- Садитесь, - кивнул в ответ Ушинский. - Ваше дело будет вести следователь Константин Васильевич Загаев.
- Очень приятно. Гражданину следователю повезло со мной - во всем признался с первого допроса.
Саманюк выглядел благодушно настроенным - предвидится недолгая отсидка за неудавшуюся кражу, да ведь не в первый раз сидеть-то.
Загаев задавал обычные протокольные вопросы: в какой исправительно-трудовой колонии отбывал наказание, сколько судимостей, по каким статьям?
- А что вы делали в Лозовой? - и опять начались вопросы-ответы. - Так, гулял. С кем? Как ее, этой Верки, фамилия? Да, конечно, на что она, фамилия. Ну а адрес? И адрес не запомнил? Это уже хуже. Ага, в пригороде, значит? Рядом с баней?
- Посочувствуйте, гражданин следователь, - взмолился Саманюк, - четыре года бабы путем не видел!
- Что так?
- Ха! Колония-то мужская. Вот если б смешанная была...
- Но вас же освобождали на стройку народного хозяйства.
Усмешка Саманюка застыла. Но он быстро сориентировался, опять улыбнулся простецки:
- Э, я уж забыл про то. Как миг единый пронеслась моя "химия".
- В каком году?
- Кажется, в семьдесят первом. Или в семидесятом. Да что, пару месяцев повкалывал как проклятый и возвернулся. Добро еще, что без "раскрутки".
- То есть не добавили срок?
- Да за что?!
- И верно, за что вас вернули в колонию?
- По пьянке вышло... Эх, неохота и вспоминать...
- Но все ж вспомните, пожалуйста. Так за что?
- Там строгости, гражданин следователь, там следили - будь здоров! Чуть какая малость, за шкирку и в ИТК.
- Это где такие ужасы? В каком городе?
- Туфтовый такой городишко, название вроде рыбного. Или лошадиного. А, Седлецк! Вспомнил,
- Худо у вас с памятью, Саманюк.
- Мне ни к чему память-то. Не в институт поступать.
- Не в институт, в другое место. Так за что вернули "с химии"?
- Говорю, по пьянке. С получки выпили с корешем, уснули на вокзале, Просыпаемся вечером. Башка трещит, время позднее, в общежитие на поверку надо, там у нас строго. Что делать? Ну, поперлись домой. Мимо гаража идем, кореш и говорит: давай, говорит, возьмем машину для скорости, чего пёхом эку даль топать. Вот, с гаража сдернули мы серьгу... то есть замочек сняли, "газик" завели и поехали. Ну, думаем, теперь порядок, успеем к поверке. Улицы три-четыре проехали - бац, бензин кончился. Н-не повезло! Так и ушли в общежитие пёхом. Думали - сойдет. Оно и сошло бы, да нас сторож. У магазина приметил. Я ж говорю, за ерунду пострадал.
- Как фамилия вашего соучастника?
- Не помню. Вы правильно заметили, память у меня паршивая. Звать Федькой, а фамилия мне ни к чему.
- Вам все ни к чему.
- Молодой еще, перевоспитаюсь. Я, гражданин следователь, политзанятия всегда посещал...
- А толку?
Можно было отправлять его в камеру.
Пятого мая Загаев приехал в исправительно-трудовую колонию. Два дня изучал дела, беседовал с оперуполномоченным, начальником отряда. Оказалось, что в этой же колонии был в заключении Машихин-Чирьев. Здесь же досиживал срок "кореш" Саманюка по угону машины Фаат Габдрахманов. Все зовут его Федькой. Срок у него пять лет. По словам начальника отряда, Габдрахманов в обращении резок, нарушает режим, завистлив, характер неуравновешенный.
- Вечно он чем-нибудь недоволен, всюду мерещится несправедливость. Повара ругает - мяса в суп мало положил, другим больше. Бригадира - дешево смену расценил, другие деньги гребут. На завхоза рычит, почему заставляет в бараке уборку делать, когда другие "койки давят".
- Что с "химии" несправедливо вернули, не жалуется?
- Нет, не слышал.
- Он где сейчас?
- На работе. Только что мастер звонил - курит Габдрахманов в неположенном месте, грубит.
- Вызовите его к оперуполномоченному для беседы о нарушениях.
Габдрахманов вошел с видом человека, которого побеспокоили по пустякам. Встал боком, держась за ручку двери. Казалось, сейчас выругается и уйдет. Сказал: "Вызывали?" - и глянул исподлобья. Велели сесть - не сел, а присел на стул: дескать, говори, начальник, да я пойду.
- Габдрахманов, вы часто нарушаете режим, грубите. Курите в неположенном месте.
