– Все в порядке, инженер Кроль, – сказал он. – Об этом следует им повторять неустанно.Кроль с трудом встал: два месяца назад в полевом госпитале под Минском ему ампутировали правую ногу и он еще не привык к протезу. Бруннер, конечно, знал о нем все: и то, что Кроль получил Железный крест за битву под Москвой, и то, что он не вступил в ряды национал-социалистской партии, и то, что у его двоюродного брата, работающего на этом же заводе, мастера Кроля, мать полька; Но, несмотря на это, необходимо было относиться к инженеру Кролю с достаточным уважением и одновременно держать его крепко в руках. Сейчас он был нужен, очень нужен.– Вы закончили минирование завода?– Так точно, – ответил Кроль. И добавил: – Я выполнил приказ.– А теперь внимательно выслушайте меня: в половине четвертого прибудут грузовики.– Так рано?– В половине четвертого. – Бруннер посмотрел на часы. – До этого необходимо вооружить всех немцев, работающих на заводе. Оружие уже доставлено. Все они должны будут выехать на грузовиках в порт.– А иностранные рабочие?– Вы что, господин Кроль, шутите? Почему вас беспокоит судьба этих людей? – удивился Бруннер.– Я работал вместе с ними. И многие из них хорошие специалисты.– Ну хватит! – резко оборвал его Бруннер. – Все они останутся здесь.– Не понимаю…– Скоро все поймете. Только без глупостей. Здесь фронт, Кроль, а вы знаете, что на фронте приказы выполняются беспрекословно.– Да, знаю. – В дверях он обернулся. – Это все? – недовольно спросил он.– Все. Ключ от склада с оружием у начальника охраны завода.– Знаю.Бруннер покинул завод, а Кроль, опираясь на трость, пошел по заводскому цеху, вдоль станков, подготовленных к демонтажу. Он старался не смотреть на рабочих, даже прибавил шагу, хотя это удавалось ему с трудом. Он чувствовал на себе их пристальные взгляды, его охватывал страх, ненависть, жалость. Эти люди погибнут, и их смерть отяготит его совесть. В сущности, он не жалеет их. Просто не хочет лишних неприятных воспоминаний. В конце цеха, около выключенного пульта управления, отгороженного от машинного отделения стеклянной стенкой, он увидел своего, двоюродного брата Яна Кроля. Они не любили друг друга, но между ними существовала родственная связь, которую они не хотели или не умели порвать. Поэтому не было ничего удивительного в том, что их судьбы складывались по-разному. Альфред окончил военное училище, Яна исключили из университета. Альфред стал офицером и пошел на фронт, Ян был рабочим, позднее мастером на тольбергском заводе. Он стал осторожнее, все реже говорил о своем польском происхождении. Профессор Глясс отозвал его из армии как ценного специалиста.Ян Кроль был широкоплечим, высоким мужчиной, с седеющими волосами. Он набивал свою трубку, когда в дверях пульта управления появился Альфред.– В половине четвертого прибывают грузовики, – сказал он.Ян предложил Альфреду присесть.– А что будет с ними? – спросил Ян, указывая на рабочих.– А как ты думаешь? – в свою очередь спросил инженер. – Их эвакуируют? Иди разрешат им остаться здесь?– Третьего выхода нет.– Нет, есть! – Альфред неожиданно зло рассмеялся. Чего он достиг за годы войны? Только потерял ногу, а каждый гестаповец называет его холуем. И он сделал то, чего раньше никогда бы себе не позволил: рассказал Яну, что ожидает рабочих завода.Ян побледнел:– Что ты сказал?.. Неужели они совершат это преступление? – почти беззвучно прошептал он.– Не знаю, – спокойно ответил Альфред, и вдруг его охватил страх. Как он мог об этом рассказать? Именно ему, Яну! – Слушай, Ян, – тихо проговорил он, – это не наше дело. Еще осталось несколько часов… Прошу тебя, никому об этом ни слова… – Ян молчал. – Почему ты так смотришь на меня? Ну скажи хоть что-нибудь!.. – Альфред терял самообладание. – Я не преступник, я честный офицер…– А что будет с тобой завтра? Или через два дня? Выдержишь? – спросил наконец Ян.– Не знаю.– Я тебя спрашиваю, выдержишь ли ты? Ты видел их преступления раньше и видишь сейчас. Война проиграна, и немцы за все должны будут ответить.– Немцы?! – крикнул Альфред. – Какие? Я? Ты? Почему я? Я был только офицером! Ко мне тоже не было доверия – они всегда напоминали мне о твоих польских родственниках…– Я мешал твоей карьере?