Через неделю Тукай пишет в Казань:
«Я в Астрахани. Решил пробыть здесь около месяца. Следующим письмом, наверное, вышлю еще темы для рисунков и, если получится, еще статьи и стихи. А пока только и делаю, что хожу по гостям… Постарайтесь статьи, которые высылаю, напечатать правильно. Конечно, получились не очень-то здорово. Это понятно, хотя бы из-за того, что я не подписал их псевдонимом Шурале… Пью кумыс. Ем мясо. Погода хорошая. Ощущаю, как прибывает телесная н духовная сила. Квартира тоже ничего. Живем вместе с Сагитом. Если вы богаты, было бы хорошо, если бы выслали мне рублей пять».
Рамиев служил секретарем газеты «Идель». Редакция помещалась в одном из самых крупных татарских районов города – Тияковской слободе, в нижнем этаже двухэтажного деревянного дома. Неподалеку отсюда жил Даут Мухаммедов, возглавлявший артель конопатчиков. Он охотно участвовал в организации литературно-музыкальных вечеров, распространял билеты на спектаклп, ставившиеся полулюбительскими труппами. Его жена Аджархан одной из первых татарских женщин в Астрахани стала выступать на сцене. В чердачной комнате в доме Мухаммедова и жил Рамиев, к которому перебрался из гостиницы Тукай.
Астрахань претендовала на роль третьего очага татарской культуры после Казани и Оренбурга. Два благотворительных общества – «Исламское общество» и «Исламский союз» содержали школы и медресе в городе, в слободах и окрестных деревнях, платили учителям и несли другие расходы на культурные нужды татар. Между этими обществами шла постоянная грызня. Подсиживанье, интриги, перепалки между ними находили отражение и на страницах газет. «Идель» принадлежала «Исламскому обществу», а газета «Борханы тараккый» («Утверждение прогресса») – «Исламскому союзу». По выражению Тукая, эти газеты налетали друг на друга как петухи. Благодаря стараниям своих сотрудников, в особенности Рамиева, «Идель» велась на более высоком уровне, придерживалась более демократического направления. От «Борханы тараккый» попахивало пантюркизмом, поскольку ее редактором был Мустафа Лутфи, человек протурецкой ориентации, не чуждый авантюризма.
Была в Астрахани и самодеятельная театральная труппа, которая часто ставила спектакли в пользу татарских школ.
Среди тех, кто старался оживить «национальную жизнь», кроме Рамиева и знаменитого впоследствии актера Зайни Султанова, были сотрудники газет, учителя и даже кое-кто из мулл и богачей. Несмотря на разницу во взглядах, в некоторых вопросах они действовали сообща.
Все эти люди стали зазывать Тукая к себе в гости. Вместе с Сагитом Рамиевым поэт побывал, например, у муллы Габдарахмана Ниязи, который часто печатался в «Иделе», а иногда даже замещал редактора, у прогрессивно настроенного торговца кожами Абубакира Дашкина, у учителя Тиякской мужской школы Гани Ниязи.
Тукай не любил ходить в гости к малознакомым людям, особенно из буржуазного круга, но в Астрахани крупных богачей и дипломированных интеллигентов было немного. К тому же Тукай приехал отдохнуть. Вот почему многим астраханцам удалось заполучить его к себе. Впервые в жизни решив отдохнуть, Тукай, кажется, несколько расслабился. Остриг свои длинные волосы и жил как бог на душу положит.
Через три недели Тукай от Рамиева переехал к Шахиту Гайфи, учительствовавшему в заволжской деревне Калмык базары. Поселился в здании школы в одной комнате с хозяином и продолжал отдыхать. Захотелось спать – спал, захотелось почитать – лежал себе и читал. Надоело сидеть дома – выходил на берег Волги, усажи вался под тополем и глядел на пароходы, баржи, лодки. Младший брат Шахита, Ханафи, на двуколке местного богатея Туликова через день привозил из деревни Кендек-лекюл свежий кумыс. Хороша была жизнь! И хозяин пришелся Тукаю по душе: веселый, мыслящий. Играет на сцене, занимается фотографированием, мастерски рисует карикатуры. Водит дружбу с известным астраханским фотографом Бочкаревым.
Все бы отлично, да вот Габдулла не умеет как следует отдыхать, не привык, не способен. Голова работает беспрестанно, руки тянутся к перу.
