Дарья Машихина уныло всплакнула и рассказала короткую историю своего супружества.
Приехал Зиновий в Сторожец в конце прошлой зимы из Харькова, где жил, кажется, у какой-то родственницы. До этого обретался будто бы на Урале, но в суровом климате подорвал здоровье, вот и откочевал на Украину. Брак оформили чин чином, в загсе. Врагов он не имел, никогда ни с кем не ссорился. Конечно, выпить любил покойничек, вечная ему память. А более никаких грехов Дарья в муже не замечала.
Восьмидесятилетний дед Остап Горобец показал, что в день убийства видел; как Федор Гроховенко из своей калитки вышел, а через полчаса вернулся вместе с Божнюком. Спустя часа два они уже вдвоем ходили в магазин, а после к ним пришел Машихин. Еще через полчаса в магазин сбегал Машихин, вернулся, и уж больше никто из гроховенковского двора не выходил, и никто туда не приходил, кроме Кольки, Федькиного мальца. Но хлопчик сразу убежал к стадиону,
Шестиклассник Коля Гроховенко рассказал, что домой заходил из школы около двух часов дня. Мама в больнице, Папа был то ли в отгуле, то ли в прогуле. Из кухни слышалось пьяное бормотание, поэтому Коля в хату не прошел, бросил портфель в сенцах и отправился на стадион. Прикрывая калитку, увидел, как какой-то дяденька шел от дома к уборной, но кто именно это был, не знает. Может, и дядька Божнюк - путь к дыре в плетне лежит мимо уборной.
Другие опрошенные заявили, что подсобный рабочий строительной организации Георгий Божнюк - личность нахальная, любит выпить, похулиганить, да и стянуть, если плохо лежит. И шофер райпотребсоюза Федор Гроховенко не краше,
Хилькевич снял в гроховенковской кухне несколько отпечатков пальцев. Областная экспертиза установила, что все они принадлежат Гроховенко, Божнюку или Машихину. На рукоятке хлебного ножа, которым, вероятно, нанесено смертельное ранение, - только отпечатки самого потерпевшего Машихина.
Хилькевича мучило, что в самом начале следствия он допустил много ошибок. Например, осмотр места происшествия надо было произвести самому, а не полагаться на малоопытного помощника прокурора. Спустя два часа исправить это упущение было уже поздно: набежавший дождик смыл следы на огороде и в переулке, где нашли Божнюка... Надо было сразу решительнее взяться за дело. Но за шесть лет спокойной работы в тихом Сторожце Хилькевич как-то незаметно для себя уверовал, что ничего серьезного тут произойти не может, тем более загадочных убийств. Да и этот - нелепый какой-то случай.
Между тем сроки содержания подозреваемых под стражей истекали. Необходимо было кому-то из двоих предъявить обвинение в убийстве, или же отпустить обоих, или, по крайней мере, одного Гроховенко, потому что против Божнюка заведено дело о хулиганстве по ранее поданному заявлению. Хилькевич запросил областную прокуратуру продлить сроки дознания. Ответили отказом, признав его доводы неубедительными. Пришлось Гроховенко выпустить.
Из Харькова направили на расследование опергруппу: следователя облпрокуратуры Загаева и оперативника Ушинского.
3
Коллег из области встретили без особой радости: прислали - значит, не верят, что в Сторожце справятся сами, а кому приятно, когда намекают на твое неумение и беспомощность? Следователя облпрокуратуры Загаева Хилькевич немного знал - приходилось встречаться на совещаниях. Сухощавый, с красивой волной седоватых волос над высоким лбом, Константин Васильевич Загаев сразу дал понять, что приехал не огрехи считать, а вместе с местными работниками распутывать дело. Ну, допустил кое в чем небрежность Хилькевич, получит за это от начальства, но ведь не это главное...
Оперативника Ушинского Хилькевич совсем не знал и опасался больше - такие вот молодые "областные", часто с гонором, старым кадрам ничего не прощают. Однако и Ушинский оказался простецким парнем. Большой, добродушный, лицо круглое, бесхитростное. С та кой внешностью в самый раз учителем физкультуры в школе работать.
Хилькевич почувствовал себя свободнее, ободрился. Подробно доложил приехавшим о деле, высказал свое мнение:
- Лично я почти уверен, что убил Гроховенко.
- Возможно, возможно, - задумчиво согласился Загаев.
- Почему вы так полагаете? - простодушно поинтересовался Ушинский.
- Ну как же, только у Гроховенко были хоть какие-то основания обижаться на Машихина. Установлено, что полгода назад Гроховенко посадили на пятнадцать суток за избиение жены, и свидетелем против него был кто? Машихин! И вот ссора...
