Итак, мы бежим, а грузины торжествуют по этому поводу. Хорошо. Подождем до завтра, увидим, кто побежит, а кто будет праздновать победу.
Постепенно затих грузинский стан, погасли костры, замолкли песни. К этому времени султан закончил все приготовления к бою. Он приказал эмирам идти отдыхать, помолился и уснул сам.
Спал он недолго. Поднялся, едва начался рассвет. Эмиры тоже все на ногах. Ждут у входа в шатер. Джелал-эд-Дин вышел и произнес боевую речь.
"Враг не хочет войны, потому что боится нас. Промедление выгодно для грузин, потому что они у себя дома. А у нас много еще дел впереди, кроме этих неверных гурджи. Мы не может стоять без дела.
Мы используем самый удобный час. Они думают, что мы ушли, и спят, напившись, в своих шатрах. Воспользовавшись их беззаботностью, обрушимся на них как гром, засыплем дождем железных стрел.
Помните слова Магомета: двадцать сильных мужей одолеют двести неверных. Сто обратят в бегство тысячу, ибо аллах дал нам неверных, чтобы было кого сокрушать. Так вперед же, на них, аллах все видит, он с нами, мы победим".
Небо стало сизым, как перья голубя, потянуло холодным ветром. Хорезмийцы пошли.
Торели проснулся, потому что стало зябко. Он потянулся так сладко, что чуть не захрустела поясница. И тут же услышал грохот обваливающихся камней и лязг металла. В следующее мгновение шум барабанов заглушил все остальные звуки. Около своей палатки Иванэ Ахалцихели садился на коня, отдавая какие-то распоряжения. Его брат Шалва скакал, размахивая саблей, и что-то громко кричал. Не прошло и минуты, как авангард грузинской армии, предводительствуемый братьями Ахалцихели, был на ногах.
Но близко уж со всех сторон неслись истерические крики: "Аллах! Ил аллах!" С боевыми криками хорезмийцы карабкались на скалы. Они хватались за кусты, за камни, умудряясь угрожающе размахивать саблями. Пока их заметили, они проделали большую часть пути.
– Аллах! Ил аллах!
Хорезмийцы карабкались под прикрытием града стрел, извергаемых отрядами лучников, которые тоже успели в темноте и тишине подойти почти к самым вершинам.
– Аллах! Ил аллах!
Словно отары овец, плотной однородной массой заполнили атакующие все склоны гор. Левое крыло хорезмийцев, под предводительством брата султана Киас-эд-Дина и Орхана, ожесточенно напирало на только что проснувшихся, как следует не опомнившихся грузин. Правое крыло осыпало грузин таким дождем стрел, что не оставалось в воздухе ни одной непронзенной точки.
Грузины тоже отстреливались, но дождь их стрел был пореже, тогда как стрелы атакующих создавали непроходимое пространство, благодаря чему беспрепятственно продвигались вперед пешие отряды Киас-эд-Дина и Орхана.
На этот опасный фланг прежде всего поспешили братья Ахалцихели. Увидев вождей, грузины вдохновились и бросились на атакующего врага. Завязалась рукопашная схватка. Войска хорезмийцев скатились к подножию горы. То, что враг дрогнул, не укрылось от опытного глаза Шалвы Ахалцихели.
– Бей их, громи, гони! – воскликнул Шалва и сам обрушился на стену врагов. Стена дрогнула и прогнулась. Но в то время как один фланг хорезмийцев постепенно сползал со склона к подножию, другой фланг достиг высот и начал разворачиваться на них. Фактически атакующие зашли в тыл отрядам Ахалцихели. Тогда старший брат перекинулся на высоты, и там закипела такая сеча, такая резня, что сначала ничего нельзя было разобрать. Все же у грузин было некоторое преимущество в позиции, хотя их было гораздо меньше. Вероятно, им удалось бы в конце концов отбить высоты, если бы в это время Джелал-эд-Дин не двинул свои центральные, свои основные войска. Железная конница султана с оглушительным шумом и дикими воплями двинулась на грузин.
Шалва, увидев надвигающуюся железную лавину, еще раз оглянулся в сторону главного грузинского стана: ведет ли наконец командующий главную армию грузин на помощь истекающему кровью авангарду? Но было тихо в стороне главной ставки, на помощь никто не шел. Уж восемь гонцов отправил Шалва к Мхаргрдзели с просьбой немедленно слать подкрепления. Ни один гонец не возвратился назад, как будто вся армия грузин или перебита, или ушла.
