смогла бы вытащить его из комнаты, старайся тут хоть тысяча слуг.
– А ты знаешь, отец, кто я такой? – спросил вельможа.
– Догадываюсь.
– Тогда выскажи свою догадку надлежащими словами.
– Ты, наверное, один из тех, кто не сеет, не жнет, а в житницы собирает.
Вельможа гневно засопел и покосился на квестаря, который, сложив руки на животе, сидел, с невинным видом уставившись в пространство.
– Что ты хотел этим сказать? – высокомерно фыркнул магнат. – Если в этих словах заключается что-либо оскорбительное, ты будешь примерно наказан.
Вельможа двинул пальцем, и шляхтич, которого звали Тшаска, грохоча кривой саблей, подскочил к столу. Как коршун, навис он над головой квестаря.
– Ну, отец! Забыл, что ли, как языком поворачивать?
Брат Макарий взглянул исподлобья на пана Тшаску.
– Отвечай, поп, – зарычал тот, – а то я тебе начисто побрею голову, хоть у тебя и так на волосы неурожай!
– Хватит, – остановил его квестарь. – Хоть голосок у тебя, брат, и красив, но я к такому нежному пенью не привык, поэтому замолчи и пощади мои уши.
Пан Тшаска задрожал от бешенства и по лицу своего благодетеля хотел прочесть, как следует реагировать на такую дерзкую выходку, но вельможа улыбался, и по выражению его лица нельзя было ничего угадать. Тогда пан Тшаска с шумом повернулся и отошел к печи, где уже жарились на вертелах каплуны и кипела вода с живицей. В курной избе дым стоял стеной, и, несмотря на то что в печь опять были подброшены для аромата можжевеловые ветки, все задыхались и кашляли, как певчие в праздник крещения.
– А знаешь, ли ты, отец, что я довожусь племянником краковскому архиепископу? – спросил вельможа.
– По всему видно, – как бы вскользь ответил брат Макарий, – при тебе так много прислужников, и все звенят саблями по делу и без дела.
– А знаешь ли ты, что ленчицкий воевода родной брат моего отца?
– Я и это сразу понял по тому, какое уважение вы оказали моей скромной особе, и уверен, что вы внесете в мою нищенскую суму примерное подаяние, потому что в Польше нет более щедрого человека, чем пан воевода.
Магнат расхохотался и подозвал пана Тшаску.
– Дай-ка ему денег.
Пан Тшаска покопался в кошельке и бросил на стол монету. Вельможа лениво потянулся.
– Еще! – приказал он, громко зевая.
Шляхтич неохотно вытащил еще одну монету. Серебро звякнуло о дубовые доски. Деньги мгновенно исчезли в складках рясы брата Макария.
– А знаешь ли ты, что я самый близкий родственник владелицы Тенчина?
– Боже ты мой! Вот этого, всемилостивый пан, я и не подозревал! Ведь говорят, что эта пани превратилась в сову и кричит по ночам у себя в лесах. Неужели это правда?
– Еще хуже, – ответил вельможа огорченно, – хуже потому, что ее окружает стая черных воронов, которые стерегут ее, как глаз во лбу, а она во всем слушает их.
– Слышал я эту притчу, – вздохнул брат Макарий, – но тогда разговор шел о преподобных отцах-иезуитах.
– И теперь речь идет о них же, – махнул рукой ясновельможный пан. – Только чудо могло бы освободить ее от их махинаций. А может быть ты, отец, умеешь
творить чудеса? Я слышал, что такие незаметные люди, как ты, пользуются особой милостью у всевышнего, которого они повседневно славят и усердно служат ему.
– Против этого возразить трудно, – согласился брат Макарий, потирая руки: на столе как раз снова появился объемистый жбан с роскошным вином, – бедность, желание помочь ближнему и возвышенные мысли в особом почете на небе. – Он уселся поудобнее на скамейке и приготовился прополоскать горло вином еще одного сорта.
– Так соверши же, святой отец, какое-нибудь чудо теперь же, чтобы я мог поверить твоим словам, – насмешливо сказал вельможа.
– Чудо? – удивился брат Макарий. – Разве такая мелочь может произвести на тебя, ясновельможный пан, сильное впечатление?
– Очень большое, говорю тебе.
Квестарь расправил под столом свою рясу, пытаясь прикрыть лежащего под скамьей пана Литеру.