Сразу же после приезда в Астрахань он прочел повесть Маджита Гафури «Жизнь Хамита» и тут же написал на нее рецензию. Через несколько дней он посылает в Казань обещанные журналу «Ялт-юлт» сатирические стихи, статью и юмористический очерк «Маленькое путешествие». Уезжая в Астрахань, Тукай дал себе зарок не вмешиваться в дела астраханских татар, остаться только отдыхающим, но чуть было не нарушил данного себе слова. Так его рассердил своими статьями редактор «Борха-ны тараккый», Мустафа Лутфи, что он сочинил на него убийственную сатиру и отнес в редакцию «Идель». Хорошо, что вовремя успел спохватиться – на другой день пришел в редакцию и попросил рассыпать набор. Гость должен вести себя скромно, гласит пословица. Но и промолчать было невозможно: речь шла о слишком серьезных вещах. И Тукай напечатал свою сатиру, но позднее, в журнале «Ялт-юлт».
Еще до приезда Тукая Шахит Гайфи задумал серию фотооткрыток, которые иллюстрировали бы популярные литературные произведения и одновременно служили пропаганде татарского театра. Он находил сюжеты, гримировался, а Бочкарев фотографировал. Эти фотографии, на которых изображены герои литературных произведений, Бочкарев отправлял в одно из берлинских издательств, печатавшее их в виде открыток.
Как только в Астрахани появился Тукай, Гайфи тут же решил опубликовать открытку на тему одного из тукаевских стихотворений. Выбор пал на «Молитву шейха». Герой этого сатирического стихотворения возносит хвалу пятерице, начинающейся на «каф», то есть пяти предметам, название которых начинается с буквы «к»: «казы» – колбаса, «кузый» – ягненок, «каз» – гусь, «кымыз» – кумыс и «кыз» – красотка. От имени всего духовного сословия шейх молит аллаха не лишать духовенство этих пяти благ.
Шахит наряжается шейхом, приклеивает седую окладистую бороду. Свою молодую жену – туркменку Нурбибу наряжает «красоткой», а остальные четыре предмета из пятерицы предоставляет Туликов. И вот на открытке сидит на ковре шейх, воздев руки для молитвы. Рядом с ним волоокая «красотка». На скатерти колбаса, гусь жареный, барашек и кумыс.
Отдохнув дней десять у Гайфи, Тукай возвращается к Рамиеву и сразу попадает в компанию литературной молодежи. Поэта знакомят с достопримечательностями го рода и его окрестностей, устраивают в его честь загородную поездку. Тукай присутствует на спектакле местной труппы, участвует в литературно-музыкальных вечерах.
Несколько странно, что в Астрахани не было устроено литературного вечера в честь Тукая. Неизвестно также, читал ли он свои произведения на других вечерах. Вообще, кроме упомянутой информации в газете «Идель», состоящей из одной строчки, нет больше никаких сообщений о пребывании поэта. Между тем «Идель» в специальном разделе «Астраханские вести» не упускает из виду многочисленных «гостей» города, не имевших никакого веса в татарском обществе, а о некоторых из них дает пространные отчеты из номера в номер.
Виноват в этом, очевидно, сам Тукай: должно быть, отказался от вечера, не пожелал читать своих стихов и строго предупредил газетчиков: «Не вздумайте писать обо мне!» Он вообще не любил шумихи вокруг своего имени. Оказавшись в центре внимания, изволь взвешивать каждое слово, не огорчай поклонников и устроителей, словом, прощай, свобода! Он же приехал сюда отдохнуть от сутолоки и суеты.
Быстро и незаметно пролетели блаженные дни, настало время отъезда. На прощанье друзья решили сфотографироваться. Тукай не любил сниматься, но, вероятно, Гайфи его уговорил. Вот они сидят в бутафорской лодке. На веслах Шахит Гайфи. На другой фотографии Тукай с недовольной миной зажат между толстым Султановым и величественным Рамиевым и выглядит рядом с ними как мальчик, надевший отцовскую фуражку.
В последний раз помахав рукой провожающим, Тукай прощается с Астраханью. А через четыре дня газета «Астраханский край» за подписью «А. Р.» поместила следующее сообщение:
«6 июня могло бы стать торжественной датой для астраханских татар. Б этот день из Астрахани уехал молодой татарский поэт Г. Тукаев. Он здесь пробыл около месяца. Но, если не считать одного карикатуриста, сфотографировавшего поэта в довольно-таки неприглядном виде, никто из татарских интеллигентов в Астрахани не проявил к нему интереса. По силе, глубине и широте своего творчества Тукаев может быть назван гениальным поэтом. Несколько лет тому назад некоторые из его стихов подвергались разбору даже в русской печати… Очевидно, для татар Тукай то же, что Пушкин и Лермонтов для русских. Но наши астраханские татары, кажется, не доросли до того, чтобы по достоинству оценить талант гения, и не смогли надлежащим образом воспользоваться возможностью, представившейся им 6 июня».
