Ясно?
— Да, сэр, — сквозь зубы процедил коп и вышел.
— И где только они набирают таких кретинов? — спросил Ковач, вернувшись в кухню.
— А черт их знает, — отозвалась Лиска. — Огден наверняка что-то сострил насчет “голубых”, и Пирс вышел из себя. Кто может его за это порицать?
— Будем надеяться, что Огден не будет об этом трепаться, — сказал Ковач. — Достаточно того, что Энди Фэллон мертв. Нам незачем сообщать всему городу, с кем он предпочитал трахаться.
Вошла группа экспертов с чемоданчиками и фотокамерами. Ковач проинструктировал старшего криминалиста и велел группе подниматься наверх. Он знал, что сейчас место происшествия снова сфотографируют и снимут на видео, потом займутся поисками отпечатков пальцев. Если удастся добыть какие-нибудь улики, их тоже сфотографируют, замерят и отметят точное местоположение. И все это время тело Энди Фэллона будет висеть здесь, ожидая прибытия сотрудников отдела медэкспертизы.
Лиска отвела Тома Пирса назад к кухонному столу. Он нехотя сел, поглаживая горло. На костяшках его пальцев еще оставалась кровь Огдена. Пирс ослабил галстук и расстегнул воротничок. Его черный костюм был измят.
— Не возражаете, если мы тоже присядем, Том? — спросил Ковач.
Пирс не ответил. Ковач и Лиска сели. Ковач вынул из кармана кассетный магнитофон, включил его и положил на стол.
— Мы запишем наш разговор, Том, — объяснил он. — Чтобы располагать всеми деталями, когда вернемся в участок писать рапорт. Нет возражений?
Пирс устало кивнул, пригладив рукой волосы.
— Мне нужно, чтобы вы отвечали громко.
— Хорошо. — Он постарался прочистить горло. Возле его рта обозначились складки. — Они… унесут его?
— Этим займутся люди из отдела медэкспертизы, — объяснила Лиска.
Пирс посмотрел на нее так, словно до него только сейчас дошло, что будет вскрытие. Его глаза снова наполнились слезами, и он устремил взгляд в окно на покрытый снегом задний двор, пытаясь взять себя в руки.
— Чем вы зарабатываете на жизнь. Том? — спросил Ковач.
— Я работаю в фирме “Деринг — Лэндис”.
— Вы живете здесь? В этом доме?
— Нет.
— Что привело вас сюда сегодня утром?
— Мы должны были встретиться с Энди в Верхнем городе, вместе выпить кофе в “Карибу”. Он хотел о чем-то со мной поговорить, но не пришел и не отвечал на звонки. Я забеспокоился и пришел к нему.
— Какие у вас были отношения с Энди Фэллоном?
— Мы друзья со времен колледжа.
— И в чем состояла ваша дружба?
Пирс наморщил лоб.
— Ну, мы ходили вместе пить пиво и есть пиццу, иногда посещали баскетбол, смотрели по телевизору футбольные матчи по понедельникам. Обычные развлечения.
— И ничего более… интимного?
Пирс покраснел:
— На что вы намекаете, детектив?
— Я спрашиваю, была ли между вами сексуальная связь, — спокойно объяснил Ковач.
Пирс выглядел так, словно его голова вот-вот лопнет.
— Я не “голубой”. Хотя это вас не касается.
— Наверху висит труп, — напомнил Ковач. — Так что меня касается все. А как насчет мистера Фэллона?
— Энди был геем. — Пирс возмущенно добавил: — По-вашему, он получил по заслугам?
Ковач развел руками:
— Меня не интересует, кто что куда сует. Мне просто нужны факты для моего расследования.
— Вы умеете подбирать слова, детектив.
— Вы сказали, что Энди хотел о чем-то с вами поговорить, — вмешалась Лиска. — Вам известно, о чем?
— Нет. Он не вдавался в объяснения.
— Когда вы в последний раз говорили с ним? — осведомился Ковач.
Пирс недовольно покосился на него.
— Кажется, в пятницу. В тот вечер моя невеста была занята, поэтому я пришел к Энди. В последнее время мы редко виделись. Хотел сходить с ним выпить кофе или еще куда-нибудь.
— Значит, вы должны были встретиться сегодня и Энди не пришел?
— Я звонил ему пару раз, но нарывался на автоответчик. Тогда я решил пойти сюда и проверить, все ли в порядке.
— Почему вы не подумали, что он просто занят? Может быть, ему пришлось рано уйти на работу?
Пирс свирепо уставился на него.
— Прошу прощения за то, что беспокоился о своем друге! Очевидно, мне следовало быть толстокожим, вроде вас. Тогда я сейчас спокойно сидел бы в своем офисе и избавил себя от неприятного зрелища…
Он замолчал и снова посмотрел в окно, как будто вид гладкого белого снега успокаивал его.
