Во всей Европе. Твой изящный костюм. Твои духи. Твои статьи в журнале – они печатаются и в Лондоне. В Лондоне все только и говорят о тебе. О Николь. Как тебя называют. По имени. В мире только одна Николь, и все знают, кто она.– Приятно знать, что о тебе говорят, – ответила Николь, вспоминая детство, когда ею пренебрегали и не замечали ее. – Стать знаменитостью это значит превратиться во всеобщее увлечение. Стать своего рода криком моды.– Ты и есть крик моды, – заметил Бой.– Ты ничуть не изменился. Ты все такой же. Твои волосы, твои глаза, твоя кожа – у тебя всегда была прекрасная кожа. Даже одежда и кожаные лакированные туфли – все прежнее.– Спасибо, Николь, спасибо, – ответил Бой, принимая ее слова за комплимент. Теперь он нашел верный тон для разговора и продолжил: – Ну, а теперь скажи, дорогая, где мы поужинаем?– Ужин? Я пригласила тебя на коктейль, – ответила Николь.– Но ты же будешь ужинать?– Буду, конечно.– Но не со мной? – спросил Бой, заметно смутившись. Он был удивлен ее отказом, но его удивление было столь невинно и искренне, что Николь была вынуждена признать – именно этим качеством он и привлек ее когда-то. Он был так испорчен, так приучен все делать по-своему, что его вовсе не огорчало, когда ему отказывали. Скорее удивляло и озадачивало. Это было довольно мило.– У меня уже назначена встреча, – сказала Николь. Холодность Николь поставила Боя в тупик.– Ты будешь свободна завтра?– Да.– Тогда мы поужинаем завтра вечером, – сказал Бой, уже забыв о своем удивлении и вновь, как по мановению палочки, обретя уверенность в себе. – Я поведу тебя к «Максиму».– А что скажет твоя жена? – поинтересовалась Николь, довольная тем, что говорит очень спокойно.– Скажет? Ничего не скажет, – ответил Бой. – Она в Лондоне. Она знает, что должна оставаться там.– Она, вероятно, образцовая жена, – заметила Николь. – Но извини, мне нужно переодеться.Бой еще не пришел в себя от подобного поворота в разговоре, как Николь уже поднялась по лестнице и исчезла за дверью. Свидетелем его конфуза был только дворецкий. Бой так резко поставил бокал на стол, что разбил его ножку. Он быстро встал с дивана, налетел на столик с напитками и чуть не сшиб их на пол. Проходя через ярко освещенную прихожую, он размышлял, что ему подарить Николь. Она была великолепна, и он хотел, чтобы она вновь стала его любовницей. Она превратилась в такого рода женщину, которых герцог Меллани очень ценил. Может быть, сапфир? Нет, он помнил, как однажды Николь сказала ему, что голубой цвет угнетает ее. И уж конечно, не бриллиант – бриллианты дарят женам, а любовницам – цветные камни. Изумруд? Возможно. Он будет хорошо сочетаться с ее дымчатыми карими глазами. Или рубин? Николь любила красный цвет. Любила красные пижамы, красные ногти, красные-красные губы. Да, решено, он подарит Николь рубин. Завтра же первым делом он отправится к ювелиру. Она не устоит.Переходя улицу Де-Бретонвильер, довольный своим решением и уже предчувствуя последствия удовольствия, Бой чуть не налетел на Майкла Эссаяна, переходившего улицу в противоположном направлении. Эссаян снимал офис в здании, принадлежащем Меллани, в районе Мэйфэ. Мужчины обменялись приветствиями, удивленные встречей на такой тихой улочке, да еще в Париже. Бой проследил за Эссаяном и увидел, как тот звонит в дверь Николь. Дворецкий открыл ему.Бой пожал плечами. Что же, если у Николь небольшая любовная связь с Майклом, он не станет возражать. Он не воспринимал всерьез бизнесменов и потому даже не испытал намека на ревность. Однако значительно позже, поужинав в компании одной прелестной вдовы и проведя остаток вечера в ее объятиях, Бой вернулся к себе в номер в гостинице «Риц», лег один в постель и вдруг ощутил, как его захлестывает ревность. Оказавшись в плену этого незнакомого ему прежде чувства, Бой ощутил беспомощность. Он вспомнил о рубине. Однако какой-то голос подсказывал ему, что, может статься, рубина будет и недостаточно.Почему, почему он как последний дурак позволил Николь уйти первой? Дурак! Честное слово, дурак! 