Тогда она стала действовать более методично, даже попутно отложила кипу бумаг, чтобы их сжечь. В конечном итоге нашла нужную папку под налоговыми декларациями за последние три года.
Она извлекла на свет два скрепленных, слегка пожелтевших листа и стала просматривать.
«Н. Сремач». За именем следовал большой перечень обязанностей, которые она исполняла в лондонской благотворительной организации, крайне похвальная оценка ее компетентности и надежности и в самом низу страницы то, что Грейс и искала, – имя и контактный телефон.
Не отряхнув пыль и не дав себе времени выяснить, не поменяла ли Хилари Ярроп работу, Грейс схватила мобильник и набрала номер. Она чувствовала себя предательницей и потому с облегчением услышала пиликанье автоответчика. Она уже собиралась дать отбой, когда голос проговорил: «Если вам нужно срочно связаться со мной, вы можете позвонить мне на мобильный…»
Грейс схватила подвернувшийся маркер и набросала номер жирными черными цифрами на обороте рекомендательного письма. «Вероятней всего, это служебный номер, – сказала себе Грейс. – Без сомнения, в уикенд он выключен».
Она набрала номер и нажала «вызов» лишь после некоторого колебания. Ответили уже через пару гудков. Голос женщины был напряжен, она явно ожидала от звонка проблем, поэтому Грейс поскорее представилась. Мисс Ярроп оборвала ее краткое резюме:
– Я знаю, кто вы такая, доктор Чэндлер. Читала вашу статью в «Ланцете». Вы поставили в ней ряд важных вопросов.
«Слава богу, ей понравилось», – подумала Грейс и сказала:
– Мне очень не хотелось беспокоить вас в выходной день, но…
– Все в порядке, – прервала ее мисс Ярроп. – Я слежу за событиями по газетам.
Грейс еще раз почувствовала облегчение: объяснить, почему она звонит, было бы непросто.
– Вы догадались о причине моего звонка. У меня переводчиком работает Наталья Сремач.
– Наталья. Да, я помню.
– Вы были ее куратором? – осторожно начала Грейс.
– Да, – подтвердила мисс Ярроп. – Как она?
– Неважно, – ответила Грейс. – Меня беспокоит ее состояние. С тех пор как начались все эти убийства, оно, на мой взгляд, стало критическим.
– Наталья ведь тоже беженка, доктор Чэндлер. Ее это неизбежно затрагивает.
– Да, конечно, – согласилась Грейс, – но здесь нечто большее. Мне кажется, она что-то знает.
– Об убийствах? – Мисс Ярроп явно была потрясена. – Вы с ней говорили?
– Она отказывается это обсуждать.
– А я чем могу здесь помочь?
– Вы были куратором Натальи и…
– Мы это уже установили. – Грейс услышала намек на раздражение в ее голосе, это уже не был дружеский обмен мнениями между двумя профессионалами.
– Я понимаю, что это… не отвечает правилам. Но, пожалуйста, поверьте мне на слово, я никогда не решилась бы вас расспрашивать, если бы видела другую возможность.
– Спрашивать о чем? – произнесла мисс Ярроп ледяным тоном.
«Черт!» – Грейс поняла, что мисс Ярроп не ответит на ее вопрос. Но она задаст его в любом случае, поскольку не может подвергать жизнь Натальи опасности из-за своего щепетильного нежелания задавать бестактные вопросы. Она чувствовала, что ее подруга страдает. Ей казалось, что Наталья в беде, и она ни за что не бросит ее справляться с бедой в одиночку. Даже если это будет вмешательством в личную жизнь.
Она решила задать прямой вопрос:
– Не вспомните ли вы что-то, что… сможет объяснить…
– Наталья больше не является нашим клиентом, – прервала мисс Ярроп.
– Я понимаю. Но я спрашиваю не из любопытства, я пытаюсь помочь ей.
– У нее есть право неприкосновенности частной жизни.
– Я знакома с правилами конфиденциальности, – сказала Грейс, соблюдая корректность, понимая, что сможет добиться сотрудничества с мисс Ярроп, только если сохранит трезвый профессиональный подход. – Но уверена, что она нуждается в помощи.
– Ну так и поговорите с ней.
– Я пыталась. – Она задержала дыхание и добавила: – Мне кажется, она боится рассказать мне, что ее гнетет.
– Не понимаю, чем я могла бы помочь, – произнесла мисс Ярроп с очевидным нетерпением. – Я не видела ее… так… почти семь лет.
