Он знал, почему Римо убил приятного, учтивого молодого человека.
— Он же был генералом КГБ, папочка. Он был последним из убийц «Трески». Именно для этого нас и послал сюда Смитти.
Чиун медленно и величественно покачал головой. Его хилая бороденка едва шевельнулась с этим легким кивком.
— Нет. Возможно, Смит поверит в твое объяснение, но я-то знаю, какое счастье ты испытал от этого деяния.
— Счастье? — переспросил Римо. Он пошел проверить туалет. Ванна была глубже обычной американской ванны, и еще там был дополнительный унитаз, точь-в-точь как американский, с той лишь разницей, что он был оборудован двумя кранами и торчащей вверх металлической трубой. Это приспособление предназначалось для женщин. Отель назывался «Лютеция». Потолки здесь были высокие и платяные шкафы располагались не в стенных нишах, а стояли деревянными истуканами на ножках.
— Счастье? — повторил он.
— Счастье, — подтвердил Чиун.
— Это же работа, — сказал Римо. — Мы отправились в известное нам место дислокации «Трески», пошуровали там слегка и распутали весь клубок их тайн. Слушай, ты не знаешь, как женщины пользуются этой штуковиной? — Римо покрутил ручки обоих кранов, приделанных к краю странного унитаза. Он предположил, что тут требуется изрядная сноровка.
— Тебе доставило радость выполнить эту работу, потому что юный Василий выказал мне истинное уважение. Его наставники, должно быть, гордились им. Он, должно быть, приносил им немало радости, ибо в России можно сказать: это мой ученик, и он доставил мне немало радости. Не то что в некоторых прочих странах, где тех, кто делится своим несравненным знанием, только оскорбляют и, как правило, выкидывают после употребления.
— Чем ты недоволен? — спросил Римо.
— Тем, что, когда я читаю тебе поэзию Ун, ты просто выходишь из комнаты.
— Никогда не слышал о поэзии Ун.
— Ну, разумеется. Это все равно что метать бисер перед свиньями. Свинья, хрюкая, топчет красоту, точно это досадная помеха на пути. Ты никогда не слышал, потому что ни разу не удосужился послушать. Ты не знаешь ни языков, ни царей этого мира. Ты не знаешь ни череды мастеров Синанджу в хронологическом порядке, ни кто кого породил. Когда я встретил тебя, ты питался животным жиром и мясом с хлебом. Ты не знаешь, где, что и почему происходит, и бредешь по жизни окутанный темной тучей неведения.
— Я слушаю. Я уже больше десяти лет учусь. Делаю все, что ты мне велишь. Я думаю так, как ты меня учишь. Иногда мне даже начинает казаться, что я — это ты. Я никогда не перечил тебе.
— Тогда давай воздадим должное Мастерам Синанджу. И начнем с первого Мастера, кто вышел из пещеры тумана.
— Все что угодно, — сказал Римо, вспомнив первые беседы с Чиуном: тогда он пытался понять, кто был чьим отцом и кто была чьей матерью, и все их имена звучали невыносимо одинаково и очень тривиально. Тогда Чиун говорил, что Римо ничему не научится, ибо он начал свое обучение слишком поздно.
— Вот Василивич выучился бы, — сказал Чиун. — Он был хороший. В еще не написанной истории моего мастерства я назову себя «наставником неблагодарных».
Римо включил телевизор, который на подставке выехал из стены прямо над головой. На экране возникло изображение Шарля де Голля. Он что-то говорил. Это был документальный фильм. Римо не понимал по-французски. Чиун понимал.
Если бы багаж Чиуна не потерялся при погрузке, он бы сейчас мог смотреть свои собственные телепрограммы, записанные на пленку. В последнее время он в основном смотрел старые передачи. Америка, по его словам, осквернила свою исконную художественную форму, допустив в нее порок, насилие и повседневную жизнь. И Римо никак не мог отвратить Чиуна от мысли, что в каждой американской семье есть то ли наркоман, то ли истязатель детей, то ли больной лейкемией, то ли мэр-взяточник или несовершеннолетняя дочь, недавно сделавшая аборт.
Чиун взглянул на изображение де Голля и попросил Римо выключить телевизор.