— Как вы вошли в дом? — спросил Ковач. — У вас есть ключ?
— Дверь была не заперта.
— Фэллон когда-нибудь говорил о самоубийстве? Может быть, он выглядел подавленным? — снова заговорила Лиска.
— В последний раз он казался слегка расстроенным, но не до такой степени, чтобы покончить с собой. Я просто не могу в это поверить. Энди никогда бы так не поступил, не попытавшись сначала обратиться к кому-нибудь за помощью.
Ковач знал по опыту, что пережившие своих близких, покончивших самоубийством, всегда убеждены, что их родственник или друг попросил бы о помощи, прежде чем решиться на роковой шаг. Им не хотелось думать, что они пропустили тревожные признаки. Если окажется, что Энди Фэллон действительно покончил с собой, то рано или поздно Том Пирс начнет спрашивать себя, не пропустил ли он дюжину таких признаков из-за своей черствости и эгоизма.
— Из-за чего он был расстроен?
Пирс сделал беспомощный жест:
— Понятия не имею. Может, из-за работы, а может, из-за семейных дел. Я знаю, что он не ладил с отцом.
— А как насчет связей иного рода? — спросила Лиска. — Может быть, у него возникли осложнения на этой почве?
— Нет.
— Как вы можете быть в этом уверенным? — осведомился Ковач. — Вы ведь не жили здесь, виделись вы не так уж часто.
— Мы были друзьями.
— Однако вы же не знаете, что его беспокоило, — причем беспокоило до такой степени.
— Я знал Энди. Он не мог убить себя, — настаивал Пирс.
— Помимо незапертой двери, что-нибудь показалось вам необычным? — продолжала Лиска. — Может быть, что-то исчезло?
— Вроде бы нет. Хотя я особо не присматривался. Я сразу поднял наверх и…
— Вы случайно не знаете, Том, Энди когда-нибудь практиковал необычные сексуальные ритуалы? — спросил Ковач.
Пирс вскочил, отшвырнув стул ногой.
— Это просто черт знает что! — Он озирался, словно в поисках свидетеля возмутительного поведения копов.
Вспомнив о ножах на полочке и о том, с какой бешеной яростью Пирс набросился на Огдена, Ковач встал между ним и посудомойкой.
— Тут нет ничего личного, Том. Это наша работа, — сказал он. — Мы должны получить по возможности ясную картину.
— Вы шайка вонючих садистов! — крикнул Пирс. — Мой друг мертв, а вы…
— А я даже не знал его, — закончил Ковач. — Впрочем, вас я тоже не знаю. Поэтому не могу исключить, что вы сами его прикончили.
— Что за вздор!
— Подумайте сами, — продолжал Ковач. — Я нахожу мертвого парня, висящего обнаженным в петле лицом к зеркалу. Можете считать меня ханжой, но мне это кажется странным. Невольно приходит на мысль, что он удовлетворял себя необычным способом. Откуда мне знать, не занимались ли вы этим оба? Возможно, вы каждый день душили себя петлей, чтобы кончить? Если вы и Фэллон занимались вдвоем чем-то подобным, то лучше расскажите нам об этом сразу, Том.
По щекам Пирса текли слезы; мышцы его лица напряглись, как будто он пытался сдержать распирающие его эмоции.
— Нет!
— Не занимались — или не хотите нам рассказывать? — допытывался Ковач.
Пирс закрыл глаза и опустил голову.
— Господи, я не могу поверить, что это произошло. — Внезапно он рухнул на колени и закрыл лицо руками. — Почему это случилось?
Почувствовав угрызения совести, Ковач присел рядом с ним на корточки и положил ему руку на плечо.
— Это мы и хотим выяснить. Том. Вам могут не нравиться наши методы и, может быть, не понравится то, что мы узнаем. Но нам нужна только правда.
Говоря это, Ковач понимал, что правда едва ли придется кому-нибудь по вкусу. Не могло существовать никаких веских причин гибели Энди Фэллона.
Глава 5
В холодном и сером дневном свете дом Майка Фэллона выглядел более одиноким. Ночью дома казались сбившимися в кучу, словно стадо, с узенькими полосками бархатной темноты между ними. Но днем их разделяли подъездные аллеи, ограды и снег.
Глядя на дом, Ковач спрашивал себя, догадывается ли Майк о смерти сына. Такое иногда случается. От места гибели как будто отходит ударная волна, достигая близких жертвы быстрее любого курьера.