– Я надеялась, что вы сможете рассказать мне об обстоятельствах ее прибытия в страну.
– Нет. – Мисс Ярроп сейчас уже сердилась, тон ее был непреклонен. – И я удивлена, слыша подобные вопросы от коллеги-профессионала.
– Я не собираюсь использовать это против нее. Я всего лишь хочу помочь молодой подруге. Я уверена, она находится в беде, с которой сама справиться не в силах.
– Ну, не такой уж и молодой, – поправила мисс Ярроп. – И эта Наталья, я уверена, вполне способна позаботиться о себе сама.
Грейс начала было говорить, но мисс Ярроп, повысив голос, закончила:
– Ничем не могу вам помочь. И если хотите узнать о Наталье больше, то вам следует разговаривать с ней.
Глава 31
Из-за того что работы среди иммигрантской общины стало намного больше, а нужно было еще расследовать новое убийство, людей им теперь катастрофически не хватало. Управление прислало им в помощь всего лишь нескольких офицеров, которые занимались бумажной работой. Единственное, что еще мог сделать Рикмен, – это требовать от своей команды продолжать работать сверхурочно без оплаты. Он понимал: если они в ближайшее время не добьются видимых успехов в расследовании, ситуация еще больше осложнится.
В восемьдесят первом массовые беспорядки бушевали совсем рядом с их домом. Тем летом было тепло, и он слушал звуки погромов и грабежей, подняв повыше раму, вопреки указаниям матери держать окна закрытыми, а шторы задернутыми. Правда, он не верил, что у них есть нечто такое, что стоило бы украсть.
Их дом стоял в нескольких минутах ходьбы от Лодж-лейн, где больше всего и свирепствовали грабители. До него доносились крики, звон разбитых стекол и следом вой сирен полиции, пожарных, машин «скорой помощи». Иногда водители, пренебрегая опасностью, пробивали бреши в баррикадах, и вскоре запах дыма от горящих автомобилей волнами растекался в воздухе. Горели разгромленные магазины, и, хотя уличные фонари не включали, ночью оранжевое зарево подсвечивало небо.
Он слушал карманный приемник, прижав его к уху, поэтому родители не догадывались, что он еще не спит. Встревоженный голос репортера описывал толпы, выносящие холодильники, телевизоры и прочие товары из разграбленных магазинов.
На следующий день, рано утром, он незаметно выбрался из дома и, хотя это было строжайше запрещено, отправился по магазинам. Глаза горели от сажи, как грязный снег падавшей с бесцветного неба, на котором не было ни облачка. На улицах стояла тишина. Не было слышно привычного громыхания транспорта на главной магистрали. Единственным звуком стало монотонное жужжание какого-то двигателя. Сначала он подумал, что это автобус, ожидающий пассажиров, но, обогнув угол, обнаружил, что это работает не один, а целых три пожарных насоса.
Кое-как он перебрался через разваленную каменную кладку в полкирпича и обломки шифера. Тротуары сверкали битым стеклом. Долгое время после этого его будут преследовать сны, в которых зачерненные сажей окна пугающе пялятся на него пустыми глазницами. Повсюду сожженные машины со снятыми или горящими черным дымом покрышками. На некоторых участках асфальт был оплавлен и изрыт огненным жаром.
Булочная Уильямса в середине квартала была разорена, крыша обвалилась, стропила едва не превратились в уголь. Уильямс продавал домашние пирожные, порой кривобокие, но всегда потрясающе вкусные. В лепешках было полно изюма, пирожные плевались в ладонь джемом или кремом, если ты сжимал их посильнее. Женщины за прилавком, которая смеялась над тем, как он долго пересчитывает монетки в потной ладошке, но всегда выбирала ему самый большой кекс и самую толстую лепешку, сейчас не было.
По соседству, в мелочной лавке, пахнущей мылом и пылью, его мать покупала тарелки и блюдца поштучно на замену битым. Еще здесь продавались пугачи и бумажные пистоны, взрывавшиеся как бомбочки. Они были незаменимы для дворовых войнушек на темных зимних улицах. Фейерверки в октябре, блестки и мишура в конце года, а весной пестрая смесь цветов – яркие маргаритки его мать высаживала на узкой полоске земли под окном.
Мелочная лавка была разграблена, окна разбиты, неузнаваемые остатки товаров валялись покрытые толстым слоем сажи. Ряды магазинов стояли пустые, вылизанные огнем и обреченные на уничтожение.
