А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Я выбрался…
Его слова увяли перед молчанием, равнодушием и решительностью Малыша, как вянет ветка водорослей, прибитая морем к берегу.
По коридору доносились стук передвигаемой посуды и голос Друитта:
— В мыльнице. Он сказал, что деньги в мыльнице.

***
— Я без устали буду обрабатывать эту девчонку, пока не добьюсь своего.
Она встала с угрожающим видом и прошла через кафе, словно военный корабль, идущий в бой за правое дело в войне, которая должна положить конец всем войнам, и поднявший сигнал: каждый исполнит свой долг. Ее большая грудь, которой она никогда не кормила ребенка, была полна безжалостного сострадания. Завидя ее, Роз бросилась прочь, но Айда неумолимо направилась к служебной двери. Теперь дело пошло в ход, она начала задавать вопросы, которые пришли ей на ум еще в баре Хенеки, когда она прочла в газете о дознании, и уже получала ответы. Фред тоже помог делу, посоветовав поставить на ту лошадь, которая выиграла, так что теперь у нее были не только друзья, но и деньги: беспредельные возможности для подкупа — двести фунтов.
— Добрый вечер, Роз, — сказала она, открыв дверь кухни и загородив ее собой.
Роз поставила поднос и обернулась со страхом, упрямством и враждебностью дикого зверька, не понимающего, что ему хотят добра.
— Опять вы тут? — сказала она. — Мне некогда. Не могу я болтать с вами.
— Но управляющая мне разрешила, милочка.
— Здесь нам нельзя разговаривать.
— А где мы можем поговорить?
— В моей комнате, если только вы пропустите меня.
Роз прошла вперед и поднялась по лестнице за рестораном на маленькую, покрытую линолеумом, площадку.
— Вам хорошо здесь, правда? — спросила Айда. — Я когда-то жила в общежитии, еще до того, как встретила Тома… Том это мой муж, — терпеливо, ласково и настойчиво объясняла она спине Роз. — Но там было похуже, чем здесь. А тут даже цветы на площадке! — радостно воскликнула она, заметив увядший букет на сосновом столе; она потрогала лепестки.
Дверь хлопнула. Роз закрыла ее перед Айдой, и когда та тихонько постучала, в ответ послышался упрямый шепот.
— Уходите. Не желаю я разговаривать с вами.
— У меня к вам серьезный разговор. Очень серьезный.
Пиво, выпитое Айдой, слегка подступило ей к горлу; она подняла руку ко рту и, машинально сказав: «Простите», — рыгнула в сторону закрытой двери.
— Я ничем не могу вам помочь. Я ничего не знаю.
— Впустите меня, милочка, и я вам все объясню. Не могу же я кричать отсюда, с площадки.
— Какое вам до меня дело?
— Я не хочу, чтобы пострадала невинная.
— Как будто вы знаете, кто невинный! — упрекнул ее тихий голосок.
— Откройте дверь, милочка. — Айда начала, правда понемногу, терять терпение; оно было почти такое же беспредельное, как и ее добрые намерения. Она взялась за ручку и толкнула дверь; она знала, что официанткам не разрешается запирать дверь на ключ; но на ручку был повешен стул. — Таким путем вы от меня не избавитесь, — сказала она с раздражением. Всей своей тяжестью она навалилась на дверь, стул затрещал и немного отклонился, образовалась щель.
— Я все равно заставлю вас слушать, — сказала Айда. Когда спасаешь жизнь человеку, не надо раздумывать; существует правило: оглушить утопающего, которого тащишь из воды. Айда просунула в щель руку, отцепила стул и прошла в отворившуюся дверь. Три железные кровати, комод, два стула, пара дешевых зеркал; она сразу заметила все это, а также Роз, прижавшуюся как можно дальше от нее к стене и с ужасом глядевшую на дверь своими невинными и простодушными глазами, которые словно сопротивлялись, отказываясь что-либо воспринимать.
— Не будьте же дурочкой, — сказала Айда. — Я вам друг. Я только хочу спасти вас от этого мальчишки. Вы ведь от него без ума? Не правда ли? Но разве вы не понимаете, что он — нехороший?
Она села на кровать, мягко, но безжалостно настаивая на своем.
— Вы совсем ничего не знаете, — прошептала Роз.
— У меня есть доказательства.
— Я не про это говорю, — ответила девочка.