“Он умер для меня”…
Сомнительно, чтобы Майк Фэллон помнил эти слова, но они все еще звучали в ушах Ковача, в одиночестве сидящего в автомобиле. Он высадил Лиску возле участка, чтобы она поскорее начала расследование. Лиска должна была связаться с начальником Энди Фэллона в Бюро внутрислужебных дел, узнать, над чем он работал, затребовать его личное дело и выяснить, не обращался ли он к психоаналитику своего отдела.
Ковач охотно поменялся бы с ней местами, если бы не чувство долга. Проклиная самого себя, он вылез из машины, подошел к входу и посмотрел внутрь через дверное стекло. Гостиная выглядела еще более убого, чем ночью. Стены явно нуждались в краске, кушетку давно пора было выбросить. Причудливый контраст составляли массажное кресло и телевизор с большим экраном. Позвонив и постучав в дверь, Ковач с нетерпением ждал ответа. Он старался не думать о том, какие мысли пришли бы в голову постороннему при виде его собственной гостиной с пустым аквариумом. Все-таки нужно найти в себе силы на что-то, помимо службы.
Пошарив в карманах куртки. Ковач достал полоску “Джуси фрут”. Ему казалось, что нервы дергаются под кожей, словно муравьи. Он снова постучал. В голове у него мелькали отрывочные воспоминания о прошлой ночи — старый коп Майк Фэллон, пьяный, сломленный, подавленный…
В доме не ощущалось никаких признаков жизни — ни звука, ни движения. Утопая в снегу. Ковач двинулся вокруг дома в поисках окна спальни. Два копа, отец и сын, покончили с собой — чем не сенсация для шестичасовых новостей? Хотя телеведущие, пожалуй, предпочли бы огорошить ею всю Америку во время завтрашнего ленча. Каково, интересно, слушать о бессмысленной смерти, поедая куриный салат и биг-мак?
Ковач обнаружил стремянку в маленьком гараже, трещавшем по всем швам от распиравшего его хлама. Большую часть помещения занимал почти новый “Субару”, приспособленный для водителя-инвалида. Должно быть, какой-то коп доставил его прошлой ночью от бара “Патрик” после вечеринки Али же кто-то привез Майка в бар и смылся, когда начался скандал, не желая, чтобы пьяница облевал ему заднее сиденье.
Штора в окне спальни была поднята. Майк Фэллон лежал в кровати на спине, раскинув руки, повернув голову набок и разинув рот. Затаив дыхание, Ковач высматривал признаки сердцебиения под его тонкой тенниской.
— Эй, Майки! — крикнул он, стуча в окно. Фэллон не шевельнулся.
— Майк Фэллон!
Старик вздрогнул и открыл глаза, щурясь от света. При виде лица, прижатого к оконному стеклу, он испуганно вскрикнул.
— Майк, это Сэм Ковач!
Фэллон сел в кровати и закашлялся.
— Какого черта ты там делаешь? — осведомился он. — Ты что, спятил?
Ковач поднес ладонь козырьком ко лбу, чтобы лучше видеть.
— Впусти меня, Майк. Нам нужно поговорить. — От его дыхания стекло запотело, и он вытер его рукавом. Фэллон нахмурился и махнул рукой:
— Оставь меня в покое. Не желаю слышать об этом от тебя.
— О чем?
— О прошлой ночи. Не хочу, чтобы меня тыкали носом в то, что я натворил.
Он выглядел трогательно и жалко, как покинутый всеми Шалтай-Болтай, сидя на кровати в нижнем белье, с поросшими щетиной щеками и налитыми кровью глазами.
— Впусти меня, — повторил Ковач. — Это важно.
Фэллон покосился на него, стараясь принять решение. Ковач по опыту знал: никто не ненавидит сюрпризы больше, чем коп. Наконец Майк поднял руку, капитулируя.
— Ключ под циновкой у задней двери.
— Ключ под циновкой! — Ковач присел на кухонный столик и покосился на старика. — Господи, Майк, ты же коп! Разве можно прятать там ключ?
Фэллон не обратил на его слова ни малейшего внимания. Он не стал надевать брюки и ездил по кухне в своем кресле, болтая атрофированными волосатыми ногами. В кухне пахло топленым салом и жареным луком. Занавески потемнели от возраста. На столиках и полках стояли чашки, стаканы, тарелки, банки с крупой, и пузырьки с лекарствами, похожие на грибы поганки. В нижнем отделении шкафа дверцы отсутствовали, демонстрируя содержимое: консервированные овощи, коробки с чипсами и концентратами супа.
Найдя в аптечке пузырек с тайленолом, Фэллон налил себе стакан воды из бутылки, стоящей в холодильнике.
— Что за срочность? — ворчливо осведомился он, хотя Ковач заметил, как напряглись его плечи. — У меня такое похмелье, которое свалило бы корову.