Нельзя было допустить, чтобы конница ворвалась на высоты. Это была бы полная и окончательная гибель авангарда. Лучших воинов из тех, что оставались в живых, Шалва расположил в центре неудержимой конной атаки. Рушили скалы, засыпали конницу тучами стрел и добились того, что центр отхлынул. Но фланги конницы продвигались вперед. Там некому было с ними биться, и Шалва понял, что нужно отходить, пока еще не замкнулось сзади намертво стальное кольцо.
Появился откуда-то с фланга разъяренный Иванэ.
– Где же наши? Что они собираются с нами сделать?! Шесть гонцов я послал к амирспасалару, а от него ни слова.
– Я тоже посылаю гонца за гонцом.
– Значит, нас обрекли на смерть?
– Не жалко наших голов, но если враг укрепится на высотах – проиграна вся война, проиграна Грузия!
– Я сам поскачу к Мхаргрдзели и либо зарублю его, либо пусть он ведет войска в атаку!
Иванэ повернул коня и ускакал в сторону главного стана.
Высоты между тем затопляла понемногу кипящая масса рукопашного боя. Горстка грузин тонула, захлебывалась в этой вязкой ужасной массе. Шалва Ахалцихели пока еще не падал духом. Опоздание грузин он считал военной хитростью Мхаргрдзели. Вероятно, амирспасалар хочет как можно больше хорезмийцев заманить на высоты, а потом ударить на них, сшибить с высот, чтобы они покатились, как камни. Разве не так же поступили грузины при царице Тамар в знаменитом Шамхорском бою? Тогда враги почти совсем уничтожили грузинский авангард. Судьба сражения висела на волоске, но тут навалилась основная армия и повернула дело.
Может быть, на это рассчитывает и Мхаргрдзели, но слишком долго уж он раскачивается.
Хорезмийцы окончательно затопили высоты. Бьются до последнего вздоха и падают отборные рыцари Грузинского царства. Копьем в пах пронзили коня под Шалвой, конь едва не придавил хозяина, когда упал на скользкую кровавую землю. Шалва и пеший не оставил меча. Он, правда, не видел уж, кого поражает меч. Как пьяный, махал он направо и налево, и там, куда поворачивался Шалва, редели ряды врагов, образовывалась брешь, потому что падало сразу несколько человек. Но стена пружинила, возвращалась на старое место, когда Шалва поворачивался в другую сторону. Руки делали одно, а голова думала о другом.
Неужели командующий принес нас в жертву, неужели из-за зависти к братьям Ахалцихели он губит и армию и страну? А другие грузинские полководцы? Двоюродный брат Шалвы Варам Гагели, старый боевой соратник, неужели и он оставил друга в беде? Где Бакурцихели, верный рыцарь двора, где благородный доблестный Цотнэ Дадиани? Где… В глазах у Шалвы зарябило. Верно, дотянулся до его шлема саблей какой-нибудь жалкий хорезмиец. Но не так-то просто сокрушить богатыря Шалву.
– Шалва! – услышал он сквозь шум в ушах голос придворного поэта Торели. – Лети в ставку. Или заруби атабека, или заставь поднять войска.
Но и в главную ставку нельзя ускакать Шалве. Догонит стрела, вонзится в спину, и скажут, что Шалва бежал с поля боя. Никогда еще Шалва не показывал врагам спины.
– Шалва, спасайся, беги! – в каком-то отчаянии крикнул Турман Торели, отбиваясь от четверых сразу.
После этого обреченного крика оставшаяся горстка грузин вдруг повернулась к врагам спиной, чтобы прорваться из окружения. Враги увидели, что знамя Грузии дрогнуло и двинулось к тылу. С новым ожесточением они бросились вдогонку за знаменем. Знамя закачалось, на мгновение высоко взметнулось над сечей и рухнуло в кровавую кашу.
Шалва схватился за правое плечо. Сквозь пальцы брызгала кровь. Окровавленной рукой он начал мазать лицо, и лоб, и щеки. Солоно сделалось на губах. Торели, обернувшись, увидел кровавую маску вместо лица Шалвы.
– Мажь и ты, мажь кровью лицо, примут за мертвеца!
Шалва упал и сразу затерялся среди бесчисленных трупов. Торели окунул руку в лужу чьей-то чужой (может быть, хорезмийской) крови и, разукрасив себе лицо, тоже упал на сраженных врагов и братьев.
Бегут над Шалвой и Торели пешие хорезмийцы, с улюлюканьем мчится конница. Некогда разбирать, кто жив, кто мертв. Вот перепрыгнули через Торели, вот поднялось копыто, брызнула чья-то кровь, полетели клочья мяса. Мчатся над поверженными грузинами враги, зов к аллаху не смолкает ни на секунду:
– Аллах! Ил аллах!
