– Не надо переоценивать своих сил. Попытайтесь найти такое решение, которое поможет вам выжить и вести борьбу против израильских оккупантов.
Но король Хуссейн, так же как и Арафат, не спешили кидаться друг другу в объятия.
«Море крови разделило нас», – говорил Арафат. Король Хуссейн по-прежнему обвинял палестинцев в вероломстве.
Насеру пришлось употребить весь свой авторитет, чтобы сдвинуть переговоры с мертвой точки. Выглядел в это время он очень плохо, его утомили бесконечные дискуссии, наступило нервное истощение.
«Мы в гонке со смертью. Там гибнут мужчины, женщины и дети», – отвечал Насер, когда сотрудники просили его отдохнуть.
27 сентября состоялось заключительное заседание совещания. Король Хуссейн и несколько его офицеров сидели в одном углу, Арафат – в другом. Оба едва сдерживали себя, оба не расставались с пистолетами.
«Я, – пишет Хейкал в своих воспоминаниях, – полушутя предложил королю Фейсалу провести операцию по разоружению».
«Это может сделать только Насер», – ответил серьезно король Фейсал.
После двухчасовых дебатов была наконец сделана попытка подготовить соглашение. Насер вернулся в свою комнату на одиннадцатом этаже отеля. Он очень устал. И снова врач рекомендовал ему массаж. Но почему-то облегчения после сеанса массажа не наступало. И все-таки, подчиняясь врачу, он лег в постель и позвал массажиста. Через пару часов он уже снова вел переговоры. В это время пришло срочное сообщение о том, что иорданская армия возобновила атаки на «федаев», стремясь вытеснить их из Аммана. Насер послал за Арафатом. Наконец совещание закончилось. И только после того, как соглашение было подписано, Насер почувствовал, как он устал.
В ту ночь Гамаль спал хорошо. Утром врач президента Сави Махмуд Хабиб осмотрел своего пациента. Пульс был нормальным. После обеда, однако, Насер снова пожаловался на усталость. Сави порекомендовал ему прилечь, но Насер не согласился. Он хотел во что бы то ни стало проводить своего последнего гостя – шейха Кувейта Сабаха Салима эль-Сабаха.
Время приближалось к трем. В салоне Каирского аэропорта сидели вице-президент ОАР Анвар Садат, Хуссейн эль-Шафи, шейх Кувейта, министр обороны и внутренних дел Кувейта Саад аль-Абдалла.
Только в три часа приехал Насер. Он медленно шел навстречу шейху Сабаху. Лицо президента выглядело усталым. Они поприветствовали друг друга и сели.
– Какие-нибудь новости? – поинтересовался шейх Сабах, думая, что Насер взволнован.
– Нет, нет. Ничего… – ответил президент.
– Есть новости из Аммана?
– Пока нет…
Преодолевая усилием воли навалившуюся на него огромную тяжесть, Насер продолжал поддерживать разговор.
Когда шли к самолету, он еле передвигал ноги. Едва гости поднялись в самолет, Насер попросил, чтобы ему подали машину.
Его отвезли домой. Доктор Сави, вызванный по телефону, помог ему надеть пижаму. Насер жаловался на сильное головокружение. В соседней комнате сидели жена и дети. Но Гамаль на этот раз не мог выйти к ним.
«Наклонившись, чтобы послушать его сердце, я вдруг в страхе отпрянул назад…» – вспоминает доктор Сави. Тут же на консилиум были собраны лучшие специалисты-медики. Следом за ним пришли соратники Насера.
– Скончался…
– Не может быть… – прошептал кто-то. Доктор заплакал.
Вечером 28 сентября вице-президент Анвар Садат объявил по радио о кончине великого сына египетского народа Гамаля Абдель Насера.
Как только стало известно о смерти Насера, толпы египтян со всех концов ОАР двинулись в Каир. Они ехали в попутных машинах, на крышах вагонов, шли пешком… Казалось, что население всей страны переместилось в Каир. Люди располагались спать в подъездах домов, на полу мечетей, на тротуарах.
Делегации дружественных стран прибывали в Каир. Политбюро ЦК КПСС заявило, что Советский Союз будет по-прежнему оказывать помощь ОАР в ее борьбе против империализма. Советские руководители посетили в эти дни посольство ОАР. В Каир вылетела советская правительственная делегация во главе с А.Н.Косыгиным.