— Майк. — Подождав, пока Фэллон повернулся к нему лицом, Ковач набрал воздух в легкие. — Мне очень жаль, но Энди умер.
Он предпочитал сообщать плохие новости без лишних предисловий. Они только дают собеседнику возможность вообразить себе множество разных ужасов. Лучше покончить с этим сразу.
— Мы еще не знаем, что произошло.
— То есть как это, не знаете?! — Челюсть Фэллона задрожала. — Его застрелили? Зарезали? Или он попал под машину? — Он сознательно взвинчивал себя — гнев был для него куда более привычным чувством, чем горе. Его лицо покраснело. — Ты детектив, у тебя труп, и ты не можешь объяснить мне, как это случилось?
Ковач дал ему выговориться.
— Это мог быть несчастный случай или самоубийство. Мы нашли его повешенным. Мне очень жаль, что приходится тебе это рассказывать.
“Жаль…” Энди тоже было жаль. Ковач видел это слово на зеркале, поверх отражения обнаженного распухшего тела Энди Фэллона.
Майк внезапно съежился. Маленькие красные глаза наполнились слезами, которые потекли по щекам, словно стеклянные бусинки.
— Боже мой!..
Это была мольба, а не проклятие. Он поднес дрожащую руку ко рту. Несмотря на солидный размер, рука выглядела хрупкой, а кожа была покрыта пятнами. Крик боли, казалось, вырвался из самой глубины души.
Ковач отвернулся, чтобы обеспечить старику хотя бы подобие уединения. Это было самым тяжелым для вестника несчастья — в первые минуты горя не должно быть никаких свидетелей. А он вынужден не только присутствовать, но и вторгаться в это горе со своими вопросами.
Фэллон круто повернул кресло и выехал из кухни. Ковач не стал его удерживать: вопросы могут подождать. По всей вероятности, Энди сам убил себя, намеренно или нет. Так что десять минут ничего не изменят.
Ковач склонился над полкой, изучая пузырьки с таблетками. Семь лекарств от всевозможных болезней — начиная от бессонницы и несварения желудка и кончая болями и аритмией. Ну что ж, по крайней мере это поможет Майку справиться с потрясением.
— Черт! Черт!
Крики сопровождались грохотом и звоном бьющегося стекла. Ковач выбежал из кухни и помчался по коридору. Майк Фэллон колотил фотографией в рамке об угол комода. Дешевая металлическая рамка гнулась, как глина. Осколки стекла сыпались на комод.
— Прекрати, Майк!
— Черт! — снова крикнул старик, размахивая рукой с покореженной рамкой и разбрасывая осколки по комнате.
Ковач схватил его за руку. Фотография ударилась о стену и упала на деревянный пол. Фэллон вырывался с удивительной для своего возраста силой и молотил свободной рукой по комоду, отчего другие фотографии сыпались на пол. Стоя за спинкой кресла, Ковач наклонился, чтобы удержать старика, но тот вдруг вскинул голову и изо всех сил ударил его затылком в переносицу. Из носа сразу же хлынула кровь.
— Черт возьми, Майк, успокойся!
Кровь стекала по подбородку на волосы, ухо и плечо Фэллона. Рыдающий старик бился головой о комод, но с каждым движением его энергия ослабевала. Наконец он опустил лицо на крышку комода среди осколков и застыл, шевеля только руками.
Шагнув назад, Ковач вытер окровавленное лицо рукавом куртки и полез в карман за платком. Прижав платок к носу, чтобы остановить кровотечение, он присел на корточки и поднял свободной рукой фотографию. Сияющий Энди после окончания академии, а рядом с ним Майк в инвалидном кресле. Но теперь снимок был разорван, и их разделял словно зигзаг молнии.
Стряхнув осколки, Ковач попытался распрямить рамку.
— Майк, — заговорил он, — прошлой ночью ты сказал, что Энди умер для тебя. Что ты имел в виду?
Фэллон не ответил и даже не поднял голову. Несколько секунд Ковач внимательно смотрел на него, чтобы убедиться, что старик не умер и не в обмороке. Это достойно увенчало бы злополучный день — хотя еще не было и двух часов.
— У вас были какие-то проблемы? — допытывался он.
— Я любил этого мальчика, — тихо отозвался Фэллон, все еще не шевелясь. — Он был моими ногами, моим сердцем — всем, чего мне не хватало.
“Но…” Невысказанное слово повисло в воздух? Ковач догадывался, в чем дело. Он посмотрел на разбросанные фотографии Энди Фэллона. Красивый, спортивный парень — и гей! Твердолобый консерватор вроде Майка не мог отнестись к этому хладнокровно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Да, сэр, — сквозь зубы процедил коп и вышел.
