А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Ну где ты пропадала? Я звоню из автомата. Опустил последнюю монетку. Слушай, Энн, я не смогу пойти с тобой. Прости. Срочная работа. Мы напали на след парня, который тот сейф ограбил. Я тебе говорил. Выплыла одна бумажка.
— Голос в трубке звучал взволнованно. Она ответила:
— Это замечательно, милый. Я знала, как ты этого хотел… — но не смогла продолжать в том же тоне. — Джимми, я долго не увижусь с тобой. Мы расстаемся. На несколько недель.
Он ответил:
— Это тяжело. Я понимаю. Я думал… Знаешь что, какой смысл тебе ехать утренним поездом? Тем более что и нет поезда в девять. Я посмотрел расписание.
— Я знаю. Я так сказала потому…
— Лучше поезжай сегодня. Тогда сможешь отдохнуть перед репетициями. Поезжай от Юстона1 в полночь.
— Но мне еще укладываться…
Матер пропустил ее слова мимо ушей. Это было его любимым занятием — планировать и решать. Он пообещал:
— Если я буду рядом с вокзалом, постараюсь…
— Две минуты закончились.
Он сказал:
— О черт, у меня мелочи нет. Энн, моя дорогая, я люблю тебя.
Она пыталась произнести те же слова в ответ, но имя — глупое детское имя
— мешало ей выговорить их. Она всегда запиналась, называя его по имени.
— Джи… — Телефон замолк. Она подумала с горечью: ну как можно выходить из дому без мелочи. И еще, разве можно вот так прерывать разговор, когда говорит сержант уголовной полиции? Потом пошла наверх, в свою комнату; не плакала, просто было такое чувство, будто кто-то умер, оставив ее одну, одну и в страхе перед новыми лицами, перед новой работой, сальными шуточками провинциальных нахалов; в страхе за себя еще и оттого, что уже трудно было даже представить, как это замечательно, когда тебя любят.
Хозяйка сказала:
— Так я и думала. Знаете что, спускайтесь-ка вниз, посидим, выпьем чаю, поговорим по душам. Это помогает. Правда. Один доктор мне сказал: хороший разговор очищает легкие. В этом есть резон, правда? Вдыхаем всякую пыль, а хороший разговор ее выдувает. Зачем вам сейчас укладываться? У вас еще куча времени. Мой старик дольше бы прожил, если бы больше разговаривал. В этом есть резон, правда? Что-то такое вредное в горле прервало его жизнь в самом расцвете. Если бы он больше разговаривал, он бы эту гадость выдул. Это даже лучше, чем отхаркиваться.
5
Репортер уголовной хроники никак не мог добиться, чтобы его выслушали. Он твердил и твердил ведущему редактору:
— У меня материал по ограблению сейфа, помните?
Ведущий выпил лишнего. Все они в тот день выпили лишнего. Он ответил:
— Отправляйтесь-ка домой и почитайте «Упадок и разрушение…"1 Репортер уголовной хроники был очень серьезный молодой человек: он не пил и не курил и по-настоящему страдал, если видел, что кого-то вырвало в телефонной кабинке. Он крикнул — громко, как мог:
— Полиция напала на след одной из пятифунтовых банкнот!
— Напишите об этом, напишите, а потом сверните из этого себе толстенную сигарету.
— Тот тип сбежал. Напал на девушку. Очень интересный материал, — кричал серьезный молодой человек. У него было оксфордское произношение, поэтому ему и поручили заниматься уголовной хроникой: редактор отдела новостей любил пошутить.
— Отправляйтесь домой и почитайте Гиббона.
Серьезный молодой человек поймал за рукав кого-то из проходивших мимо:
— Вы что тут, все с ума посходили? Или газета сегодня не выйдет?
— Война будет объявлена через сорок восемь часов, — прокричал кто-то ему в ответ.
— Но у меня замечательный материал. Он захватил девушку и старика и выбрался через окно…
— Отправляйтесь домой. Для этого материала не найдется места.
— Не пустили даже ежегодный отчет Клуба любителей кошек.
— Закрыли раздел «Сегодня в магазинах Лондона».
— А пожар в Лаймхаусе1 пошел в «Новости вкратце».
— Отправляйтесь домой и читайте Гиббона.
— Ему удалось сбежать прямо из-под носа полицейского, охранявшего вход! И он вооружен. На поимку послали «Летучий отряд"2. Вооружают городских полицейских! Замечательный материал.
Ведущий сказал:
— Вооружен! Отправляйтесь домой и суньте голову в стакан с молоком. Да мы все будем вооружены через пару дней. Его застрелил какой-то серб. Италия высказалась в поддержку ультиматума. Сорок восемь часов, чтобы утихомирить страсти. Если хотите разбогатеть, покупайте акции оружейных компаний, только поскорей.
