А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

В. Сталина в связи с эвакуацией Одессы. Он приказал мне запросить Военный совет Черноморского флота о целесообразности оставления в Одессе части войск, до двух дивизий, чтобы еще держать город и отвлекать на себя силы противника. Такая телеграмма 4 октября была послана. Я просил донести мнение Военного совета об этом, с учетом, что дивизия, которая обещана из Новороссийска, дана не будет.
Главный морской штаб и Военный совет Черноморского флота доложили мне о нецелесообразности такой полумеры. Дальнейшие события подтвердили, что задержка с эвакуацией Одессы или оставление там части войск могли роковым образом сказаться на обороне Севастополя и, само собой, на судьбе защитников Одессы.
Положение с каждым днем осложнялось не только на юге, но и под Москвой.
До середины октября из Одессы было вывезено свыше 100 тысяч человек. Сотни рейсов (152 на боевых кораблях и 129 на транспортных судах), названных потом «огненными», сделали военные и торговые моряки. Кульминационным моментом эвакуации был вечер 15 октября. Крейсеры, эсминцы и транспорты были стянуты в гавани Одессы, уже простреливаемой артиллерией противника. Скрытно оставив свои позиции, которые противник обстреливал потом еще несколько часов, наши части прикрытия – более 30 тысяч человек – погрузились на транспорты почти без потерь.
73 дня героической обороны Одессы остались позади. Впереди были тяжелые испытания как для ее бывших защитников, так и для всей страны. Но главное состояло в том, что у советских людей росла вера в победу, а надежды гитлеровцев на молниеносную войну с каждым днем таяли, хотя армии их были еще сильны.
Подвиг моряков-черноморцев, воинов Приморской армии и жителей Одессы, подвиг всех, кто оборонял ее, – одна из ярчайших страниц истории Великой Отечественной войны.
Одесса по праву занимает достойное место в ряду городов-героев. О трудных и славных минувших днях напоминают здесь монумент Неизвестному матросу и Вечный огонь – символ неугасимой памяти о тех, кто погиб, защищая город.

Трудная осень

В середине августа я попросил разрешения выехать в Ленинград и уже совсем было собрался, как события на Черном море (наступление немцев на Одессу) заставили отложить поездку. В конце августа меня вызвали по какому-то вопросу в Ставку Верховного Главнокомандования, и я напомнил о своем намерении выехать на Балтийский флот. Согласие снова было дано, и я тут же, из Ставки, распорядился по телефону подготовить к утру самолет.
Однако в ходе обсуждения положения под Ленинградом в ГКО и Ставке мне было предложено срочно отправиться туда со специальной комиссией в составе В.М. Молотова, Г.М. Маленкова, А.Н. Косыгина, П.Ф. Жигарева, Н.Н. Воронова. Кроме флотских дел Ставка поручила мне доставить и лично вручить важный документ главнокомандованию Северо-Западного направления. В связи с этим изменился и мой маршрут. Вместо прямого перелета в Ленинград было решено всем вместе лететь самолетом до Череповца, а затем пересесть на специальный поезд.
Путь по воздуху 29 августа 1941 года мы проделали благополучно. Но, добравшись уже в сумерках поездом до станции Мга, вынуждены были неожиданно остановиться у семафора: станцию бомбили немецкие самолеты. Ждать до рассвета было рискованно, а поврежденные бомбами железнодорожные пути не позволяли пока двигаться дальше. Однако выход был найден.
Оставив вагоны и перейдя пешком через разрушенный участок дороги, мы пересели на дрезину, которая двинулась навстречу бронепоезду, высланному из Ленинграда К.Е. Ворошиловым.
Через несколько дней, уже в Ленинграде, нам стало известно, что немцы заняли Мгу. Нетрудно представить, в какое положение попали бы мы все, если бы задержались там. Этот случай говорит о том, что в те дни еще не была налажена четкая и своевременная информация об обстановке на фронте даже в тех случаях, когда это было крайне важно.
В Ленинграде нас встретили К.Е. Ворошилов и А.А. Жданов. Оба были чрезвычайно озабоченны: противник яростно рвался к Ладожскому озеру, чтобы замкнуть кольцо блокады.
Меня беспокоило, как прошла уже в основном закончившаяся в те дни эвакуация Таллинна. Встретивший меня в Ленинграде командующий Балтийским флотом В.Ф. Трибуц доложил, что наши потери довольно велики.