- Подозреваемые заявили, что оба ссорились в тот день с потерпевшим, напомнил Загаев.
- Да, но из-за чего? Они ругали Машихина, что тот заявился пить их водку. Он купил бутылку за свои деньги, и конфликт был исчерпан. У Гроховенко же могла затаиться пьяная обида за давние показания Машихина против него. Ну-с, пойдем дальше. Свидетели утверждают, что Божнюк пьянеет быстро. Естественно предположить, что он первым уснул на лавке, как и говорит в показаниях. Более крепкий физически, Гроховенко мог справиться с не очень хмельным Машихиным. Чтоб направить нас по ложному пути и выиграть время, Гроховенко вначале заявил, что убит Божнюк...
- Зачем ему выигрывать время? Он не пытался бежать, сам вызвал милицию. Это Божнюк убежал...
- Вы считаете, убил он?
- Не знаю, - Загаев так откровенно развел руками, что Хилькевич несколько успокоился, - спец из области и тот не сразу разберется в этом каверзном деле,
- Дарья Ивановна, по сведениям загса, муж при регистрации брака принял вашу фамилию. Почему, интересно?
Вдова тоскливо глядела на Загаева, комкала платок, готовая вот-вот заплакать.
- Фамилия евонная мне не пондравилась. Чирьев - на что похоже? От людей совестно. А Машихин - ничего. От первого мужа мне досталась фамилия, только и наследства.
- К Зиновию никто из других городов не приезжал? Нет? Писем не получал? Тоже нет. Пил часто?
- Каждый день. Ну, не дрался, вечная ему за это память. Тихий был человек... - вдова прижала платок к глазам.
- Дарья Ивановна, по данным поликлиники, ваш муж не так уж и болен был. Работал всего-навсего сторожем, порой сидел и без работы. Выходит, лишних денег в семье не было. А на водку много надо каждый-то день. Стало быть, он пропивал ваши сбережения?
- Бог с вами, яки у меня сбережения! Не поила я Зиновия, на свои он пил.
- Откуда у него? Воровал, что ли?
- Грех на покойного напраслину переть!..
- Я не пру напраслину, я спрашиваю. Не крал, не зарабатывал, в сберкассе не держал, у вас не брал - на что же каждый день пьян?
- Куда уж ему в сберкассе, не таки мы грамотны, чтоб получать богато. Но деньги у него были. Халтурил где-то, подрабатывал по-плотницки. Еще говорил, накоплено честным трудом, пока в холодных местах на Урале робил. Дюже бережливый был покойничек, копейки лишней не потратит. Только на пьянку не жалел. Гляжу я, бывало, и думаю - таку бережливость да на хозяйство бы...
- Где он хранил свои честные накопления?
- В мужние хвинансы я не совалась. Где хранил? После него ни копейки не осталось, так, мабудь, и хранить нечего...
- Сами вы видели у него деньги?
- Да каки гроши, бог с вами, у Зини и штанов-то путящих не было. А что до выпивки, так вы и сам, я извиняюсь, мужик, знаете. На хлеб не найдешь, а на водку завсегда...
Ничего существенного Загаев от вдовы не узнал.
Ушинскому тоже не повезло. Хилькевич сплоховал, не обследовал своевременно место происшествия. Потом дождь смыл следы, если они были на огороде и в проулке. А в доме навела порядок выписавшаяся из больницы жена Гроховенко.
На третий день после приезда Ушинский вызвал на повторный допрос школьников Женю Савченко и Колю Гроховенко. Вызвал с неохотой - не детское это занятие давать показания по делу об убийстве. С ребятами пришла седенькая учительница, которая нервничала больше, чем мальчишки. Она считала, что детям непедагогично находиться в милиции, что следователь не щадит детской психики, задавая грубые и бестактные вопросы, и едва сдерживалась, чтобы не сделать Ушинскому замечание. Женя Савченко ничего нового не сказал, и его отпустили на занятия. Коля Гроховенко отвечал охотно - он любил детективы и, кажется, не очень жалел попавшего в неприятность отца.
- Коля, ты хорошо рассмотрел того человека, что бежал по вашему огороду?
- Он не бежал, а быстро шел. Я не очень смотрел. Думал, дядя в уборную пошел.
- В чем он был одет?
- Н-не видел. Его ж плетень закрывал.
- Ты нижнюю часть фигуры не видел из-за плетня. Ну а голову, плечи? Фуражку?
- Он без фуражки...
- Какие волосы?
- Не заметил.
- В пиджаке? В рубахе?
- В пиджаке.
- Какого цвета?
- Серый.
- Что? Ты точно помнишь?
- Серый.