— Он вас ни в грош не ставит, — сказала Айда. — Послушайте. Я ведь понимаю ваши чувства. Даю вам слово, я тоже в свое время не раз влюблялась в мальчишек. Конечно, это естественно. Это все равно что дышать. Но все-таки вы не должны терять голову. Этого никто не стоит, а уж о нем и говорить нечего. Он нехороший человек. Я не пуританка, не думайте. Я тоже не один раз в жизни увлекалась. Это же естественно. Ну, словом, — она покровительственно протянула к девочке свою массивную лапу, — я-то уж понимаю, что значит власть Венеры. Но я всегда стояла за правду. Вы еще такая молодая. У вас еще будет куча мальчиков, пока доживете до старости. Вы еще повеселитесь… Если только не позволите им помыкать собой. Это всем необходимо. Все равно что дышать. Не подумайте, что я против любви. Уж конечно, нет. Я, Айда Арнольд. Надо мной стали бы смеяться, если бы я сказала такое. — Пиво снова подступило ей к горлу, и она поднесла руку ко рту. — Простите, милочка. Вот видите, мы прекрасно можем договориться, когда мы заодно. У меня никогда не было своих детей, и я к вам привязалась. Вы милая девочка. — И вдруг она гаркнула: — Отойдите от стенки и ведите себя разумно. Он вас не любит.
— Мне все равно, — упрямо пробормотал детский голосок.
— Что значит — вам все равно?
— Я люблю его.
— Вы погубите себя. Будь я вашей матерью, я задала бы вам хорошую трепку. Что сказали бы ваши отец и мать, если бы они знали?
— Им все равно.
— А как вы думаете, чем это кончится?
— Не знаю.
— Вы еще молоды. В этом все и дело. Вы романтичны. Я тоже была такая. Когда вы вырастете, это с вас соскочит. Вам не хватает только немного жизненного опыта.
Глаза девочки с Нелсон-Плейс уставились на нее, не понимая; загнанный в свою норку зверек выглядывал в яркий веселый мир; в норе были убийство, совокупление, нужда, верность, любовь и страх Божий; зверек не обладал знанием, которое позволило бы ему отрицать, что только в сверкающем широком мире, там, за пределами его норы, существует нечто такое, что люди называют жизненным опытом.

***
Малыш смотрел вниз на тело, распростертое у подножия лестницы в пансионе Билли, словно Прометей на скале под орлом.
— Боже мой, как же это случилось? — воскликнул Друитт.
— Давно уже надо было починить эту лестницу, — ответил Малыш. — Я говорил Билли, но этот подлец ни за что не хочет тратить деньги.
Он уперся забинтованной рукой в перила и толкал их, пока они не полетели вниз; выкрашенный в коричневую краску орел попал как раз на поясницу Спайсеру.
— Но ведь это случилось уже после того, как он упал, — запротестовал Друитт; его вкрадчивый голос законника прерывался от волнения.
— Вам это только показалось, — возразил Малыш. — Вы были здесь, в коридоре, и видели, как он прислонил свой чемодан к перилам. Напрасно он это сделал. Чемодан был слишком тяжелый.
— Боже мой, вам не удастся впутать меня в эту историю, — сказал Друитт. — Я ничего не видел. Я смотрел, что там в мыльнице. Вместе с Дэллоу.
— Вы оба видели, как он упал, — возразил Малыш. — И это хорошо. Нам повезло, что здесь как раз оказался уважаемый представитель закона. Одно ваше слово, и все будет в порядке.
— Я буду отрицать это, — сказал Друитт. — Я уйду отсюда. Я присягну, что никогда не был в этом доме.
— Оставайтесь на месте, — приказал Малыш. — Нам ни к чему еще один несчастный случай. Дэллоу, пойди позвони в полицию… и вызови врача, это будет солиднее.
— Вы можете задержать меня здесь, — проговорил Друитт, — но не можете заставить меня сказать…
— Я хочу, чтобы вы сказали только то, что сами хотите сказать. Не очень хорошо это выглядело бы, если бы меня обвинили в убийстве Спайсера, примем, когда я убивал его, вы были здесь… Искали что-то в мыльнице?… Этого было бы достаточно, чтобы погубить любого адвоката.
Друитт пристально посмотрел на сломанные перила на повороте лестницы над тем местом; где лежало тело.
— Вы бы лучше подняли тело, а обломки перил подложили бы под него, — медленно сказал он. — У полиции возникнет множество вопросов, если они увидят его в таком положении. — Он вернулся в спальню, сел на кровать и обхватил голову руками. — У меня голова разболелась, — сказал он, — мне надо домой. — Никто не обращал на него никакого внимания. Дверь в комнату Спайсера скрипела на сквозняке. — Голова у меня просто раскалывается, — повторил Друитт.
Дэллоу потащил по коридору чемодан; из него торчали тесемки от пижамы Спайсера; прижатые крышкой, они были похожи на выдавленную из тюбика зубную пасту.