— И где только они набирают таких кретинов? — спросил Ковач, вернувшись в кухню.
— А черт их знает, — отозвалась Лиска. — Огден наверняка что-то сострил насчет “голубых”, и Пирс вышел из себя. Кто может его за это порицать?
— Будем надеяться, что Огден не будет об этом трепаться, — сказал Ковач. — Достаточно того, что Энди Фэллон мертв. Нам незачем сообщать всему городу, с кем он предпочитал трахаться.
Вошла группа экспертов с чемоданчиками и фотокамерами. Ковач проинструктировал старшего криминалиста и велел группе подниматься наверх. Он знал, что сейчас место происшествия снова сфотографируют и снимут на видео, потом займутся поисками отпечатков пальцев. Если удастся добыть какие-нибудь улики, их тоже сфотографируют, замерят и отметят точное местоположение. И все это время тело Энди Фэллона будет висеть здесь, ожидая прибытия сотрудников отдела медэкспертизы.
Лиска отвела Тома Пирса назад к кухонному столу. Он нехотя сел, поглаживая горло. На костяшках его пальцев еще оставалась кровь Огдена. Пирс ослабил галстук и расстегнул воротничок. Его черный костюм был измят.
— Не возражаете, если мы тоже присядем, Том? — спросил Ковач.
Пирс не ответил. Ковач и Лиска сели. Ковач вынул из кармана кассетный магнитофон, включил его и положил на стол.
— Мы запишем наш разговор, Том, — объяснил он. — Чтобы располагать всеми деталями, когда вернемся в участок писать рапорт. Нет возражений?
Пирс устало кивнул, пригладив рукой волосы.
— Мне нужно, чтобы вы отвечали громко.
— Хорошо. — Он постарался прочистить горло. Возле его рта обозначились складки. — Они… унесут его?
— Этим займутся люди из отдела медэкспертизы, — объяснила Лиска.
Пирс посмотрел на нее так, словно до него только сейчас дошло, что будет вскрытие. Его глаза снова наполнились слезами, и он устремил взгляд в окно на покрытый снегом задний двор, пытаясь взять себя в руки.
— Чем вы зарабатываете на жизнь. Том? — спросил Ковач.
— Я работаю в фирме “Деринг — Лэндис”.
— Вы живете здесь? В этом доме?
— Нет.
— Что привело вас сюда сегодня утром?
— Мы должны были встретиться с Энди в Верхнем городе, вместе выпить кофе в “Карибу”. Он хотел о чем-то со мной поговорить, но не пришел и не отвечал на звонки. Я забеспокоился и пришел к нему.
— Какие у вас были отношения с Энди Фэллоном?
— Мы друзья со времен колледжа.
— И в чем состояла ваша дружба?
Пирс наморщил лоб.
— Ну, мы ходили вместе пить пиво и есть пиццу, иногда посещали баскетбол, смотрели по телевизору футбольные матчи по понедельникам. Обычные развлечения.
— И ничего более… интимного?
Пирс покраснел:
— На что вы намекаете, детектив?
— Я спрашиваю, была ли между вами сексуальная связь, — спокойно объяснил Ковач.
Пирс выглядел так, словно его голова вот-вот лопнет.
— Я не “голубой”. Хотя это вас не касается.
— Наверху висит труп, — напомнил Ковач. — Так что меня касается все. А как насчет мистера Фэллона?
— Энди был геем. — Пирс возмущенно добавил: — По-вашему, он получил по заслугам?
Ковач развел руками:
— Меня не интересует, кто что куда сует. Мне просто нужны факты для моего расследования.
— Вы умеете подбирать слова, детектив.
— Вы сказали, что Энди хотел о чем-то с вами поговорить, — вмешалась Лиска. — Вам известно, о чем?
— Нет. Он не вдавался в объяснения.
— Когда вы в последний раз говорили с ним? — осведомился Ковач.
Пирс недовольно покосился на него.
— Кажется, в пятницу. В тот вечер моя невеста была занята, поэтому я пришел к Энди. В последнее время мы редко виделись. Хотел сходить с ним выпить кофе или еще куда-нибудь.
— Значит, вы должны были встретиться сегодня и Энди не пришел?
— Я звонил ему пару раз, но нарывался на автоответчик. Тогда я решил пойти сюда и проверить, все ли в порядке.
— Почему вы не подумали, что он просто занят? Может быть, ему пришлось рано уйти на работу?
Пирс свирепо уставился на него.
— Прошу прощения за то, что беспокоился о своем друге! Очевидно, мне следовало быть толстокожим, вроде вас. Тогда я сейчас спокойно сидел бы в своем офисе и избавил себя от неприятного зрелища…
Он замолчал и снова посмотрел в окно, как будто вид гладкого белого снега успокаивал его.