Через трое суток вертолет, в котором находился гроб с телом Насера, поднялся в небо.
Человек, вернувший народу Египта его достоинство, прощался с Каиром, с могучим Нилом, с заполнившими улицы города людьми.
Вдоль серебристой ленты Нила, извивавшейся среди отвоеванных у пустыни зеленых полей, мчались железнодорожные составы с оборудованием для новых строек…
Сделав несколько кругов над Каиром, вертолет приземлился перед зданием, где размещался когда-то Совет руководства революцией.
Гроб с телом Насера был бережно установлен на артиллерийский лафет…
Процессия медленно двигалась по мосту Каср эль-Нил, убранному траурными флагами. Телеграфные столбы, деревья на берегу облепили мальчишки. Всюду были люди, люди, люди. Толпа вставала непроходимой стеной перед камерами телеоператоров, не давая им возможности вести репортаж, каждый стремился пробиться к лафету и прикоснуться рукой к крышке гроба. То и дело на дороге возникали заторы.
Около ажурной белой мечети перед въездом в Гелиополис процессия остановилась. Рослые гвардейцы в парадной форме образовали коридор, по которому гроб с телом Насера пронесли в мечеть к специально приготовленной нише. Шейх Аль-Азхара, приложив ладони к ушам, поднял лицо к небу. Печальные слова молитвы разнеслись над страной. Затем грянули залпы орудий. Соратники Насера опустили гроб с его телом в нишу.
Телевидение прекратило трансляцию передачи. Разъезжались члены иностранных делегаций, прибывших на похороны. Но еще несколько дней и ночей перед мечетью Насера стояли тысячи египтян, словно надеясь на чудо.
Сорок дней висели траурные флаги на улицах Каира.
Глава 9
В окна редакции газеты «Аль-Ахрам», где я вел беседу с Хатимом Садеком, зятем президента Насера, доносился манящий шум каирских улиц. После освежающего дождя листва на деревьях казалась яркой.
Мне давно уже хотелось узнать, что представляет собой архив Гамаля Абдель Насера.
– Большой ли это архив? – спросил я.
– Очень большой, – ответил Хатим. – В кабинете президента осталась масса записей, набросков, журналов и книг с его пометками. Гамаль Абдель Насер был большим любителем чтения. Он выписывал много журналов, в том числе специальных, технических. К сожалению, архив еще не разобран.
– Значит, в архиве Насера могут оказаться неизвестные документы?
– Не думаю, – говорит Хатим. – Президент ничего не таил от народа. О своих идеях и принципах он заявлял открыто. Один из таких принципов – дружба с Советским Союзом, которую Гамаль Абдель Насер глубоко ценил и считал основой политики Египта.
– И как скоро будет разобран архив? – спросил я, подстегиваемый нетерпением, свойственным любому автору.
– После смерти Насера прошло слишком мало времени. Пока что мы не решаемся прикоснуться к его архиву…
Да, прошло действительно слишком мало времени… Еще не остыла, скорее даже наоборот, ожесточилась борьба вокруг его имени. Поэтому писать биографию Гамаля Абдель Насера трудно.
Насер умер, как боец на посту, в один из самых напряженных и трудных моментов истории. Он умер в то время, когда враг продолжал попирать оккупированную арабскую землю, когда конфликт между палестинскими «федаями» и иорданской армией достиг наивысшей точки и грозил перечеркнуть все те усилия, которые предпринял Насер.
Писать его биографию трудно и потому, что Насер – это вечное движение, постоянное развитие. Ничто не давалось ему просто, без боя. Его бытие словно соткано из борьбы.
Еще при его жизни Оксфордский университет опубликовал статистические данные, из которых следовало, что президент Насер – один из самых популярных государственных деятелей в мире. 287 книг на семнадцати языках было выпущено о нем к 1968 году. Количество публикаций, посвященных президенту ОАР, в несколько раз возросло после смерти Насера. Такой широкий интерес к личности Насера был бы необъясним, если бы идеи, которые он выдвигал, после его кончины стали достоянием прошлого.