— От этого человека никогда нельзя было дождаться приличной работы, — сказал он. — Вот Бурбоны, те да, они умели нанимать убийц. Во Франции всегда хорошо работалось до той поры, пока власть не перешла к этим зверям. — Чиун печально покачал головой. Он сел на пол посреди мягкого коричневого паласа перед двумя большими кроватями. Под «зверями», в чьи лапы перешла власть, Чиун имел в виду лидеров французской революции 1789 года. Все французские президенты с той поры были, по разумению Чиуна, кровожадными радикалами.
— Сдаюсь, — сказал Римо. — Когда, интересно знать, я отказался слушать твою декламацию поэзии Ун? Я никогда не слышал ничего подобного.
— Я читал стихи этому милому пареньку Василивичу.
— Ах это, — сказал Римо. — Я не понимаю Ун.
— Но и этот ковер не понимает, и вон тот деревянный шкаф не понимает, — ответил Чиун и, вздохнув глубоко, сказал, что должен открыть Римо глаза на Париж — хотелось бы только надеяться, что Римо запомнит хоть малую толику из того, что услышит.
Спустившись в вестибюль «Лютеции», Чиун начал непонятно о чем припираться с консьержем и быстро заставил его умолкнуть.
Римо поинтересовался, в чем суть спора.
— Если бы ты понимал французский, ты бы понял, — ответил Чиун.
— Ну не понимаю я по-французски!
— Тогда ты все равно не поймешь, — сказал Чиун, точно это было лучшим объяснением.
— Но я хочу знать! — настаивал Римо.
— Тогда выучи французский, — сказал Чиун. — Настоящий французский, а не эту абракадабру, которой пользуются ныне.
Они вышли на бульвар Распай. Две пожилые дамы в небольшом белом киоске на углу продавали сладости и печенье. Мужчина в темном лимузине поспешно сфотографировал Римо и Чиуна — дважды. Автомобиль притормозил у тротуара за перекрестком. Римо увидел, как водитель поднял небольшой фотоаппарат и навел объектив через заднее стекло. Лицо мужчины было Римо незнакомо, но он явно искал кого-то, похожих на них обоих.
Когда они перешли изящный мост над темной Сеной, Римо точно знал, что преследователи напали на их след. За ними было два хвоста — оба молодые парни, которые шли за ними, а еще трое маячили на дальнем конце моста. «Хвост» очень легко распознать: преследователь всегда попадает в твой ритм, не имея собственного.
«Хвост» может читать газету, глядеть на реку или рассматривать фасад великолепного Лувра, к которому в данный момент приближались Римо и Чиун. Неважно, что он делает — все равно «хвост» точно к тебе привязан. Чем-то он себя выдает — то ли у него глаза бегают, то ли еще что-то. Римо и сам толком не мог того объяснить. Однажды он попытался потолковать на эту тему со Смитом, но не смог сказать ничего, кроме «сразу ясно».
— Но почему это ясно? — все спрашивал Смит.
— Когда кто-то читает газету, он по-другому себя ведет.
— Как?
— Не знаю. По-другому. Вот как сейчас — я знаю, что я частица вашего сознания. Большинство людей не могут удержать одну мысль дольше одной-единственной секунды. Мозг работает урывками. Но «хвост» должен зафиксировать свой мозг на чем-то одном. Не знаю. Просто поверьте мне на слово.
Итак, в Париже была весна. Римо перехватил пару милых улыбок от двух симпатичных француженок и улыбнулся в ответ, дав им понять, что принял к сведению их миловидность, но отверг их посулы.
Чиун назвал это типичным для американцев агрессивно-сексуальным взглядом на мир. Он тоже заметил «хвосты». Когда они приблизились к Лувру и Чиун заглянул в одно из окон, он издал низкий всхлип.
— Это и есть поэзия Ун, папочка?
— Нет. Что они сделали с Лувром?! Что они натворили! Звери! — Чиун закрыл глаза. Он быстро скользнул взглядом по изгибам Сены, повторив про себя все особые приметы ландшафта, данные в истории Синанджу, — да, это было то самое место, но только звери, шедшие вослед Бурбонам, мерзопакостно превратили дворец в музей.
Чтобы попасть туда, надо даже платить мзду за вход! Какая мерзость!
Римо увидел позолоченные потолки, мраморные украшения в стиле рококо, дивные картины и подумал: «Если бы Лувр не был всемирно известным музеем, можно было бы счесть это за безвкусицу». Всего было слишком много. Чиун сновал в толпах посетителей, обследуя одну залу за другой. Здесь спал принц. Здесь король вкушал краткое отдохновение от дневных дел. Здесь советники короля держали ответ, обсуждая вопросы войны и мира. Здесь устраивались грандиозные пиры. А здесь почивали любовницы короля. Здесь граф де Виль замышлял убийство короля. И во что они все это превратили? Не только перестроили прекрасный дворец — одно из сокровищ мирового искусства, коими некогда были американские драмы, — но они натащили сюда массу уродливых статуй и скульптур. Барахло! Звери превратили роскошный дворец в свалку.