Кто скрывался за инициалами «А. Р.», неизвестно.
Скорее всего автор заметки, не имея доступа к поэту, обиделся и решил таким образом отплатить друзьям Тукая из газеты «Идель». Что поделать, нравы некоторых астраханских татар, считавших себя интеллигентами, и правда оставляли желать лучшего.
Тукай уезжал из Астрахани довольный и городом, и людьми, которые оказали ему дружеское внимание. Реклама, шумиха никогда не были ему по душе.
3
Как говорится, в гостях хорошо, а дома лучше. Габдулла устал, соскучился по Казани, по своей крохотной комнатке в «Булгаре», по «Ялт-юлту» и своим товарищам. Вольная жизнь, свежий воздух, кумыс сделали свое дело. Он ощущал прилив сил, особую душевную приподнятость.
Первым делом Тукай взялся за «Ялт-юлт». В его отсутствие журнал стал хуже. Много надо было прочесть, много замыслов роилось в голове. А лето еще и тем хорошо, что большинство приятелей, мешавших работе, разъехались кто на дачу, кто в путешествие.
Неприятности, однако, не заставили себя ждать. К его возвращению вышла из печати «Мяубике». Тукай не любил перечитывать свои книги – бывал недоволен тем, что сделано, расстраивался. Надо полагать, и эту он, проглядев, положил в общую кучу. Но вскоре появились рецензии.
Одной из первых была статья Галимджана Ибрагимова, в которой, между прочим, этот, впоследствии известный писатель, утверждал, что «Мяубике» отнюдь не лучшее поэтическое произведение Тукая, да и вообще вряд ли может быть отнесено к поэзии, поскольку представляет собой обычный рассказ, только зарифмованный и уложенный в размер.
По словам Тукая, то был «первый отрицательный отзыв» о его творчестве.
В сентябрьском номере журнала «Шуро» статью о той же книге опубликовал С. Сунчаляй. Обычно сожалевший о том, что Тукай занялся сочинением книг для детей, на сей раз он с похвалой отозвался о намерении поэта «прийти на помощь школьникам». Однако и он счел нужным сделать ряд критических замечаний. Если у поэмы «Мяубике» и есть недостатки, писал он, то это неблагозвучные, неполные рифмы.
Тукай ответил на его рецензию публично. Ссылаясь на примеры из Лермонтова, на классиков арабской поэзии, на стихи С. Рамиева, он доказывал, что полные, привычные рифмы хоть и ласкают слух, но убаюкивают читателя. И потому рифмы приблизительные порой оказываются действенней, ибо запоминаются, разнообразят стих, производят более сильное впечатление.
Статья была вызвана отнюдь не неприязнью Тукая к критике. Именно в это время он усиленно размышляет над соотношением формы и содержания в поэзии. Рассуждения его в какой-то мере отражали намечавшийся перелом в его творчестве.
Беда обозначилась ближе к осени: на Поволжье обру шилась засуха. Крестьяне не смогли собрать даже того, что посеяли. Мужчины потянулись на чужбину. Многие уезжали вместе с семьями, окна домов заколачивались крест-накрест. На городских улицах, на базарах и у мечетей множилось число нищих. Повсюду только и разговоров было что о голоде.
Тукай, сердцем отзывавшийся на любую весть из родных краев, день ото дня мрачнеет. Земля в Поволжье и прежде не баловала крестьянина. А той осенью голод казался неизбежным.
В 1908 году в канун курбан-байрама он написал стихотворение «Сегодня праздник». Тогда мир казался ему таким ярким, будто взошло сразу два солнца, ветер – ласковым, мягким, все кругом – благоуханным, и даже богатей расчувствовался до того, что стал обнимать бедняка. Не то теперь. Тукай пишет стихотворение «Осенние ветры».
Осень. Ночь. Уснуть нет силы. За стеною ветер плачет;
То не ветер: люд голодный в страхе смерти лютой плачет.
«Мой любимый сын, рабочий, не имеет корки хлеба», –
Это мать – земля родная, к нам заботливая, плачет.
