Стефани обняла свою партнершу, безудержно рассмеялась и весело помахала довольно большой толпе, которая неожиданно собралась вокруг них. Она бросила полусмеющийся, полудерзкий взгляд на мужа и поняла, что еще месяц назад она бы первая ужаснулась своему поведению и немедленно бы поклялась, что это больше не повторится.
Она заставила мужа купить у разносчика в деревне шесть отрезов яркой ленты, которую вплела в чисто вымытые и расчесанные волосы шести маленьких дочерей самого бедного из их арендаторов. Она потащила его к палатке гадалки, которая, как она подозревала, вовсе не была цыганкой, заявляя, что всем им должны предсказать судьбу. Но в последний момент, когда он уже уступил, она передумала.
– Нет, – сказала она, – только не будущее. Сегодня у нас сегодня, и это такой замечательный день. Давай не будем выяснять, какое нас ждет будущее, даже в шутку.
– Не будем, – согласился он. – Будем наслаждаться сегодняшним днем, дорогая.
Он тоже знал, что завтра все может измениться.
Она наблюдала за крикетным матчем и громко болела за команду своего мужа. Как она с удивлением обнаружила, он оказался талантливым игроком. Его управляющий, который простоял с ней рядом несколько минут, объяснил ей, что его светлость входил в число одиннадцати лучших игроков, когда учился в Оксфордском университете. Этого он ей не рассказывал.
– Это тебе надо было играть тогда, в Ричмонд-парке, – шутливо укорила она его, когда игра закончилась.
Но он просто улыбнулся и взял ее под руку.
– Когда наши дети достигнут подходящего возраста, – сказал он, – мы соберем в округе всех малышей и разделим их на две команды, а сами станем во главе каждой.
– Твоей команде придется тяжело, – заявила она.
– Да, наверное, – согласился он. – Тяжело знать, что ты полностью разбил другую команду и они чувствуют себя очень глупо.
Она пристально посмотрела на него и обнаружила, что он делает то же самое. От нее не ускользнуло то, что они оба заговорили о будущем. Она задумалась, не первый раз за последнюю неделю, насколько вероятно, что она уже понесла ребенка. У нее были определенные шансы, хотя сроки ее были крайне нерегулярны и было невозможно узнать это наверняка. Было бы глупо уже сейчас начинать надеяться – или пугаться.
Обычно после крикетного матча люди отдыхали, прогуливаясь по парку, пока не начинался праздничный ужин. Только молодежь возвращалась в деревню, чтобы станцевать вокруг майского дерева. Но в этом году кто-то распустил слух, что герцог Бриджуотер и его молодая жена не только посетят деревню, но и сами будут принимать участие в пляске.
Никто и никогда не видел герцога Бриджуотера или герцогиню или вообще кого-нибудь из этой семьи танцующими вокруг майского дерева. Никто не мог представить ничего подобного. Поэтому после полудня главная улица деревни оказалась запружена людьми, а на деревенской площади собралась волнующаяся, любопытная, смеющаяся толпа.
Стефани сняла шляпку, перчатки и отложила их в сторону вместе с зонтиком. Раздались аплодисменты, а какой-то отчаянный храбрец засвистел. Ее муж снял шляпу, сюртук и засучил рукава рубашки до локтей, как он делал во время крикетного матча. Стефани видела, что он смотрит на майское дерево и многочисленные цветные ленты с недоверием.
Но он знал все фигуры танца, что и доказал, как только они и остальные танцоры взяли ленты в руки, а скрипки заиграли мелодию. Толпа образовала круг и хлопала в такт музыке. Только один раз ленты запутались, и музыка остановилась на несколько мгновений. Толпа добродушно заулюлюкала. Стефани улыбалась, глядя, как ее муж, смеясь и умоляя простить его, распутывал ленты.
Если она закроет глаза, думала она, выполняя замысловатые фигуры и пытаясь сосредоточиться на ногах и движении руки, в которой была зажата зеленая лента, она снова окажется в детстве, в том золотом времени, когда ее еще не коснулись реальные трудности жизни. Она представляла, как улыбается ее мать, а папа хлопает в такт музыке и подбадривающе кивает ей. Она представляла, как Том, как только кончается танец, громко вопя, с восторгом подхватывает ближайшую хорошенькую девочку за талию и кружит ее.
