Но считают до сих пор, что мы продали Уэйна в рабство. Вот в чем я никак не могу разобраться и сейчас.
С одной стороны, я полагаю, всех возмутило, что для переезда Уэйна в Торонто мы оформили Билла Корниша его опекуном. В детском хоккее есть правило – и это очень хорошее правило! – согласно которому, если я живу в Брэнтфорде, мои дети должны играть в Брэнтфорде. Я за это правило. Но ведь случай с. Уэйном был особый. Если бы речь шла просто о переходе из команды в команду, тогда можно было возмущаться нашим поступком. Но дело было в переезде парня в другой город. В Торонто его ждали опекун, его дом. Правительство провинции признало этот факт. Когда мы записывали Уэйна в школу, проблем не было. Он был принят, как любой мальчишка из Торонто.
Но хоккейные деятели все восприняли по-другому. Мы были Гретцки, и мы двигали нашего сына. Мы, считали они, хотим создать для него особые условия…
Пришел сентябрь, Уэйну нужно было регистрироваться. Ассоциация детского хоккея Онтарио (ОМХА) поджидала нас во всеоружии.
Мы не делали секрета из своих намерений. ОМХА узнала о планах переезда еще в июле, и никто тогда не сказал ни слова против. (Если бы ОМХА известила нас, что не утвердит переход, мы бы никогда не пошли на него.) Уэйн получил благословение МТХЛ. Он подписал регистрационную карточку. И вдруг в сентябре – Уэйн уже живет в Торонто, определен в школу – до нас начинают доходить разные слухи.
Сначала Сэму намекнули в хоккейной лиге Торонто (МТХЛ): могут возникнуть осложнения, ОМХА считает, что разрешения городской ассоциации Брэнтфорда недостаточно, для перехода в другую команду ему нужно разрешение ОМХА, а его трудно будет получить.
15 сентября я слушал по радио спортивные новости, и вдруг диктор объявил: «Один из руководителей ОМХА заявил, что Уэйну Гретцки не разрешено играть в Торонто, ведь его родители там не живут».
Надо сказать, Уэйн был не одинок в беде. Родители одного мальчика из Брайтона, провинция Онтарио, тоже устроили своего сына жить под опекой в Торонто и играть в младшей команде «Янг Нэйшиналз». Так что было два одинаковых случая. Просто Уэйну уделили больше внимания.
Сэм написал Алану Иглсону, адвокату и одному из влиятельнейших людей в хоккее, обрисовал ситуацию и попросил помощи. Контора Иглсона выделила нам адвоката, и обе семьи отправились в Торонто, чтобы просить компанию взрослых мужчин позволить двум мальчишкам играть в хоккей. Ребята были с нами, но лучше бы их там не было. Все обернулось так, будто они здесь ни при чем. Борьба шла между взрослыми.
Они нам отказали.
Сколько буду жить, не забуду это заседание. Собралось человек 60 из ОМХА, все в темных брюках и красных пиджаках. Все такие солидные.
Разговор вертелся вокруг да около. Они спрашивали нас, почему он переехал, мы объясняли. Один из них сказал: он понимает, что пришлось пережить Уэйну в Брэнтфорде, он видел его в игре и наблюдал за тем, что творилось при этом. Мы объясняли: нас заботит прежде всего благополучие сына, а не его хоккейная карьера. Родители второго мальчика объяснили свое решение тем, что они хотели определить его в школу с иной системой обучения, но в районе, где он сможет играть в хоккей в своей возрастной группе, а не с более старшими ребятами, как это было в Брайтоне. В нашем случае все оказалось очевидным. Мы думали, что логика победит.
Однако все вышло по-другому.
Джим Кинли, президент ОМХА, сказал: он лично сочувствует нам, но они не могут делать исключений, потому что тогда «каждый сможет воспользоваться этим».
И тут я завелся:
– «Каждый»? Да я не позволил бы уехать из дома даже остальным своим детям! Но ведь ситуация с Уэйном – исключительная. Он – не обычный мальчик. Даже собравшиеся здесь не могут не признать этого!
Но все было напрасно. Мы не могли ничего изменить.
– Считаем, – сказал мистер Кинли, – что в интересах мальчиков жить с родителями. Так будет лучше для них.
После заседания он издал официальный документ, гласивший: «Данное постановление подтверждает наше первоначальное решение, основанное на правилах, утвержденных Канадской ассоциацией любительского хоккея».
