— Да так же, как твои ребра. — Ней криво улыбнулся. — Нам троим повезло. У нас только царапины. А Хеслин-то мертв. Фариа-Це прострелена насквозь. У принца Кирилла болит плечо — еще бы, после такого падения! У него сердце болит от страха, вдруг дочь погибла.
— Ничего удивительного, но не сомневаюсь, что она жива. Ведь Темному Наемнику нужна была не она, а Корона Дракона.
— Почему ты так уверен? — Сит смотрела на меня исподлобья.
Я даже содрогнулся:
— Если бы Прейпозери вынудили приземлиться, тогда сулланкири стал бы предлагать обмен: Алексию на фрагмент Короны Дракона. Живую или мертвую, представляете, как ужасно это было бы для Кирилла?
Сит минуту помолчала, осмысливая мои слова, потом кивнула соглашаясь. Наклонилась и перекусила нитку, которой зашила мою рану. При этом губами коснулась моей кожи. От этого по всему моему телу пробежал трепет. Я протянул руку, хотел похлопать ее по плечу в знак благодарности, но рука попала на ее темные волосы и красивую щеку. Наши взгляды встретились, и я затрепетал еще больше.
Сит поднялась не спеша:
— Пойду, надо и другим помочь.
— Спасибо, Сит. — Я неуверенно помолчал. — Может, и я смогу отплатить тебе чем-нибудь…
Она беззаботно рассмеялась:
— Подумаю об этом, мастер Хокинс. Когда-нибудь, может, и воспользуюсь вашим добрым предложением.
Кивнув, я бросил взгляд на Нея: не заметил ли он, что между Сит и мной что-то промелькнуло. Меня вовсе не беспокоило, что он что-то заметил и станет теперь меня поддразнивать; наоборот, я боялся, что вдруг он ничего не заметил, а у меня не было иного способа проверить, не показалось ли мне.
К счастью или к несчастью, его веки отяжелели и он раскачивался, сидя верхом на бочке. Я подхватил его и опустил на палубу. Он свернулся калачиком у фальшборта и начал похрапывать. Я его чуть не пнул: нашел время храпеть, когда корабль готовится к бегству; но тут до меня дошло, что его храп как раз был вполне естествен, это обстоятельства были неестественные, и я решил оставить его в покое.
Я поболтался по кораблю, пытаясь хоть чем-нибудь заняться, но только мешал всем. Я отправился на поиски лорда Норрингтона, чтобы спросить, не могу ли я быть чем-нибудь полезен. Я нашел его на волнорезе, разделяющем гавань и залив. Волнорез был сделан из огромных камней, состыкованных вплотную, он поднимался на добрых шесть футов над уровнем спокойных вод гавани, а ширина его была в два раза больше. Лорд Норрингтон разговаривал с тремя принцами, и хоть и неприлично мне замечать такое, но я обратил внимание, что из них только Скрейнвуду удалось выйти из боя без единой царапины. С ними был и лоцман, я узнал его — он был у нас на борту при входе в гавань Сварской.
Лоцман указывал на залив. Там собирались черные тучи, пронизываемые молниями по всей толще, и ветер медленно относил их в нашу сторону. Волны бились о волнорез, их брызги окатывали нас и покрывали рябью спокойную поверхность гавани.
— Видно, Таготчу несколько огорчило то, как вы его одурачили давеча.
Лорд Норрингтон кивнул:
— Кайтрин, несомненно, знает, что мы сыграли шутку с этим вейруном, и она решила принять все меры, чтобы мы не доплыли до крепости Дракона.
Скрейнвуд широко развел руками:
— Но здесь-то оставаться нельзя. Даже если мы соберем корабли в гавани, нас могут уничтожить стрелами с огнем и брандерами.
У Августа вся голова была забинтована, кое-где бинты пропитались кровью. Он положил руку на плечо Скрейнвуда:
— Никто не говорит, что мы останемся тут. Нам надо отплывать, но вот в чем вопрос: сможем ли мы перетянуть вейруна на свою сторону?
Скрейнвуд переплел пальцы рук и заткнул большие пальцы за пояс меча:
— Наверное, тут все дело в приношениях? Что потребует вейрун?
Кирилл нахмурился:
— До сих пор я не видел Таготчу таким рассерженным, по крайней мере так рано, в месяц Листопада.
Возле меня возникла Сит:
— Этот вейрун отличается сердитым характером.
Лорд Норрингтон заметил ее:
— Мы как раз обсуждаем, что лучше предложить Таготче. У вас есть какие-нибудь соображения? Наверное, требуется что-то особенное.