Глядит выжидающе: ну, чего дальше? Голова у Габдрахманова круглая, серая от короткой стрижки, лоб широкий и низкий. Глазки маленькие, колючие, злые: ты мне, начальник, хоть кол на голове теши, а я все равно тебя... это самое... понял?
- Как же так? - говорит оперуполномоченный с положенной по инструкции вежливостью. - Нарушать режим никому не дозволено.
Молчит, глядит: ну, нарушаю, и что? Срок кончится - все равно отпустите, и с нарушениями.
- Вам, Габдрахманов, предоставлена возможность честным трудом и поведением искупить вину, - скучновато внушает оперуполномоченный, - а вы не желаете встать на путь, ведете себя вызывающе. Так нельзя. Другие соблюдают режим, честно трудятся...
- Другие больше нарушают, да их не видят! Габдрахманов, Габдрахманов, всегда Габдрахманов, а другим можно, да?!
- Кто другие, например, нарушают?
- Не знаю, вы глядите - кто, вы на то поставлены,
- Вам оказали доверие, направили на стройку народного хозяйства. Вы доверия не оправдали. Как же так, а? Почему, находясь на стройке, допустили новое нарушение?
- Ничего не допускал, другие больше...
- Не о других, о вас разговор. Вот расскажите, почему вас вернули в колонию?
- Почему, почему... Пьяный был, машину брал...
- Точнее сказать, угнали чужую машину. С какой целью?
- Ни с какой ни с целью... Говорю, пьяный был, на вокзале спал. Проснулся, гляжу - время много, на поверку бежать надо. С вокзала выходил, машину брал... ну, угнал, по-вашему.
Габдрахманов смотрит на дверь: и чего начальник "резину тянет"?
- Сколько вас было, когда машину угоняли?
- Сколько, сколько... Ну, двое,
- Кто еще?
- Мишка. Фамилию не знаю.
- Саманюк?
- Не знаю.
Загаев разложил на столе четыре фотографии.
- Посмотрите, Габдрахманов, кто из них ваш соучастник?
Габдрахманов что-то заподозрил. Перестал торопиться, переключился на "ленивое равнодушие", вытянул шею к фотографиям.
- Вот, наверно.
- Как - наверно? Узнаете соучастника или нет?
- Ну, он. Дальше чего?
- Дальше вы сами расскажите.
- Про что?
Загаев перебирал бумаги в папке, с вопросами медлил. Габдрахманов еще раз, повнимательнее, пригляделся к снимку. Мишка Саманюк выглядел фраером: в костюмчике, при галстуке, морда сытая, довольная. Габдрахманов засопел, толстым пальцем отодвинул фотокарточку. В обезьяньих глазках - зависть.
Загаев нашел нужный лист и завел разговор с осужденным. На допрос это не походило.
- Я следователь из Харьковской областной прокуратуры, моя фамилия Загаев.
Осужденный пожал плечами: мол, мне-то что.
- Габдрахманов, меня интересуют кое-какие старые дела. Расскажите поподробнее, как там у вас получилось с угоном машины?
- Как получилось... Плохо получилось.
- А вы думали, что будет все прекрасно?
- Ничего не думали Пьяные были. В общежитие быстро ехать хотели. Бензин кончился, без горючего - как поедешь? Совсем мало горючего было. Машину бросали, пешком бежали.
Теперь Габдрахманов не торопился, не сердился, объяснял старательно, чтобы "гражданин следователь" понял: совсем мало бензину было, куда поедешь...
- Кто вел машину?
- Ну, я вел.
- Как автоинспекция догадалась, что машину именно вы угнали?
- Мимо магазина ехали, там большой фонарь, сторож узнал, на другой день милиции говорил.
Совсем другим стал Габдрахманов, смирным, осторожно-покладистым. Рассказывал охотно, гражданина следователя взглядом не кусал. Когда следователь поднял от бумаги голову и взглянул на него, Габдрахманов даже изобразил подобие улыбки на синих губах: спрашивайте, гражданин начальник, я честный, всю правду скажу... С минуту смотрели друг на друга два худощавых человека одного примерно возраста. У Загаева в волнистых волосах седина. В колючем ежике Габдрахманова тоже. От различных тревог седина, от противоположных тревог...
На переносице осужденного напряглись глубокие морщины - что сейчас спросит следователь?
- Вы ездили той ночью в поселок Малиниху?
Дрогнула улыбка на синих губах:
- Какой поселок, гражданин начальник! Говорю, совсем мало горючего было!
- В ту ночь в Малинихе совершена была крупная кража. Можете вы что-нибудь рассказать об этой краже?
- Никакой Малиниха не знаю! Никогда там не был!
Осужденный искренне усмехнулся. Какой чудак гражданин следователь, совсем глупый. Из Харькова приехал спрашивать Габдрахманова про кражу в Малинихе! Чудак!
- Можете идти, Габдрахманов.
- До свиданья, гражданин начальник.