«Из правил Канадской ассоциации любительского хоккея, – сказал мистер Кинли, – следует, что игроки до восемнадцати лет могут переезжать из города в город только со своими родителями или опекунами. Опекунство должно быть оформлено до 1 января того года, когда переезжает игрок».
Наш адвокат оспаривал это решение. Он считал, что порой складываются обстоятельства, когда мальчик может сменить команду, и для этого достаточно разрешения, подписанного президентом и секретарем его бывшего клуба. Но из его стараний ничего не вышло. ОМХА приняла решение не в нашу пользу. Когда мы уходили, мальчики плакали.
За дверями нас ждали телевизионные камеры. Мы хотели, чтобы наши сыновья играли в хоккей там, где им нравится, и учились бы при этом в школе, которую мы считаем подходящей для них. А из этого раздули ужасную сенсацию. Все требовали от нас заявлений и деклараций. И я сделал заявление.
«Мой отец, – сказал я, – выходец из России. Он приехал в США, потом переселился на север, в Канаду.
Он вступил в канадскую армию и участвовал в сражениях. Вернувшись с войны, он поселился в Брэнтфорде. Отец всегда гордился тем, что он гражданин Канады. «В Канаде, – говорил он мне, – ты можешь делать, что хочешь, поехать, куда хочешь, говорить, что хочешь, конечно, в пределах законов государства». Мой отец перевернулся бы в гробу, узнав, что его внук не может поехать в город по своему выбору, жить там с людьми, с которыми ему хочется, и заниматься тем, чем он хочет. Это – справедливо?»
Так закончилось тогдашнее заседание. Но борьба продолжалась. Все, что последовало за этим, напоминало игру в снежки. Мы бросали в них, они – в нас. Только вместо снега в ход шла бумага. Мы обжаловали решение ОМХА в Ассоциации хоккея Онтарио, они направили нашу жалобу обратно в ОМХА и оставили решение на их усмотрение. Мы подали в Верховный суд провинции Онтарио, добиваясь разрешения для наших сыновей играть в детских командах города Торонто, и одновременно подали апелляцию в Ассоциацию любительского хоккея Канады (КАХА). Судья отклонил наш иск по двум причинам: во-первых, он считал, что не достигшие восемнадцатилетия мальчики не могут привлечь ОМХА к суду, а во-вторых, по его мнению, мы использовали еще не все возможности апелляции в хоккейных организациях.
Оставался последний путь. Можно было обратиться к трибуналу ОХА (Хоккейной ассоциации Онтарио), независимому органу из трех человек, который обычно решает конфликты, если стороны не могут прийти к согласию. Однако на это могло уйти несколько месяцев, а уже наступил октябрь, и Уэйн не мог играть. Мы чувствовали себя подавленными. Но не Уэйн. Он не знал, что можно предпринять и возможно ли вообще что-либо сделать. Но зато он знал, чего хочет.
Я же был готов сдаться.
– Уэйн, придется вернуться домой и играть в Брэнтфорде, – сказал я ему.
– Я не вернусь домой ни за что, – ответил он без всяких колебаний.
В Торонто он мог играть теперь только в команде юниоров «Б». Вы спросите: почему же ему можно было играть в Торонто в юношеской команде и нельзя – в детской? Потому что юношеские команды подчинены ОХА, а не Ассоциации детского хоккея (ОМХА). К счастью, ОМХА не дисквалифицировала Уэйна, а только запретила ему переход. Если бы его дисквалифицировали и ОХА утвердила дисквалификацию, он бы оказался в западне.
Сэм Макмастер предложил:
– Он живет в Торонто, учится здесь в школе. Пусть играет за команду юниоров «Б».
– Ты сошел с ума? – взорвался я. – В этой команде двадцатилетние парни. Это взрослые мужчины! А Уэйну четырнадцать лет! Он весит всего 54 килограмма! Его попросту задавят у борта!
– Уолтер, все будет хорошо, – сказал мне Сэм.
– Отец, все будет хорошо, – поддержал его Уэйн.
И мы отправились на встречу со старшим тренером команды Джином Попилом. Это был тот еще тип! Его спокойствию можно было только позавидовать!
Уэйн, конечно, сильно нервничал. Очень не хотел возвращаться домой, но… Может быть, в этой команде его ждут только тренировки? А на игру его никогда не выпустят?… Вот чего он опасался! Он боялся, что ему не дадут играть. Больше его ничего не пугало. Он не боялся играть со взрослыми парнями.
Его нужно было подбодрить. Попил, поздоровавшись, ничего больше не говорил. Он обматывал лентой ручку клюшки. Он мотал, и мотал, и мотал. Можно было подумать, у него нет других интересов в жизни.