– Ну, отец, – торопил его магнат.
Брат Макарий молитвенно сложил руки и вознес взор кверху; лицо его покраснело, а нос, увенчанный фиолетовой бородавкой, сморщился, как кузнечные меха. После этого он сильно, но незаметно для других пнул под столом пана Литеру. Тот, разбуженный внезапной болью, истошным голосом запел:

«Восхвалите уста наши пресвятую деву…»

Фальцет пана Литеры, заглушаемый грубым сукном рясы, похож был скорее на замогильный голос, чем на людское пение. Магнат, который не мог догадаться, откуда это исходит, побледнел, вскочил, осмотрелся кругом, перекрестился и замер, вытянувшись как струна. Слуги тоже основательно перепугались, а корчмарь даже выронил из рук полено, которое намеревался подбросить в огонь. Пан Литера тем временем взял самую высокую ноту, какую только сумел извлечь из своего горла. Квестарь молча шевелил губами и пребывал как бы в экстазе. Лишь другой, более ощутимый пинок принудил пана Литеру прервать арию. Он причмокнул, перевернулся на другой бок, жалобно всхлипнул и уснул. Брат Макарий опустил руки и, словно обессиленный, упал на скамейку. Прошла не одна минута, пока все пришли в себя. Вельможа был явно напуган и беспрестанно крестился. Пан Тшаска не мог произнести ни слова – у него отнялся язык. Остальная челядь сгрудилась у печи. Матеуш в душе благодарил бога, что принял квестаря как следует. Брат Макарий потребовал вина. Никто не решился исполнить его просьбу, боясь приблизиться к столу. Но магнат грозно прикрикнул на слуг:
– Какой гордец не хочет услужить святому? Вот я такого батогами прикажу угостить.
Один из слуг, трижды перекрестившись, осторожно, на цыпочках подошел к столу и дрожащей рукой налил вино в кубок, но тут же выпустил кувшин из рук, и вино струей растеклось по столу.
Квестарь выпил и поблагодарил провидение за то, что оно печется о малых сих, направляет их стопы туда, где можно поживиться, вдохновляет на благие дела и оберегает от меланхолии. При этом он поднял кубок так высоко, что, казалось, доставал им ангелов, несомненно паривших над его головой; лицо квестаря было озарено счастливой и радостной улыбкой, а сморщенный гармошкой нос, казалось, вдыхал райские ароматы и испытывал неземное блаженство.
Еле заметным жестом вельможа удалил слуг, которые стояли, разинув рты, и бестолково переминались с ноги на ногу. С огромным почтением приблизился он к квестарю. Брат Макарий двинулся ему навстречу, опасаясь, как бы магнат не наступил на пьяного пана Литеру. Однако ясновельможный ничего не замечал, не спуская горящего взгляда с квестаря. Брат Макарий расправил бороду и запрятал руки в широкие рукава своей рясы. Магнат схватил его за плечо.
– Отец, – сказал он сдавленным голосом, – ведь я наследник пани Фирлеевой.
– Я хорошо знал, кто вы, – спокойно ответил брат Макарий, покачиваясь из стороны в сторону, словно маятник.
– Послушай, святой отец, – голос магната упал до молящего шепота. – Сотвори еще одно чудо: сделай так, чтобы я смог попасть к ней.
– Нелегкое это дело, – ответил на всякий случай квестарь, так как не представлял, куда клонит вельможа.
– Знаю, отец. Иезуиты стерегут пани Фирлееву лучше, чем королевская стража. Сделай же так, чтобы мне не препятствовали бывать у нее.
Брату Макарию давно было известно, что в Тенчине творятся какие-то темные дела, но никто из окрестных жителей толком ничего не знал, кроме того, что пани Фирлеева совсем потеряла голову и отдалась под опеку иезуитов. Брату Макарию хотелось разузнать обо всем поподробнее. Он прищурил глаза и, выбросив вперед руку, прикоснулся пальцем к груди вельможи.
– Нелегкое это дело, – повторил он, изобразив на лице утомление, потом торжественно добавил: – Отцы-иезуиты тоже умеют творить чудеса.
– Помоги, святой отец, и я наполню твой мешок золотом и драгоценностями.
Квестарь презрительно махнул рукой и отвернулся, не говоря ни слова.
– Не веришь? – воскликнул магнат. – Пан Тшаска! Стоявший у печи шляхтич подбежал к столу.