На протяжении многих лет сотрудники специальных служб США тщательно изучали Гамаля Абдель Насера, его характер, речи, манеру говорить. Даже тяжелая походка президента не ускользнула от взоров специалистов. Они внимательно рассматривали его фотографии, часами просиживали у киноэкранов, приказывая операторам по нескольку раз запускать одни и те же киноленты, запечатлевшие президента ОАР. Находясь за несколько тысяч километров, психологи пытались предугадать, как поступит Гамаль Абдель Насер в той или иной ситуации. Снова и снова «проигрывались» «оперативной группой» различные варианты его поведения. За долгие годы работы, с тех пор, как по распоряжению госдепартамента в США был организован строго засекреченный «игровой центр», эти люди стремились создать «модель», которая бы вела себя точно так, как Гамаль Абдель Насер.
Крупнейшие знатоки международной политики, дипломаты и разведчики были привлечены в этот «центр». Туда ежечасно поступала самая свежая информация из госдепартамента, ЦРУ и представительств США за рубежом, которая немедленно записывалась на перфокарты и перерабатывалась компьютерами. Специалисты должны были предсказать поведение крупных государственных деятелей.
В роли каждого лидера выступали постоянные «актеры». Роль Насера в этой «пьесе» «исполнял» Милс Коупленд, опытный, хотя и несколько хвастливый, американский разведчик, проработавший много лет на Арабском Востоке. Но ничто не помогло Соединенным Штатам в выработке разумной политики на Ближнем Востоке.
За последнее время появилось немало работ, авторы которых пытаются подогнать наследие Насера под шаблон, созданный Коуплендом.
Эти люди стали изображать Насера «сильной личностью» по западному образцу. Тем самым они хотели принизить его роль как национального героя. Последовательная борьба, которую Насер вел против империализма, изображалась ими как игра на противоречиях двух великих держав.
Реакционеры пытаются любыми способами приспособить «насеризм» для своих целей. Они понимают, что приверженность к «насеризму» является выражением патриотизма простых людей. После израильской агрессии 1967 года стало очевидным: египтянин, любящий Насера, любит и свою родину. Благодаря Насеру народы Египта, Сирии, Ирака и других арабских стран объединились для борьбы против империализма. Арабские народы впервые почувствовали себя вершителями своих собственных судеб…
Когда в министерстве информации АРЕ АРЕ – Арабская Республика Египет. Так стал называться Египет с сентября 1971 года.
узнали о том, что эта книга готовится к печати, я получил приглашение посетить Бани-Мур.
…И вот мы входим в обыкновенный крестьянский дом из необожженного кирпича.
– Вот здесь, в этом доме, – рассказывает Атия, дядя Гамаля, – жил мой отец хадж Хуссейн – дед нашего президента.
После яркого солнца глаза не сразу привыкают к полумраку. Наконец я различаю кряжистую поленницу дров, припасенных рачительными хозяевами на зиму, пожелтевший, вырезанный из газеты портрет Насера на стене.
Покосившаяся деревянная дверь то и дело скрипит. Это жители деревни один за другим входят поздороваться с гостями. Скоро в довольно просторном помещении собирается много народу. Тогда Атия приглашает меня подняться на крышу. В своей длиннополой голубой галябии Атия выглядит величественно-строго. Его пожилое лицо изрезано морщинами. Руки мозолистые, грубые, но сколько достоинства и красоты в манерах этого крестьянина!..
Женщины, копошившиеся на плоской крыше у печи, отходят в дальний угол. Хуссейн, сын Атии, выводит оттуда молодую девушку.
– Моя сестра и кузина Гамаля Абдель Насера, – говорит он. – А это его бабушка, сестра хаджа Хуссейна, которая прожила больше ста лет. Она пекла маленькому Гамалю крестьянские лепешки…
– Впервые, – начинает рассказывать Атия, – мы увидели Гамаля, когда ему было три года. Сам я был лишь на шесть лет старше моего племянника. Поэтому взрослые поручали мне смотреть за мальчиком. Должен сказать, что, если бы не те заботы, которые выпали на долю Гамаля, он мог бы долго прожить. Наша семья отличается здоровьем. Дед Гамаля хадж Хуссейн прожил до 107 лет, в 65 лет женился в третий раз. Его последний сын Таха появился на свет, когда хаджу исполнилось девяносто лет. Мой брат Абдель Насер тоже прожил немало лет.