Сэм посмотрел на Уэйна.
– Ну, Уэйн, ты подписываешь регистрационную карточку или нет? Джин не может ждать целый день. Решайся!
Уэйн схватил ручку и подписал карточку. Он будет играть! У него появился шанс. Все, чего он хотел. Остальное его не пугало.
«Проснись, Уэйн, игра идет!»
«Я был в тюрьме, за решеткой. И думал только об одном: „Что скажет отец?“
Уэйн Гретцки. 1983 год
Казалось, наступили спокойные времена. После всех споров, перебранок и борьбы с ОМХА, после судебного разбирательства и связанного с ними шума в газетах Уэйн наконец прочно утвердился в юношеском хоккее.
Он был признан лучшим новичком года, несмотря на то что пропустил почти два месяца. И самое главное, его положение было законным. Теперь на него могли нападать только люди с коньками на ногах, но с этими-то он умел справиться. Так что нас ждал сезон удовольствий, сезон без проблем: сиди и любуйся.
Я поехал на первую игру Уэйна, и то, что увидел, показалось мне ужасным. Он играл из рук вон плохо.
«Ну ладно, первая игра», – успокаивал я себя. К тому же в команде произошли изменения. Джин Попил не поладил с руководством и ушел. Теперь у Уэйна был новый тренер Брюс Уоллес. Это, конечно, сказалось на его игре. Конечно, он скоро выправится, все образуется, он заиграет по-прежнему.
Я пошел на вторую товарищескую встречу. Все было так же плохо. Где темперамент, сила, настроение? Он не походил на себя. И каждый раз, когда я спрашивал, что происходит, он отвечал: «Ничего. Ничего страшного». Так проходила игра за игрой. Наконец после тренировочной встречи в Ошауа я дождался его у лестницы (я никогда не захожу в раздевалку, считаю, что родителям там делать нечего) и еще раз спросил: «Что случилось?»
– Ничего, – как всегда, ответил Уэйн и попытался проскользнуть мимо меня на лестницу.
Мое терпение лопнуло.
– Или ты сейчас же скажешь мне, в чем дело, или я тебя увезу домой сегодня же, – твердо сказал я. – Все. Хватит. Ты сам не свой. Что-то случилось. Рассказывай или едем домой.
Тут он как-то успокоился. Мне показалось, что он выглядит испуганным. Чего он боится? Этого я еще не знал.
– Я сегодня заснул на игре, папа, – выпалил он, – представляешь? Вдруг заснул прямо на скамейке. Еле-еле открыл глаза, когда настала моя смена. Я, видимо, устал! Не хочется сидеть в запасных, поэтому я никому ничего не говорю. Я думал, все само пройдет. Я не понимаю, что со мной творится.
Естественно, первым делом мы подумали о мононуклеозе. Инфекционное заболевание, сопровождающееся специфическими изменениями крови.
Иногда у детей встречается это заболевание, лучшее лечение от которого – полный покой. Это было бы очень и очень плохо, но не смертельно. Во всяком случае, мы точно знали, с чем бороться и как. Тут же отвезли Уэйна к врачу в Торонто. Сделали все анализы. Мононуклеоза не обнаружили. Тогда мы заволновались по-настоящему.
Уэйна осмотрел и наш семейный доктор в Брэнтфорде. Тоже ничего не нашел. Все это время сын находился дома, ничего не делал, только спал. Но сколько бы он ни спал, он все равно чувствовал себя усталым. Парень приходил из школы домой в половине четвертого и ложился спать. Просыпался он в половине шестого только для того, чтобы поесть, и опять ложился. Часов в одиннадцать вечера он просыпался от голода. Поев, опять тут же засыпал и спал до утра, пока не приходила пора отправляться в школу. Так продолжалось день за днем. И ничего не менялось.
Мы были в отчаянии и просто не знали, что делать. Наконец нам предложили показать Уэйна доктору Буллу, врачу сборной команды Канады с 1972 года. Доктор снова обследовал его. То, что обнаружилось, он назвал «атипичной формой мононуклеоза». Он прописал покой, тонизирующие средства и витамины, которых, по его мнению, Уэйну не хватало. Уэйн начал принимать лекарства и, черт меня побери, стал быстро поправляться! Вскоре все прошло и никогда больше не повторялось. Наконец-то Уэйн мог сосредоточиться на хоккее и играть так, как ожидали зрители и как он мог играть.