Но сейчас она не была ребенком. Она обернулась и посмотрела на мужа, который улыбался и поднимал руку повыше, когда какая-нибудь дочка его арендатора натягивала свою ленту под его лентой и закручивала ее вокруг него. Стефани делала то же самое с ближайшим к ней партнером. Она улыбалась мужчине, а тот улыбался в ответ – с теплотой и уважением.
Все правильно, думала она. В этом нет ничего, что могло бы уронить ее достоинство. Она была рада, что решила все делать по-своему, хотя всегда с благодарностью вспоминала о подготовке, которую ей дала свекровь. Она была рада быть свободной. Она была рада, что вовремя узнала, что ей не нужно быть рабыней долга, который она так бы и не смогла заплатить.
Он мог бы держать ее в неведении всю оставшуюся жизнь. Она бы так ничего и не узнала. Не было никакой опасности, что тайна откроется. Никто ничего не знал, кроме Алистера.
Какой замечательный и чудесный свадебный подарок он сделал, подумала она так внезапно, что чуть было не сбилась с такта и не опустила ленту, когда должна была поднять ее.
Когда пляска закончилась, танцоры были встречены одобрительными хлопками.
– Моя мать, – сказал герцог Бриджуотер, когда они шли к дому, чтобы подготовиться к вечернему празднику – они даже не взяли кареты на этот раз, – получит удар, если, или, вернее, когда узнает об этом, Стефани. Она решит, что потерпела полное поражение, пытаясь воспитать тебя, и что я благодаря тебе попал в плохую компанию.
«Дорогая, сделай его счастливым. Он так дорог мне, мой сын».
Стефани почти слышала, как герцогиня произносит эти слова, как тогда, в день их свадьбы. Лишь один проблеск чувств под доспехами достоинства, гордости и изящества, которые вдовствующая герцогиня носила, наверное, всю свою жизнь. Стефани не была уверена, что ее муж прав. Но прав он был, или нет, в его голосе не было ни тени раскаяния.
– Алистер, – сказала она, – нет ничего более волнующего, чем танцевать под открытым небом, ведь правда? И посмотри, на небе почти нет туч. Похоже, мы и на самом деле будем танцевать сегодня под звездами.
Она даже, думала она, начинала различать проблески наступающего дня. Но она пока не могла позволить своим мыслям останавливаться на этом.
Это был день, в котором величайшее счастье переплелось с величайшим отчаянием.
Он не мог вспомнить ни одного дня, когда бы он получал такое удовольствие. Когда бы он ощущал себя таким свободным и таким независимым от собственного круга и происхождения. И таким влюбленным.
Она изменилась за месяц, прошедший со дня их венчания. И только сегодня, оглядываясь назад на месяц до свадьбы и месяц после нее, он понял, насколько она изменилась за это время. Вся неловкость, робость, серьезность и покорность исчезли. На их место пришла очаровательная, полная любви женщина, которая благодаря какому-то инстинкту знала, как вести себя с людьми.
Она говорила и делала все, из-за чего ее должны были перестать уважать как друзья, так и слуги – если верить правилам, установленным матерью. Но произошло обратное. Он подозревал, что за один месяц ее полюбили все, кто ее знал. И тем ни менее никто не сомневался в том, что именно она управляет домом, а не миссис Гриффитс или Паркер.
И он не был исключением. Он обожал ее.
Он осознал перемены, происшедшие в ней. Он понял, что за этот месяц получил привилегию узнать настоящую Стефани Мунро. Он понял, что за месяц до свадьбы она пыталась заставить себя превратиться в кого-то другого, женщину, которая была бы достойна стать его герцогиней. Тогда она думала, что обязана ему всем.
А в течение этого месяца – и это проявилось особенно ярко во время праздника – он видел женщину, которая стала свободной и независимой, женщину, которая проявила собственный характер и индивидуальность и которая была довольна собой. Женщину, которой он позволил быть свободной, потому что он сам не смог бы жить с человеком, который находится рядом с ним только потому, что у него, герцога Бриджуотера, было право на обладание им.
То, что он понял, испугало его. И он знал, что что-то вот-вот произойдет – очень скоро, может, завтра. Все до сегодняшнего дня вертелось вокруг праздника. А завтра не на чем будет сосредоточиться, кроме их зыбкого, неустойчивого брака.