Мчатся… Мчатся… Мчатся… Свистят сабли, храпят кони, вопят люди, стучат копыта, звенит оружие. Мчатся, мчатся, мчатся. Господи, будет ли им конец. Их передовые должны были уж достигнуть главного лагеря грузин. Отчего же не слышно оттуда шума боя!
Шалва знает, как шумит рукопашная схватка и как шумит ничем не сдерживаемая погоня врага. Где же наши войска? Почему не вступают в бой? Что произошло там, в главном стане? Какое непоправимое несчастье, какая неслыханная беда!
Случилось что-то такое, за что Грузия расплатится не только тремя тысячами воинов авангарда, но что явится началом небывалого страшного бедствия.
Солнце поднялось высоко, на самую середину неба. Печет, калит августовское солнце Грузии. Хочется открыть глаза, разжать веки, склеенные чужой запекшейся кровью. Шум утих в отдалении. Остались только хрипенье и стоны раненых.
– Зачем мы спаслись, Шалва? Нужна ли нам теперь жизнь?
– О нет, теперь мне хочется выжить, как не хотелось никогда в жизни. Можно ли умереть, не узнав, кем и почему мы принесены в жертву, ради чего нас всех погубили? Господи, спаси меня от смерти и плена! И тогда… Пусть тогда изменник прячется, где захочет. Если он залезет в середину земли, я и там найду его, растерзаю собственными зубами. Кто б он ни был, Мхаргрдзели или кто другой…
Ахалцихели заскрипел зубами и вздохнул так тяжко, словно с этим вздохом избавлялся от тяжелой, давившей его и душившей злости.
Прорубившись сквозь передние отряды, хорезмийцы атаковали главный лагерь грузин. У атакующих был уже неудержимый разгон. Сопротивление передней линии послужило как бы тетивой, пружиной, задержавшей на время движение Джелалэддиновой тяжелой стрелы. Но тем легче и стремительнее рванулись они вперед. Грузинские войска дрогнули, смешались и скоро повернулись к врагу спиной. Военачальники напрасно старались остановить и организовать бегущих.
Бежали в панике, как наперегонки, падая в трещины, расселины, пропасти. Конники султана настигали бегущих, рубили их на скаку, сталкивали в овраги, захватывали в плен. Джелал-эд-Дин приказал преследовать бегущих до тех пор, пока не останется ни одного живого либо не плененного.
Четыре тысячи грузин легло на поле боя. Зарубленным во время погони не было счета. Не меньше того оказалось в плену. Джелал-эд-Дин объехал побоище, оглядел укрепления грузин и покачал головой.
– Такую победу могло даровать лишь провидение. Сокрушить такую крепость, развеять столь многочисленных и могучих врагов казалось выше человеческих сил. Слава аллаху, даровавшему нам победу!
Султан приказал поставить большой шатер на самой высокой горе и приготовился к приему добычи и пленных.
Солнце перевалило за полдень, но, кажется, стало еще горячее. Торели слышит, как мухи облепили его лицо. Они ползают, щекочут, кусают. Вот они ползут по усам, заползают на губы, на глаза. Что стоит шевельнуть рукой и прогнать их? Но шевелиться нельзя, по всему побоищу рыщут мародеры. Они шарят по карманам павших, снимают с них оружие, а тех, кто еще жив, утаскивают в плен. Стоит пошевелиться, как тут же налетят мародеры. И сам погибнешь, и погубишь Шалву.
Ахалцихели страдал не меньше Торели. И его облепили мухи, словно он весь намазан медом. Страшная пытка, но Шалва терпеливо переносит муки, не шевелится, не подает признаков жизни. Точно срубленный дуб среди молодых деревьев, лежит богатырь среди мертвых бойцов. Сам вытянулся, как мертвец, и даже дышит затаившись, чтобы ничем не выдать себя.
Мародеры прошли мимо, потом вернулись, с кого-то сняли кинжал, кого-то раздели и разули. Еще секунда, и они ушли бы, но тут один из них споткнулся и упал как раз на Шалву. Его щека лишь на мгновение прикоснулась к необъятной груди Ахалцихели, но и того мгновения было достаточно, чтобы упавший услышал гулкое и частое сердцебиение живого воина.
Мародер был молодой безусый парнишка. Торели видел, как он жадно приложил ухо к груди Ахадцихели и как замахал руками своим друзьям, чтобы те скорее подошли.
– Зачем звал?
– Что, попался живой? Матерый зверь. Наверно, грузинский вельможа.