Он встал, надел матерчатую фуражку, пошел. И на порог уж вступил, за дверную ручку взялся, но не вышел, медлил.
- Вы что, Габдрахманов? А хотите знать, сколько там, в малинихинском сейфе, денег было?
Осужденный проворчал:
- Мне какое дело...
- А было там около двенадцати тысяч.
Верхняя губа Габдрахманова приподнялась, открыв желтые от крепкого чая крупные зубы. Должно быть, здорово хотелось ругнуться Габдрахманову, а нельзя - при начальстве-то. Мотнул головой, опять изобразил ухмылку:
- Вы думаете, я их увел?
- Подозреваю, что были соучастником.
- Хо! Это еще доказать надо.
- Ну а как же! Обязательно надо доказать. Пока есть подозрения только. Вот я и подумал: может, Габдрахманов сам расскажет...
- Хо!..
Чудак следователь!
- До свиданья, граждане начальники.
- До свиданья, Габдрахманов. На днях еще вас приглашу, потолкуем.
- Ну... ваше дело такое, - кивнул и вышел.
Два дня Загаев изучал личное дело Габдрахманова, материалы автоинспекции по угону "газика", материалы следствия по давней малинихинской краже.
Через два дня состоялась еще одна беседа с подозреваемым.
Фаат Габдрахманов как мог старался изобразить любезность: поздоровался, даже поклонился чуть. Сел на стул, уперся ладонями в колени, вытянул шею к следователю.
- Меня интересуют некоторые детали, касающиеся угона, - сказал Загаев. Ваши ответы, Габдрахманов, будут зафиксированы в протоколе допроса. Да, сегодня допрос, а не беседа
Осужденный ничем не выразил своего отношения к сказанному. Только ладони крепче вцепились в колени.
- Расскажите подробнее, каким образом сторож мог опознать вас и Саманюка ночью, в кабине "газика", на ходу? Вы раньше были знакомы со сторожем?
- В магазине нас видел, наверно.
- Но ведь он сторожит ночью, а вы ходили в магазин днем?
- Зачем днем, вечером ходили. Днем работали, в столовой ели.
- Тот магазин от вашего общежития довольно далеко, есть ближе. Почему ходили именно в тот?
Низкий лоб осужденного сморщился.
- Почему, почему... Ходили, да и все. Мы ж там не под конвоем, куда хотим, туда идем.
- После работы, усталые - и за шесть кварталов, когда рядом с общежитием есть гастроном?
Габдрахманов подумал. Пояснил:
- За водкой к тому сторожу бегали. Пока с работы придем, уж семь часов, водку не продают. Сторож рано приходил, мало-мало спекулировал, гад такой. Деньги брал, сдачи не давал. Плохой человек. Дурной глаз имеет, дурной язык имеет. Нас в "газике" видел, сразу милиции говорил. Никто бы не узнал, что мы "газик" брали.
- Куда же вы ездили на "газике"?
- Куда, куда... В общежитие ехали! Один разговорил, другой раз говорил, сколько раз можно одно и то же!
- Ехали с вокзала в общежитие, очень торопились на вечернюю поверку, так?
Габдрахманов подумал хорошенько и сказал:
- Так.
- На вечерней поверке вас не было.
- Значит, не успели.
Загаев развернул па столе план Седлецка.
- Посмотрите, Габдрахманов. Видите этот квадрат? Здесь вокзал. А вот здесь общежитие. А магазин, где вас видел сторож, вот он, совсем в стороне. Если так спешили на поверку, то и ехать бы вам прямо по улице к общежитию. Как оказались в десяти кварталах от нужного направления?
Габдрахманов заерзал.
- Не помню... Пьяный был...
- На вокзале проспались, смогли машину вести. Значит, не так уж пьяны были.
- Ну, забыл! Пишите что вам надо!
- Правду надо. Что имеете добавить к сказанному вами? Прочтите протокол. Подпишите.
Осужденный подписал, отшвырнул ручку, вытер лицо кепкой.
- Можно идти?
- Задержитесь еще на минутку. Посмотрите план города. - Палец следователя неторопливо проскользил от края листа по линии, изображающей улицу. Обратите внимание: магазин, у которого вас видели, стоит на улице, в которую входит дорога из поселка Малиниха. А в Малинихе той ночью взломан сейф, украдено двенадцать тысяч...
Нервы у Габдрахманова сдали.
- Не знаю никакой сейф! И Малиниха не знаю!
- А ведь в той краже ваш почерк, Габдрахманов.
- Какой почерк?! Я там не расписывался!
Два глаза-буравчика сверлят следователя.