5 Джей Берлин попросил Амелию Эрхарт написать книгу для «Двадцатого века» о своем одиночном перелете через Атлантику. Перелет длился четырнадцать часов и пятьдесят шесть минут, она побила все рекорды, а ее мужество потрясло всех. На крыльях ее «Локхида» образовался лед, и она была вынуждена снизить высоту. Несмотря на благоприятные прогнозы погоды, она угодила в дождь и туман, а сильные порывы ветра мешали ей. Альтиметр сломался, в моторе возник пожар. Когда она приземлилась на побережье Ирландии, то объяснила, что летела так низко потому, что предпочитала утонуть, а не сгореть заживо. Джей безошибочно увидел во всем происшедшем с отважной летчицей книгу, которая станет пользоваться огромным успехом. Он упомянул о своем замысле Киму как-то во время их обычного полудружеского-полуделового обеда. И ранней осенью Ким спросил, есть ли возможность ему самому участвовать в трансатлантическом перелете.– Я не хочу, чтобы один из моих самых преуспевающих авторов погиб в авиакатастрофе, – сказал Джей. – Особенно тот автор, который задолжал мне еще одну книгу. – Ким продолжал настаивать, Джей, не в состоянии сопротивляться, как он был не в состоянии противостоять и иным затеям Кима, пообещал навести справки.Тринадцатого ноября, после почти тридцатичасового перелета в компании еще девяти пассажиров, Ким с белыми и алыми гвоздиками в руках, перевязанными голубой лентой, и с дюжиной бутылок шампанского прибыл на улицу Де-Бретонвильер.– С днем рождения! – поздравил он Николь. – Извини за двухдневное опоздание.Николь была потрясена.– Боже мой! – она не видела его со времени отдыха на Кубе. Она улыбалась и плакала одновременно, ее руки и колени дрожали. Она взяла цветы, но уронила их, потянулась взять бутылки шампанского, но Ким не дал ей до них дотронуться.– О, нет! – воскликнул он. – Ты и их уронишь, и вот это уже будет подлинной катастрофой.Он отдал бутылки дворецкому, который тихо исчез вместе с ними. Ким обнял Николь и покрыл поцелуями ее лицо, каждый его миллиметр – ее брови, глаза, щеки, губы, подбородок, шею, он покрыл ее всю сотнями теплых и страстных поцелуев.– Я больше не мог жить без тебя ни одной минуты! – сказал он наконец. – Это было невыносимо. Я никогда не был так одинок. Никогда!– И я тоже. – Она никак не могла прийти в себя от изумления. Он снова, в той же комнате, целует ее и обнимает. Она почти падала в обморок, захлестнутая чувствами, которые вновь напомнили ей, что она женщина.– Так нельзя больше жить. Я ненавижу такую жизнь, – он крепко сжал ее в объятиях, жадно вдыхая ее аромат, негодуя, что они так долго были в разлуке, ненавидя те обстоятельства, которые ими управляли. – Быть вдали от тебя невыносимо! Я и наполовину не чувствую себя живым. Ты примешь меня, если я вернусь в Париж? – Он слышал свои стремительные, импульсивные откровения как бы со стороны.– Если ты вернешься в Париж? – спросила Николь. – Ты сможешь?– Это будет нелегко… финансы… дети… – сказал он, возвращаясь на землю. Но когда он говорил, он был целиком захвачен тем особенным чувством, которое возбуждала в нем только Николь, – он едва верил, что стоит рядом с ней и обнимает ее. – Но, возможно, если я спланирую все тщательно… Больше всего на свете я хочу быть рядом с тобой!– Если бы ты был здесь – о, многое стало бы другим! Я сама была бы другой! – сказала Николь. – Ты даже не представляешь, как я одинока! Как мне тоскливо! – Он еще крепче обнял Николь, погрузив лицо в ее золотые шелковистые волосы. Они стали длиннее, придавая Николь еще большую элегантность.– Я очень рад, что короткие стрижки больше не в моде. – заметил он. – Я обожаю твои волосы, мне нравится, что они такие длинные, как сейчас. – Он начал целовать ее волосы, спускаясь ото лба к ушку, шепча, как он тосковал по ней, каким счастливым будет их будущее. В этот момент постучал дворецкий.– Да? – сказала Николь. Она освободилась от объятий Кима, утонув было в его запахе – чистом, мужественном и здоровом.– Господин Эссаян, – доложил дворецкий.– Попросите его войти, – сказала Николь дворецкому. Затем она обратилась к Киму: – Я приглашена на ужин. Я представить себе не могла, что ты приедешь. Как снег на голову!– Именно так я и хотел обрушиться – как снег на голову. – Они взглянули друг на друга и рассмеялись громко, по-детски, понимающе.