Он вместе с женой открыл бал, протанцевав с ней живой деревенский танец. Он станцевал три раза с женами соседей, после чего пригласил ее снова – на вальс под звездами. Он не смог бы сказать позже, что танец ему понравился. Он был слишком упоительным. Они почти не разговаривали. Они не смотрели друг другу в глаза. Между ними возникла напряженная, волнующая атмосфера.
Когда музыка остановилась, он понял, что больше не может улыбаться и болтать с соседями или танцевать с их женами и женами арендаторов. Он убежал. Так нельзя было поступать, но его это больше не волновало. Был уже поздний вечер. Бал будет идти своим ходом, а люди начнут потихоньку расходиться. Непохоже, чтобы кто-то вообще заметил его исчезновение.
Он прошел между деревьями к озеру, которое давно избрал своим любимым убежищем на те часы, когда ему хотелось побыть одному. Нигде он так и не ощущал силу природы, как возле озера. Луна сегодня оставила на его поверхности серебристую дорожку. Почти не было волн.
Он прислонился к дереву, упираясь в ствол одной ногой и скрестив руки на груди. Он глубоко вдохнул воздух, медленно выпустил его из легких и закрыл глаза.
Было трудно разглядеть кого-нибудь в темноте, несмотря на луну, звезды и разноцветные фонарики, развешенные по деревьям. Сначала она подумала, что он стоит где-нибудь, куда не доходит свет. Но протанцевав два танца и ни разу не увидев его, она поняла, что он совсем ушел с поляны, где проводились танцы. Она спросила дворецкого у стола с напитками, но деревенский кузнец, который пытался остудить пыл стаканом пунша, случайно услышал и сказал, что видел, как его светлость прошел за деревья. Он показал, в какую именно сторону.
Он, должно быть, пошел к озеру, догадалась она. Но почему? Вечер еще не закончился. Ему, похоже, все нравилось. Но она знала, почему. Она почти физически почувствовала напряжение, которое возникло между ними, когда они танцевали вальс. Она не могла посмотреть на него или заговорить с ним – хотя они прожили как муж и жена уже целый месяц. Это был самый прекрасный – и самый ужасный – танец в ее жизни.
Он, должно быть, хочет побыть один. Иначе бы он не ушел, не сказав никому ни слова. Она была последним человеком, которому стоило бы его тревожить. Она должна подождать, пока он вернется. Завтра они поговорят. Время пришло. Но не сегодня.
– Вы извините меня? – спросила она, тепло улыбаясь их ближайшему соседу, который пригласил ее на кадриль. – Я кое-что должна сделать.
После этих слов она не могла просто стоять или болтать с теми, кто не танцевал. Мистер Марси решит, что ее слова были предлогом, чтобы не танцевать с ним. Она повернулась и пошла под деревья. После минутного колебания она свернула на дорожку, пытаясь нащупать путь между деревьями. Сверху доходило слишком мало света. Она надеялась, что идет в правильном направлении. До этого она была у озера всего однажды, при свете дня, и рядом шел муж, указывая дорогу.
И тут она увидела свет – лунную дорожку на глади озера. Когда она дошла до берега, то остановилась на минуту, и у нее перехватило дух от восторга. На земле не было ничего прекраснее этого пейзажа.
– Очень захватывает, верно? – сказал он откуда-то из-под деревьев справа от нее.
Она увидела, что он стоит, прислонившись к дереву. Он не сделал ни единого движения навстречу ей.
– Ты хотел побыть один, – сказала она. Глупое замечание. Если она знала это, то почему не оставила его, уважая его право на одиночество? Он прислонился затылком к стволу дерева. Она решила, что у него закрыты глаза, хотя не могла полностью разглядеть его.
– Я вспоминал старую мечту, – сказал он.
– Какую? – спросила она.
– В детстве я был мечтателем, – сказал он. – Мечтал о самом невозможном. Придумывал приключения, в которых обязательным условием была личная свобода. Наверное, потому что она была отнята у меня с самого рождения. Часть общего бунта, которым было отмечено все мое детство. Но была еще одна мечта, которой я предавался, когда стал юношей. Она не умирала дольше, чем остальные.
Он замолчал, но она не торопила его. Она просто стояла и смотрела.
– Я мечтал о том, чтобы жить здесь, – продолжил он. – Ты была права, когда сказала, что я люблю этот дом. Он стал частью меня. Но я мечтал о том, чтобы жить здесь не как герцог Бриджуотер, ответственный за землю и людей, живущих на ней. Я хотел жить здесь как простой человек. С женщиной. И с детьми.