Тогда казалось, что идет война и он, одиннадцатилетний мальчик, находится в самом ее центре. И в его душе родилась боль, которая раздирала грудь и стала его неотъемлемой частью на долгие годы. Иногда она увядала до тупой, ноющей, но никогда не покидала его совсем. Теперь, когда Джефф смертельно устал, он наконец понял, что означает эта боль: бессильную ярость, унижение и разочарование, загнанные внутрь и взорвавшиеся жестокостью, которую он не смог сдержать.
После грабежей и пожаров сносили целые кварталы, сравнивая их с землей.
Он видел все это от начала до конца: зарождающиеся беспорядки, пожары, нарастание грабежей, массовые беспорядки и мертвые дома после. И он не хотел снова увидеть такой Токстет на своем веку. Ни за что.
После совещания со старшим инспектором Хинчклифом Рикмен прошел прямиком в отдел. Разговоры перешли в тихое жужжание, и он почувствовал, пока шел от двери к белой доске в дальнем конце комнаты, что все взгляды обращены на него. Разгон, который он устроил им за задержку регистрации рапортов и оформления вещдоков, возымел некоторое действие, но пятьдесят человек, использующих помещение в течение двенадцати часов, причем кто-то уходит, кто-то возвращается с задания, неизбежно создают неразбериху и путаницу. Столы были завалены кипами бумаг, всюду валялись пустые упаковки и использованные одноразовые стаканчики, в помещении стоял спертый дух поздних вечеров и дешевой еды.
Посмертные фотографии Софии Хабиб и жертв поджога были прикреплены к доске магнитами. Ниже фломастером написаны даты обнаружения тел и предполагаемые время и причины смерти. Новым добавлением было фото Якубаса Пятраускаса, отсканированное с его иммигрантского удостоверения и увеличенное для публикации в прессе. Вторую доску целиком занимала схема, созданная при помощи программы «Холмс-2», которая представляла в цвете сводную диаграмму основных версий и связующих звеньев расследования.
От всех жертв шли двунаправленные стрелки к рамке, озаглавленной «Лица, ищущие убежище». Рисованный портрет женщины на розовом фоне с подписью «Мисс Хабиб» был связан красной линией с Лексом Джорданом, который выглядел как пьяный работяга. Другая линия соединяла четырех жертв поджога, пока еще безымянных, с Джерардом Флинном, известным как Джез. Пунктир обозначал предполагаемую связь с Крысами из Рокеби, бандой Бифи.
От портрета Якубаса Пятраускаса тянулась стрелка к двум мужчинами в масках, которых свидетели видели выходящими из общежития, после того как он набрал три девятки. Версия по кражам документов на пособия была заключена еще в одну рамку. До настоящего времени единственным подтверждением данной версии было исчезновение бумаг Софии Хабиб.
Рикмен несколько минут изучал схему, пока народ заканчивал телефонные разговоры и занимал места. Когда установилась относительная тишина, он повернулся и спросил:
– Ну и чем удивите?
Никто не жаждал принимать вызов – команда молчала. И тут поднялся Фостер, принимая удар на себя: он понимал, что раздраженный после совещания босс может оттолкнуть от себя людей.
– Оказывается, я ошибался, босс.
– Что?
– Ну вот – ты уже удивился, – сказал Фостер, прекрасно сознавая, что Рикмен не удивлен, а недоволен.
– Нельзя ли по существу, сержант?
– Я считал, что опрос иммигрантов ничего нам не даст, – пустился в объяснения Фостер. – Я ошибался. Мы постарались, и в результате всплыло одно имя. – Он сделал паузу. – Лекс Джордан.
Может, Рикмен и думал, что сумел подавить блеск глаз, но Фостер его знал, и он разглядел эту вспышку, как луч маяка в тумане.
– Что они говорят о Джордане? – заинтересовался Рикмен.
– Он доит одиноких женщин и запугивает мужчин послабее.
– Что значит «доит» женщин? – не понял Рикмен.
– Запугивает и облагает «налогом» их пособие…
– Он отбирает деньги у иммигрантов? – Рикмен вспомнил, что говорила Грейс о больших деньгах, которые можно получить от кражи документов на пособие, и ощутил горькое удовлетворение. – Похоже, мы установили новую связь между Джорданом и жертвой убийства.
– Никто не хочет давать показания, но болтовня не в пользу Джордана, – продолжил Фостер.
– Есть что-нибудь конкретное по Якубасу? – спросил Рикмен.