– Да, мешал.– А теперь послушай! – Ян набил трубку и закурил. – Слушай внимательно. Ты просто тряпка, дрянь…Альфред вскочил с места.– Сядь. Хочешь выжить? Конечно хочешь… Но если даже и выживешь, то после того, что здесь произойдет, тебя найдут везде, понимаешь?– Никто меня не будет искать.– Нет, будут, ты глубоко ошибаешься. Но я могу дать тебе шанс…– Ты что, в уме? Кто ты такой?– Да, могу. Хотя мне лично от тебя ничего не нужно. Речь идет только о тех, кого хотят уничтожить.– Что ты хочешь от меня? – спросил с тревогой Альфред.– Ты должен принести мне схему минирования завода.– Я этого не сделаю.– Подожди, не спеши с ответом. Скажи, в котором часу немцы, работающие на заводе, получат оружие и где это оружие сейчас находится?– Я ничего тебе не скажу. Я ухожу. – Альфред схватил свой костыль и заковылял к выходу.– Остановись и подумай. Ты всегда успеешь уйти… – И Ян спокойно добавил: – Я хочу спасти тебя, Альфред. Я всегда считал, что ты вообще-то порядочный человек. Ты можешь мне ничего не говорить.Заметно волнуясь, Альфред стучал костылем по полу:– Что ты намерен делать?– Не знаю. Может быть, ничего.– Неравноценный обмен – я даю тебе все, а ты…– Я тоже дам тебе кое-что. Я видел списки на эвакуацию. Ты в них не включен. Профессор Глясс не считает тебя ценным специалистом. Ты только простой инженер-электрик…– Это ложь! – вспыхнул Альфред.– Это правда. Ты остаешься здесь… Понимаешь, что это значит?Воцарилась тишина.– Хорошо, – сказал наконец Альфред. Он тяжело опустился на стул около пульта управления. – Минирование завода уже закончено. Достаточно только соединить контакт в сейфе профессора Глясса, чтобы через три минуты произошел взрыв.– Кто должен это сделать?– Не знаю. Ему еще останется три минуты, чтобы покинуть территорию завода.– Тебе прикажут это сделать, и ты не успеешь спастись… Ну а что с оружием? – деловито спросил Ян.– Оружие хранится на складе у начальника охраны завода. В два сорок пять оно будет роздано тем немцам, которые считаются надежными.…Тяжелые корпуса станков уже были сняты с цементных оснований. Два инженера в форме гитлеровской партии, Кох и Струдель, следили за приготовлением очередного транспорта и поторапливали рабочих. Глухие удары молотков сливались с криком, доносившимся из мегафонов.Мастер Кроль, медленно идя по цеху, отыскивал в толпе тех рабочих, с которыми должен был поговорить. Поляк Станислав Огнивек, русский Толмаков, француз Пауль Левон… Эти люди были руководителями тайной организации, созданной два месяца назад на заводе. Началось все с простых приятельских отношений между этими людьми, с долгих вечерних бесед в бараке. Постепенно подобрали и других рабочих, на которых можно было положиться, и начали действовать; организовывали саботаж на заводе, побеги иностранным рабочим. Было нелегко… Профессор Глясс создал очень точный технический контроль, лагерь усиленно охранялся. Однако многие детали, изготовленные на заводе в Тольберге, шля в брак, в металлолом.Станислав Огнивек перед войной был студентом политехнического института в Варшаве, Толмаков, уже пожилой человек, когда-то работал на одном из киевских заводов, а Левон был рабочим из Лиона. Но, несмотря на разницу в летах, различное образование и национальность, они отлично понимали друг друга.Кроль нашел их среди рабочих, подозвал к себе.– Вы все трое, – сказал он – пойдете со мной.– Зачем вы их забираете? – спросил Струдель.– Разобрать часы в помещении пульта управления.– Тогда все в порядке, – махнул рукой немец.Ян проинформировал их точно и кратко. Все были готовы к тому, что услышали, неоднократно обсуждали подобную возможность, хотя в глубине души верили, что ваши войска подойдут быстрее, чем немцы успеют эвакуировать завод.– Что мы можем сделать, – вздохнул Левон, – погибнем ни за что…– А ты хочешь, чтобы мы сидели сложа руки и ничего не делали? Шансов на успех у нас мало, но попробовать стоит, – сказал Огнивек.Кроль и Толмаков были такого же мнения. Приземистый лысеющий Толмаков заявил, что нужно заняться конкретными делами, а не философствовать.