Кто-то добавил:
— Да через недельку он и сам возьмется за оружие.
— Ну уж нет, — сказал серьезный молодой человек, — ни за что. Я, знаете ли, пацифист.
Репортер, которого вырвало в телефонной кабинке, проговорил:
— Ну все. Я пошел домой. В номере не будет места, даже если Английский банк взлетит на воздух.
Чей-то писклявый голосок заявил:
— А мой материал идет.
— А я говорю, места не будет.
— Для моего будет: «ПРОТИВОГАЗЫ — ВСЕМ! СПЕЦИАЛЬНЫЕ УЧЕНИЯ ДЛЯ ГРАЖДАНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ НА СЛУЧАЙ ВОЗДУШНЫХ НАЛЕТОВ — ВО ВСЕХ БОЛЬШИХ ГОРОДАХ». — Он хихикнул. — Самое смешное, что… — но никто так и не услышал, что же было самое смешное. Дверь распахнулась, и мальчишка-посыльный швырнул им пробный оттиск средней полосы — непросохшие буквы на серой сырой бумаге. Жирная краска заголовков пачкала пальцы: «Югославия требует отсрочки», «Флот Адриатики на военно-морских базах», «Париж: налет на итальянское посольство». Вдруг все замолкли. Над домами, над улицей летел самолет, низко над головами сквозь тьму, направляясь на юг: сверкал красный хвостовой огонь; светлые крылья в лунном свете казались прозрачными. Он был четко виден сквозь стеклянный потолок огромного помещения, и всем почему-то расхотелось пить.
Ведущий сказал:
— Устал до смерти. Пойду посплю.
— Так мне разрабатывать тему дальше? — спросил серьезный молодой репортер.
— Если это улучшит вам настроение. Но главной темой теперь будет только ЭТО, — и оба они устремили взгляд вверх, сквозь стеклянный потолок, на луну, на опустевший небосвод.
6
Часы на вокзале показывали без трех минут полночь. Контролер у входа на платформу сказал:
— Свободные места в голове поезда.
— Меня друг придет проводить, — сказала Энн Кроудер. — Можно я сяду в последний вагон, а когда тронемся, пройду вперед?
— Двери уже заперли.
В отчаянии Энн пыталась разглядеть, что там, за спиной контролера. В буфете гасили огни: от этой платформы поездов больше не будет.
— Поторопитесь, мисс.
Она бросилась бежать вдоль поезда, часто оборачиваясь назад; пробежала мимо стенда с вечерними газетами; не могла отделаться от мысли, что война может начаться прежде, чем они увидятся снова. Он пойдет в армию: он всегда поступает как все, с раздражением подумала она. Но она знала, что и любит-то его за надежность, за то, что на него всегда можно положиться. Вряд ли полюбила бы, если бы он был не такой как все, со странностями, со своим собственным восприятием окружающего: слишком долго пришлось ей быть рядом с непризнанными гениями, с актрисами гастрольной труппы, которые все как одна считали себя звездами первой величины. Нет, Энн не могла больше восхищаться людьми оригинальными. Ей хотелось, чтобы тот, кого она любит, был человеком обыкновенным, чтобы она могла предвидеть, что он скажет и что сделает.
В свете ламп мелькали лица — целая галерея лиц. Поезд был полон настолько, что в вагонах первого класса можно было видеть неловких от смущения людей, явно чувствовавших себя не на месте в глубоких мягких креслах, испуганно ожидавших, что их вот-вот попросят отсюда. Она оставила всякую надежду найти свободное место в третьем классе, открыла дверь и, бросив журнал «Женщина и красота» на единственное свободное сиденье, пробралась к открытому окну, шагая через чьи-то ноги и выставленные в проход чемоданы. Паровоз был окутан паром, дым из трубы стлался над платформой, и трудно было разглядеть что-либо там, далеко, у входа.
Чьи-то пальцы дернули ее за рукав.
— Простите, — произнес какой-то толстяк, — если вам уже больше не нужно это окно, пустите меня. Я хочу купить шоколад.
Она попросила:
— Подождите минуточку, пожалуйста. Мой друг должен сейчас подойти.
— Но его ведь нет. Поздно уже. Не можете же вы монополизировать это окно. А мне нужно купить шоколад.
Толстяк отодвинул ее в сторону и замахал рукой. Перстень с изумрудом на его пальце засверкал в свете фонарей. Энн попыталась выглянуть из-за его плеча: он заполнил собой почти все окно.
— Мальчик, мальчик! — кричал толстяк, размахивая рукой с перстнем. Потом спросил: — Какой у тебя шоколад? Нет, я не хочу «Моторист». Мексиканский тоже не подойдет. Мне нужен сладкий.