– Сосед слышал шум в квартире Якубаса около половины третьего ночи, – доложил Фостер.
– Он видел нападавших?
– Не-а. Он слышал, как Якубас включил радио на полную громкость и долго мерил шагами комнату. Разбудил соседа снизу, иммигранта из Ирака.
– Выяснили время, когда звонок поступил на телефон доверия?
Фостер кивнул:
– За полчаса до нападения. Но что забавно, тот же самый сосед втирает, что ничего не слышал, когда два привидения воткнули здоровенный нож в стенку и закололи бедолагу Якубаса.
– Сон праведника, – заметил кто-то.
– Сон перепуганного праведника, – уточнил Рикмен. – Запись еще не удалось разобрать?
– До сих пор у криминалистов, – ответила Харт.
– Что по мужчинам, которых видели выходящими из дома?
– Ничего, кроме того что на них были плащи и маски – как в фильме «Крик».
– Кажется, дело сдвинулось с мертвой точки. Патологоанатомы сегодня тоже кое-чем порадовали: у жертв поджога обнаружены ранения внутренней стороны бедра. Криминалисты исследовали остатки ковролина – он был пропитан кровью… – Рикмен подошел к схеме, пока люди переваривали новую информацию. – Здесь должна быть связь между Софией и жертвами поджога, – сказал он, проводя пунктирную линию красным маркером. – Убийства совершены по одному сценарию: наркотики в крови, вскрыта бедренная вена, за исключением того, что девушку не сожгли.
– И у нее все зубы на месте. – Хотя Фостер и пытался шутить, вид у него был довольно бледный. Рикмен вспомнил, что он присутствовал при вскрытиях и Софии, и жертв поджога.
– Прикажешь арестовать Джордана? – спросил Фостер. – Обыскать его квартиру?
Рикмен отрицательно покачал головой:
– Пока у нас недостаточно оснований для его повторного ареста. Но я прикажу установить за ним наблюдение. Я хочу знать, с кем он встречается, куда ходит, кто его деловые партнеры. Раз он такой крутой, что обирает беженцев, мы можем задержать его за угрозу физическим насилием.
Только около полуночи Рикмен отправился домой. Правый поворот на светофоре выведет его на Танл-роуд, а дальше прямой отрезок пути через Сефтон-парк. Он автоматически переключал скорости, поглощенный мыслями о деле и отсутствием в расследовании заметных успехов. Похоже все-таки на то, что именно Джордан убил Софию, но неясен мотив. Никто не слышал, как они ссорятся, нет свидетельств того, что София чем-то не угодила Джордану. Им нечего предъявить ему. Если бы они смогли доказать, что она утаивала доходы или не подчинялась ему!… Но невозможно: никто ее не знал и не интересовался ею. Ни одной из ее товарок-проституток, никому в иммигрантском общежитии даже и в голову не пришло сообщить о ее отсутствии.
Выходит, Джордан был единственным, кто действительно имел с ней какой-то контакт, присвоил деньги девушки и вышвырнул работать на панель. Что делает его растлителем и вором, но необязательно убийцей. «Зачем? – спрашивала Грейс. – Зачем ему ее убивать?»
Джордан задал Джеффу тот же самый вопрос предыдущим вечером, дождавшись его на автостоянке полицейского участка:
– На кой мне ее убивать?
– Может, услышала то, что ей не следовало знать, – сказал Рикмен. – Она жила с тобой три недели.
– Я трахал ее три недели.
Они стояли лицом к лицу, и Рикмен разглядел в глазах Джордана бессильную ярость – как тому хотелось ударить! Хотя бы один долбаный свинг! Но Джордан знал, когда нужно попридержать свой норов. Поэтому он с усилием улыбнулся.
– Думаешь, я так и разбежался разбалтывать свои секреты всяким дешевкам? – спросил он. – Да ты шутишь, парень!
«Какая еще причина могла у него быть? – размышлял Рикмен. – Ревность? Слепая ярость из-за какой-нибудь неудачи?» Он уже встречался с этим в своей практике. «Но, – думал он, – раз Джордан так уверен, что у нас на него ничего нет, зачем тогда ему было искать на свою задницу приключений и ждать меня на морозе?»
Он не знал. Но вдруг сообразил, кто может знать. Он резко нажал на тормоз, и сзади пронзительно загудел клаксон. Такси-малолитражка резко увернулась и пошла на обгон. Водитель, проезжая мимо, показал ему средний палец. Рикмен глянул через плечо и, выполнив разворот, поехал в обратную сторону по тому же маршруту, затем повернул налево на Аппер-Парламент-стрит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Она извлекла на свет два скрепленных, слегка пожелтевших листа и стала просматривать.