— Куда он собрался ехать? — спросил Дэллоу.
— В Ноттингем, Юнион-стрит, «Голубой якорь», — ответил Малыш. — Надо им телеграфировать. Может, они захотят прислать цветы.
— Будьте осторожны с отпечатками пальцев, — умоляюще сказал Друитт, сидя рядом с умывальником; он не поднимал головы, по-видимому, от боли. Но услышав, как Малыш спускается по лестнице, он все-таки поднял глаза.
— Куда вы идете? — резко спросил он.
— Ухожу, — ответил Малыш.
— Вам нельзя сейчас уходить, — сказал Друитт.
— Меня здесь не было, — возразил Малыш. — Были только вы с Дэллоу. Вы ждали, пока я вернусь домой.
— Вас увидят.
— Ну что ж, тут придется рискнуть, — ответил Малыш. — У меня есть дела.
— Не говорите мне! — поспешно крикнул Друитт, но тут же, овладев собой, добавил уже негромко: — Не говорите мне, какие у вас дела…
— Нам нужно устроить все со свадьбой, — угрюмо сказал Малыш.
Он на мгновение остановил глаза на Друитте… у него супруга… он уже двадцать пять лет играет в эту игру… Казалось, Малыш хотел задать какой-то вопрос, казалось, он был почти готов принять совет от человека, значительно старше; казалось, он ожидал хоть немножко человеческой мудрости от изворотливого ума этого старого законника.
— Лучше уж поскорей покончить с этим, — мягко и грустно продолжал Малыш.
Он все еще смотрел в лицо Друитту, ища в нем хоть какого-нибудь отражения мудрости, приобретенной за двадцать пять лет участия в игре, но видел только испуганное лицо, замкнутое, словно витрина лавки, забитая досками во время уличных боев. Он продолжал спускаться по лестнице, погружаясь в глубокий колодец, на дно которого упало тело Спайсера. Он принял решение; теперь ему нужно было только двигаться к своей цели; он чувствовал, как кровь его отливала от сердца и вяло двигалась по жилам, словно поезда по внутреннему кольцу. Одна станция приближала его к безопасности, а следующая вновь удаляла от нее, пока он не огибал всю дугу, — тогда безопасность опять приближалась, как Ноттинг-Хилл, а потом снова удалялась. Пожилая проститутка на набережной Хоува даже не обернулась, когда он оказался позади нее: как между электрическими поездами, идущими в одном направлении, столкновение между ними было невозможно. У них обоих была конечная цель, если можно говорить о конечной цели, когда речь идет о движении по кольцу.
У бара «Норфолк», возле тротуара, словно две парные кровати, стояли два ярко-красных гоночных автомобиля; Малыш машинально скользнул по ним взглядом, но вид их непроизвольно запечатлелся у него в мозгу, и в нем шевельнулась зависть.
Кафе Сноу было почти пусто. Он сел за тот столик, где когда-то сидел Спайсер, но к нему подошла не Роз. Его заказ приняла незнакомая девушка. Он неловко спросил:
— А Роз нет?
— Она занята.
— Можно ее видеть?
— Она с кем-то беседует в своей комнате. Вам туда нельзя. Придется подождать.
Малыш положил на стол полкроны.
— А где ее комната?
Девушка заколебалась.
— Управляющая просто взбесится.
— А где управляющая"?
— Ушла.
Малыш положил на стол еще полкроны.
— Идите через служебный ход, — сказала девушка, — и прямо поднимитесь по лестнице. Хотя у нее там какая-то женщина…
Он услышал голос той женщины прежде, чем поднялся до конца лестницы. Она говорила:
— Я убеждаю тебя, желая тебе лишь добра…
Но услышать ответ Роз он смог, только напрягая слух:
— Оставьте меня в покое, почему вы не хотите оставить меня в покое?
— Каждый здравомыслящий человек поступил бы так же на моем месте.
Теперь Малыш мог заглянуть в комнату с верхней площадки лестницы, хотя массивная спина, широкое платье, квадратные бедра женщины почти заслоняли от него Роз, которая стояла у стены в позе, выражавшей угрюмый вызов. Маленькая и худенькая, в своем черном бумажном платье и белом переднике, с покрасневшими, но сухими глазами, испуганная, решительная и мужественная, она представляла какой-то странный контраст с Айдой, словно человечек в котелке, которого владелец балагана на ярмарке заставляет вызывать на борьбу силача.
— Оставьте меня наконец в покое, — повторила она.