Медицинские обследования и лечение заняли две недели и, к счастью, закончились до начала сезона. Уэйн не пропустил ни одной игры, хотя, может быть, отдых и не помещал бы ему. Только к Рождеству он почувствовал себя совершенно здоровым. К этому времени он настолько отстал в соревновании бомбардиров, что искать его нужно было где-то в самом конце списка. Но к концу сезона все переменилось. Его команда заняла первое место в лиге, а Уэйн оказался четвертым среди снайперов с 72 очками (36 плюс 36), он набрал также 75 очков в 23 кубковых играх.
В это время он наконец стал понемногу вытягиваться. Когда Уэйну было двенадцать лет, он даже ходил в гимнастическую школу в Брэнтфорде в надежде немного подрасти. Дело в том, что он никогда не был крупным мальчиком и ему всегда хотелось как-то подтянуться. Хозяин школы составил для него программу занятий с отягощениями. И в результате чуть больше, чем за год, Уэйн подрос на 17,5 сантиметра и прибавил в весе 18 килограммов.
Главный менеджер команды Колин Маккензи рассказывал как-то репортерам: «Когда Уэйн в первый раз появился у нас, он был таким маленьким, что мы опасались выпускать его на лед. Правда, наши опасения испарились, когда он забил пару шайб».
Тут Уэйн снова стал привлекать к себе пристальное внимание. По правилам старшей группы юниоров «А» парень может участвовать в конкурсе на право играть в команде «А», если он перед этим год играл в младшей группе. Хотя Уэйн уже два сезона играл в команде юниоров «Б», по возрасту он как бы заканчивал только первый год в младшей группе.
Естественно, команды «А» пристально следят за ребятами, способными принять участие в конкурсе. Поэтому Уэйн и стремился во что бы то ни стало начать хоккейный сезон с первой игры. Он вбил себе в голову, что, если пропустит хотя бы несколько игр, его могут не заметить.
Хотя каждый клуб имеет своих «разведчиков», лига регулярно выпускает информационный бюллетень, где игроки стоят под номерами в зависимости от их игрового потенциала. Сначала Уэйн котировался не слишком высоко. В одном из первых бюллетеней он числился, насколько я помню, под номером 186-м. Но сезон продолжался, и фамилия Уэйна постепенно поднималась в списке все выше и выше. В середине сезона он был уже 79-м, потом – где-то в третьем десятке, а к концу сезона оказался вторым после Стива Петерса из «Питерборо Писе».
И все-таки многие сомневались в способности Уэйна играть со взрослыми парнями. Однажды, в конце его второго сезона среди юниоров, я стоял на катке позади менеджера одного из клубов группы «А». Уэйн боролся в углу за шайбу, его сбили. Когда команда соперников устремилась в контратаку, этот менеджер повернулся к своему «разведчику» и заявил: «Видите, говорил же я вам! Этот малыш никак не сможет играть в группе „А“. Рано ему еще! Забудем о нем».
Но мы-то твердо верили, что Уэйна заметят на конкурсе и выберут одним из первых. Гадали лишь о том, какой клуб остановит на нем свой выбор.
Мы хотели, чтобы Уэйн оказался поближе к дому. Торонто – это хорошо. А если он попадет в другой город? До которого будет не 60 миль, а 600? Мы подумывали о «Ниагара Фолз», ведь эта команда базировалась в городе, находившемся на расстоянии 60 миль от Брэнтфорда. Но там нам ответили прямо:
– Видали мы этих четырнадцатилетних вундеркиндов! Нам они не нужны.
Уэйну же люди из этого клуба сказали нечто другое.
– Знаешь, что они говорят? – рассказал он потом мне.– «Если мы выберем тебя, то получим не одну обузу, а сразу две».
– Как это? – не понял я.
– Ну, они говорят, что если они выберут меня, то приобретут и тебя на свою шею.
– О господи! – только и смог воскликнуть я. Видимо, люди из «Ниагара Фолз» принимали меня за одного из тех надоедливых родителей, что вмешиваются во все, всюду суют свой нос и всем мешают. В общем, мы поняли, что «Ниагара Фолз» не пригласят Уэйна. А отпускать его далеко от дома я не испытывал желания.
Я сел и написал письма в команды таких далеких от нас городов, как Садберн и Су-Сент-Мари: «Если Вы планируете пригласить Уэйна, не тратьте попусту своей очереди. Команды по очереди приглашают новичков, причем право выбирать первыми получают команды, занимающие последние места.
Он не согласится».