«Н. Сремач». За именем следовал большой перечень обязанностей, которые она исполняла в лондонской благотворительной организации, крайне похвальная оценка ее компетентности и надежности и в самом низу страницы то, что Грейс и искала, – имя и контактный телефон.
Не отряхнув пыль и не дав себе времени выяснить, не поменяла ли Хилари Ярроп работу, Грейс схватила мобильник и набрала номер. Она чувствовала себя предательницей и потому с облегчением услышала пиликанье автоответчика. Она уже собиралась дать отбой, когда голос проговорил: «Если вам нужно срочно связаться со мной, вы можете позвонить мне на мобильный…»
Грейс схватила подвернувшийся маркер и набросала номер жирными черными цифрами на обороте рекомендательного письма. «Вероятней всего, это служебный номер, – сказала себе Грейс. – Без сомнения, в уикенд он выключен».
Она набрала номер и нажала «вызов» лишь после некоторого колебания. Ответили уже через пару гудков. Голос женщины был напряжен, она явно ожидала от звонка проблем, поэтому Грейс поскорее представилась. Мисс Ярроп оборвала ее краткое резюме:
– Я знаю, кто вы такая, доктор Чэндлер. Читала вашу статью в «Ланцете». Вы поставили в ней ряд важных вопросов.
«Слава богу, ей понравилось», – подумала Грейс и сказала:
– Мне очень не хотелось беспокоить вас в выходной день, но…
– Все в порядке, – прервала ее мисс Ярроп. – Я слежу за событиями по газетам.
Грейс еще раз почувствовала облегчение: объяснить, почему она звонит, было бы непросто.
– Вы догадались о причине моего звонка. У меня переводчиком работает Наталья Сремач.
– Наталья. Да, я помню.
– Вы были ее куратором? – осторожно начала Грейс.
– Да, – подтвердила мисс Ярроп. – Как она?
– Неважно, – ответила Грейс. – Меня беспокоит ее состояние. С тех пор как начались все эти убийства, оно, на мой взгляд, стало критическим.
– Наталья ведь тоже беженка, доктор Чэндлер. Ее это неизбежно затрагивает.
– Да, конечно, – согласилась Грейс, – но здесь нечто большее. Мне кажется, она что-то знает.
– Об убийствах? – Мисс Ярроп явно была потрясена. – Вы с ней говорили?
– Она отказывается это обсуждать.
– А я чем могу здесь помочь?
– Вы были куратором Натальи и…
– Мы это уже установили. – Грейс услышала намек на раздражение в ее голосе, это уже не был дружеский обмен мнениями между двумя профессионалами.
– Я понимаю, что это… не отвечает правилам. Но, пожалуйста, поверьте мне на слово, я никогда не решилась бы вас расспрашивать, если бы видела другую возможность.
– Спрашивать о чем? – произнесла мисс Ярроп ледяным тоном.
«Черт!» – Грейс поняла, что мисс Ярроп не ответит на ее вопрос. Но она задаст его в любом случае, поскольку не может подвергать жизнь Натальи опасности из-за своего щепетильного нежелания задавать бестактные вопросы. Она чувствовала, что ее подруга страдает. Ей казалось, что Наталья в беде, и она ни за что не бросит ее справляться с бедой в одиночку. Даже если это будет вмешательством в личную жизнь.
Она решила задать прямой вопрос:
– Не вспомните ли вы что-то, что… сможет объяснить…
– Наталья больше не является нашим клиентом, – прервала мисс Ярроп.
– Я понимаю. Но я спрашиваю не из любопытства, я пытаюсь помочь ей.
– У нее есть право неприкосновенности частной жизни.
– Я знакома с правилами конфиденциальности, – сказала Грейс, соблюдая корректность, понимая, что сможет добиться сотрудничества с мисс Ярроп, только если сохранит трезвый профессиональный подход. – Но уверена, что она нуждается в помощи.
– Ну так и поговорите с ней.
– Я пыталась. – Она задержала дыхание и добавила: – Мне кажется, она боится рассказать мне, что ее гнетет.
– Не понимаю, чем я могла бы помочь, – произнесла мисс Ярроп с очевидным нетерпением. – Я не видела ее… так… почти семь лет.
– Я надеялась, что вы сможете рассказать мне об обстоятельствах ее прибытия в страну.