- Вы отбываете наказание за кражу из кладовой фабрики. Проникли в кладовую ночью, предварительно выдавив стекло в окне. Чтобы не звенело, вы оклеили стекло лейкопластырем. Украденные отрезы увезли на похищенной машине. Так? В Малинихе, в кассе завода, стекло выдавлено тоже с применением лейкопластыря, уехали воры тоже на машине...
- Не брал я ту кассу! Не докажете! Габдрахманов, Габдрахманов, везде один Габдрахманов! Других ищите!
- Других уже нашли.
Он перестал кричать. Глянул яростно.
- Вот других и спросите, если нашли! А я ничего не знаю!
- Тогда можете идти.
Габдрахманов рванулся к выходу. И опять Загаев уже на пороге окликнул его:
- А знаете, сколько истратил за два года Чирьев?
Нет, не по силам Габдрахманову уйти, не узнав, сколько же истратил Чирьев...
- Три с половиной тысячи он пропил.
- Не знаю никакого Чирьева!
Хлопнула дверь.
Назавтра приехал Загаев в колонию также во второй половине дня. В коридоре повстречался ему лейтенант, начальник отряда, в котором отбывал наказание Габдрахманов. Лейтенант с большим уважением пожал следователю руку.
- Слушайте, а вы раньше в колонии не работали? Габдрахманова прямо не узнать, до чего прилежный стал! Трудится, дай боже! Вежливый, курит где положено. Как это вы, а? Какой индивидуальный подход нашли?
- Да никакого подхода. Сидим, вспоминаем былые дни. Пожалуйста, пришлите его сюда.
- Есть прислать! Этак до конца срока он в самом деле перевоспитается.
Габдрахманова привел завхоз отряда. Доложил:
- Не хотел к вам идти, гражданин начальник.
- Зачем так сказал! - перебил Габдрахманов. - У нас политзанятия...
- Политзанятия через час... Всегда ты с них смывался, а тут вдруг полюбил...
Загаев отпустил завхоза.
- Садитесь, Габдрахманов. Недолго вас задержу, успеете и на занятия. Скажите, вы знали, куда уехал Чирьев из Малинихи?
- Какой такой Чирьев?
- Зиновий Чирьев, он отбывал срок здесь, в этой колонии. Освобожден незадолго до вашей отправки на стройку.
- Мало ли тут кто отбывал, всех я помнить должен?
- Габдрахманов, вы предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний. И все-таки даете ложные показания.
- Какие ложные, гражданин следователь? Я правильно говорю.
- Вы знали Чирьева, бывали у него в поселке Малиниха. Например, одиннадцатого сентября 1970 года. Вспомнили?
- Не был... - вяло упорствовал Габдрахманов.
Загаев постучал пальцем в лист дела:
- Вот справка из медвытрезвителя поселка Малиниха. Зарегистрировано, что одиннадцатого сентября 1970 года, в субботу, в семь часов вечера вы и Чирьев были задержаны в состоянии сильного опьянения...
- Мало ли с кем я пил.
Загаев постучал пальцем в лист "Дела":
- Эх, Габдрахманов, дело-то как обернулось: Чирьев скрылся, из Малинихи уехал на Украину, женился там, фамилию сменил. И тихонько пропивал украденные тысячи.
Слаб, неуравновешен осужденный Габдрахманов: зависть зажгла его глаза зеленым огнем, скрипнули желтые зубы.
- Саманюк, освободившись из колонии, нашел его все-таки. И убил. Понимаете, Габдрахманов, ведется следствие по делу об убийстве. И все, что с этим связано, обязательно будет раскрыто. Если вы причастны к этому, вам представляется возможность облегчить свою участь чистосердечным признанием. Вот здесь, - Загаев раскрыл на закладке томик, - в "Комментариях к Уголовному кодексу" говорится: "Статья 38. Обстоятельства, смягчающие ответственность. Пункт 9. Чистосердечное раскаяние или явка с повинной, а также активное способствование раскрытию преступления..." И далее: "Под чистосердечным раскаянием следует понимать случаи, когда виновный при производстве дознания, следствия или в суде рассказывает обо всех обстоятельствах Совершенного преступления..." Вы понимаете, о чем я говорю, Габдрахманов?
Осужденный сидел, опираясь локтями в колени, низко опустив голову. Большие руки крутили, тискали и без того измятую кепку.
- Так как же, Габдрахманов?
Тот глянул исподлобья на папку с делом.
- Ничего не знаю. Если бы и знал... выдавать корешей не стал бы.
- Да, уж друзья у вас верные, ничего не скажешь. Один сбежал с крадеными деньгами, второй его убил и тоже вряд ли заехал бы с вами делиться. И таких "корешей" вы покрываете! Ладно, идите, Габдрахманов. Завтра я уезжаю. Но утром еще зайду в колонию. Вызову в последний раз. И если захотите принять решение, единственно, правильное, если захотите облегчить дальнейшую свою участь.
1 2 3 4 5 6 7