Нужно было ехать в Кронштадт, куда подходили корабли из Таллинна, но в первый день пребывания в Ленинграде я был связан поручениями Ставки и отложил поездку на сутки. Вечером в номере гостиницы «Европейская» у нас с Н.Н. Вороновым был обстоятельный разговор. Он рассказал мне о положении на фронтах, я ему – о трудном прорыве флота из Таллинна. Мы оба старались подбодрить друг друга, но в душе по-прежнему оставалась тревога.
На следующий день на совещании у К.Е. Ворошилова рассматривалось положение на фронте. Обсуждаемые вопросы почти не касались флота, и выяснилось, что я могу ехать в Кронштадт.
Перед поездкой решил побывать на крейсере «Максим Горький», стоявшем в ковше торгового порта (крейсер только что вышел из ремонта после подрыва на мине на второй день войны). Встретил меня А.Н. Петров – командир корабля и мой старый товарищ по совместной службе на Черном море. «Максим Горький» был еще не готов к выходу в морс, но его орудия могли стрелять по береговым целям. Все люди на корабле горели желанием активно участвовать в обороне города Ленина. Часть команды могла пойти на фронт. Однако морякам недоставало стрелкового оружия: во время ремонта оно было передано ленинградскому народному ополчению. По той же причине задерживалась отправка моряков в сухопутные части с других кораблей. Чтобы как-то выйти из положения, командиры кораблей прибегали иногда к кустарному изготовлению холодного оружия – ножей, кинжалов, сабель. Я постарался уверить А.Н. Петрова, что у него до этого не дойдет, хотя и сам сомневался в возможности помочь ему.
Позже Балтийскому флоту пришлось сформировать семь морских стрелковых бригад и много различных подразделений морской пехоты. Общая численность моряков-балтийцев, действовавших на суше (включая и морскую бригаду, переданную Карельскому фронту), превышала 125 тысяч человек. Воевали они отлично. Особенно прославились 1,2 и 3-я бригады, которые действовали на направлении Нарва – Кингисепп – Луга, Котлы – Копорье и на Карельском перешейке. В тот день, когда я посетил крейсер «Максим Горький», никто еще не думал, что придется послать на фронт так много моряков. Но угроза Ленинграду с суши нарастала и требовала мобилизации всех сил.
31 августа утром я выехал через Ораниенбаум в Кронштадт. Из Ораниенбаума мы вышли на катере. Кронштадт выглядел мрачным, но таким же близким и родным для каждого моряка, как и прежде. При подходе катера к Петровской гавани в глаза бросилось необычно оживленное движение различных катеров и буксиров. На рейде стоял линкор «Октябрьская революция», которым командовал контр-адмирал М.В. Москаленко, хорошо знакомый мне еще по тем годам, когда мы оба командовали крейсерами на Черном море.
Внутри Петровской гавани кормой к стенке стоял другой линкор – «Марат».
В Кронштадте я увидел команды кораблей, подорвавшихся на минах во время прорыва из Таллинна. Моряки ждали нового назначения. Это были мужественные люди. Но в тот день настроение у них было подавленное.
Командование флота подробно доложило мне об эвакуации Таллинна и прорыве флота в Кронштадт. Из этого доклада явствовало, что даже в самой тяжелой обстановке управление соединениями кораблей сохранялось до конца. Переход был не бегством, а организованным отступлением, и надо отдать должное выдержке и силе духа, которые нашли в себе в тот критический момент командование флота и эскадры.
Командующий эскадрой контр-адмирал В.П. Дрозд был хорошо знаком мне еще по войне в Испании, где он являлся советником командира флотилии эсминцев. Это был опытный, храбрый моряк, всегда умевший найти выход из самых трудных положений, и поэтому было вдвойне обидно и горько, когда зимой 1943 года он погиб из-за нелепого случая: ехал в автомашине по льду из Кронштадта в Ленинград, машина угодила в свежую полынью от недавно сброшенной бомбы, и В.П. Дрозд утонул.