- А не синий?
- Нет, помню, серый.
- Так, понятно... Вот что, вы посидите здесь, я сейчас...
Ушинский торопливо вышел и привел в соседний кабинет четверых мужчин. Один из них - электрик, который пришел менять проводку, - был одет в синюю робу, излюбленную в городе, как известно, продукцию местных швейников. Другие - посетители паспортного отдела: двое - в серых пиджаках разных оттенков, третий - в светло-синем. Выстроив их спиной к входу, Ушинский позвал Колю.
- Какого цвета пиджак был у того дяди?
Колин взгляд, не задержавшись на синей робе и светло-синем пиджаке, остановился на втором сером, потемнее:
- Вот.
- Таким образом, по усадьбе Гроховенко шел не Божнюк, а кто-то другой. Ведь Божнюк одет в синее. Направление одно и то же - от крыльца, мимо уборной к пролому в плетне. У Божнюка и того, неизвестного, одна цель: не выходя на улицу, незаметно покинуть место происшествия. Предполагаю, что, кроме подозреваемых собутыльников Машихина, на месте преступления находился третий. Возможно, убийца.
- Позволь, позволь, Юрий Трифонович, - возразил Загаев. - В имеющихся материалах ничто не подсказывает такую версию. В сером пиджаке, быстро шел к плетню... Чтобы выйти, сначала надо войти. Старик Горобец не видел этого входящего. Допустим, что старик не заметил. Как сумел этот неизвестный не оставить никаких следов? Почему Божнюк и Гроховенко ни разу не проговорились, что присутствовал еще кто-то? Они же знают, какие серьезные обвинения могут быть предъявлены им.
- Неизвестный мог проникнуть тем же путем - через плетень. Следов по-настоящему не искали. А те двое были пьяны.
- Н-да... Что ж, можно принять как версию... В этом деле самое трудное понять, кому выгодна смерть Машихина. Божнюку и Гроховенко вроде ни к чему. По пьянке? Личности они мало симпатичные, но убить просто так, за здорово живешь, и тут же лечь спать... Но ведь кто-то убил человека. Днем. При возможном свидетеле или свидетелях. Значит, причина была. И веская.
- Константин Васильевич, а не поискать ли ответ в доме Машихина?
- Обыск?
- Обыск. Подумай, что получается; от Машихиной узнаем, что Зиня Красный не выпрашивал трешку, как иные мужья, а шел в магазин и покупал водку. Ежедневно! В сберкассе счета не имел.
- Подозреваешь тайник? Ну, это уж что-то из кино...
- Сам знаю, что мало вероятно. Но и не исключено. Тайник не тайник, хотя бы какой-то намек на таинственный денежный источник Машихина. Поискать-то стоит?
- Пожалуй... Если дадут санкцию на обыск.
- Уговорите прокурора. Надо разрабатывать версию, что в прошлом у Машихина есть темные дела, которые ему и отрыгнулись.
- Темные дела есть. Известно, что он до приезда на Украину жил на Урале. Я делал туда запрос. Вот, познакомься с ответом. Довольно долго Машихин жил в рабочем поселке Малиниха, работал плотником на заводе стройматериалов. За хищение этих самых материалов был осужден на два года. Освобожден досрочно и возвратился в Малиниху, на прежнее место. В конце позапрошлого года уволился и уехал,
- Много он там расхитил?
- Не сообщают.
- М-да.
- Так обыск-то будет?
- Версия не лишена, как говорится... Попробую уговорить прокурора.
Прокурор дал санкцию на обыск с большой неохотой:
- Нас могут не так понять: вместо подозреваемых вздумали искать у потерпевшего. Да-да, понимаю, версия...
- Вот именно! При такой неясности не следует отвергать даже маловероятную,
- Хорошо, попытайтесь.
Дарья Машихина всплеснула руками:
- В моей хате?! Срам перед народом!
Ушинский ее заверил, что обыск пройдет в полной секретности. И постарался эту секретность обеспечить. Понятых подобрал в гостинице, приезжих: местные не сумеют сдержать языки. Дарью вызвали утром с работы будто бы для дополнительного допроса. В хату к ней шли не гуртом: сперва Загаев с Ушинским, потом Хилькевич с понятыми. Загаев беседовал с унылой Дарьей, остальные осматривали сенцы, кухню, горницу.
- А что, Дарья Ивановна, вот эта вещица принадлежала мужу? - Ушинский потрогал транзисторный приемник на комоде.
- Не. Шуму Зиновий не любил. Брат с жинкой ночуют у меня: одной-то боязно в пустом доме... Брат живет в совхозе, двенадцать верст отсюда. Каждый вечер на мотоцикле приезжает. Братнево это радио.