План действий был достаточно ясен: Огнивек, окончивший перед войной школу младших офицеров и поэтому считавшийся среди них военным специалистом, взял на себя руководство всей операцией. Точно в два сорок, то есть за пять минут до раздачи немцам оружия, он с двумя помощниками обезоружит начальника охраны завода и заберет у него ключи от склада. Двадцать пять человек под командованием Толмакова возьмут со склада оружие, затем изолируют немцев, работающих в подвальных помещениях завода. Левон и его французские товарищи должны будут обеспечивать операцию Огнивека и заняться неорганизованными рабочими, чтобы не допустить паники.Оставалось еще немало деталей, которые необходимо было согласовать. Но в первую очередь предстояло решить вопрос: что делать дальше? Если им удастся вооружить иностранных рабочих и занять завод, то долго ли они смогут обороняться? Час, два? А что потом? Взлететь вместе с заводом на воздух?– Если бы мы имели связь с нашими с той стороны… – с сожалением вздохнул Огнивек.Они смотрели через стеклянную стенку на цех готовой продукции, на людей, демонтирующих станки, пытались представить ход операции…– Смотрите! – вдруг крикнул Огнивек – Барбара! Как она здесь оказалась?И действительно, по цеху шла Барбара Стецка. 4 Клос был вынужден пойти на риск, потому что не видел другого выбора: только Барбара могла проникнуть на завод.…Клос свернул на широкую аллею, вдоль которой тянулись богатые особняки. Через минуту он увидит профессора Глясса, будет беседовать с ним, и результат этой беседы невозможно предвидеть. Он может сыграть только на одном: сын Глясса в советском плену. Он сообщит об этом профессору и прямо скажет, что… Риск огромный, и, если Глясс не согласится, останется только одна возможность… Ему не хотелось об этом думать. Мысленно он был с Барбарой Стецка. Пробралась ли она на завод? Установила ли связь с подпольной организацией? Существует ли эта организация на самом деле? Насколько она сильна?..Небо перечеркнули длинные полосы прожекторов. С запада доносился грохот орудий и минометов. Успеют ли наши начать наступление через канал, прежде чем фольксштурм заполнит брешь, образовавшуюся в районе завода?.. Через два часа Косек начнет радиопередачу. Не запеленговали ли его немцы? Все это тревожило Клоса.Вилла Глясса ничем не отличалась от других таких же вилл, окруженных садиками. Вокруг было тихо, безлюдно. Толкнув калитку, Клос нажал на кнопку звонка. Дверь открыла жена профессора…– Слушаю вас, – проворчала она недовольно.– Капитан Клос из комендатуры гарнизона, – представился он. – Я хотел бы видеть господина профессора.– Прошу вас, проходите.Капитан вошел в комнату, осмотрелся. Открытые шкафы, на полу чемоданы, белье… В углу Барбара перекладывала бумагой тарелки. «Уже возвратилась с завода», – подумал Клос.– Укладываемся, – сказала фрау Глясс. – Как страшно… – И приказала Барбаре: – Побыстрее! Так не закончим и до утра…Профессор принял Клоса в своем кабинете. Здесь еще все оставалось на своих местах: книги – в огромных тяжелых шкафах, глубокие кресла – около небольшого круглого столика, картина – над письменным столом… Глясс предложил Клосу рюмку коньяку.Клос положил на стол пачку американских сигарет.– Может быть, закурите, господин профессор?– Благодарю вас, с удовольствием, – ответил Глясс, с удивлением рассматривая сигареты. – Военный трофей? – спросил он.– Допустим. – Клос взвешивал каждое слово, даже интонацию, которые имели в этой беседе огромное значение. – Вы отбываете завтра, господин профессор?– Да.– Видимо, вы отдаете себе отчет в том, что это морское путешествие будет небезопасным…– Да, конечно. А что, собственно, сегодня не опасно? Однако чем я обязан вашему визиту?– В нескольких словах это трудно объяснить, господин профессор, – ответил Клос. – В этом году вы будете отмечать что-то вроде юбилея, не правда ли?– Вы, господин капитан, видимо, шутите…– Нет. Десять лет назад доцент Глясс провел два месяца в берлинской тюрьме за то, что помог своему товарищу, который…– Об этом всем давно известно, – прервал его профессор.– Да. Конечно. Но я подумал, что вы об этом уже забыли… Потом ваш блестящий талант физика без остатка был отдан третьему рейху. Награды, премии… Наконец, этот завод.