В следующий раз, – продолжал Атия, – мы увидели Гамаля молодым офицером. А потом однажды мы услышали, что он входит в состав Совета руководства революцией… «Это же наш Гамаль!» – закричал я, услышав последние известия. Односельчане, что побогаче, не поверили. «Чтоб из вашей нищей семьи вышли такие люди?» – сказал мне, помню, сосед. Богатством мы действительно похвастаться не могли: три феддана земли, разбросанные в разных местах, пришлось разделить хаджу Хуссейну между детьми. А вскоре я совсем без земли остался. Поэтому, когда произошла революция, мне хотелось спросить Гамаля: что же будет дальше? Как жить станем? Я дважды встречался с племянником – в 1953 и 1954 годах, когда он приезжал в Бани-Мур. Но спросить постеснялся – он ведь все-таки был с товарищами, с офицерами. Не хотелось мне говорить при них про свою бедность. Гамаль и так все понимал. Однажды местный чиновник пригласил его на обед. Зарезал барана. А нас с отцом посадил в дальний угол. Тогда Гамаль встал и сказал так, чтобы и хозяина не обидеть, и чтобы поняли все: «Вы знаете, кто я? Я внук крестьянина хаджа Хуссейна», – сказал он, и в его словах чувствовалась гордость.
Легкий ветерок доносит с Нила острые пряные запахи. Быстро темнеет. Один за другим зажигаются огоньки в деревне, звонкими голосами перекликаются где-то женщины, босоногие девчонки гонят домой горбатых буйволиц с пастбища, мальчишки с узелками в руках на ослах отвозят в поле ужин отцам. Уборочная пора в самом разгаре. Но Атия не спешит уходить в поле.
– Много ли надо, чтобы обработать два феддана, – объясняет он свою неторопливость. – Раз сила еще есть – значит, справлюсь, – он показывает свои руки. – Еще отец учил: «Человека труд кормит». Это понимали в нашей семье все. Поэтому всю жизнь я ждал одного: земли, к которой мог бы приложить свои руки.
Вот сюда, на почетное место, – Атия показывает на стену, – мы повесили портрет нашего Гамаля. И ждали, когда революция дойдет до села. Мысленно мы были с нашим Гамалем в дни агрессии, следили за тем, как строится плотина на Асуане. У нас в селе тоже начались перемены. Пришло электричество, появились школа, больница, пункт помощи беднейшим крестьянам.
Мы знали, что в других деревнях отбирают землю у феодалов и делят ее между крестьянами, но в нашей деревне и отбирать-то было не у кого, кругом почти одна беднота. Так что от реформы мы получили немного. Один феддан стал я арендовать у государства, другой – у дальних родственников, что побогаче. Правда, в деревне создали кооператив, через него идет сбыт продукции, там можно получить и сельскохозяйственные орудия, и денежную ссуду.
Однажды на окраине деревни соорудили каменный столбик с табличкой. На нем написали, что здесь будет построена образцовая деревня Бани-Мур. Все продумали архитекторы, даже план и место расположения виллы президента. Столбик с табличкой так и остался стоять на окраине, посреди поля, куда складывают теперь мешки с хлопком. А образцовой деревни не построили.
Гамаль сказал, что сначала должны стать образцовыми все пять тысяч египетских деревень. А потом настанет очередь и Бани-Мура, – немного с горечью, немного с сожалением говорит Атия. – Наш Гамаль не хотел, чтобы люди судачили, будто он отдал предпочтение своей деревне.
Мне вспомнились слова, сказанные президентом во время его последнего визита в Асьют в 1965 году. «Я пришел к вам не с подарками, – говорил он землякам, – все, что есть у меня, это огромная ответственность, которую я хочу возложить на ваши плечи». Созидать, бороться и строить. Это и есть та великая ответственность, которую Насер завещал своему народу.
«Хотим жить свободными людьми»
Послесловие
После смерти Г.А.Насера власть в стране временно перешла согласно конституции в руки единственного в то время вице-президента А.Садата.
Соратники Насера, те, кто на протяжении многих лет вел вместе с ним тяжелую борьбу за укрепление национальной независимости, считали, что израильские агрессоры могут воспользоваться брешью, которая возникла в связи со смертью президента Насера, если почувствуют шатание и раскол в руководстве. Они не хотели, чтобы борьба за президентское кресло, которая могла возникнуть, отвлекала внимание и силы от решения основной наболевшей проблемы – ликвидации израильской оккупации арабских земель. Садат не встретил поэтому сколько-нибудь серьезной оппозиции, когда выдвинул свою кандидатуру на пост президента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Но король Хуссейн, так же как и Арафат, не спешили кидаться друг другу в объятия.