– Жив, – подтвердил безусый, а сам все пристальнее вглядывался в лицо Шалвы. – Где-то я встречал этого человека и шрам на левой щеке тоже помню. – Полой одежды начал вытирать кровь с лица Ахалцихели. Разглядел, вскочил, как ужаленный змей. – Да это же Шалва Ахалцихели, о великий аллах! Это он, это он, величайший полководец Грузии, правая рука их царя.
– Не ошибаешься ли ты, парень?
– Как я могу ошибиться, если он на моих глазах надвое рассек моего отца. Это было в Нахичеване, когда грузины брали Нахичеванскую крепость.
– Ты разве там был?
– Вся наша семья была там. Грузины напали внезапно, и нас не успели вывезти. Я своими глазами видел, как мой отец замахнулся саблей, но эта грузинская собака опередила, и мой отец упал, перерубленный на две половины.
– Кушак дорогой, а ножны пустые, – по-хозяйски оглядывал хорезмиец свою находку. – Наверное, это его меч валяется рядом, переломленный у рукоятки. Рассказывают, что во время битвы он ломал по нескольку сабель и мечей.
Нахичеванец долго совещался со своими друзьями. Друзья убеждали парня убить воина и снять с него дорогую одежду. Нахичеванец доказывал, что если привести к султану живого Ахалцихели, то награда превысит стоимость одежды, как бы хороша она ни была.
Ахалцихели начали связывать. Когда веревка коснулась рук, у него появилось желание вскочить и раскидать мародеров, как щенков, и он мог бы это сделать, но благоразумие взяло верх. Все равно никуда не уйдешь с этого поля боя, с этих роковых Гарнисских высот. От бессильной ярости застонал и заскрежетал зубами Торели.
– Э, да тут еще один. Поведем к султану и этого.
Вскоре и придворного поэта грузинской царицы, и ее лучшего военачальника и советчика со связанными руками повели по тропинке к шатру Джелал-эд-Дина.
День клонился к вечеру, а пленники все шли и шли мимо султанова шатра. С пленными вельможами султан заговаривал, спрашивал, кто они, откуда, каковы их заслуги перед Грузией. Вельможи отходили направо, их ждала темница.
Простых воинов, без роду без племени, отводили налево. Ими будут торговать на базарах Адарбадагана, дабы пополнилась отощавшая казна хорезмийского предводителя.
К султану сзади подошел его брат Киас-эд-Дин, он наклонился к нему через плечо и тихо сказал:
– Сын моей кормилицы взял в плен величайшего вельможу Грузии, правую руку царицы…
– Кто таков?
– Шалва Ахалцихели, визирь, крупнейший полководец.
Как ни тихо говорил Киас-эд-Дин, в свите султана услышали имя Шалвы. Эмиры воздели руки к небесам и дружно заголосили:
– Слава аллаху!
– Велик аллах!
– О, торжествующая справедливость!
– Вот судьба всех неверных!
Один эмир, из бывших приближенных атабека Узбега, не удовольствовался восклицаниями, он упал перед султаном на колени и протянул к нему руки.
– Государь, покарай Ахалцихели. Среди всех неверных он был самым жестоким притеснителем мусульман.
– Что-то слишком вы обрадовались его позору. Должно быть, это был не последний воин?
– Это был первый воин, – подтвердил коленопреклоненный бывший визирь. – Но он был опасен и жесток не только на поле брани. Однажды Узбег послал меня послом к грузинам. К царю меня не пустили, а принял меня царский визирь Шалва. Узбег просил грузинского царя прекратить набеги на Адарбадаган. Тот, о котором мы теперь говорим, не дал мне докончить мою смиренную речь, он схватил меня за бороду и зарычал, как свирепый зверь: "Знай, что, если бы сам Али попался мне в руки, я и ему выдрал бы бороду, как тебе!"
Джелал-эд-Дин нахмурился. Рассказ бывшего визиря рассердил его.
– Ведут!
– Ведут! – закричали в толпе.
Султан все еще исподлобья, все еще с гримасой на лице взглянул в сторону криков. Морщины его вдруг разгладились, и что-то похожее на улыбку пробежало по тонким губам. Безусый щупленький паренек вел на веревке великана. Приотстав от них, другой хорезмиец тащил за собой связанного Торели. Хорезмиец так вцепился в плечо поэта, будто это был не живой человек, а тяжелый кошель с деньгами, тот самый кошель, который можно за этого человека получить. Ахалцихели остановился перед лицом султана.
– Ну где твоя непобедимость, о которой ходит столько легенд и которой ты сам кичился? Где твоя сабля, которая высекает огонь, где твой меч, разрушающий скалы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47