– Вы удивляете меня, господин капитан. Может быть, вы имеете задание проверить мою лояльность?– Я только размышляю, – ответил Клос, чувствуя, что с каждой минутой риск все возрастает. – Неужели у вас ничего не осталось от тех лет… Ваш лучший друг, доктор Борт…– Хватит! – Глясс встал, подошел к окну. Видимо, удар пришелся в цель. – Я думал, что контрразведка третьего рейха занимается более важными делами, чем моя особа. Неужели он все еще ничего не понял?– Да, по-видимому, – ответил Клос. – Доктор Борт, господин профессор, был расстрелян в Гамбурге. Разве вы об этом не знаете?Глясс открыл дверь, выходящую из кабинета на веранду. Стоял, повернувшись спиной к Клосу, и смотрел на опустевший сад.– Закройте дверь, господин профессор!Глясс резко повернулся:– Что это, провокация?!Потом все же закрыл дверь и возвратился на прежнее место.Клос включил радио – послышались звуки армейского марша.– Я понимаю, вы можете принять это за провокацию. Такая возможность теоретически существует. Представьте себе, что кто-то вам скажет: профессор Глясс, вы не подлежите эвакуации. И не только для того, чтобы оградить вас от рискованного путешествия, но и для того, чтобы спасти кое-что и, главное, вашу жизнь…– Представляю себе, – сказал Глясс, уже успокоившись, – что может быть, если я расскажу об этом в гестапо.– Я предвидел такой вариант «и заранее обеспечил себе алиби.– Могли бы просто блефовать, – уточнил Глясс.– Как в покере, – добавил Клос. – Проверять после открытия карт, если до этого доходит дело.Глясс снова наполнил рюмки.– Видите ли, господин капитан, – начал он, – я, собственно говоря, математик и люблю теоретические рассуждения. Исходя из этого, я предполагаю, что беседующий со мной должен, во-первых, иметь право задавать такие вопросы, а во-вторых, предоставить какую-то гарантию.– Вы имеете в виду гарантию на сохранение вашей жизни? Или речь идет только о данном мною шансе?– Это слишком неопределенно и весьма загадочно, господин капитан. Это, скорее всего, указывает на отсутствие у вас козырной карты. Но предположим, что я не фанатик и что теоретически я склонен к рассмотрению различных ситуаций…– Это уже что-то, – сказал Клос.– Я склонен только к рассмотрению отдельных вариантов, – повторил профессор, – и только с людьми, которым это поручено. Вместе с тем не следует забывать, что для немца сейчас самое большое достоинство – сохранить верность рейху.– Верность? И во имя этого вы согласны пойти на все, господин профессор, даже на полную капитуляцию?– Вы, господин капитан, слишком далеко заходите. Это весьма рискованно.– Мы говорим об этом теоретически, господин профессор, – напомнил Клос.– Теперь вы отступаете. – В голосе профессора Клос почувствовал нотки разочарования. – Однако я хочу быть уверенным, что имею дело с доверенным человеком.– А если бы это было так? Смогли бы вы принять конкретное предложение?– Возможно, но только в определенных границах, – ответил Глясс.– Предложение весьма простое. Вам не следует эвакуироваться, господин профессор.– От кого исходит это предложение?Клос снова включил радио. Армейский марш зазвучал еще громче.– Что вам известно о сыне, господин профессор?Глясс сорвался со стула.– О, боже мой! – Подлинная боль прозвучала в голосе профессора. – Я почти ничего не знаю о сыне. Он погиб четыре месяца назад на Восточном фронте. Я до сих пор не могу поверить в его смерть. Он жив? Прошу вас, говорите же быстрее, он жив?– Да, он жив, – сказал Клос. – Он в плену.Глясс опустился на стул. Закрыл лицо руками, потом вытер платком глаза.– Это правда? – спросил он дрожащим голосом. – Откуда эти сведения?– Такие вопросы излишни. Полагаю, что вы понимаете это, господин профессор?– Да, конечно, понимаю, – тихо, почти шепотом сказал Глясс.– И если вы, господин Глясс, попытаетесь кому-либо рассказать об этом, то…– Я все понял! – торопливо перебил Глясс Клоса.– Война – это суровая действительность, профессор, – медленно проговорил Клос. – Вы же выпускаете на заводе не детские игрушки, а устройства для ракет, которые уже падают на Лондон.– Да, это мне известно.– Речь идет теперь о том, чтобы фашисты не могли больше использовать ваш талант для производства подобной продукции.
1 2 3 4 5