— Как вы вошли в дом? — спросил Ковач. — У вас есть ключ?
— Дверь была не заперта.
— Фэллон когда-нибудь говорил о самоубийстве? Может быть, он выглядел подавленным? — снова заговорила Лиска.
— В последний раз он казался слегка расстроенным, но не до такой степени, чтобы покончить с собой. Я просто не могу в это поверить. Энди никогда бы так не поступил, не попытавшись сначала обратиться к кому-нибудь за помощью.
Ковач знал по опыту, что пережившие своих близких, покончивших самоубийством, всегда убеждены, что их родственник или друг попросил бы о помощи, прежде чем решиться на роковой шаг. Им не хотелось думать, что они пропустили тревожные признаки. Если окажется, что Энди Фэллон действительно покончил с собой, то рано или поздно Том Пирс начнет спрашивать себя, не пропустил ли он дюжину таких признаков из-за своей черствости и эгоизма.
— Из-за чего он был расстроен?
Пирс сделал беспомощный жест:
— Понятия не имею. Может, из-за работы, а может, из-за семейных дел. Я знаю, что он не ладил с отцом.
— А как насчет связей иного рода? — спросила Лиска. — Может быть, у него возникли осложнения на этой почве?
— Нет.
— Как вы можете быть в этом уверенным? — осведомился Ковач. — Вы ведь не жили здесь, виделись вы не так уж часто.
— Мы были друзьями.
— Однако вы же не знаете, что его беспокоило, — причем беспокоило до такой степени.
— Я знал Энди. Он не мог убить себя, — настаивал Пирс.
— Помимо незапертой двери, что-нибудь показалось вам необычным? — продолжала Лиска. — Может быть, что-то исчезло?
— Вроде бы нет. Хотя я особо не присматривался. Я сразу поднял наверх и…
— Вы случайно не знаете, Том, Энди когда-нибудь практиковал необычные сексуальные ритуалы? — спросил Ковач.
Пирс вскочил, отшвырнув стул ногой.
— Это просто черт знает что! — Он озирался, словно в поисках свидетеля возмутительного поведения копов.
Вспомнив о ножах на полочке и о том, с какой бешеной яростью Пирс набросился на Огдена, Ковач встал между ним и посудомойкой.
— Тут нет ничего личного, Том. Это наша работа, — сказал он. — Мы должны получить по возможности ясную картину.
— Вы шайка вонючих садистов! — крикнул Пирс. — Мой друг мертв, а вы…
— А я даже не знал его, — закончил Ковач. — Впрочем, вас я тоже не знаю. Поэтому не могу исключить, что вы сами его прикончили.
— Что за вздор!
— Подумайте сами, — продолжал Ковач. — Я нахожу мертвого парня, висящего обнаженным в петле лицом к зеркалу. Можете считать меня ханжой, но мне это кажется странным. Невольно приходит на мысль, что он удовлетворял себя необычным способом. Откуда мне знать, не занимались ли вы этим оба? Возможно, вы каждый день душили себя петлей, чтобы кончить? Если вы и Фэллон занимались вдвоем чем-то подобным, то лучше расскажите нам об этом сразу, Том.
По щекам Пирса текли слезы; мышцы его лица напряглись, как будто он пытался сдержать распирающие его эмоции.
— Нет!
— Не занимались — или не хотите нам рассказывать? — допытывался Ковач.
Пирс закрыл глаза и опустил голову.
— Господи, я не могу поверить, что это произошло. — Внезапно он рухнул на колени и закрыл лицо руками. — Почему это случилось?
Почувствовав угрызения совести, Ковач присел рядом с ним на корточки и положил ему руку на плечо.
— Это мы и хотим выяснить. Том. Вам могут не нравиться наши методы и, может быть, не понравится то, что мы узнаем. Но нам нужна только правда.
Говоря это, Ковач понимал, что правда едва ли придется кому-нибудь по вкусу. Не могло существовать никаких веских причин гибели Энди Фэллона.
Глава 5
В холодном и сером дневном свете дом Майка Фэллона выглядел более одиноким. Ночью дома казались сбившимися в кучу, словно стадо, с узенькими полосками бархатной темноты между ними. Но днем их разделяли подъездные аллеи, ограды и снег.
Глядя на дом, Ковач спрашивал себя, догадывается ли Майк о смерти сына. Такое иногда случается. От места гибели как будто отходит ударная волна, достигая близких жертвы быстрее любого курьера.