Это были Нелсон-Плейс и Мэнор-стрит; они столкнулись здесь, в комнате служанки; на мгновение неприязнь исчезла, и он почувствовал неясную тоску. Он понял, что Роз неотделима от его жизни, как комната или стул: она была чем-то, что дополняло его. Он подумал: «А она крепче Спайсера». Даже самое скверное в нем нуждалось в ней: ведь и он не мог обойтись без добра.
— Чем это вы расстраиваете мою девушку? — тихо сказал он, и этот вопрос прозвучал для него неожиданно приятно, как утонченная жестокость. В конце концов, хоть он и метил выше Роз, у него было то утешение, что она не могла спуститься ниже его. Так он стоял, ухмыляясь, когда женщина обернулась. Между стременем и землей… Он уже убедился в несостоятельности этого утешения; в конце концов, если бы к нему привязалась какая-нибудь бесстыдная рыжая шлюха, из тех, что он видел в «Космополитене», его торжество было бы неполным. Он усмехнулся им обеим; тоску его прогнал порыв окрашенной грустью чувственности. Она — праведница — он убедился в этом, — а он — погибшая душа; они созданы друг для друга.
— Оставьте ее в покое, — сказала женщина. — Я все о вас знаю. — Она словно попала в чужую страну; типичная англичанка за границей. У нее даже не было с собой разговорника. Она была так же далека от них обоих, как от ада… или от рая. Добро и зло жили в одной стране, говорили на одном языке, ходили вместе, как друзья, вместе наслаждались, подавали друг другу руку здесь, у железной кровати. — Вы же не хотите идти против Добра, Роз? — умоляюще спросила она.
— Оставьте нас в покое, — опять прошептала Роз.
— Ты хорошая девочка, Роз. И у тебя с ним нет ничего общего.
— Вы ровно ничего не понимаете.
Сейчас ей оставалось только пригрозить, уходя.
— Я не отступлюсь от вас так просто. У меня есть друзья.
Малыш с удивлением посмотрел ей вслед.
— Что за черт! Кто она такая?
— Не знаю, — ответила Роз.
— Я ее раньше никогда не видел. — В нем вспыхнуло смутное воспоминание и сразу же исчезло. — Что ей нужно?
— Не знаю.
— Ты хорошая девочка, Роз, — сказал Малыш, схватив пальцами ее маленькую, костлявую руку.
Она покачала головой.
— Я дурная. Я хочу быть дурной, — умоляюще сказала Роз, — если она хорошая, а ты…
— Ты всегда будешь только хорошей. Некоторым это может не понравиться, а мне наплевать, что они подумают.
— Я все для тебя сделаю. Скажи мне, что нужно сделать. Я не хочу быть такой, как она.
— Тут важно не то, что ты делаешь, — ответил Малыш, — а то, что ты думаешь. У меня это в крови, — хвастливо продолжал он. — Наверное, когда меня крестили, святая вода не подействовала. Я никак не мог криком изгнать из себя дьявола.
— А она-то хорошая? — нерешительно спросила Роз, боясь высказать свое мнение.
— Она? — Малыш засмеялся. — Она просто ничто.
— Нам нельзя здесь оставаться, — сказала Роз. — А как было бы хорошо. — Она посмотрела вокруг: на плохую подделку офорта «Победа» Ван Тромпа, на три железные кровати, два зеркала, единственный комод, пучки светло-розовых цветов на обоях, как будто здесь она чувствовала себя безопаснее, чем на улице, в этот ветреный летний вечер. — У нас красивая комната. — Она желала бы разделить ее с ним, пока у него не будет домашнего очага для них обоих.
— Хотела бы ты уйти с этого места?
— От Сноу? Ну нет, это хорошее место. Я не хотела бы служить нигде, кроме как у Сноу.
— А если ты выйдешь за меня замуж?
— Нам слишком мало лет.
— Это можно устроить. Есть кое-какие способы. — Он отпустил ее руку и принял беспечный вид. — Если бы ты захотела. Я ничего не имею против.
— Я-то хотела бы. Но нам ни за что не разрешат.
— В церкви нельзя, — беззаботно объяснил он. — Во всяком случае, сначала. Там могут быть затруднения. Ты боишься?
— Нет, не боюсь. Но разве нам разрешат?
— Мой адвокат как-нибудь устроит.
— А у тебя есть адвокат?
— Конечно, есть.
— Это звучит… важно… как будто ты уже взрослый.
— Мужчина не может вести свои дела без адвоката.
Она сказала:
— Я никогда не думала, что это будет здесь.
— Что?
— Что мне сделают предложение здесь. Я думала… в кино или, может быть, вечером на набережной. Но так лучше, — добавила она, переводя взгляд с «Победы» Ван Тромпа на оба зеркала. Она отошла от стены и подняла к нему лицо;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32