– Нет. – Мисс Ярроп сейчас уже сердилась, тон ее был непреклонен. – И я удивлена, слыша подобные вопросы от коллеги-профессионала.
– Я не собираюсь использовать это против нее. Я всего лишь хочу помочь молодой подруге. Я уверена, она находится в беде, с которой сама справиться не в силах.
– Ну, не такой уж и молодой, – поправила мисс Ярроп. – И эта Наталья, я уверена, вполне способна позаботиться о себе сама.
Грейс начала было говорить, но мисс Ярроп, повысив голос, закончила:
– Ничем не могу вам помочь. И если хотите узнать о Наталье больше, то вам следует разговаривать с ней.
Глава 31
Из-за того что работы среди иммигрантской общины стало намного больше, а нужно было еще расследовать новое убийство, людей им теперь катастрофически не хватало. Управление прислало им в помощь всего лишь нескольких офицеров, которые занимались бумажной работой. Единственное, что еще мог сделать Рикмен, – это требовать от своей команды продолжать работать сверхурочно без оплаты. Он понимал: если они в ближайшее время не добьются видимых успехов в расследовании, ситуация еще больше осложнится.
В восемьдесят первом массовые беспорядки бушевали совсем рядом с их домом. Тем летом было тепло, и он слушал звуки погромов и грабежей, подняв повыше раму, вопреки указаниям матери держать окна закрытыми, а шторы задернутыми. Правда, он не верил, что у них есть нечто такое, что стоило бы украсть.
Их дом стоял в нескольких минутах ходьбы от Лодж-лейн, где больше всего и свирепствовали грабители. До него доносились крики, звон разбитых стекол и следом вой сирен полиции, пожарных, машин «скорой помощи». Иногда водители, пренебрегая опасностью, пробивали бреши в баррикадах, и вскоре запах дыма от горящих автомобилей волнами растекался в воздухе. Горели разгромленные магазины, и, хотя уличные фонари не включали, ночью оранжевое зарево подсвечивало небо.
Он слушал карманный приемник, прижав его к уху, поэтому родители не догадывались, что он еще не спит. Встревоженный голос репортера описывал толпы, выносящие холодильники, телевизоры и прочие товары из разграбленных магазинов.
На следующий день, рано утром, он незаметно выбрался из дома и, хотя это было строжайше запрещено, отправился по магазинам. Глаза горели от сажи, как грязный снег падавшей с бесцветного неба, на котором не было ни облачка. На улицах стояла тишина. Не было слышно привычного громыхания транспорта на главной магистрали. Единственным звуком стало монотонное жужжание какого-то двигателя. Сначала он подумал, что это автобус, ожидающий пассажиров, но, обогнув угол, обнаружил, что это работает не один, а целых три пожарных насоса.
Кое-как он перебрался через разваленную каменную кладку в полкирпича и обломки шифера. Тротуары сверкали битым стеклом. Долгое время после этого его будут преследовать сны, в которых зачерненные сажей окна пугающе пялятся на него пустыми глазницами. Повсюду сожженные машины со снятыми или горящими черным дымом покрышками. На некоторых участках асфальт был оплавлен и изрыт огненным жаром.
Булочная Уильямса в середине квартала была разорена, крыша обвалилась, стропила едва не превратились в уголь. Уильямс продавал домашние пирожные, порой кривобокие, но всегда потрясающе вкусные. В лепешках было полно изюма, пирожные плевались в ладонь джемом или кремом, если ты сжимал их посильнее. Женщины за прилавком, которая смеялась над тем, как он долго пересчитывает монетки в потной ладошке, но всегда выбирала ему самый большой кекс и самую толстую лепешку, сейчас не было.
По соседству, в мелочной лавке, пахнущей мылом и пылью, его мать покупала тарелки и блюдца поштучно на замену битым. Еще здесь продавались пугачи и бумажные пистоны, взрывавшиеся как бомбочки. Они были незаменимы для дворовых войнушек на темных зимних улицах. Фейерверки в октябре, блестки и мишура в конце года, а весной пестрая смесь цветов – яркие маргаритки его мать высаживала на узкой полоске земли под окном.
Мелочная лавка была разграблена, окна разбиты, неузнаваемые остатки товаров валялись покрытые толстым слоем сажи. Ряды магазинов стояли пустые, вылизанные огнем и обреченные на уничтожение.