Майкл вошел в комнату – он был мощнее и сильнее Кима. Но Ким был элегантнее, у него была красивая мужская фигура. Николь представила мужчин друг другу, и Майкл пригласил Кима поужинать вместе с ними.– Конечно, но только после того, как мы выпьем все вместе шампанского! – откликнулся Ким.Майкл, такой же умный бизнесмен, как и его отец, был гурманом, читал в оригинале древнегреческих классиков; перед сном любил полистать сборник сонетов Горация. Он занимался тяжелой атлетикой и имел много любовниц. Во всем и везде Майкл Эссаян был незаурядным человеком. В мрачные тридцатые годы, годы Депрессии, блестящие деловые операции Эссаяна и утонченные личные вкусы сибарита создали ему новый имидж – магнат-головорез.Майкл Эссаян родился вместе со столетием – в январе 1900 года. По традиции он считал себя армянином, потому что его родители были армянами; по рождению и по образованию он чувствовал себя англичанином; благодаря своему браку он приобрел связи с Германией; инстинкт же сделал его одним из тех людей, которые чувствовали себя в равной степени уютно и в Венесуэле, и в Египте, и в Париже, и в Стамбуле, и в Багдаде, и в Нью-Йорке. Он был темноволосым, красивым, среднего роста, крепкого сложения. Его карие миндалевидные глаза искрились юмором и умом, полные, красивые губы говорили о восточной чувственности натуры. На него можно было положиться, его отличали богатое воображение и уравновешенный характер. Николь, которая всегда училась у своих любовников, многое позаимствовала у Майкла. Именно под его влиянием Николь больше не рассматривала «Дом Редон» как свой «маленький магазин», но видела в нем предприятие, которое может иметь международные масштабы. Именно по совету Майкла она начала видеть в Депрессии не больше, чем вызов.Китайский иероглиф, обозначающий слово «кризис», состоит из двух слов: «опасность» и «возможность», – объяснял Эссаян. – Если ты будешь рассматривать кризис как возможность, твои дела будут идти нормально, – советовал он ей. – Людей с деньгами более чем достаточно, они и сейчас приезжают в Париж. Почему бы тебе не привезти им Париж?– Этого никто никогда не делал, – сказала Николь, вспоминая, что нечто подобное ей уже советовала Маргарет Берримэн. – Мне твоя идея нравится, – заключила она.В 1933 году Николь взяла свои коллекции, манекенщиц, портних в турне за границу. Она поехала в Рим, Мадрид, Лондон, Бейрут, Рабат и Багдад. Ее «передвижные показы моделей» стали сенсацией и были подробно описаны в прессе. Это был новаторский шаг.– Мы принимали заказы и снимали мерки за границей, – рассказывала Николь за ужином в «Максиме», где они взяли столик для троих. – Сами же платья шьются здесь, в ателье на Вандомской площади. Изготовленные заказы мы рассылаем заказчикам из Европы и Ближнего Востока. Следующее наше турне пройдет по Америке, Северной и Южной.Волнение, с которым Николь описывала успех, принесенный новаторской идеей, было сродни тому возбуждению, которое охватывало Кима, когда работа продвигалась хорошо и легко, как бы даже сама по себе. Пока Николь говорила, Ким размышлял, что, вероятно, для написания «Воспоминаний о счастливом времени» он сможет приехать в Париж.– Остальные модельеры взяли пример с Николь, – сказал Майкл. – Пату устроил показ мод в Лондоне и Эдинбурге. Жан Десс едет в Брюссель. Но первой это сделала Николь! Она, как всегда, проявила оригинальность! – Гордость Майкла за Николь, его глубокая к ней привязанность были очевидны.– Все всегда шли следом за Николь и брали с нее пример, – сказал Ким. – С самого начала. – Он станет жить в гостинице, цены, вероятно, те же, что и в «Алгонкине», предстоят иные расходы. Николь привыкла к «Максиму», к «Рицу», а он себе этого позволить не мог.– Вы тоже всегда становились зачинателями новых течений в литературе, – заметил Эссаян, переведя тему разговора на Кима. – Нынешняя тяга ко всему африканскому – это ведь результат вашего романа!Ким был даже удивлен, как много Эссаян знал – от женской моды до тех увлечений, которые охватывали американцев. Он ведь бизнесмен, нефтяник, а Ким всегда считал, что бизнесменов не интересует ничего, кроме их собственного дела и их прибылей. Когда подали десерт – ванильный мусс с карамельной подливкой, – Ким высказал свое удивление широтой интересов Майкла.