Она почувствовала, как что-то сжалось у нее в груди и горле. Она никогда не видела его таким уязвимым. За последний месяц он немало рассказал о себе. Но она чувствовала, что он все еще скрывает от нее часть своей души.
– Я тогда еще был достаточно молод, – снова заговорил он, – чтобы верить, что где – то там меня ждет женщина, которая предназначалась мне еще до того, как мы оба появились на свет. Это была хорошая мечта. Но в то же время наивная и печальная. Ее скоро пришлось забыть.
– Почему? – спросила она и сделала несколько несмелых шагов навстречу ему. – Ты больше не веришь в любовь?
Он открыл глаза и улыбнулся ей. Но ничего не сказал.
– Я думаю, – сказала она и подошла так близко, что могла бы дотронуться до него, хотя не стала делать это, – что ты самый способный на любовь человек, которого я когда-либо знала.
Эти слова удивили даже ее самое. Но слушая, как они затихают в воздухе, она поняла, что сказала правду. И она знала, что в них – ответ на все те вопросы, которые мучили ее со дня их свадьбы, со дня того мучительного признания, которое он сделал в карете.
Он усмехнулся.
– У моего отца было любимое библейское изречение – о том, как человек отдает свою жизнь за жизнь друга, – сказала она. – Ты знаешь его? «И нет любви превыше этой». Ты пожертвовал всем ради меня в тот день после нашей свадьбы, Алистер.
– Я просто признался в том, в чем нужно было признаться еще месяц назад, – возразил он. – И сделав это, я сделал несчастными и тебя, и себя.
– Нет. – Она подняла голову и коснулась его груди руками. Она почувствовала, что он вздрогнул. – Я получила дар знания и свободы, Алистер. И ты продолжаешь одаривать меня каждый день. Ты позволил мне узнать тебя и твоих людей. Ты позволил мне войти в свою жизнь. Ты не накладывал на меня никаких уз. Ты знаешь, не правда ли, что я хоть завтра могу попросить у тебя карету, чтобы перевезти свои вещи и уехать самой в Синдон-Парк. И остаться там навсегда.
– Не уезжай, – сказал он. Он по-прежнему стоял, прислонившись головой к дереву. Его глаза были закрыты.
– Но ты не остановишь меня, если я решу уехать? – спросила она.
Она слышала его тяжелое дыхание. Долгое время он не отвечал. Она ждала.
– Нет, – сказал он наконец.
– Почему нет? – Она прислонилась головой к его груди.
– Я не стану удерживать тебя против твоей воли, – сказал он.
– Почему нет? – Ее глаза были закрыты.
– Потому что лучше я вообще буду жить без мечты, чем с оскверненной мечтой, – сказал он. И добавил еще тише:
– Потому, что я люблю тебя.
После этих слов она расплакалась. Ну почему, именно тогда, когда нужно что-то сказать, она плачет? Она чувствовала, как его руки легко легли на ее затылок и пальцы начали нежно перебирать волосы. Она почувствовала, как он наклонился и поцеловал ее в макушку.
– Не плачь, – сказал он. – Все хорошо. Все будет хорошо.
– Алистер… – Она смотрела на него заплаканными глазами, ее голос дрожал. – Эта мечта не станет оскверненной. Я осуществлю ее вместе с тобой. Ты, наверное, никогда не поймешь, как это чудесно – знать, что ты можешь сказать «нет». Как это чудесно для женщины. Потому что я знаю, что если могу сказать тебе «нет», то я свободна и для того, чтобы всем сердцем сказать «да».
Он крепко обнял ее обеими руками и прижался щекой к ее макушке.
– Потому что я люблю тебя, – сказала она.
В глубоком молчании она прижалась к нему, вдыхая знакомый запах. «Это и есть, – думала она, ощущая полный покой и безопасность, – это и есть счастье». Именно этот момент. Она не хотела другого счастья в будущем. Она знала, что ничего другого не может быть, что, несмотря на то, что мечты были прекрасны и необходимы, реальный мир часто оказывался жестоким по отношению к живущим. Но сейчас, в эти мгновения, она была счастлива, и эти мгновения поведут их в будущее, которое они будут создавать друг для друга так долго, как живут – с любовью.