Но Анжело Бамбакко из Су не обратил на мое предупреждение никакого внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
С одной стороны, я полагаю, всех возмутило, что для переезда Уэйна в Торонто мы оформили Билла Корниша его опекуном. В детском хоккее есть правило – и это очень хорошее правило! – согласно которому, если я живу в Брэнтфорде, мои дети должны играть в Брэнтфорде. Я за это правило. Но ведь случай с. Уэйном был особый. Если бы речь шла просто о переходе из команды в команду, тогда можно было возмущаться нашим поступком. Но дело было в переезде парня в другой город. В Торонто его ждали опекун, его дом. Правительство провинции признало этот факт. Когда мы записывали Уэйна в школу, проблем не было. Он был принят, как любой мальчишка из Торонто.
Но хоккейные деятели все восприняли по-другому. Мы были Гретцки, и мы двигали нашего сына. Мы, считали они, хотим создать для него особые условия…
Пришел сентябрь, Уэйну нужно было регистрироваться. Ассоциация детского хоккея Онтарио (ОМХА) поджидала нас во всеоружии.
Мы не делали секрета из своих намерений. ОМХА узнала о планах переезда еще в июле, и никто тогда не сказал ни слова против. (Если бы ОМХА известила нас, что не утвердит переход, мы бы никогда не пошли на него.) Уэйн получил благословение МТХЛ. Он подписал регистрационную карточку. И вдруг в сентябре – Уэйн уже живет в Торонто, определен в школу – до нас начинают доходить разные слухи.
Сначала Сэму намекнули в хоккейной лиге Торонто (МТХЛ): могут возникнуть осложнения, ОМХА считает, что разрешения городской ассоциации Брэнтфорда недостаточно, для перехода в другую команду ему нужно разрешение ОМХА, а его трудно будет получить.
15 сентября я слушал по радио спортивные новости, и вдруг диктор объявил: «Один из руководителей ОМХА заявил, что Уэйну Гретцки не разрешено играть в Торонто, ведь его родители там не живут».
Надо сказать, Уэйн был не одинок в беде. Родители одного мальчика из Брайтона, провинция Онтарио, тоже устроили своего сына жить под опекой в Торонто и играть в младшей команде «Янг Нэйшиналз». Так что было два одинаковых случая. Просто Уэйну уделили больше внимания.
Сэм написал Алану Иглсону, адвокату и одному из влиятельнейших людей в хоккее, обрисовал ситуацию и попросил помощи. Контора Иглсона выделила нам адвоката, и обе семьи отправились в Торонто, чтобы просить компанию взрослых мужчин позволить двум мальчишкам играть в хоккей. Ребята были с нами, но лучше бы их там не было. Все обернулось так, будто они здесь ни при чем. Борьба шла между взрослыми.
Они нам отказали.
Сколько буду жить, не забуду это заседание. Собралось человек 60 из ОМХА, все в темных брюках и красных пиджаках. Все такие солидные.
Разговор вертелся вокруг да около. Они спрашивали нас, почему он переехал, мы объясняли. Один из них сказал: он понимает, что пришлось пережить Уэйну в Брэнтфорде, он видел его в игре и наблюдал за тем, что творилось при этом. Мы объясняли: нас заботит прежде всего благополучие сына, а не его хоккейная карьера. Родители второго мальчика объяснили свое решение тем, что они хотели определить его в школу с иной системой обучения, но в районе, где он сможет играть в хоккей в своей возрастной группе, а не с более старшими ребятами, как это было в Брайтоне. В нашем случае все оказалось очевидным. Мы думали, что логика победит.
Однако все вышло по-другому.
Джим Кинли, президент ОМХА, сказал: он лично сочувствует нам, но они не могут делать исключений, потому что тогда «каждый сможет воспользоваться этим».
И тут я завелся:
– «Каждый»? Да я не позволил бы уехать из дома даже остальным своим детям! Но ведь ситуация с Уэйном – исключительная. Он – не обычный мальчик. Даже собравшиеся здесь не могут не признать этого!
Но все было напрасно. Мы не могли ничего изменить.
– Считаем, – сказал мистер Кинли, – что в интересах мальчиков жить с родителями. Так будет лучше для них.
После заседания он издал официальный документ, гласивший: «Данное постановление подтверждает наше первоначальное решение, основанное на правилах, утвержденных Канадской ассоциацией любительского хоккея».
«Из правил Канадской ассоциации любительского хоккея, – сказал мистер Кинли, – следует, что игроки до восемнадцати лет могут переезжать из города в город только со своими родителями или опекунами. Опекунство должно быть оформлено до 1 января того года, когда переезжает игрок».