Сит рассмеялась, потом повернулась к заливу и плюнула в воду.
— Видите, я предложила то, чего он стоит: ничего. Он на своей спине принес корабли, из-за которых погиб Воркеллин. От меня он ничего не получит, разве что яд.
Высокая волна налетела на волнорез, и Сит окатило галлонами морской воды. Волна была такой силы, что Сит зашаталась, но я ее подхватил и не дал упасть в воды гавани.
Лорд Норрингтон почесал подбородок:
— Все это очень интересно, но я попросил бы говорить по делу. Есть другие мнения?
Я отошел на шаг на ту сторону волнореза, где был залив, и снял с плеча лук сулланкири. И снова во мне возникло ощущение, что цель находится где-то в глубине взбаламученных черных вод. Я знал, что если я вставлю стрелу в лук и натяну тетиву, то смогу пронзить стрелой вейруна, который следит за нами оттуда, из глубины. Ладонь моя скользнула по стволу стрелы, и я наклонил лук так, что его кончик смочили брызги от следующей волны:
— Ну, Таготча, я предлагаю тебе магическое оружие. С его помощью я вряд ли прикончу тебя, но ранить мог бы. Это всякий может, а я предлагаю тебе обмен: ты остаешься в безопасности. И прошу тебя ответить нам тем же: сохранить нас в безопасности.
— Нет! — закричал Скрейнвуд из-за моей спины.
Я зашвырнул лук как можно дальше. Волна поднялась и выхватила его из воздуха. Лук ушел под воду беззвучно, без всплеска.
Море стало чуть-чуть спокойнее.
Я с улыбкой обернулся к остальным:
— Вроде сработало.
Глаза Скрейнвуда были полны ярости:
— Выбросил ценное оружие. Если лук тебе не был нужен, отдал бы мне.
— Очень даже нужен, вот именно поэтому моя жертва такая ценная.
— Дурак ты, Хокинс. Может, этот лук помог бы нам выиграть войну.
— Если бы этот лук мог поразить Кайтрин, она никогда не отдала бы его в руки сулланкири. — Сит отжимала морскую воду из промокших волос. — И оружие такого рода — не для воина.
— Это как же понимать? — Ноздри Скрейнвуда раздулись.
— Да так и понимать, — пояснил ему лорд Норрингтон, — что у Хокинса была веская причина отказаться от этого лука, верно, Хокинс?
— Вы правы, милорд, — я развел руками. — Конечно, лук заколдован и, стало быть, промахнуться невозможно. Но вот в чем штука: я тогда перестану доверять своей интуиции. Постепенно, раз за разом, я перестану быть самим собой. Такой лук не предназначен для рук смертного, и теперь он вне пределов досягаемости смертных.
Медленная улыбка расползлась по лицу Кирилла:
— Личные дары, вещи, которые имеют значение для нас, то, от чего трудно отказаться… Таготча ценит такое. Причем отданные бескорыстно — а дары Кайтрин бескорыстными не бывают, как мы знаем. — С запястья правой руки он стащил браслет, сплетенный из волос его умершей жены. Ему было больно стаскивать его — и не из-за раненого плеча, ему было жалко с ним расстаться.
Он швырнул браслет в море:
— Вот это — последнее, что осталось у меня от жены, не считая воспоминаний и дочери.
Таготча принял дар, море стало еще спокойнее.
Принц Август упорно смотрел на черные, как вулканическое стекло, воды, потом кивнул:
— Послушай меня, Таготча. Ты меня знаешь, я Август из Альциды. Даю слово, что мой дар будет особенным, это правда. Как только смогу, я отправлю приказ слугам, чтобы они — там, в Ислине — загнали в твою пучину моего любимого коня, Керсуса, я сам вырастил его из маленького жеребенка.
Ветер унес вдаль голос Августа, и море перестало биться о волнорез. Принц кивнул, потом извинился перед нами и пошел узнать, нельзя ли прямо сейчас отправить в Ислин свой приказ по арканслатовому сообщению.
Мы все смотрели на Скрейнвуда. Он утер губы, и в его прищуренных глазах отразилось, как он мысленно быстро просчитывает варианты. Его взгляд перебегал с меня на Сит, на принца Кирилла, на лорда Норрингтона. На секунду он прикрыл глаза, потом сорвал с левой руки золотую обручальную цепочку:
— Бери это, символ моей бессмертной любви к жене и матери моих детей.
Волны приняли дар, и, кажется, волнение на море немного унялось.