– Но это важная часть моего бизнеса, – объяснил Эссаян. – Я должен быть хорошо информированным, знать, что интересует людей, чем они занимаются. Экономика, в конце концов, не что иное, как денежное выражение человеческих нужд и желаний.– Удивительно, как многим бизнесменам ничего подобного даже не приходило в голову! – заметил Ким.Он особенно четко видел, как изысканно были одеты посетители ресторана, какие дорогие драгоценности украшали дам, каким пышным было убранство и вся обстановка у «Максима». Он вспомнил о шестифранковом обеде в «Кнаме», в «Лез Алле», «Фло», запрятанных на задворках кварталов Сен-Дени. Там готовили вкуснейшую еду по баснословно низким ценам. Но это было очень давно. Николь тогда не имела никакого успеха, у него не было никаких обязательств, они были беднее, и времена были проще. Это было давным-давно.– Удивительно, что многие бизнесмены не делают и части тех денег, что они могли бы делать, – продолжил Эссаян, возвращая Кима к действительности. Когда Ким улыбнулся, Эссаян улыбнулся в ответ, получив явное удовольствие от своей реплики. Впрочем, он от всего старался получить удовольствие. За ужином он был снисходителен, щедр и полностью лишен нарочитости, но что беспокоило Кима больше всего – Эссаян ему не только нравился, он производил на него глубокое впечатление.В последующие три дня он не видел Эссаяна – они провели эти дни с Николь наедине, вновь открывая тот Париж, который любили. Насыщенность и глубина их чувств не уменьшалась, чувства становились глубже – они растворялись друг в друге.– Он твой любовник? – спросил неожиданно Ким на третью ночь. Они были в спальной Николь, некогда их спальне. Удобство, знакомая обстановка успокоили Кима, но ревность к Эссаяну росла, разъедая его сознание, поглощая его, и наконец он заговорил: – У тебя с ним роман?– Ким, пожалуйста, – начала Николь. Она сидела за туалетным столиком и расчесывала волосы. Она хотела сказать «Не мучай себя!», но Ким перебил ее.– Не лги мне! Я не слепец! Я вижу это. То, как он на тебя смотрит. То, как ты отвечаешь ему. Он не просто друг, Николь, признайся. – Ким стоял за спиной Николь, но не дотрагивался до нее. – Признайся!– Ким, все не так, как ты полагаешь, – ответила Николь, вспомнив, как она сумела унять его ревность при их первой встрече. Она сидела тогда в ванне, а он на стуле рядом. В тот раз они проявили максимум благоразумия. – Не будь безрассудным, – сказала она. – Мы не виделись три года. Все не так, как ты считаешь, Ким.– Не пытайся меня успокоить. Признайся! У тебя с ним роман! – Он схватил ее за плечи, не давая ей двинуть рукой с щеткой. – Признайся!– Если тебе этого очень хочется, Ким, если это сделает тебя счастливым, знай, ты прав, – сказала она спокойно, глядя ему прямо в глаза через зеркало над туалетным столиком. Настойчивость Кима сильно огорчала ее.– Я прав в чем? – состроил он ей гримасу, сжимая ее крепче и добавляя к моральной боли еще и физическую. Несмотря на изящество, он был удивительно сильным. Николь твердо решила, что и виду не подаст, как ей больно. – Я прав в чем? – настаивал он.– Да, у нас с Майклом роман, – ответила она, видя по выражению его глаз, что и ему стало больно. Он отпустил Николь. Руки его безвольно повисли. Она подумала, что он сейчас заплачет, и пожалела о своих словах. Было глупо причинять друг другу ненужную боль. Если он сделал ей больно, не было нужды отвечать тем же.– Как ты могла? – спросил он. – Как ты могла? – В его тоне слышалась нескрываемая обида. Потом он дал место злости. – Как ты могла так поступить со мной?– Ким, ты живешь в Нью-Йорке. Я живу в Париже Это продолжается несколько лет… – Она заметила на своих плечах красные следы его пальцев. Они проглядывали сквозь ночную сорочку.– Это не извиняет тебя! Черт подери, не извиняет!– Ким, Майкл женат. У нас нет намерения жениться, у нас нет расчетов делать наши отношения постоянными. Мы хотим оставаться добрыми друзьями. Он помог мне в очень тяжелое время, и я думаю, что помогла ему. Он был здесь. Тебя здесь не было.– Я не виноват! Эта чертова Депрессия! В ней все дело. Иначе я уже давно приехал бы в Париж. – Он отвернулся и пошел прочь из спальни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41