Наш адвокат оспаривал это решение. Он считал, что порой складываются обстоятельства, когда мальчик может сменить команду, и для этого достаточно разрешения, подписанного президентом и секретарем его бывшего клуба. Но из его стараний ничего не вышло. ОМХА приняла решение не в нашу пользу. Когда мы уходили, мальчики плакали.
За дверями нас ждали телевизионные камеры. Мы хотели, чтобы наши сыновья играли в хоккей там, где им нравится, и учились бы при этом в школе, которую мы считаем подходящей для них. А из этого раздули ужасную сенсацию. Все требовали от нас заявлений и деклараций. И я сделал заявление.
«Мой отец, – сказал я, – выходец из России. Он приехал в США, потом переселился на север, в Канаду.
Он вступил в канадскую армию и участвовал в сражениях. Вернувшись с войны, он поселился в Брэнтфорде. Отец всегда гордился тем, что он гражданин Канады. «В Канаде, – говорил он мне, – ты можешь делать, что хочешь, поехать, куда хочешь, говорить, что хочешь, конечно, в пределах законов государства». Мой отец перевернулся бы в гробу, узнав, что его внук не может поехать в город по своему выбору, жить там с людьми, с которыми ему хочется, и заниматься тем, чем он хочет. Это – справедливо?»
Так закончилось тогдашнее заседание. Но борьба продолжалась. Все, что последовало за этим, напоминало игру в снежки. Мы бросали в них, они – в нас. Только вместо снега в ход шла бумага. Мы обжаловали решение ОМХА в Ассоциации хоккея Онтарио, они направили нашу жалобу обратно в ОМХА и оставили решение на их усмотрение. Мы подали в Верховный суд провинции Онтарио, добиваясь разрешения для наших сыновей играть в детских командах города Торонто, и одновременно подали апелляцию в Ассоциацию любительского хоккея Канады (КАХА). Судья отклонил наш иск по двум причинам: во-первых, он считал, что не достигшие восемнадцатилетия мальчики не могут привлечь ОМХА к суду, а во-вторых, по его мнению, мы использовали еще не все возможности апелляции в хоккейных организациях.
Оставался последний путь. Можно было обратиться к трибуналу ОХА (Хоккейной ассоциации Онтарио), независимому органу из трех человек, который обычно решает конфликты, если стороны не могут прийти к согласию. Однако на это могло уйти несколько месяцев, а уже наступил октябрь, и Уэйн не мог играть. Мы чувствовали себя подавленными. Но не Уэйн. Он не знал, что можно предпринять и возможно ли вообще что-либо сделать. Но зато он знал, чего хочет.
Я же был готов сдаться.
– Уэйн, придется вернуться домой и играть в Брэнтфорде, – сказал я ему.
– Я не вернусь домой ни за что, – ответил он без всяких колебаний.
В Торонто он мог играть теперь только в команде юниоров «Б». Вы спросите: почему же ему можно было играть в Торонто в юношеской команде и нельзя – в детской? Потому что юношеские команды подчинены ОХА, а не Ассоциации детского хоккея (ОМХА). К счастью, ОМХА не дисквалифицировала Уэйна, а только запретила ему переход. Если бы его дисквалифицировали и ОХА утвердила дисквалификацию, он бы оказался в западне.
Сэм Макмастер предложил:
– Он живет в Торонто, учится здесь в школе. Пусть играет за команду юниоров «Б».
– Ты сошел с ума? – взорвался я. – В этой команде двадцатилетние парни. Это взрослые мужчины! А Уэйну четырнадцать лет! Он весит всего 54 килограмма! Его попросту задавят у борта!
– Уолтер, все будет хорошо, – сказал мне Сэм.
– Отец, все будет хорошо, – поддержал его Уэйн.
И мы отправились на встречу со старшим тренером команды Джином Попилом. Это был тот еще тип! Его спокойствию можно было только позавидовать!
Уэйн, конечно, сильно нервничал. Очень не хотел возвращаться домой, но… Может быть, в этой команде его ждут только тренировки? А на игру его никогда не выпустят?… Вот чего он опасался! Он боялся, что ему не дадут играть. Больше его ничего не пугало. Он не боялся играть со взрослыми парнями.
Его нужно было подбодрить. Попил, поздоровавшись, ничего больше не говорил. Он обматывал лентой ручку клюшки. Он мотал, и мотал, и мотал. Можно было подумать, у него нет других интересов в жизни.