«Море крови разделило нас», – говорил Арафат. Король Хуссейн по-прежнему обвинял палестинцев в вероломстве.
Насеру пришлось употребить весь свой авторитет, чтобы сдвинуть переговоры с мертвой точки. Выглядел в это время он очень плохо, его утомили бесконечные дискуссии, наступило нервное истощение.
«Мы в гонке со смертью. Там гибнут мужчины, женщины и дети», – отвечал Насер, когда сотрудники просили его отдохнуть.
27 сентября состоялось заключительное заседание совещания. Король Хуссейн и несколько его офицеров сидели в одном углу, Арафат – в другом. Оба едва сдерживали себя, оба не расставались с пистолетами.
«Я, – пишет Хейкал в своих воспоминаниях, – полушутя предложил королю Фейсалу провести операцию по разоружению».
«Это может сделать только Насер», – ответил серьезно король Фейсал.
После двухчасовых дебатов была наконец сделана попытка подготовить соглашение. Насер вернулся в свою комнату на одиннадцатом этаже отеля. Он очень устал. И снова врач рекомендовал ему массаж. Но почему-то облегчения после сеанса массажа не наступало. И все-таки, подчиняясь врачу, он лег в постель и позвал массажиста. Через пару часов он уже снова вел переговоры. В это время пришло срочное сообщение о том, что иорданская армия возобновила атаки на «федаев», стремясь вытеснить их из Аммана. Насер послал за Арафатом. Наконец совещание закончилось. И только после того, как соглашение было подписано, Насер почувствовал, как он устал.
В ту ночь Гамаль спал хорошо. Утром врач президента Сави Махмуд Хабиб осмотрел своего пациента. Пульс был нормальным. После обеда, однако, Насер снова пожаловался на усталость. Сави порекомендовал ему прилечь, но Насер не согласился. Он хотел во что бы то ни стало проводить своего последнего гостя – шейха Кувейта Сабаха Салима эль-Сабаха.
Время приближалось к трем. В салоне Каирского аэропорта сидели вице-президент ОАР Анвар Садат, Хуссейн эль-Шафи, шейх Кувейта, министр обороны и внутренних дел Кувейта Саад аль-Абдалла.
Только в три часа приехал Насер. Он медленно шел навстречу шейху Сабаху. Лицо президента выглядело усталым. Они поприветствовали друг друга и сели.
– Какие-нибудь новости? – поинтересовался шейх Сабах, думая, что Насер взволнован.
– Нет, нет. Ничего… – ответил президент.
– Есть новости из Аммана?
– Пока нет…
Преодолевая усилием воли навалившуюся на него огромную тяжесть, Насер продолжал поддерживать разговор.
Когда шли к самолету, он еле передвигал ноги. Едва гости поднялись в самолет, Насер попросил, чтобы ему подали машину.
Его отвезли домой. Доктор Сави, вызванный по телефону, помог ему надеть пижаму. Насер жаловался на сильное головокружение. В соседней комнате сидели жена и дети. Но Гамаль на этот раз не мог выйти к ним.
«Наклонившись, чтобы послушать его сердце, я вдруг в страхе отпрянул назад…» – вспоминает доктор Сави. Тут же на консилиум были собраны лучшие специалисты-медики. Следом за ним пришли соратники Насера.
– Скончался…
– Не может быть… – прошептал кто-то. Доктор заплакал.
Вечером 28 сентября вице-президент Анвар Садат объявил по радио о кончине великого сына египетского народа Гамаля Абдель Насера.
Как только стало известно о смерти Насера, толпы египтян со всех концов ОАР двинулись в Каир. Они ехали в попутных машинах, на крышах вагонов, шли пешком… Казалось, что население всей страны переместилось в Каир. Люди располагались спать в подъездах домов, на полу мечетей, на тротуарах.
Делегации дружественных стран прибывали в Каир. Политбюро ЦК КПСС заявило, что Советский Союз будет по-прежнему оказывать помощь ОАР в ее борьбе против империализма. Советские руководители посетили в эти дни посольство ОАР. В Каир вылетела советская правительственная делегация во главе с А.Н.Косыгиным.