Чиун хлопнул охранника по плечу, и тот так удивился поступку маленького азиата, что только захлопал глазами.
— Звери! — тонко вскричал Чиун. — Дегенераты! — Они не только уничтожили дворец, они вырвали страницу из истории Синанджу! Чиун всегда мечтал увидеть Париж, особенно этот дворец, столь ярко описанный его предками, но вот теперь чернь все разрушила.
— Какая чернь? — спросил Римо.
— Все, кто пришел за Людовиком Четырнадцатым.
И даже он, если верить Чиуну, уже не был столь великолепным, утратив былое величие. Чиун признался Римо, как он рад, что Карл Пятый уже не застал этого кошмара.
Чопорная монахиня в сером одеянии и черной шапочке с маленькими полями привела шеренгу чистеньких девочек, одетых в голубые пиджачки, с эмблемой школы на рукавах и одинаковыми саквояжиками в руках. Они шествовали по залу точно чинный выводок утят.
— Варвары! — закричал им вслед Чиун. — Грязные звери! — Монахиня встала между своими питомицами и орущим корейцем и быстро выпроводила девочек из освещенного зала. — Негодные выродки! — сказал Чиун. В дальнем конце зала появились «хвосты», невинно уставившись в развешанные по стенам картины, точно их головы внезапно пришили к холстам.
— Мне надо немного поработать, папочка. В этом дворце можно где-нибудь уединиться?
— Да, — ответил Чиун.
Через три зала от «Моны Лизы» они нашли розовую мраморную стену, на которой Чиун стал отсчитывать мраморные виньетки. Остановившись у восьмой, он поднял ладонь на высоту груди, приложил длинный ноготь к стене и — часть ее отъехала внутрь. Он проделал это с таким изяществом, что разъятая стена была похожа не на тайный лаз, а просто на вход в зал. Впрочем, этот зал был неосвещен. Здесь пахло тленом, а стены помещения были выложены из шероховатого гранита. Римо поманил за собой двоих преследователей, и те с чуть большим удивлением, которое может вызвать приглашение незнакомца, вошли. Руки Римо выстрелили с быстротой языка лягушки, и оба гостя впечатались в гранитную стену потайного зала. Стена сомкнулась за четверыми.
Один из «хвостов» потянулся рукой к мелкокалиберному пистолету, спрятанному в подколенной кобуре. Он успел только дотронуться до рукоятки, как Римо носком правой ноги превратил его руку и лодыжку в кровавое месиво.
Оба незнакомца изъявили готовность побеседовать и без применения физического воздействия на их позвоночные столбы. К несчастью, они не понимали ни по-английски, ни по-корейски, а Римо говорил только на этих двух языках. Ему нужен был Чиун в качестве переводчика.
Откуда-то сверху струился слабый свет, отчего казалось, что зал погружен в вечные сумерки. Римо заметил иссохший скелет с крошечной дырочкой в черепе, сидевший у гранитной стены словно нищий в ожидании, когда стоящая перед ним чашка наполнится монетами.
Римо попросил Чиуна переводить. На это Чиун ответил, что его наняли как убийцу, а не как толмача. Римо возразил, что это входит в его обязанности. Чиун в свою очередь заметил, что они со Смитом никогда об этом не договаривались. Он также посетовал, что Смит обещал прислать ему видеозаписи «мыльных опер», но их и по сию пору нет. «Хвост» с неповрежденными запястьями и лодыжками потянулся к подмышечной кобуре. Римо двинул ему костяшками пальцев в кадык. Изо рта у агента, точно слюна, показался кусок трахеи.
— Теперь у нас остался только один клиент, папочка. Будь добр, помоги мне. Узнай у него только, кто они такие и почему слежка?
Чиун пробурчал, что, если он станет исполнять обязанности переводчика, это навлечет величайшее бесчестье его предкам, в особенности принимая во внимание, что это происходит в том самом зале, где покоится прах графа де Видя.
— Окажи мне услугу! — упрашивал Римо.