Вдруг в небольшой просвет она увидела Матера. Он уже миновал контролера и бежал вдоль поезда, заглядывая в окна. Он искал ее в вагонах третьего класса, не обращая внимания на первый.
— Пустите, пустите меня, пожалуйста, — взмолилась она. — Вон мой друг, я его вижу!
— Минуточку, минуточку. А «Нестле» у тебя есть? Ну дай мне плитку за один шиллинг.
— Пожалуйста, пустите меня!
— А у вас нет помельче? Я не успею разменять десятку, — сказал мальчик.
Матер пробежал мимо: это ведь был вагон первого класса. Она забарабанила по стеклу, но он не услышал, раздавались свистки, дребезжали тележки носильщиков, заканчивалась погрузка вещей в багажный вагон. Захлопнулись двери, прозвучал последний сигнал, поезд двинулся.
— Очень прошу вас!
— Ну я же должен взять сдачу, — сказал толстяк. Мальчик бежал рядом с вагоном, отсчитывая мелочь в пухлую ладонь. Когда Энн наконец высунулась в окно, она смогла увидеть лишь темный, все уменьшавшийся силуэт у края платформы. Он так и не увидел ее. Пожилая женщина сказала ей:
— Нельзя так высовываться. Это опасно для жизни.
Она пошла, ступая по чужим ногам, к своему месту, чувствуя, как нарастает у сидящих неприязнь к ней. Казалось, каждый думал: «Что ей здесь надо? Какой смысл покупать билет в первый класс, если тут такие…»
Но Энн не позволила себе расплакаться. В голову лезли расхожие формулы вроде «Снявши голову, по волосам…» или — что через полсотни лет все это покажется ерундой. Это помогало. И все же ей стало неприятно, когда она разглядела на чемодане толстяка ярлык с названием станции назначения: сластена ехал туда же, куда и она, в Ноттвич. Толстяк сидел прямо против нее, три газеты — одна из них «Файнэншл таймс» — лежали у него на коленях. Он с наслаждением жевал приторный молочный шоколад.
Глава II

1
Ворон, прикрыв губу платком, пересек Сохо, прошел по Оксфорд-стрит, потом вверх по Шарлотт-стрит. Идти так по центральным улицам было опасно, но еще опаснее было бы оставить губу открытой. Он свернул налево, потом — направо в узенький переулок, где большегрудые женщины в фартуках перекрикивались через дорогу, а молчаливые ребятишки искали что-то в сточной канаве. Ворон остановился у подъезда с медной табличкой: «Доктор Альфред Йогель, третий этаж». На втором располагалась североамериканская зубоврачебная фирма. Он поднялся на третий этаж и позвонил в дверь. Лестница пропахла тушеной капустой. На стене кто-то карандашом изобразил обнаженный женский торс.
Дверь открыла сестра в белой униформе — пожилая женщина с морщинистым злым лицом и выбившимися из-под несвежей косынки седыми волосами. Халат был грязный, в пятнах жира, запачканный то ли кровью, то ли йодом. Она принесла с собой резкий запах лекарств и хлорки. Увидев, что Ворон держит у рта платок, женщина произнесла:
— Зубной этажом ниже.
— Мне нужен доктор Йогель.
Женщина подозрительно оглядела его с головы до ног, взглядом оценивая темную фигуру в потрепанном пальто.
— Доктор занят.
— Я подожду.
Грязный коридор за ее спиной был освещен свисавшей с потолка лампочкой, голой, без абажура.
— Доктор не принимает пациентов в столь позднее время.
— Я заплачу за беспокойство, — сказал Ворон.
Она рассматривала его, словно швейцар в ночном клубе самого низкого пошиба. Потом сказала:
— Хорошо. Входите.
Он вошел за ней следом в приемную: такая же голая лампочка, стул, круглый дубовый стол, закрашенный темной краской. Сестра захлопнула за собой дверь в соседнюю комнату, оставив Ворона взаперти. За дверью послышался ее голос. Женщина все говорила и говорила. Ворон взял со стола журнал «Советы по домоводству» — других не было, да и этот двухгодичной давности, — и стал читать, механически, не вникая в смысл слов: «Сегодня очень модны голые стены, без украшений. Достаточно одной картины, чтобы создать необходимое цветовое пятно…»
Сестра открыла дверь и махнула ему рукой:
— Доктор вас примет.
Доктор Йогель мыл руки в тазу, укрепленном позади длинного желтого стола с вращающимся стулом. В кабинете не было другой мебели, кроме кухонного табурета, шкафчика и длинной кушетки. Доктор оказался жгучим брюнетом, похоже, он красил волосы — те, что еще остались: редкие черные, тщательно прилизанные пряди едва прикрывали лысину. Он обратил к Ворону полное, притворно добродушное лицо с чувственным ртом и жестким взглядом и произнес:
— Итак, чем мы можем вам помочь? — Чувствовалось, что он больше привык иметь дело с женщинами, чем с мужчинами.