Через трое суток вертолет, в котором находился гроб с телом Насера, поднялся в небо.
Человек, вернувший народу Египта его достоинство, прощался с Каиром, с могучим Нилом, с заполнившими улицы города людьми.
Вдоль серебристой ленты Нила, извивавшейся среди отвоеванных у пустыни зеленых полей, мчались железнодорожные составы с оборудованием для новых строек…
Сделав несколько кругов над Каиром, вертолет приземлился перед зданием, где размещался когда-то Совет руководства революцией.
Гроб с телом Насера был бережно установлен на артиллерийский лафет…
Процессия медленно двигалась по мосту Каср эль-Нил, убранному траурными флагами. Телеграфные столбы, деревья на берегу облепили мальчишки. Всюду были люди, люди, люди. Толпа вставала непроходимой стеной перед камерами телеоператоров, не давая им возможности вести репортаж, каждый стремился пробиться к лафету и прикоснуться рукой к крышке гроба. То и дело на дороге возникали заторы.
Около ажурной белой мечети перед въездом в Гелиополис процессия остановилась. Рослые гвардейцы в парадной форме образовали коридор, по которому гроб с телом Насера пронесли в мечеть к специально приготовленной нише. Шейх Аль-Азхара, приложив ладони к ушам, поднял лицо к небу. Печальные слова молитвы разнеслись над страной. Затем грянули залпы орудий. Соратники Насера опустили гроб с его телом в нишу.
Телевидение прекратило трансляцию передачи. Разъезжались члены иностранных делегаций, прибывших на похороны. Но еще несколько дней и ночей перед мечетью Насера стояли тысячи египтян, словно надеясь на чудо.
Сорок дней висели траурные флаги на улицах Каира.
Глава 9
В окна редакции газеты «Аль-Ахрам», где я вел беседу с Хатимом Садеком, зятем президента Насера, доносился манящий шум каирских улиц. После освежающего дождя листва на деревьях казалась яркой.
Мне давно уже хотелось узнать, что представляет собой архив Гамаля Абдель Насера.
– Большой ли это архив? – спросил я.
– Очень большой, – ответил Хатим. – В кабинете президента осталась масса записей, набросков, журналов и книг с его пометками. Гамаль Абдель Насер был большим любителем чтения. Он выписывал много журналов, в том числе специальных, технических. К сожалению, архив еще не разобран.
– Значит, в архиве Насера могут оказаться неизвестные документы?
– Не думаю, – говорит Хатим. – Президент ничего не таил от народа. О своих идеях и принципах он заявлял открыто. Один из таких принципов – дружба с Советским Союзом, которую Гамаль Абдель Насер глубоко ценил и считал основой политики Египта.
– И как скоро будет разобран архив? – спросил я, подстегиваемый нетерпением, свойственным любому автору.
– После смерти Насера прошло слишком мало времени. Пока что мы не решаемся прикоснуться к его архиву…
Да, прошло действительно слишком мало времени… Еще не остыла, скорее даже наоборот, ожесточилась борьба вокруг его имени. Поэтому писать биографию Гамаля Абдель Насера трудно.
Насер умер, как боец на посту, в один из самых напряженных и трудных моментов истории. Он умер в то время, когда враг продолжал попирать оккупированную арабскую землю, когда конфликт между палестинскими «федаями» и иорданской армией достиг наивысшей точки и грозил перечеркнуть все те усилия, которые предпринял Насер.
Писать его биографию трудно и потому, что Насер – это вечное движение, постоянное развитие. Ничто не давалось ему просто, без боя. Его бытие словно соткано из борьбы.
Еще при его жизни Оксфордский университет опубликовал статистические данные, из которых следовало, что президент Насер – один из самых популярных государственных деятелей в мире. 287 книг на семнадцати языках было выпущено о нем к 1968 году. Количество публикаций, посвященных президенту ОАР, в несколько раз возросло после смерти Насера. Такой широкий интерес к личности Насера был бы необъясним, если бы идеи, которые он выдвигал, после его кончины стали достоянием прошлого.