– Алистер, – произнесла она какое-то время спустя, – я очень счастлива.
Он неожиданно рассмеялся и еще крепче обнял ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Она заставила мужа купить у разносчика в деревне шесть отрезов яркой ленты, которую вплела в чисто вымытые и расчесанные волосы шести маленьких дочерей самого бедного из их арендаторов. Она потащила его к палатке гадалки, которая, как она подозревала, вовсе не была цыганкой, заявляя, что всем им должны предсказать судьбу. Но в последний момент, когда он уже уступил, она передумала.
– Нет, – сказала она, – только не будущее. Сегодня у нас сегодня, и это такой замечательный день. Давай не будем выяснять, какое нас ждет будущее, даже в шутку.
– Не будем, – согласился он. – Будем наслаждаться сегодняшним днем, дорогая.
Он тоже знал, что завтра все может измениться.
Она наблюдала за крикетным матчем и громко болела за команду своего мужа. Как она с удивлением обнаружила, он оказался талантливым игроком. Его управляющий, который простоял с ней рядом несколько минут, объяснил ей, что его светлость входил в число одиннадцати лучших игроков, когда учился в Оксфордском университете. Этого он ей не рассказывал.
– Это тебе надо было играть тогда, в Ричмонд-парке, – шутливо укорила она его, когда игра закончилась.
Но он просто улыбнулся и взял ее под руку.
– Когда наши дети достигнут подходящего возраста, – сказал он, – мы соберем в округе всех малышей и разделим их на две команды, а сами станем во главе каждой.
– Твоей команде придется тяжело, – заявила она.
– Да, наверное, – согласился он. – Тяжело знать, что ты полностью разбил другую команду и они чувствуют себя очень глупо.
Она пристально посмотрела на него и обнаружила, что он делает то же самое. От нее не ускользнуло то, что они оба заговорили о будущем. Она задумалась, не первый раз за последнюю неделю, насколько вероятно, что она уже понесла ребенка. У нее были определенные шансы, хотя сроки ее были крайне нерегулярны и было невозможно узнать это наверняка. Было бы глупо уже сейчас начинать надеяться – или пугаться.
Обычно после крикетного матча люди отдыхали, прогуливаясь по парку, пока не начинался праздничный ужин. Только молодежь возвращалась в деревню, чтобы станцевать вокруг майского дерева. Но в этом году кто-то распустил слух, что герцог Бриджуотер и его молодая жена не только посетят деревню, но и сами будут принимать участие в пляске.
Никто и никогда не видел герцога Бриджуотера или герцогиню или вообще кого-нибудь из этой семьи танцующими вокруг майского дерева. Никто не мог представить ничего подобного. Поэтому после полудня главная улица деревни оказалась запружена людьми, а на деревенской площади собралась волнующаяся, любопытная, смеющаяся толпа.
Стефани сняла шляпку, перчатки и отложила их в сторону вместе с зонтиком. Раздались аплодисменты, а какой-то отчаянный храбрец засвистел. Ее муж снял шляпу, сюртук и засучил рукава рубашки до локтей, как он делал во время крикетного матча. Стефани видела, что он смотрит на майское дерево и многочисленные цветные ленты с недоверием.
Но он знал все фигуры танца, что и доказал, как только они и остальные танцоры взяли ленты в руки, а скрипки заиграли мелодию. Толпа образовала круг и хлопала в такт музыке. Только один раз ленты запутались, и музыка остановилась на несколько мгновений. Толпа добродушно заулюлюкала. Стефани улыбалась, глядя, как ее муж, смеясь и умоляя простить его, распутывал ленты.
Если она закроет глаза, думала она, выполняя замысловатые фигуры и пытаясь сосредоточиться на ногах и движении руки, в которой была зажата зеленая лента, она снова окажется в детстве, в том золотом времени, когда ее еще не коснулись реальные трудности жизни. Она представляла, как улыбается ее мать, а папа хлопает в такт музыке и подбадривающе кивает ей. Она представляла, как Том, как только кончается танец, громко вопя, с восторгом подхватывает ближайшую хорошенькую девочку за талию и кружит ее.
Но сейчас она не была ребенком. Она обернулась и посмотрела на мужа, который улыбался и поднимал руку повыше, когда какая-нибудь дочка его арендатора натягивала свою ленту под его лентой и закручивала ее вокруг него. Стефани делала то же самое с ближайшим к ней партнером. Она улыбалась мужчине, а тот улыбался в ответ – с теплотой и уважением.