Чиун согласился, но заметил, что это будет очередная неоцененная услуга. Еще он сказал: великодушие кончается там, где им начинают злоупотреблять. Грань допустимого была пройдена еще восемь лет назад. И тем не менее его доброе сердце не отвердело. Он расспросил человека, страдающего от боли. А затем прекратил его муки, отправив в вечность.
Теперь Римо должен был аккуратно положить оба трупа подле скелета. Он не возражал и поблагодарил Чиуна. Так что же сказал этот человек?
Чиун же ответил, что его попросили расспросить несчастного, но не повторять его ответы. Повторять его ответы — это уже совсем другая работа.
Римо парировал, что повтор ответов является составной частью труда переводчика. Чиун сказал, что, уж коли Римо этого так хотелось, он мог бы об этом попросить заранее. Римо заметил, что дыра в черепе слишком велика. Он предположил, что предок Чиуна работал неряшливо, а может, начал стареть, потому что он размозжил череп вместо того, чтобы нанести аккуратный точечный удар.
Чиун заметил, что предки Римо, вероятно, сражались с гранитом, а Римо, вероятно, первый в их роду, кто научился правильно дышать. К тому же Римо даже и не знает своих предков.
Римо ответил, что он не знал собственного отца и все, что он помнит, — так это сиротский приют. Что послужило одной из причин, почему КЮРЕ остановило на нем свой выбор. У него не было родственников.
Чиун сказал, что если это была попытка вызвать в нем чувство вины, то эта попытка безнадежно провалилась.
— Безнадежно!
Римо возразил, что это не была попытка вызвать у него чувство вины. Это был факт. Чиун сам вечно заставляет людей испытывать чувство вины.
В тот день в кабинетах администрации Лувра царила суматоха. Из-за всех стен музея доносились какие-то голоса. Сначала в администрации решили, что кто-то пронес в музей телевизор. Потом все решили, что где-то спрятали включенный магнитофон с записью диалога американцев. Работники службы безопасности бегали по всем коридорам, пытаясь обнаружить источник голосов, громко спорящих о вине, сиротском приюте и безнадежном провале.
Туристы со всех концов мира, многие из которых приехали в Париж только ради того, чтобы попасть в этот музей, изумленно взирали друг на друга.
Потом внезапно голоса смолкли и во всем огромном музее наступила бездонная тишина, ибо все посетители молчали, надеясь услышать вновь странные звуки.
К охраннику подбежала перепуганная монахиня. Двое мужчин, один из них — азиат, вдруг вышли из стены и одном из коридоров. Стена за ними закрылась. Азиат довел девочек-школьниц до слез, потому что обозвал их грязными животными. Он спорил с белым. Говорили они в основном по-английски. Белый раскаивался в том, что попросил азиата о какой-то простой услуге.
Когда охранник с заместителем директора музея подошли к указанному месту, они не смогли обнаружить никакого отверстия в стене. Монахине дали сильный транквилизатор. А охранники проводили девочек обратно в школу.
А тем временем по дороге в отель Римо отмахивался от Чиуна.
— Мне совсем не интересно, когда Ван или Хун в последний раз видели Париж. Я попросил тебя о пустой услуге. Больше ни о чем тебя не буду просить!
Но Чиун упрямился и не хотел говорить Римо, что сообщил ему «хвост».
Римо сказал, что ему наплевать.
Тогда Чиун спросил, почему же, если Римо наплевать, он просив его, Чиуна, выступить в качестве толмача. Проблема в том, сказал Чиун, что он очень покладистый человек. А люди имеют склонность садиться на шею добросердечных.
Утром следующего дня Римо познакомился с самой прекрасной женщиной из всех, которых ему доводилось встречать в своей жизни.
Глава седьмая
Была полночь, в такой час мог работать за письменным столом лишь человек с весьма своеобразными привычками. Итак, доктор Харолд В. Смит сидел за своим рабочим местом, когда зазвонил особый телефон.
Он снял трубку и услышал, как на другом конце провода упал аппарат. Потом несколько секунд слышалась какая-то возня и пыхтение, после чего раздался свистящий шепот президента, который пытался перекрыть оглушительный треск и свист.
— Хорошо сработано!
— Прошу прощения, сэр? — сказал Смит.
— Европейское дело. Прошло как по маслу. Мне доложили, что «Треска» приказала долго жить.
— Я вас едва слышу, — сказал Смит.
— Я здесь не один, — продолжал шипеть президент.
— А кто там?
— Мамуля. Первая леди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16