На протяжении многих лет сотрудники специальных служб США тщательно изучали Гамаля Абдель Насера, его характер, речи, манеру говорить. Даже тяжелая походка президента не ускользнула от взоров специалистов. Они внимательно рассматривали его фотографии, часами просиживали у киноэкранов, приказывая операторам по нескольку раз запускать одни и те же киноленты, запечатлевшие президента ОАР. Находясь за несколько тысяч километров, психологи пытались предугадать, как поступит Гамаль Абдель Насер в той или иной ситуации. Снова и снова «проигрывались» «оперативной группой» различные варианты его поведения. За долгие годы работы, с тех пор, как по распоряжению госдепартамента в США был организован строго засекреченный «игровой центр», эти люди стремились создать «модель», которая бы вела себя точно так, как Гамаль Абдель Насер.
Крупнейшие знатоки международной политики, дипломаты и разведчики были привлечены в этот «центр». Туда ежечасно поступала самая свежая информация из госдепартамента, ЦРУ и представительств США за рубежом, которая немедленно записывалась на перфокарты и перерабатывалась компьютерами. Специалисты должны были предсказать поведение крупных государственных деятелей.
В роли каждого лидера выступали постоянные «актеры». Роль Насера в этой «пьесе» «исполнял» Милс Коупленд, опытный, хотя и несколько хвастливый, американский разведчик, проработавший много лет на Арабском Востоке. Но ничто не помогло Соединенным Штатам в выработке разумной политики на Ближнем Востоке.
За последнее время появилось немало работ, авторы которых пытаются подогнать наследие Насера под шаблон, созданный Коуплендом.
Эти люди стали изображать Насера «сильной личностью» по западному образцу. Тем самым они хотели принизить его роль как национального героя. Последовательная борьба, которую Насер вел против империализма, изображалась ими как игра на противоречиях двух великих держав.
Реакционеры пытаются любыми способами приспособить «насеризм» для своих целей. Они понимают, что приверженность к «насеризму» является выражением патриотизма простых людей. После израильской агрессии 1967 года стало очевидным: египтянин, любящий Насера, любит и свою родину. Благодаря Насеру народы Египта, Сирии, Ирака и других арабских стран объединились для борьбы против империализма. Арабские народы впервые почувствовали себя вершителями своих собственных судеб…
Когда в министерстве информации АРЕ АРЕ – Арабская Республика Египет. Так стал называться Египет с сентября 1971 года.
узнали о том, что эта книга готовится к печати, я получил приглашение посетить Бани-Мур.
…И вот мы входим в обыкновенный крестьянский дом из необожженного кирпича.
– Вот здесь, в этом доме, – рассказывает Атия, дядя Гамаля, – жил мой отец хадж Хуссейн – дед нашего президента.
После яркого солнца глаза не сразу привыкают к полумраку. Наконец я различаю кряжистую поленницу дров, припасенных рачительными хозяевами на зиму, пожелтевший, вырезанный из газеты портрет Насера на стене.
Покосившаяся деревянная дверь то и дело скрипит. Это жители деревни один за другим входят поздороваться с гостями. Скоро в довольно просторном помещении собирается много народу. Тогда Атия приглашает меня подняться на крышу. В своей длиннополой голубой галябии Атия выглядит величественно-строго. Его пожилое лицо изрезано морщинами. Руки мозолистые, грубые, но сколько достоинства и красоты в манерах этого крестьянина!..
Женщины, копошившиеся на плоской крыше у печи, отходят в дальний угол. Хуссейн, сын Атии, выводит оттуда молодую девушку.
– Моя сестра и кузина Гамаля Абдель Насера, – говорит он. – А это его бабушка, сестра хаджа Хуссейна, которая прожила больше ста лет. Она пекла маленькому Гамалю крестьянские лепешки…
– Впервые, – начинает рассказывать Атия, – мы увидели Гамаля, когда ему было три года. Сам я был лишь на шесть лет старше моего племянника. Поэтому взрослые поручали мне смотреть за мальчиком. Должен сказать, что, если бы не те заботы, которые выпали на долю Гамаля, он мог бы долго прожить. Наша семья отличается здоровьем. Дед Гамаля хадж Хуссейн прожил до 107 лет, в 65 лет женился в третий раз. Его последний сын Таха появился на свет, когда хаджу исполнилось девяносто лет. Мой брат Абдель Насер тоже прожил немало лет.