Сестра стояла позади в напряженном ожидании.
Ворон отнял платок ото рта.
— Можете вы что-нибудь сделать с этой губой? Только по-быстрому.
Доктор Йогель подошел и пощупал губу пухлым указательным пальцем.
— Я ведь не хирург.
Ворон сказал:
— Я хорошо заплачу.
Доктор Йогель ответил:
— Но это дело хирурга. Это совсем не по моей части.
— Я понимаю, — сказал Ворон и в этот момент увидел, как быстро переглянулись врач и сестра. Доктор Йогель приподнял губу с двух сторон. У него были не очень чистые ногти. Внимательно посмотрев на Ворона, он сказал:
— Если бы вы могли прийти завтра, в десять… — от него слегка попахивало коньяком.
— Нет, — сказал Ворон. — Я хочу, чтобы это было сделано сейчас, немедленно.
— Десять фунтов, — быстро сказал доктор Йогель.
— Идет.
— Чеков я не беру.
— У меня деньги с собой.
Доктор Йогель сел за стол.
— Теперь, пожалуйста, назовите ваше имя…
— Вам незачем знать мое имя.
Доктор Йогель сказал очень мягко:
— Любое имя.
— Ну, скажем, Чамли.
— Ч-а-л-м-о-н-д…
— Нет, напишите просто Чамли.
Доктор Йогель заполнил листок и передал его сестре. Та вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Доктор Йогель достал из шкафчика поднос с инструментами. Ворон сказал:
— Свет слабый.
— Я привык, — возразил доктор Йогель. — У меня хорошее зрение. — Но когда он поднял к свету скальпель, рука его слегка дрожала. Он сказал мягко:
— Вам придется лечь на кушетку, старина.
Ворон лег.
— Я знал одну девушку, — сказал он, — которая к вам сюда приходила. Ее фамилия Пэйдж. Она говорила, вы все ей сделали очень здорово.
Доктор Йогель посетовал:
— Не надо бы ей об этом болтать.
— Ну что вы, — успокоил его Ворон, — я в жизни не подведу того, кто ко мне нормально относится.
Доктор Йогель взял из шкафа чемоданчик, с виду похожий на патефонный, и поставил его рядом с кушеткой. Извлек оттуда длинную трубку и маску. Мягко улыбнулся и сказал:
— Обезболивающих уколов мы не делаем, старина.
— Стоп, — остановил его Ворон, — не подумайте меня усыплять.
— Без этого вам будет очень больно, старина, — сказал доктор Йогель, подходя с маской, — чертовски больно.
Ворон сел и оттолкнул маску.
— Не хочу, — сказал он. — Только не это. Меня еще никогда не травили газом. Никогда не усыпляли. Предпочитаю видеть, что происходит.
Доктор Йогель тихонько рассмеялся, шутливо потянул Ворона за губу:
— Пора привыкать, старина. Через пару дней нас всех начнут травить газом.
— Как это?
— Похоже, война намечается, верно? — торопливо заговорил доктор Йогель, разматывая трубку, поворачивая какие-то ручки, волнуясь, но не переставая действовать. — Не могут же сербы вот так убить министра обороны и отделаться легким испугом. Италия готова вступить в войну. Франция собирается с духом. Недели не пройдет, мы тоже ввяжемся.
Ворон сказал:
— И все из-за какого-то старикашки… — потом добавил: — Я еще не читал газет.
— Жаль, меня заранее не предупредили, — доктор пытался поддержать беседу, тем временем закрепляя баллончик с газом, — я бы себе состояние составил на акциях оружейных фирм. Они ведь взлетели до небес. Ну, старина, откиньтесь поудобнее, это и минуты не займет, — доктор снова придвинул маску. — Только надо дышать поглубже.
Ворон сказал:
— Повторяю, усыплять я не позволю. Зарубите это себе на носу. Можете резать как угодно, но усыплять не дам.
— Ну и глупо, старина, очень глупо, — сказал доктор Йогель. — Вам будет нестерпимо больно.
Он вернулся к шкафчику и снова взял скальпель. Рука дрожала теперь еще заметнее. Доктор явно был чем-то напуган. И тут из-за двери Ворону послышался слабый отзвон, какой бывает, когда снимают телефонную трубку. Ворон вскочил. В кабинете было очень холодно, но доктор Йогель весь взмок от пота. Не в силах произнести ни слова, он застыл у шкафчика со скальпелем в руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25