Нашлись мужская куртка и сапоги, тоже Дарьиного брата, сорочка его жинки. Все, что принадлежало Зиновию Машихину, было не новым, потрепанным, обыкновенным и подозрений никаких не вызывало. Ушинский продолжал осмотр спокойно, невозмутимо. Но, хорошо его зная, Загаев видел разочарование оперативника, да и сам уже обдумывал, как станет оправдываться перед прокурором за бесполезный обыск. Ничего больше не ожидая, он толковал с Дарьей о том о сем. На вдову нахлынули воспоминания, она разговорилась:
- Простая душа, незлобивый был покойничек Зиня. Компанию любил, даже ежели не дюже хорошая компания. Везде дружков найдет, отказать им не может. А утром хворает, болезный.
- Опохмелялся?
- Ну а как же. Только, бывало, глазыньки продерет, лезет в подпол рассолом отпиваться. В подполе у меня бочонок с огурцами. Весь рассол выпил, сердешный, аж огурцы портиться стали. Посидит там, в холодочке, а опосля в магазин потянется.
- Подполье мы еще не осмотрели. Извините, Дарья Ивановна, обязаны.
- Мне чего, шукайте, коли пришли.
Ушинский уже поднял люк в полу кухни, позвал понятого.
- Прошу и вас, Дарья Ивановна. Покажите, пожалуйста, как обычно сидел ваш муж.
- Як? Сидел и сидел... У кадочки... Стакан у него там...
Дарья вздохнула и полезла за Ушинским в подполье.
Загаев остался в горнице, смотрел через занавеску на окне в густые вершины яблонь и вишен, прислушивался к грохоту, реву машин рядом на стройке корпуса швейной фабрики и обдумывал, что же теперь делать, где и что искать...
Из подполья глухо донесся женский вскрик. Загаев прислушался. Из люка вылез Ушинский. За ним показалась голова Дарьи, на очень бледном лице ее застыло изумление. Дарья глядела на Ушинского как на фокусника. А он, держа за краешки, нес к столу, как самоварчик, большую красную жестяную банку с надписью "Томат-пюре".
- Константин Васильевич, эврика! Тайничок аккуратненький, в бревне, за кадушкой с огурцами. Ай да плотник был покойный!
Дарьина голова все еще торчала из люка. Хилькевич подхватил вдову под мышки, снизу подсадил понятой, Она постанывала, хватаясь за сердце.
Все сгрудились у стола, и Ушинский осторожно снял с банки самодельную крышку, извлек ветхую тряпицу.
- Ого! Гляди-ка! - зашептались понятые.
Под тряпицей деньги. В разных купюрах. Сотенные, полусотни, двадцатипятирублевые, десятки, немного пятерок.
- Дарья Ивановна, вы знали о тайнике?
Вдова, словно окаменев, не слыша вопроса, смотрела в банку,
- Дарья Ивановна, очнитесь. Вы знали?!
- А? Божежки, у него ж и штанов-то путных не было...
- Вы видели эту банку?
- Банка, мабудь, моя. В клуне валялась. Давно ее там не бачу, вона эвон где! Люди добрые! Зиновий-то, при его-то здоровьишке... харчи добры нужны были... Лекарства...
Считали деньги. Загаев и один из понятых записывали подсчитанные суммы. Дарья сидела на табурете, на деньги не смотрела, шевеля беззвучно губами, разглаживала, расправляла юбку на колене.
- Все, - сказал Ушинский. - Сколько насчитали?
- Восемь тысяч семьсот двадцать пять.
- Для плотника-халтурщика многовато. Дарья Ивановна, да очнитесь же! Запомните: про обыск никому ни слова, даже брату. Ради вашей же безопасности, Дарья. Ивановна. Вы слышите?
- Слышу... Хаки богаты гроши! А он в драных штанах ходил...
- Ну кто мог предположить, что у Машихина имелись такие деньги! - вздыхал Хилькевич. Сторожецкого следователя мучило сознание оплошности в начале следствия, он пытался оправдаться - не перед другими, перед собой, оправдания не получалось... - Кто мог предположить! Существовал Зиня Красный весьма скромно, этакий безвредный пьяница...
- Не могу с вами согласиться, - возразил Загаев. - "Пьяница" и "безвредный" - несовместимые понятия. Пьяница всегда вреден... А скажите, за последние годы случались в районе и городе крупные кражи?
- Нет. То есть кражи-то были. Но, во-первых, не в таких крупных размерах. Во-вторых, преступления раскрыты, и воры давно отбывают наказание. Не всегда же мы ошибаемся, Константин Васильевич.
1 2 3 4 5 6 7