Сэм посмотрел на Уэйна.
– Ну, Уэйн, ты подписываешь регистрационную карточку или нет? Джин не может ждать целый день. Решайся!
Уэйн схватил ручку и подписал карточку. Он будет играть! У него появился шанс. Все, чего он хотел. Остальное его не пугало.
«Проснись, Уэйн, игра идет!»
«Я был в тюрьме, за решеткой. И думал только об одном: „Что скажет отец?“
Уэйн Гретцки. 1983 год
Казалось, наступили спокойные времена. После всех споров, перебранок и борьбы с ОМХА, после судебного разбирательства и связанного с ними шума в газетах Уэйн наконец прочно утвердился в юношеском хоккее.
Он был признан лучшим новичком года, несмотря на то что пропустил почти два месяца. И самое главное, его положение было законным. Теперь на него могли нападать только люди с коньками на ногах, но с этими-то он умел справиться. Так что нас ждал сезон удовольствий, сезон без проблем: сиди и любуйся.
Я поехал на первую игру Уэйна, и то, что увидел, показалось мне ужасным. Он играл из рук вон плохо.
«Ну ладно, первая игра», – успокаивал я себя. К тому же в команде произошли изменения. Джин Попил не поладил с руководством и ушел. Теперь у Уэйна был новый тренер Брюс Уоллес. Это, конечно, сказалось на его игре. Конечно, он скоро выправится, все образуется, он заиграет по-прежнему.
Я пошел на вторую товарищескую встречу. Все было так же плохо. Где темперамент, сила, настроение? Он не походил на себя. И каждый раз, когда я спрашивал, что происходит, он отвечал: «Ничего. Ничего страшного». Так проходила игра за игрой. Наконец после тренировочной встречи в Ошауа я дождался его у лестницы (я никогда не захожу в раздевалку, считаю, что родителям там делать нечего) и еще раз спросил: «Что случилось?»
– Ничего, – как всегда, ответил Уэйн и попытался проскользнуть мимо меня на лестницу.
Мое терпение лопнуло.
– Или ты сейчас же скажешь мне, в чем дело, или я тебя увезу домой сегодня же, – твердо сказал я. – Все. Хватит. Ты сам не свой. Что-то случилось. Рассказывай или едем домой.
Тут он как-то успокоился. Мне показалось, что он выглядит испуганным. Чего он боится? Этого я еще не знал.
– Я сегодня заснул на игре, папа, – выпалил он, – представляешь? Вдруг заснул прямо на скамейке. Еле-еле открыл глаза, когда настала моя смена. Я, видимо, устал! Не хочется сидеть в запасных, поэтому я никому ничего не говорю. Я думал, все само пройдет. Я не понимаю, что со мной творится.
Естественно, первым делом мы подумали о мононуклеозе. Инфекционное заболевание, сопровождающееся специфическими изменениями крови.
Иногда у детей встречается это заболевание, лучшее лечение от которого – полный покой. Это было бы очень и очень плохо, но не смертельно. Во всяком случае, мы точно знали, с чем бороться и как. Тут же отвезли Уэйна к врачу в Торонто. Сделали все анализы. Мононуклеоза не обнаружили. Тогда мы заволновались по-настоящему.
Уэйна осмотрел и наш семейный доктор в Брэнтфорде. Тоже ничего не нашел. Все это время сын находился дома, ничего не делал, только спал. Но сколько бы он ни спал, он все равно чувствовал себя усталым. Парень приходил из школы домой в половине четвертого и ложился спать. Просыпался он в половине шестого только для того, чтобы поесть, и опять ложился. Часов в одиннадцать вечера он просыпался от голода. Поев, опять тут же засыпал и спал до утра, пока не приходила пора отправляться в школу. Так продолжалось день за днем. И ничего не менялось.
Мы были в отчаянии и просто не знали, что делать. Наконец нам предложили показать Уэйна доктору Буллу, врачу сборной команды Канады с 1972 года. Доктор снова обследовал его. То, что обнаружилось, он назвал «атипичной формой мононуклеоза». Он прописал покой, тонизирующие средства и витамины, которых, по его мнению, Уэйну не хватало. Уэйн начал принимать лекарства и, черт меня побери, стал быстро поправляться! Вскоре все прошло и никогда больше не повторялось. Наконец-то Уэйн мог сосредоточиться на хоккее и играть так, как ожидали зрители и как он мог играть.