Все правильно, думала она. В этом нет ничего, что могло бы уронить ее достоинство. Она была рада, что решила все делать по-своему, хотя всегда с благодарностью вспоминала о подготовке, которую ей дала свекровь. Она была рада быть свободной. Она была рада, что вовремя узнала, что ей не нужно быть рабыней долга, который она так бы и не смогла заплатить.
Он мог бы держать ее в неведении всю оставшуюся жизнь. Она бы так ничего и не узнала. Не было никакой опасности, что тайна откроется. Никто ничего не знал, кроме Алистера.
Какой замечательный и чудесный свадебный подарок он сделал, подумала она так внезапно, что чуть было не сбилась с такта и не опустила ленту, когда должна была поднять ее.
Когда пляска закончилась, танцоры были встречены одобрительными хлопками.
– Моя мать, – сказал герцог Бриджуотер, когда они шли к дому, чтобы подготовиться к вечернему празднику – они даже не взяли кареты на этот раз, – получит удар, если, или, вернее, когда узнает об этом, Стефани. Она решит, что потерпела полное поражение, пытаясь воспитать тебя, и что я благодаря тебе попал в плохую компанию.
«Дорогая, сделай его счастливым. Он так дорог мне, мой сын».
Стефани почти слышала, как герцогиня произносит эти слова, как тогда, в день их свадьбы. Лишь один проблеск чувств под доспехами достоинства, гордости и изящества, которые вдовствующая герцогиня носила, наверное, всю свою жизнь. Стефани не была уверена, что ее муж прав. Но прав он был, или нет, в его голосе не было ни тени раскаяния.
– Алистер, – сказала она, – нет ничего более волнующего, чем танцевать под открытым небом, ведь правда? И посмотри, на небе почти нет туч. Похоже, мы и на самом деле будем танцевать сегодня под звездами.
Она даже, думала она, начинала различать проблески наступающего дня. Но она пока не могла позволить своим мыслям останавливаться на этом.
Это был день, в котором величайшее счастье переплелось с величайшим отчаянием.
Он не мог вспомнить ни одного дня, когда бы он получал такое удовольствие. Когда бы он ощущал себя таким свободным и таким независимым от собственного круга и происхождения. И таким влюбленным.
Она изменилась за месяц, прошедший со дня их венчания. И только сегодня, оглядываясь назад на месяц до свадьбы и месяц после нее, он понял, насколько она изменилась за это время. Вся неловкость, робость, серьезность и покорность исчезли. На их место пришла очаровательная, полная любви женщина, которая благодаря какому-то инстинкту знала, как вести себя с людьми.
Она говорила и делала все, из-за чего ее должны были перестать уважать как друзья, так и слуги – если верить правилам, установленным матерью. Но произошло обратное. Он подозревал, что за один месяц ее полюбили все, кто ее знал. И тем ни менее никто не сомневался в том, что именно она управляет домом, а не миссис Гриффитс или Паркер.
И он не был исключением. Он обожал ее.
Он осознал перемены, происшедшие в ней. Он понял, что за этот месяц получил привилегию узнать настоящую Стефани Мунро. Он понял, что за месяц до свадьбы она пыталась заставить себя превратиться в кого-то другого, женщину, которая была бы достойна стать его герцогиней. Тогда она думала, что обязана ему всем.
А в течение этого месяца – и это проявилось особенно ярко во время праздника – он видел женщину, которая стала свободной и независимой, женщину, которая проявила собственный характер и индивидуальность и которая была довольна собой. Женщину, которой он позволил быть свободной, потому что он сам не смог бы жить с человеком, который находится рядом с ним только потому, что у него, герцога Бриджуотера, было право на обладание им.
То, что он понял, испугало его. И он знал, что что-то вот-вот произойдет – очень скоро, может, завтра. Все до сегодняшнего дня вертелось вокруг праздника. А завтра не на чем будет сосредоточиться, кроме их зыбкого, неустойчивого брака.
Он вместе с женой открыл бал, протанцевав с ней живой деревенский танец. Он станцевал три раза с женами соседей, после чего пригласил ее снова – на вальс под звездами. Он не смог бы сказать позже, что танец ему понравился. Он был слишком упоительным. Они почти не разговаривали. Они не смотрели друг другу в глаза. Между ними возникла напряженная, волнующая атмосфера.