Наиболее беспокойным участком фронта, от которого во многом теперь зависела судьба Кронштадта, а стало быть и флота, неожиданно стал к концу августа южный берег Финского залива в районе форта Красная Горка. Туда мы и отправились на следующий день. По дороге нам встречались отдельные группы бойцов, шедших, нередко без оружия, в сторону Ленинграда. Именно в это время отступала под сильными ударами противника 8-я армия. 6 сентября она заняла рубеж обороны Копорский залив – Ропша (15 километров южнее Петергофа). Впоследствии при поддержке морской пехоты, артиллерии фортов и кораблей наступление немцев на этом рубеже удалось остановить и фронт здесь на долгое время стабилизировался. Во время же нашей поездки положение было еще неустойчивым.
Комендант Красной Горки доложил, что он выделил часть бойцов на сухопутное направление, а оставшиеся укрепляют оборону форта на случай возможного прорыва противника к Красной Горке с суши, а может быть, и подхода его с моря. Проехав дальше на запад, мы увидели моряков береговой обороны, занявших буквально накануне вырытые окопы. Они пожаловались, что не хватает оружия. Командовавший ими лейтенант попросил разрешения отбирать оружие у тех бойцов, которые неорганизованно отходят в сторону Ораниенбаума. Пришлось такое согласие дать, строго предупредив о недопустимости эксцессов. Еще до отъезда из Ленинграда я узнал, что эти моряки таким самодеятельным порядком полностью обеспечили себя не только винтовками, но и пулеметами.
Форт Красная Горка и плацдарм около Ораниенбаума, как известно, в течение всей блокады Ленинграда оставались в наших руках и оказали большую помощь фронту сначала в обороне, а затем и в наступлении.
Конец августа – начало сентября… Это были самые тревожные дни в Ленинграде. Фашистские войска теснили обороняющихся. Армии, авиации, флоту приходилось думать только об одном: как отстоять город. Корабли повернули свои пушки в сторону берега и по сухопутным картам обстреливали квадраты, где отмечалось скопление врага. Самолеты-торпедоносцы, предназначенные для борьбы с кораблями, вылетали для атак по танкам. Собранные в отряды с разных кораблей и наспех вооруженные винтовками, крест-накрест увешанные пулеметными лентами, моряки шли в атаки в черных бушлатах и бескозырках, пренебрегая правилами маскировки. Они напоминали матросов времен гражданской войны, которых, как мне рассказывал когда-то И.К. Кожанов, никакой приказ не мог заставить снять бушлаты. Главное заключалось, конечно, не во внешнем виде, а в желании матросов драться. Но и выглядеть они хотели тоже как матросы революции. Ведь решалась судьба города Ленина, судьба Балтийского флота…
Вернувшись из поездки по флотским частям морской обороны Ленинграда и Озерного района, я как-то сидел в Смольном, в кабинете у адмирала И.С. Исакова, заместителя главнокомандующего Северо-Западным направлением. Вдруг – звонок по обычному городскому телефону. Поднимаю трубку и слышу встревоженный женский голос:
– Немцы у Ивановских порогов вышли к Неве!
Накануне мне довелось смотреть карту этого участка реки: именно здесь, только на другом берегу, моряки приступили к строительству береговых батарей. Значит, враг совсем близко, почти у самого города?!
Немедленно позвонил в штаб. Там как раз заседал Военный совет. Командующий Ленинградским фронтом генерал-лейтенант М.М. Попов с недоверием отнесся к моему сообщению. Но, к сожалению, все оказалось правдой.
Разведчики, посланные на двух катерах в район Ивановских порогов, вскоре донесли, что их обстреляли минометы противника. Фашисты, прорвавшиеся к берегу Невы, находились там в течение всей блокады Ленинграда, ведя позиционную войну с флотскими батареями, расположенными на другом берегу.
На этих батареях мне довелось быть год спустя, в ноябре сорок второго. В стереотрубу хорошо было видно гитлеровцев, окопавшихся на том берегу Невы.
Над Ленинградом нависла смертельная угроза. В этих условиях Балтийский флот, только что совершивший прорыв из Таллинна в Кронштадт, получил задачу бросить все силы на отражение врага. Неоценимую помощь фронту оказала дальнобойная крупнокалиберная артиллерия флота. Балтийцам было приказано в общих стратегических целях повернуть все орудия на рвущиеся в город моторизованные колонны противника. Для этого в устье реки Невы и в гаванях торгового порта заняли огневые позиции линкор «Марат», крейсеры «Максим Горький» и «Петропавловск», лидер «Ленинград», эсминцы «Опытный» и «Сметливый». Из Кронштадтской группы кораблей вышли на позиции линкор «Октябрьская революция», крейсер «Киров», лидер «Минск», эсминцы «Сильный», «Суровый», «Свирепый», «Славный», «Стойкий», «Гордый» и «Стерегущий».