В следующий раз, – продолжал Атия, – мы увидели Гамаля молодым офицером. А потом однажды мы услышали, что он входит в состав Совета руководства революцией… «Это же наш Гамаль!» – закричал я, услышав последние известия. Односельчане, что побогаче, не поверили. «Чтоб из вашей нищей семьи вышли такие люди?» – сказал мне, помню, сосед. Богатством мы действительно похвастаться не могли: три феддана земли, разбросанные в разных местах, пришлось разделить хаджу Хуссейну между детьми. А вскоре я совсем без земли остался. Поэтому, когда произошла революция, мне хотелось спросить Гамаля: что же будет дальше? Как жить станем? Я дважды встречался с племянником – в 1953 и 1954 годах, когда он приезжал в Бани-Мур. Но спросить постеснялся – он ведь все-таки был с товарищами, с офицерами. Не хотелось мне говорить при них про свою бедность. Гамаль и так все понимал. Однажды местный чиновник пригласил его на обед. Зарезал барана. А нас с отцом посадил в дальний угол. Тогда Гамаль встал и сказал так, чтобы и хозяина не обидеть, и чтобы поняли все: «Вы знаете, кто я? Я внук крестьянина хаджа Хуссейна», – сказал он, и в его словах чувствовалась гордость.
Легкий ветерок доносит с Нила острые пряные запахи. Быстро темнеет. Один за другим зажигаются огоньки в деревне, звонкими голосами перекликаются где-то женщины, босоногие девчонки гонят домой горбатых буйволиц с пастбища, мальчишки с узелками в руках на ослах отвозят в поле ужин отцам. Уборочная пора в самом разгаре. Но Атия не спешит уходить в поле.
– Много ли надо, чтобы обработать два феддана, – объясняет он свою неторопливость. – Раз сила еще есть – значит, справлюсь, – он показывает свои руки. – Еще отец учил: «Человека труд кормит». Это понимали в нашей семье все. Поэтому всю жизнь я ждал одного: земли, к которой мог бы приложить свои руки.
Вот сюда, на почетное место, – Атия показывает на стену, – мы повесили портрет нашего Гамаля. И ждали, когда революция дойдет до села. Мысленно мы были с нашим Гамалем в дни агрессии, следили за тем, как строится плотина на Асуане. У нас в селе тоже начались перемены. Пришло электричество, появились школа, больница, пункт помощи беднейшим крестьянам.
Мы знали, что в других деревнях отбирают землю у феодалов и делят ее между крестьянами, но в нашей деревне и отбирать-то было не у кого, кругом почти одна беднота. Так что от реформы мы получили немного. Один феддан стал я арендовать у государства, другой – у дальних родственников, что побогаче. Правда, в деревне создали кооператив, через него идет сбыт продукции, там можно получить и сельскохозяйственные орудия, и денежную ссуду.
Однажды на окраине деревни соорудили каменный столбик с табличкой. На нем написали, что здесь будет построена образцовая деревня Бани-Мур. Все продумали архитекторы, даже план и место расположения виллы президента. Столбик с табличкой так и остался стоять на окраине, посреди поля, куда складывают теперь мешки с хлопком. А образцовой деревни не построили.
Гамаль сказал, что сначала должны стать образцовыми все пять тысяч египетских деревень. А потом настанет очередь и Бани-Мура, – немного с горечью, немного с сожалением говорит Атия. – Наш Гамаль не хотел, чтобы люди судачили, будто он отдал предпочтение своей деревне.
Мне вспомнились слова, сказанные президентом во время его последнего визита в Асьют в 1965 году. «Я пришел к вам не с подарками, – говорил он землякам, – все, что есть у меня, это огромная ответственность, которую я хочу возложить на ваши плечи». Созидать, бороться и строить. Это и есть та великая ответственность, которую Насер завещал своему народу.
«Хотим жить свободными людьми»
Послесловие
После смерти Г.А.Насера власть в стране временно перешла согласно конституции в руки единственного в то время вице-президента А.Садата.
Соратники Насера, те, кто на протяжении многих лет вел вместе с ним тяжелую борьбу за укрепление национальной независимости, считали, что израильские агрессоры могут воспользоваться брешью, которая возникла в связи со смертью президента Насера, если почувствуют шатание и раскол в руководстве. Они не хотели, чтобы борьба за президентское кресло, которая могла возникнуть, отвлекала внимание и силы от решения основной наболевшей проблемы – ликвидации израильской оккупации арабских земель. Садат не встретил поэтому сколько-нибудь серьезной оппозиции, когда выдвинул свою кандидатуру на пост президента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26