Когда музыка остановилась, он понял, что больше не может улыбаться и болтать с соседями или танцевать с их женами и женами арендаторов. Он убежал. Так нельзя было поступать, но его это больше не волновало. Был уже поздний вечер. Бал будет идти своим ходом, а люди начнут потихоньку расходиться. Непохоже, чтобы кто-то вообще заметил его исчезновение.
Он прошел между деревьями к озеру, которое давно избрал своим любимым убежищем на те часы, когда ему хотелось побыть одному. Нигде он так и не ощущал силу природы, как возле озера. Луна сегодня оставила на его поверхности серебристую дорожку. Почти не было волн.
Он прислонился к дереву, упираясь в ствол одной ногой и скрестив руки на груди. Он глубоко вдохнул воздух, медленно выпустил его из легких и закрыл глаза.
Было трудно разглядеть кого-нибудь в темноте, несмотря на луну, звезды и разноцветные фонарики, развешенные по деревьям. Сначала она подумала, что он стоит где-нибудь, куда не доходит свет. Но протанцевав два танца и ни разу не увидев его, она поняла, что он совсем ушел с поляны, где проводились танцы. Она спросила дворецкого у стола с напитками, но деревенский кузнец, который пытался остудить пыл стаканом пунша, случайно услышал и сказал, что видел, как его светлость прошел за деревья. Он показал, в какую именно сторону.
Он, должно быть, пошел к озеру, догадалась она. Но почему? Вечер еще не закончился. Ему, похоже, все нравилось. Но она знала, почему. Она почти физически почувствовала напряжение, которое возникло между ними, когда они танцевали вальс. Она не могла посмотреть на него или заговорить с ним – хотя они прожили как муж и жена уже целый месяц. Это был самый прекрасный – и самый ужасный – танец в ее жизни.
Он, должно быть, хочет побыть один. Иначе бы он не ушел, не сказав никому ни слова. Она была последним человеком, которому стоило бы его тревожить. Она должна подождать, пока он вернется. Завтра они поговорят. Время пришло. Но не сегодня.
– Вы извините меня? – спросила она, тепло улыбаясь их ближайшему соседу, который пригласил ее на кадриль. – Я кое-что должна сделать.
После этих слов она не могла просто стоять или болтать с теми, кто не танцевал. Мистер Марси решит, что ее слова были предлогом, чтобы не танцевать с ним. Она повернулась и пошла под деревья. После минутного колебания она свернула на дорожку, пытаясь нащупать путь между деревьями. Сверху доходило слишком мало света. Она надеялась, что идет в правильном направлении. До этого она была у озера всего однажды, при свете дня, и рядом шел муж, указывая дорогу.
И тут она увидела свет – лунную дорожку на глади озера. Когда она дошла до берега, то остановилась на минуту, и у нее перехватило дух от восторга. На земле не было ничего прекраснее этого пейзажа.
– Очень захватывает, верно? – сказал он откуда-то из-под деревьев справа от нее.
Она увидела, что он стоит, прислонившись к дереву. Он не сделал ни единого движения навстречу ей.
– Ты хотел побыть один, – сказала она. Глупое замечание. Если она знала это, то почему не оставила его, уважая его право на одиночество? Он прислонился затылком к стволу дерева. Она решила, что у него закрыты глаза, хотя не могла полностью разглядеть его.
– Я вспоминал старую мечту, – сказал он.
– Какую? – спросила она.
– В детстве я был мечтателем, – сказал он. – Мечтал о самом невозможном. Придумывал приключения, в которых обязательным условием была личная свобода. Наверное, потому что она была отнята у меня с самого рождения. Часть общего бунта, которым было отмечено все мое детство. Но была еще одна мечта, которой я предавался, когда стал юношей. Она не умирала дольше, чем остальные.
Он замолчал, но она не торопила его. Она просто стояла и смотрела.
– Я мечтал о том, чтобы жить здесь, – продолжил он. – Ты была права, когда сказала, что я люблю этот дом. Он стал частью меня. Но я мечтал о том, чтобы жить здесь не как герцог Бриджуотер, ответственный за землю и людей, живущих на ней. Я хотел жить здесь как простой человек. С женщиной. И с детьми.