Медицинские обследования и лечение заняли две недели и, к счастью, закончились до начала сезона. Уэйн не пропустил ни одной игры, хотя, может быть, отдых и не помещал бы ему. Только к Рождеству он почувствовал себя совершенно здоровым. К этому времени он настолько отстал в соревновании бомбардиров, что искать его нужно было где-то в самом конце списка. Но к концу сезона все переменилось. Его команда заняла первое место в лиге, а Уэйн оказался четвертым среди снайперов с 72 очками (36 плюс 36), он набрал также 75 очков в 23 кубковых играх.
В это время он наконец стал понемногу вытягиваться. Когда Уэйну было двенадцать лет, он даже ходил в гимнастическую школу в Брэнтфорде в надежде немного подрасти. Дело в том, что он никогда не был крупным мальчиком и ему всегда хотелось как-то подтянуться. Хозяин школы составил для него программу занятий с отягощениями. И в результате чуть больше, чем за год, Уэйн подрос на 17,5 сантиметра и прибавил в весе 18 килограммов.
Главный менеджер команды Колин Маккензи рассказывал как-то репортерам: «Когда Уэйн в первый раз появился у нас, он был таким маленьким, что мы опасались выпускать его на лед. Правда, наши опасения испарились, когда он забил пару шайб».
Тут Уэйн снова стал привлекать к себе пристальное внимание. По правилам старшей группы юниоров «А» парень может участвовать в конкурсе на право играть в команде «А», если он перед этим год играл в младшей группе. Хотя Уэйн уже два сезона играл в команде юниоров «Б», по возрасту он как бы заканчивал только первый год в младшей группе.
Естественно, команды «А» пристально следят за ребятами, способными принять участие в конкурсе. Поэтому Уэйн и стремился во что бы то ни стало начать хоккейный сезон с первой игры. Он вбил себе в голову, что, если пропустит хотя бы несколько игр, его могут не заметить.
Хотя каждый клуб имеет своих «разведчиков», лига регулярно выпускает информационный бюллетень, где игроки стоят под номерами в зависимости от их игрового потенциала. Сначала Уэйн котировался не слишком высоко. В одном из первых бюллетеней он числился, насколько я помню, под номером 186-м. Но сезон продолжался, и фамилия Уэйна постепенно поднималась в списке все выше и выше. В середине сезона он был уже 79-м, потом – где-то в третьем десятке, а к концу сезона оказался вторым после Стива Петерса из «Питерборо Писе».
И все-таки многие сомневались в способности Уэйна играть со взрослыми парнями. Однажды, в конце его второго сезона среди юниоров, я стоял на катке позади менеджера одного из клубов группы «А». Уэйн боролся в углу за шайбу, его сбили. Когда команда соперников устремилась в контратаку, этот менеджер повернулся к своему «разведчику» и заявил: «Видите, говорил же я вам! Этот малыш никак не сможет играть в группе „А“. Рано ему еще! Забудем о нем».
Но мы-то твердо верили, что Уэйна заметят на конкурсе и выберут одним из первых. Гадали лишь о том, какой клуб остановит на нем свой выбор.
Мы хотели, чтобы Уэйн оказался поближе к дому. Торонто – это хорошо. А если он попадет в другой город? До которого будет не 60 миль, а 600? Мы подумывали о «Ниагара Фолз», ведь эта команда базировалась в городе, находившемся на расстоянии 60 миль от Брэнтфорда. Но там нам ответили прямо:
– Видали мы этих четырнадцатилетних вундеркиндов! Нам они не нужны.
Уэйну же люди из этого клуба сказали нечто другое.
– Знаешь, что они говорят? – рассказал он потом мне.– «Если мы выберем тебя, то получим не одну обузу, а сразу две».
– Как это? – не понял я.
– Ну, они говорят, что если они выберут меня, то приобретут и тебя на свою шею.
– О господи! – только и смог воскликнуть я. Видимо, люди из «Ниагара Фолз» принимали меня за одного из тех надоедливых родителей, что вмешиваются во все, всюду суют свой нос и всем мешают. В общем, мы поняли, что «Ниагара Фолз» не пригласят Уэйна. А отпускать его далеко от дома я не испытывал желания.
Я сел и написал письма в команды таких далеких от нас городов, как Садберн и Су-Сент-Мари: «Если Вы планируете пригласить Уэйна, не тратьте попусту своей очереди. Команды по очереди приглашают новичков, причем право выбирать первыми получают команды, занимающие последние места.
Он не согласится».
Но Анжело Бамбакко из Су не обратил на мое предупреждение никакого внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20