Кривая улыбка исказила лицо лорда Норрингтона. Он опустился на одно колено и зачерпнул морскую воду из лужи, согнув ладони ковшиком. Опустил лицо в эту воду, и возле его ушей на поверхности воды забулькали пузыри. Он снова поднял лицо; с подбородка его вода капала хрустальными каплями, и эту воду из ладоней он вылил в океан, откуда она пришла.
Рябь от вылитой воды распространялась все шире и шире, перекатываясь через волны и оставляя за собой гладкую поверхность. При виде этого я задохнулся, у Кирилла отвисла челюсть. Лицо Сит было бесстрастным, но зато глаза Скрейнвуда раскрылись необычайно широко — и за себя, и за нее.
Кирилл схватил лорда Норрингтона за левое предплечье:
— Что вы сделали, мой друг?
— Я ему пожертвовал самое для меня дорогое, — медленно улыбнулся лорд Норрингтон и утер подбородок тыльной стороной ладони. — Я сказал Таготче свое настоящее имя.
Сит низко поклонилась лорду Норрингтону:
— Приветствую вас — вы принесли такую жертву ради дела, которое для меня превыше всего остального. — Поднявшись, она сказала несколько саркастически: — Вы, конечно, знаете, что значит ваш поступок.
Он медленно кивнул:
— Какое это имеет значение, если мы должны любой ценой добраться до крепости Дракона?
— Возможно, вы правы.
Я встряхнул головой:
— Настоящее имя? О чем вы?
Лорд Норрингтон рассмеялся и, проходя мимо меня, игриво взъерошил рукой мои волосы:
— Твои познания о мире, Хокинс, восхитительны, но они неполны. Я тебе доверяю, и в ответ на твой вопрос когда-нибудь ты узнаешь эту тайну. Когда будешь к этому готов. — Он взглянул в морскую даль. — Вейрун готов нас впустить. Вперед.
Глава 29
Мы покидали горящий город Сварскую. Наступили сумерки, и я до сих пор помню то незабываемое зрелище — как принц Кирилл стоял на корме, на фоне зарева. По краю берега, у самой воды, бормокины и вилейны плясали и скакали, хотя трудно было сказать, радовались ли они победе или же злились, что мы для них недосягаемы. Один отряд бормокинов помчался по волнорезу, надеясь достать нас, и этим они дали стрелкам-окраннельцам из Почетной гвардии принца последнюю возможность отомстить. Стрелки сбили выстрелами многих, и это была еще одна жертва для мокрых объятий Таготчи.
Попутный ветер позволял нам идти с предельной скоростью в направлении крепости Дракона. Таготча сделал наш путь настолько гладким, что даже Ли больше не страдал от морской болезни. Он был еще слаб и опирался на Теммер, как на костыль, но к нему частично вернулось его остроумие. Он развлекал окраннельцев-солдат в средней части судна своей поэмой о темериксе и даже экспромтом придумал несколько рифм к их именам.
В сумерках на второй день мы уже оказались очень близко от Воркеллина. Лорд Норрингтон приказал вести корабли к северной части этой страны, опасаясь, что могут появиться какие-нибудь военные корабли авроланов из гаваней острова, но Таготча так направил течения, что мы легко проскочили через буруны, обрушивающиеся на пляжи Воркеллина. Однако он не подпустил нас ближе к берегу, так что у нас не оказалось возможности высадиться на остров.
Я, как и все на флоте, знал, что нечего и мечтать о высадке войск на Воркеллин. Не говоря уж о том, что мы не имели представления, сколько и каких вражеских войск там находится, освобождение острова не сняло бы осаду крепости Дракона. Любые военные действия на острове, даже если бы они завершились полным успехом, были бы бесплодной победой.
Но, осознавая все это, я очень хотел рискнуть. Мне казалось, что это было бы моим ответом на обещание Резолюту, хотя я знал, что один ничего не добьюсь. И другие с тоской глядели на берег, некоторые — со страхом, но никто не страдал больше, чем Сит.
— Таготча подогнал нас так близко назло мне, — Сит опиралась о верхушку мачты «Непобедимого», ее черные волосы рассыпались по плечам, — потому что я показала ему свое презрение, и теперь он хочет разбить мое сердце.
Я стоял рядом с ней, сжавшись под холодным бризом, и изучал остров, который когда-то был ее домом. Его трудно описать, потому что многое я воспринимал под аккомпанемент ее печального голоса или затаенной тоски в ее глазах. По ее словам получалось, что лучше страны не найти. Понятно, что она рассказывала вовсе не о том, сколько приходится урожая на акр, или кубометров собранного лесоматериала, или сколько воды требуется для ведения хозяйства. Ей был нужен Воркеллин так же, как мне — воздух для дыхания и вода для поддержания жизни.