“Он умер для меня”…
Сомнительно, чтобы Майк Фэллон помнил эти слова, но они все еще звучали в ушах Ковача, в одиночестве сидящего в автомобиле. Он высадил Лиску возле участка, чтобы она поскорее начала расследование. Лиска должна была связаться с начальником Энди Фэллона в Бюро внутрислужебных дел, узнать, над чем он работал, затребовать его личное дело и выяснить, не обращался ли он к психоаналитику своего отдела.
Ковач охотно поменялся бы с ней местами, если бы не чувство долга. Проклиная самого себя, он вылез из машины, подошел к входу и посмотрел внутрь через дверное стекло. Гостиная выглядела еще более убого, чем ночью. Стены явно нуждались в краске, кушетку давно пора было выбросить. Причудливый контраст составляли массажное кресло и телевизор с большим экраном. Позвонив и постучав в дверь, Ковач с нетерпением ждал ответа. Он старался не думать о том, какие мысли пришли бы в голову постороннему при виде его собственной гостиной с пустым аквариумом. Все-таки нужно найти в себе силы на что-то, помимо службы.
Пошарив в карманах куртки. Ковач достал полоску “Джуси фрут”. Ему казалось, что нервы дергаются под кожей, словно муравьи. Он снова постучал. В голове у него мелькали отрывочные воспоминания о прошлой ночи — старый коп Майк Фэллон, пьяный, сломленный, подавленный…
В доме не ощущалось никаких признаков жизни — ни звука, ни движения. Утопая в снегу. Ковач двинулся вокруг дома в поисках окна спальни. Два копа, отец и сын, покончили с собой — чем не сенсация для шестичасовых новостей? Хотя телеведущие, пожалуй, предпочли бы огорошить ею всю Америку во время завтрашнего ленча. Каково, интересно, слушать о бессмысленной смерти, поедая куриный салат и биг-мак?
Ковач обнаружил стремянку в маленьком гараже, трещавшем по всем швам от распиравшего его хлама. Большую часть помещения занимал почти новый “Субару”, приспособленный для водителя-инвалида. Должно быть, какой-то коп доставил его прошлой ночью от бара “Патрик” после вечеринки Али же кто-то привез Майка в бар и смылся, когда начался скандал, не желая, чтобы пьяница облевал ему заднее сиденье.
Штора в окне спальни была поднята. Майк Фэллон лежал в кровати на спине, раскинув руки, повернув голову набок и разинув рот. Затаив дыхание, Ковач высматривал признаки сердцебиения под его тонкой тенниской.
— Эй, Майки! — крикнул он, стуча в окно. Фэллон не шевельнулся.
— Майк Фэллон!
Старик вздрогнул и открыл глаза, щурясь от света. При виде лица, прижатого к оконному стеклу, он испуганно вскрикнул.
— Майк, это Сэм Ковач!
Фэллон сел в кровати и закашлялся.
— Какого черта ты там делаешь? — осведомился он. — Ты что, спятил?
Ковач поднес ладонь козырьком ко лбу, чтобы лучше видеть.
— Впусти меня, Майк. Нам нужно поговорить. — От его дыхания стекло запотело, и он вытер его рукавом. Фэллон нахмурился и махнул рукой:
— Оставь меня в покое. Не желаю слышать об этом от тебя.
— О чем?
— О прошлой ночи. Не хочу, чтобы меня тыкали носом в то, что я натворил.
Он выглядел трогательно и жалко, как покинутый всеми Шалтай-Болтай, сидя на кровати в нижнем белье, с поросшими щетиной щеками и налитыми кровью глазами.
— Впусти меня, — повторил Ковач. — Это важно.
Фэллон покосился на него, стараясь принять решение. Ковач по опыту знал: никто не ненавидит сюрпризы больше, чем коп. Наконец Майк поднял руку, капитулируя.
— Ключ под циновкой у задней двери.
— Ключ под циновкой! — Ковач присел на кухонный столик и покосился на старика. — Господи, Майк, ты же коп! Разве можно прятать там ключ?
Фэллон не обратил на его слова ни малейшего внимания. Он не стал надевать брюки и ездил по кухне в своем кресле, болтая атрофированными волосатыми ногами. В кухне пахло топленым салом и жареным луком. Занавески потемнели от возраста. На столиках и полках стояли чашки, стаканы, тарелки, банки с крупой, и пузырьки с лекарствами, похожие на грибы поганки. В нижнем отделении шкафа дверцы отсутствовали, демонстрируя содержимое: консервированные овощи, коробки с чипсами и концентратами супа.
Найдя в аптечке пузырек с тайленолом, Фэллон налил себе стакан воды из бутылки, стоящей в холодильнике.
— Что за срочность? — ворчливо осведомился он, хотя Ковач заметил, как напряглись его плечи. — У меня такое похмелье, которое свалило бы корову.