Тогда казалось, что идет война и он, одиннадцатилетний мальчик, находится в самом ее центре. И в его душе родилась боль, которая раздирала грудь и стала его неотъемлемой частью на долгие годы. Иногда она увядала до тупой, ноющей, но никогда не покидала его совсем. Теперь, когда Джефф смертельно устал, он наконец понял, что означает эта боль: бессильную ярость, унижение и разочарование, загнанные внутрь и взорвавшиеся жестокостью, которую он не смог сдержать.
После грабежей и пожаров сносили целые кварталы, сравнивая их с землей.
Он видел все это от начала до конца: зарождающиеся беспорядки, пожары, нарастание грабежей, массовые беспорядки и мертвые дома после. И он не хотел снова увидеть такой Токстет на своем веку. Ни за что.
После совещания со старшим инспектором Хинчклифом Рикмен прошел прямиком в отдел. Разговоры перешли в тихое жужжание, и он почувствовал, пока шел от двери к белой доске в дальнем конце комнаты, что все взгляды обращены на него. Разгон, который он устроил им за задержку регистрации рапортов и оформления вещдоков, возымел некоторое действие, но пятьдесят человек, использующих помещение в течение двенадцати часов, причем кто-то уходит, кто-то возвращается с задания, неизбежно создают неразбериху и путаницу. Столы были завалены кипами бумаг, всюду валялись пустые упаковки и использованные одноразовые стаканчики, в помещении стоял спертый дух поздних вечеров и дешевой еды.
Посмертные фотографии Софии Хабиб и жертв поджога были прикреплены к доске магнитами. Ниже фломастером написаны даты обнаружения тел и предполагаемые время и причины смерти. Новым добавлением было фото Якубаса Пятраускаса, отсканированное с его иммигрантского удостоверения и увеличенное для публикации в прессе. Вторую доску целиком занимала схема, созданная при помощи программы «Холмс-2», которая представляла в цвете сводную диаграмму основных версий и связующих звеньев расследования.
От всех жертв шли двунаправленные стрелки к рамке, озаглавленной «Лица, ищущие убежище». Рисованный портрет женщины на розовом фоне с подписью «Мисс Хабиб» был связан красной линией с Лексом Джорданом, который выглядел как пьяный работяга. Другая линия соединяла четырех жертв поджога, пока еще безымянных, с Джерардом Флинном, известным как Джез. Пунктир обозначал предполагаемую связь с Крысами из Рокеби, бандой Бифи.
От портрета Якубаса Пятраускаса тянулась стрелка к двум мужчинами в масках, которых свидетели видели выходящими из общежития, после того как он набрал три девятки. Версия по кражам документов на пособия была заключена еще в одну рамку. До настоящего времени единственным подтверждением данной версии было исчезновение бумаг Софии Хабиб.
Рикмен несколько минут изучал схему, пока народ заканчивал телефонные разговоры и занимал места. Когда установилась относительная тишина, он повернулся и спросил:
– Ну и чем удивите?
Никто не жаждал принимать вызов – команда молчала. И тут поднялся Фостер, принимая удар на себя: он понимал, что раздраженный после совещания босс может оттолкнуть от себя людей.
– Оказывается, я ошибался, босс.
– Что?
– Ну вот – ты уже удивился, – сказал Фостер, прекрасно сознавая, что Рикмен не удивлен, а недоволен.
– Нельзя ли по существу, сержант?
– Я считал, что опрос иммигрантов ничего нам не даст, – пустился в объяснения Фостер. – Я ошибался. Мы постарались, и в результате всплыло одно имя. – Он сделал паузу. – Лекс Джордан.
Может, Рикмен и думал, что сумел подавить блеск глаз, но Фостер его знал, и он разглядел эту вспышку, как луч маяка в тумане.
– Что они говорят о Джордане? – заинтересовался Рикмен.
– Он доит одиноких женщин и запугивает мужчин послабее.
– Что значит «доит» женщин? – не понял Рикмен.
– Запугивает и облагает «налогом» их пособие…
– Он отбирает деньги у иммигрантов? – Рикмен вспомнил, что говорила Грейс о больших деньгах, которые можно получить от кражи документов на пособие, и ощутил горькое удовлетворение. – Похоже, мы установили новую связь между Джорданом и жертвой убийства.
– Никто не хочет давать показания, но болтовня не в пользу Джордана, – продолжил Фостер.
– Есть что-нибудь конкретное по Якубасу? – спросил Рикмен.
– Сосед слышал шум в квартире Якубаса около половины третьего ночи, – доложил Фостер.
– Он видел нападавших?