Сам по себе остров казался тенью того, что возникало из ее описаний. Весь он был черным, как склон холма после лесного пожара. С деревьев облетела листва, и хрупкие черные ветви угрожающе торчали в небо. Перед нашими глазами разворачивались долины, одна чернее другой; холмы, казалось, отбрасывают за собой черные тени. К морю по темным откосам скал сбегали ручьи, вода в которых была чернее скопившейся в трюмах судов.
Пока солнце освещало остров, не было заметно никаких признаков жизни, но с наступлением темноты земля ожила. По всему острову тускло засветились миллионы красных огоньков, как будто в сердцевине мертвых деревьев еще горели красные угли. Я вытянул руки вперед — не почувствую ли тепло? Но нет, рукам стало холоднее. По острову двигались какие-то фигуры, время от времени загораживая красные огоньки. С холмов раздавались ужасные крики, сопровождаемые рычанием. Но это не был благородный вой хищников или гордое победное рычание над пойманной добычей. Нет, в этих звуках слышался страх быть сожранным или страх, что отнимут пойманную добычу.
Воркеллин стал мертвой зоной, где царили грубость и жестокость.
Я погладил Сит по спине:
— Очень тебе сочувствую в твоей утрате!
Минуту она молчала, покусывая нижнюю губу, потом подняла глаза на меня. По щеке ее стекала одна-единственная слеза.
— Когда они пришли к нам, я была на три года младше, чем ты сейчас. Всего за несколько дней до того я прошла ритуал связи с родной землей. Сначала нам сказали, что мы можем не волноваться, что наши воины выстоят, но так говорили потому, что никто не мог поверить, что Крикук сможет долго продолжать осаду. Но его корабли все приходили, приставали на севере, и на юге, и на западе. Мы рассчитывали, что море послужит нам крепостью, но Таготча нас предал.
Мне поручили сестру и младшего брата, и я не отпускала их от себя. Мы уехали с большой флотилией. Нас увезли в безопасное место. Себция, Сапорция, Мурозо, торговые флотилии всех стран и даже рыбаки, те мужчины и женщины, которые никогда не приближались к Воркеллину, наслушавшись диких рассказов о том, что мы с ними сделаем, если поймаем за рыбной ловлей в наших водах, даже они пришли к нам на помощь.
Она засопела, и еще одна слезинка поползла из глаза. Я протянул к ней руку и стер эту слезинку.
— А Локеллин? Они дали корабли?
— Мне говорили, что они несколько кораблей дали, хотя локэльфы твердят, что их корабли были заняты — громили флот авроланов. Может, это и так, может, они помешали прийти подкреплениям армии Крикука на Воркеллин, но к тому времени было уже поздно. Нашу родину захватили, и началось ее осквернение.
Сит заставила себя чуть улыбнуться.
— Хочешь знать, почему большинство воркэльфов терпят такие условия жизни в человеческих городах, как в Низине? Почему мы называем себя человеческими именами? Потому что, спасая нас, люди проявили храбрость и доброту. Мы ценим эту честь и уважаем ваше понимание крайней необходимости.
— Не понял.
Тут она, в свою очередь, протянула руку и погладила меня по щеке:
— Долгая жизнь предоставляет эльфам достаточно свободного времени, так что они могут наблюдать цикличность событий жизни: время и явления приходят и уходят, как прилив и отлив. Мы ждем, пока не наступит самый подходящий момент для чего-то, а не хватаемся за простую возможность. Вот люди, например, работают, когда надо выполнить работу, и радуются, как легко у них это вышло, если работа сделана в нужный момент. Но они не выжидают, пока наступит соответствующее время. Воркэльфы не могут ждать, пока наступит лучшее время для возвращения им Воркеллина. Эльфы говорят нам, что сейчас не то время, а люди… ну, трудно понять, какая им выгода проливать кровь ради освобождения страны, на которую они не претендуют. У Резолюта нет особой надежды на успех кампании по освобождению Воркеллина. Вот лично я присоединилась к этому походу, сражаюсь вместе с тобой за спасение людей, потому что надеюсь, что вдохновлю и остальных оказать нам помощь.
Я торжественно кивнул:
— Я пообещал Резолюту, что до своей смерти обязательно увижу Воркеллин освобожденным. И тебе это обещаю.
Сит молча смотрела на меня своими неподвижными золотыми глазами. Потом широко улыбнулась, но брови ее оставались сдвинутыми, что придавало ее лицу озадаченное выражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47