— Майк. — Подождав, пока Фэллон повернулся к нему лицом, Ковач набрал воздух в легкие. — Мне очень жаль, но Энди умер.
Он предпочитал сообщать плохие новости без лишних предисловий. Они только дают собеседнику возможность вообразить себе множество разных ужасов. Лучше покончить с этим сразу.
— Мы еще не знаем, что произошло.
— То есть как это, не знаете?! — Челюсть Фэллона задрожала. — Его застрелили? Зарезали? Или он попал под машину? — Он сознательно взвинчивал себя — гнев был для него куда более привычным чувством, чем горе. Его лицо покраснело. — Ты детектив, у тебя труп, и ты не можешь объяснить мне, как это случилось?
Ковач дал ему выговориться.
— Это мог быть несчастный случай или самоубийство. Мы нашли его повешенным. Мне очень жаль, что приходится тебе это рассказывать.
“Жаль…” Энди тоже было жаль. Ковач видел это слово на зеркале, поверх отражения обнаженного распухшего тела Энди Фэллона.
Майк внезапно съежился. Маленькие красные глаза наполнились слезами, которые потекли по щекам, словно стеклянные бусинки.
— Боже мой!..
Это была мольба, а не проклятие. Он поднес дрожащую руку ко рту. Несмотря на солидный размер, рука выглядела хрупкой, а кожа была покрыта пятнами. Крик боли, казалось, вырвался из самой глубины души.
Ковач отвернулся, чтобы обеспечить старику хотя бы подобие уединения. Это было самым тяжелым для вестника несчастья — в первые минуты горя не должно быть никаких свидетелей. А он вынужден не только присутствовать, но и вторгаться в это горе со своими вопросами.
Фэллон круто повернул кресло и выехал из кухни. Ковач не стал его удерживать: вопросы могут подождать. По всей вероятности, Энди сам убил себя, намеренно или нет. Так что десять минут ничего не изменят.
Ковач склонился над полкой, изучая пузырьки с таблетками. Семь лекарств от всевозможных болезней — начиная от бессонницы и несварения желудка и кончая болями и аритмией. Ну что ж, по крайней мере это поможет Майку справиться с потрясением.
— Черт! Черт!
Крики сопровождались грохотом и звоном бьющегося стекла. Ковач выбежал из кухни и помчался по коридору. Майк Фэллон колотил фотографией в рамке об угол комода. Дешевая металлическая рамка гнулась, как глина. Осколки стекла сыпались на комод.
— Прекрати, Майк!
— Черт! — снова крикнул старик, размахивая рукой с покореженной рамкой и разбрасывая осколки по комнате.
Ковач схватил его за руку. Фотография ударилась о стену и упала на деревянный пол. Фэллон вырывался с удивительной для своего возраста силой и молотил свободной рукой по комоду, отчего другие фотографии сыпались на пол. Стоя за спинкой кресла, Ковач наклонился, чтобы удержать старика, но тот вдруг вскинул голову и изо всех сил ударил его затылком в переносицу. Из носа сразу же хлынула кровь.
— Черт возьми, Майк, успокойся!
Кровь стекала по подбородку на волосы, ухо и плечо Фэллона. Рыдающий старик бился головой о комод, но с каждым движением его энергия ослабевала. Наконец он опустил лицо на крышку комода среди осколков и застыл, шевеля только руками.
Шагнув назад, Ковач вытер окровавленное лицо рукавом куртки и полез в карман за платком. Прижав платок к носу, чтобы остановить кровотечение, он присел на корточки и поднял свободной рукой фотографию. Сияющий Энди после окончания академии, а рядом с ним Майк в инвалидном кресле. Но теперь снимок был разорван, и их разделял словно зигзаг молнии.
Стряхнув осколки, Ковач попытался распрямить рамку.
— Майк, — заговорил он, — прошлой ночью ты сказал, что Энди умер для тебя. Что ты имел в виду?
Фэллон не ответил и даже не поднял голову. Несколько секунд Ковач внимательно смотрел на него, чтобы убедиться, что старик не умер и не в обмороке. Это достойно увенчало бы злополучный день — хотя еще не было и двух часов.
— У вас были какие-то проблемы? — допытывался он.
— Я любил этого мальчика, — тихо отозвался Фэллон, все еще не шевелясь. — Он был моими ногами, моим сердцем — всем, чего мне не хватало.
“Но…” Невысказанное слово повисло в воздух? Ковач догадывался, в чем дело. Он посмотрел на разбросанные фотографии Энди Фэллона. Красивый, спортивный парень — и гей! Твердолобый консерватор вроде Майка не мог отнестись к этому хладнокровно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37