– Не-а. Он слышал, как Якубас включил радио на полную громкость и долго мерил шагами комнату. Разбудил соседа снизу, иммигранта из Ирака.
– Выяснили время, когда звонок поступил на телефон доверия?
Фостер кивнул:
– За полчаса до нападения. Но что забавно, тот же самый сосед втирает, что ничего не слышал, когда два привидения воткнули здоровенный нож в стенку и закололи бедолагу Якубаса.
– Сон праведника, – заметил кто-то.
– Сон перепуганного праведника, – уточнил Рикмен. – Запись еще не удалось разобрать?
– До сих пор у криминалистов, – ответила Харт.
– Что по мужчинам, которых видели выходящими из дома?
– Ничего, кроме того что на них были плащи и маски – как в фильме «Крик».
– Кажется, дело сдвинулось с мертвой точки. Патологоанатомы сегодня тоже кое-чем порадовали: у жертв поджога обнаружены ранения внутренней стороны бедра. Криминалисты исследовали остатки ковролина – он был пропитан кровью… – Рикмен подошел к схеме, пока люди переваривали новую информацию. – Здесь должна быть связь между Софией и жертвами поджога, – сказал он, проводя пунктирную линию красным маркером. – Убийства совершены по одному сценарию: наркотики в крови, вскрыта бедренная вена, за исключением того, что девушку не сожгли.
– И у нее все зубы на месте. – Хотя Фостер и пытался шутить, вид у него был довольно бледный. Рикмен вспомнил, что он присутствовал при вскрытиях и Софии, и жертв поджога.
– Прикажешь арестовать Джордана? – спросил Фостер. – Обыскать его квартиру?
Рикмен отрицательно покачал головой:
– Пока у нас недостаточно оснований для его повторного ареста. Но я прикажу установить за ним наблюдение. Я хочу знать, с кем он встречается, куда ходит, кто его деловые партнеры. Раз он такой крутой, что обирает беженцев, мы можем задержать его за угрозу физическим насилием.
Только около полуночи Рикмен отправился домой. Правый поворот на светофоре выведет его на Танл-роуд, а дальше прямой отрезок пути через Сефтон-парк. Он автоматически переключал скорости, поглощенный мыслями о деле и отсутствием в расследовании заметных успехов. Похоже все-таки на то, что именно Джордан убил Софию, но неясен мотив. Никто не слышал, как они ссорятся, нет свидетельств того, что София чем-то не угодила Джордану. Им нечего предъявить ему. Если бы они смогли доказать, что она утаивала доходы или не подчинялась ему!… Но невозможно: никто ее не знал и не интересовался ею. Ни одной из ее товарок-проституток, никому в иммигрантском общежитии даже и в голову не пришло сообщить о ее отсутствии.
Выходит, Джордан был единственным, кто действительно имел с ней какой-то контакт, присвоил деньги девушки и вышвырнул работать на панель. Что делает его растлителем и вором, но необязательно убийцей. «Зачем? – спрашивала Грейс. – Зачем ему ее убивать?»
Джордан задал Джеффу тот же самый вопрос предыдущим вечером, дождавшись его на автостоянке полицейского участка:
– На кой мне ее убивать?
– Может, услышала то, что ей не следовало знать, – сказал Рикмен. – Она жила с тобой три недели.
– Я трахал ее три недели.
Они стояли лицом к лицу, и Рикмен разглядел в глазах Джордана бессильную ярость – как тому хотелось ударить! Хотя бы один долбаный свинг! Но Джордан знал, когда нужно попридержать свой норов. Поэтому он с усилием улыбнулся.
– Думаешь, я так и разбежался разбалтывать свои секреты всяким дешевкам? – спросил он. – Да ты шутишь, парень!
«Какая еще причина могла у него быть? – размышлял Рикмен. – Ревность? Слепая ярость из-за какой-нибудь неудачи?» Он уже встречался с этим в своей практике. «Но, – думал он, – раз Джордан так уверен, что у нас на него ничего нет, зачем тогда ему было искать на свою задницу приключений и ждать меня на морозе?»
Он не знал. Но вдруг сообразил, кто может знать. Он резко нажал на тормоз, и сзади пронзительно загудел клаксон. Такси-малолитражка резко увернулась и пошла на обгон. Водитель, проезжая мимо, показал ему средний палец. Рикмен глянул через плечо и, выполнив разворот, поехал в обратную сторону по тому же маршруту, затем повернул налево на Аппер-Парламент-стрит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39