Она почувствовала, как что-то сжалось у нее в груди и горле. Она никогда не видела его таким уязвимым. За последний месяц он немало рассказал о себе. Но она чувствовала, что он все еще скрывает от нее часть своей души.
– Я тогда еще был достаточно молод, – снова заговорил он, – чтобы верить, что где – то там меня ждет женщина, которая предназначалась мне еще до того, как мы оба появились на свет. Это была хорошая мечта. Но в то же время наивная и печальная. Ее скоро пришлось забыть.
– Почему? – спросила она и сделала несколько несмелых шагов навстречу ему. – Ты больше не веришь в любовь?
Он открыл глаза и улыбнулся ей. Но ничего не сказал.
– Я думаю, – сказала она и подошла так близко, что могла бы дотронуться до него, хотя не стала делать это, – что ты самый способный на любовь человек, которого я когда-либо знала.
Эти слова удивили даже ее самое. Но слушая, как они затихают в воздухе, она поняла, что сказала правду. И она знала, что в них – ответ на все те вопросы, которые мучили ее со дня их свадьбы, со дня того мучительного признания, которое он сделал в карете.
Он усмехнулся.
– У моего отца было любимое библейское изречение – о том, как человек отдает свою жизнь за жизнь друга, – сказала она. – Ты знаешь его? «И нет любви превыше этой». Ты пожертвовал всем ради меня в тот день после нашей свадьбы, Алистер.
– Я просто признался в том, в чем нужно было признаться еще месяц назад, – возразил он. – И сделав это, я сделал несчастными и тебя, и себя.
– Нет. – Она подняла голову и коснулась его груди руками. Она почувствовала, что он вздрогнул. – Я получила дар знания и свободы, Алистер. И ты продолжаешь одаривать меня каждый день. Ты позволил мне узнать тебя и твоих людей. Ты позволил мне войти в свою жизнь. Ты не накладывал на меня никаких уз. Ты знаешь, не правда ли, что я хоть завтра могу попросить у тебя карету, чтобы перевезти свои вещи и уехать самой в Синдон-Парк. И остаться там навсегда.
– Не уезжай, – сказал он. Он по-прежнему стоял, прислонившись головой к дереву. Его глаза были закрыты.
– Но ты не остановишь меня, если я решу уехать? – спросила она.
Она слышала его тяжелое дыхание. Долгое время он не отвечал. Она ждала.
– Нет, – сказал он наконец.
– Почему нет? – Она прислонилась головой к его груди.
– Я не стану удерживать тебя против твоей воли, – сказал он.
– Почему нет? – Ее глаза были закрыты.
– Потому что лучше я вообще буду жить без мечты, чем с оскверненной мечтой, – сказал он. И добавил еще тише:
– Потому, что я люблю тебя.
После этих слов она расплакалась. Ну почему, именно тогда, когда нужно что-то сказать, она плачет? Она чувствовала, как его руки легко легли на ее затылок и пальцы начали нежно перебирать волосы. Она почувствовала, как он наклонился и поцеловал ее в макушку.
– Не плачь, – сказал он. – Все хорошо. Все будет хорошо.
– Алистер… – Она смотрела на него заплаканными глазами, ее голос дрожал. – Эта мечта не станет оскверненной. Я осуществлю ее вместе с тобой. Ты, наверное, никогда не поймешь, как это чудесно – знать, что ты можешь сказать «нет». Как это чудесно для женщины. Потому что я знаю, что если могу сказать тебе «нет», то я свободна и для того, чтобы всем сердцем сказать «да».
Он крепко обнял ее обеими руками и прижался щекой к ее макушке.
– Потому что я люблю тебя, – сказала она.
В глубоком молчании она прижалась к нему, вдыхая знакомый запах. «Это и есть, – думала она, ощущая полный покой и безопасность, – это и есть счастье». Именно этот момент. Она не хотела другого счастья в будущем. Она знала, что ничего другого не может быть, что, несмотря на то, что мечты были прекрасны и необходимы, реальный мир часто оказывался жестоким по отношению к живущим. Но сейчас, в эти мгновения, она была счастлива, и эти мгновения поведут их в будущее, которое они будут создавать друг для друга так долго, как живут – с любовью.
– Алистер, – произнесла она какое-то время спустя, – я очень счастлива.
Он неожиданно рассмеялся и еще крепче обнял ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23