– Пан Тшаска, покажи святому отцу нашу щедрость!
Тшаска вытащил из-за пазухи кошель и высыпал себе на ладонь несколько золотых монет. Расставаться с талерами было нелегко: он взвешивал их на ладони и перебирал пальцами, как бы играя на лютне.
– Дай еще, – приказал вельможа, – наша милость велика.
Шляхтич добавил еще несколько монет. Магнат нетерпеливо выхватил у него из рук кошель и бросил на стол.
– Вот тебе скромный задаток в счет будущего.
Брат Макарий медленно, не торопясь сгреб разбросанные по столу монеты, потряс ими над ухом – хорошо ли ввенят – и спрятал золото за пазуху.
– Ничто так не убеждает, как эти аргументы, – сказал он, видя, что магнат с нетерпением ожидает ответа. – Я, конечно, мог бы выпросить у бога золота сколько угодно, хоть целую гору. Господь бог наш, известно, не скупится для нас, бедных, когда дело идет о том, чтобы принести облегчение ближнему. Но стоит ли забивать создателю голову мелкими просьбами, когда на свете есть такие благородные люди, как ты, всемилостивый пан.
– Так, значит, ты свершишь чудо, превосходящее чудеса отцов-иезуитов?
Квестарь низко поклонился.
– Поистине, ясновельможный пан, тебе выпало необыкновенное счастье повстречаться со мной. – Брат Макарий скрестил руки на груди и дружески улыбнулся магнату.
– Решено! – воскликнул обрадованный вельможа.
– Решено! – хором рявкнули у печи слуги, сидевшие до тех пор тихо, как кролики.
– Вина! Пусть оно льется рекой! – выкрикивал обрадованный магнат и повалился на скамью, словно после целого дня тяжелой работы.
Подбежал Матеуш с пузатым жбаном, а челядь тем временем пристроилась к стоящим у стены бочкам и разливала вино во что попало. Матеуш лишь успевал чертить мелом палочки на своей доске, наблюдая, как бы чего-нибудь не прозевать себе в убыток. И зорко следил за каждым жестом магната, опасаясь его гнева. Брат Макарий бесцеремонно взял под свою опеку жбан и какое-то время очень нежно ворковал над ним. Когда же немного спустя содержимое жбана исчезло, квестарь потребовал более достойного преемника, на которого и перенес свои дружеские чувства. Тем временем вельможа подробно рассказывал ему, как иезуиты даже не подпустили его к подъемному мосту замка и заставили уехать ни с чем, прислав записку, что пани Фирлеева не желает видеть своего родственника.
Вельможа не умел пить и после нескольких глотков так захмелел, что пан Тшаска вынужден был приличия ради поддерживать все время свисавшую голову магната. Тем не менее ясновельможный пан не переставал ругать отцов-иезуитов – так они въелись ему в печенку. Когда же он захрапел, квестарь, воспользовавшись общим замешательством, схватил мешок и попытался ускользнуть через широко раскрытую дверь. Кто-то из слуг преградил ему путь, но брат Макарий так благословил его, что тот пал на колени и, сокрушаясь над своими грехами, стал биться головой оземь. Пан Тшаска, в свою очередь, хотел задержать квестаря в дверях, но спьяну позабыл, что собирался делать, остановился пошатываясь, запустив пятерню в волосы и стараясь что-то припомнить. Наконец он промямлил:
– Др-р-у-м-м, п-поч-тенный.
Брат Макарий окунулся в темную, как деготь, ночь. Он глубоко вдохнул холодный воздух, остановился и почувствовал себя так легко, что без колебаний направил свои стопы в корчму Мойше. А там веселье было в самом разгаре. Как на свадьбе, гудела волынка, ей весело вторили подгулявшие мужики. Квестарь знал, что Мойше неохотно принимает его у себя, поэтому, прежде чем войти, приоткрыл дверь и осмотрелся. Крестьяне радостными криками приветствовали его появление. К нему подбежал волынщик со своим инструментом. И квестарь, не ожидая особых приглашений, размахивая мешком, торжественно вступил в корчму. Остановившись посредине, он затянул песню, мелодию которой сразу же подхватила волынка:

Наливайте же вина,
Пиво нам противно:
Щедрый пьет вино до дна,
Скупец тянет пиво.
Ото всех недугов нас
Вылечит горилка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29