В полной готовности открыть огонь находились 24 ствола 12-дюймовой артиллерии, восемнадцать 180миллиметровых пушек крейсеров (не считая четырех 203-миллиметровых орудий крейсера «Петропавловск»), более пятидесяти 130-миллиметровых орудий эсминцев и лидеров. Это была огромная сила. Ведь лишь один залп линкора весил шесть тонн, а за минуту корабль мог обрушить на врага 50 тонн снарядов.
В силу сложившейся обстановки эскадра Балтийского флота была вынуждена стоять в Ленинграде и Кронштадте. Но это не означает, что она бездействовала. Своими орудиями, а когда требовалось, то и выделением части личного состава кораблей на берег она помогала фронту.
Все усилия армии и флота были сосредоточены на обороне Ленинграда. Сильная эскадра, состоящая из линкоров, крейсеров и эсминцев, решала несвойственные для нее задачи: отражала противника, рвущегося в город с суши. Орудия кораблей, береговой и железнодорожной артиллерии били по врагу.
Артиллерией флота командовал контр-адмирал И.И. Грен. Иван Иванович запомнился мне еще со времен училища, где он преподавал нам свой любимый предмет – артиллерию. В хорошо оборудованном кабинете курсанты досконально изучали материальную часть, а в специальном зале осваивали искусство управления артиллерийским огнем. Это было в середине двадцатых годов. А двадцать лет спустя учитель и его ученики держали боевой экзамен уже не в учебных залах, а на огневых позициях, отражая натиск врага. И.И. Грен показал себя в Ленинграде превосходным специалистом и организатором. Как-то с командующим флотом В.Ф. Трибуцем мы наблюдали за работой наших батарей, которым было приказано подавить вражеские орудия, обстреливавшие город. Грену понадобилось всего несколько минут, чтобы точным огнем морской артиллерии заставить замолчать дальнобойную батарею противника.
С первых чисел сентября 1941 года, когда бои уже шли на ближних подступах к Ленинграду, корабли Балтийского флота, в том числе линкоры «Марат» и «Октябрьская революция», вели огонь по танковым колоннам врага.
Стреляя с большой точностью, линкоры доставляли фашистам много неприятностей своими 305-миллиметровыми снарядами. Не случайно на наши корабли были брошены крупные соединения авиации. Главным объектом налетов, разумеется, стали линкоры. Едва корабли успевали отбить одну волну вражеских бомбардировщиков, как за нею следовала другая. «Марат» получил первое попадание крупной бомбы 16 сентября, когда стоял на якоре на огневой позиции и стрелял по вражеским колоннам из ковша Морского канала. Но, по свидетельству очевидцев, самые массированные налеты на этот линкор, имели место 21–23 сентября. Тогда он стоял уже в Петровской гавани Кронштадта. От попадания бомбы в погребе произошел настолько сильный взрыв, что мостик и вся система бронированных постов весом в несколько сот тонн были подняты в воздух и сброшены в воду. Корабль получил серьезные повреждения. Вся носовая часть, первая башня и мостик были разрушены. «Марат» сел на грунт, но оставшиеся в строю три башни через два месяца снова продолжали стрелять. Больше «Марат» уже никогда не выходил в море, но, даже воюя всю блокаду на одном месте, он нанес врагу немалый урон.
Налеты на корабли происходили почти ежедневно. В двадцатых числах сентября они были особенно массированными. 21 сентября оказалось несчастливым для линкора «Октябрьская революция». В 12 часов дня, когда линкор находился в Морском канале, поддерживая своим огнем сухопутные части, тяжелая бомба угодила в носовой отсек корабля и разворотила всю верхнюю палубу. И все-таки линкор остался в строю и продолжал действовать.
Много пришлось потрудиться тогда нашей аварийно-спасательной службе, наследнице славного ЭПРОНа (Экспедиция подводных работ особого назначения).
Еще до войны ЭПРОН заслужил широкую известность не только в нашей стране, но и за рубежом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68