«Образ осеннего ветра проходит через все стихотворение как предвестник голодной смерти, надвигающейся на народ, – замечает Гали Халит. – Даже звуковой аккомпанемент – „ветер плачет“, „земля плачет“, „страна плачет“ (по-татарски „жил жылый“, „жир жылый“, „ил жылый“) – вызывает у читателя чувство душевной тревоги. Ассоциируя мрачную стихию природы с трагическим социальным явлением, поэт-гуманист будил глубокое гражданское волнение за судьбы народа».
Стихотворение «Осенние ветры» вошло в золотой фонд татарской классической социальной лирики, с потрясающей художественной силой передает оно трагедию народных масс в капиталистическом обществе.
Зиму поэт проживет в деревне Училе, все увпдит своими глазами и напишет: «Нынче не было счета замерзшим в сугробах людям. Коль навалятся разом голод, холод и нищета, тут не выдержит и сказочный див».
Осенью Тукан и Сунчаляй встречаются с Мирсияфом Кырымбаевым. Одно время он был ответственным секретарем журнала «Мусульманин», выходившего в Париже с 1908 года. В этот журнал Тукай вознамерился год назад послать свои стихотворения, которые не могли быть напечатаны в России.
В 1911 году в качестве приложения к «Мусульманину» в Петербурге начала выходить газета «В мире мусульманства». Но чем дальше, тем больше материалы газеты и журнала настораживали Тукая. Пока что исподволь, но упорно они проповедовали необходимость объединения мусульман России на религиозной основе. Издатель и редактор «Мусульманина» М. Хаджи-Теляши и редактор «В мире мусульманства». А. Г. Датиев внушали Тукаю все меньше доверия. После встречи с М. Кырымбаевым поэт спрашивал Сунчаляя: «За кого ты их принимаешь? Не обманут ли М. этими кавказцами?» В фельетоне, опубликованном \января 1912 года, он писал: «В прошлом году в Петербурге появился истинный мусульманин под странным русским названием „В мире мусульманства“. Чем только он не занимается?! Печатает столбцы изречений пророка Мухаммеда. Толкует о мусульманах, панисламизме и единоверцах. Словом, хочет выглядеть правовернейшим из правоверных. А правоверные чешут в затылке: „Что-то не верится в эту правую веру!“
Недаром Тукай называл себя «политиком». Чутье и на этот раз его не обмануло. Не прошло п трех лет, и М. Хаджи-Теляши был разоблачен как провокатор и авантюрист.
К душевным страданиям, которые приносил Тукаго голод в Поволжье, в начале зимы прибавились и страдания физические: как обычно, он простудился, заболел воспалением легких. Обострилась его давняя чахотка. А тут еще, как на грех, у поэта обнаружилась малярия.
Мы знаем, что Габдулла не любил говорить о себе, а тем более о своих болезнях. Если и упоминал о них, то всегда с усмешкой:
«В половине первого, когда я заканчивал утреннее чаепитие, как дорогая, долгожданная гостья являлась ко мне лихоманка и начинала дергать во мне все жилы, превращая тело в подобие мчащегося поезда. Но я, не обращая внимания на тряску, продолжал пить свой чай, стараясь не промахнуться, когда подносил стакан ко рту. Если в такое время в номер являлся кто-либо из соседей или знакомых, то поднимался шум.
– Батюшки! Что с тобой!
– Лихорадка, разве не видите?
– А у доктора был?
– Пусть сам придет!» (В оригинале диалог дан на русском языке. – И. Н.).
При упоминании о докторах Тукай весь ощетинивался. По его словам, он «не верит в медицину», ставит врачей на одну доску со знахарями и шептунами. Он сам знает, что болен и болен тяжело, но ему, как ребенку, который, закрыв глаза, думает, что он никому не виден, не хочется слышать об этом из уст врача.
Однажды, когда Тукая трепал очередной приступ малярии и, укрывшись всем, что было, он лежал на кровати, ему вдруг припомнилось, что на следующий день праздник. Неужто и в этот день он будет лежать и дрожать? Тут к нему зашел один из приятелей.
– Послушай-ка, дорогой, ты говорил, тебе что-то помогает от малярии? – спросил Тукай.
– Аспирин.
– Принеси-ка, пожалуйста!
Так аспирин стал постоянным спутником Тукая до конца его дней. Когда не помогала обычная доза, Тукай принимал двойную, тройную, а иногда разом выпивал целую чайную ложку.
«Ураза-байрам (праздник разговенья. – И. Н.)прошел. Наступил и прошел курбан-байрам. А я все продолжаю сражение:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28