Даже сейчас, полный обиды и возмущения, я подумал: как же замечательно, что она все обо всем знает.
Наконец, Катерина легла рядом, и я благоразумно решил не настаивать, что запросто справился бы и сам.
– Поспал всего полтора часа, – простонал я в надежде на сочувствие.
– Я обычно сплю меньше, – парировала она.
Ребенок был сыт, переодет и согрет. Разумеется, теперь он заснет. Молча и неподвижно лежали мы рядом, прекрасно понимая, что ждем первого скрипучего стона из коляски. Словно пациенты в кресле стоматолога, мы не могли расслабиться: вот-вот взвизгнет бормашина – первый раздраженный крик, предвещающий, что наш ребенок снова собирается впасть в свое излюбленное и прискорбное состояние. Когда это случилось, я почувствовал, как Катерина рядом со мной дернулась. Чья сейчас очередь? Похоже, ничья. Стоны все учащались, их требовательность нарастала, но никто из нас не подумал изменить безнадежно оптимистичную позу спящих. Мы напоминали супружескую пару, принимающую солнечные ванны под проливным дождем.
– Давай попытаемся оставить его в покое, – сказал я, когда крик перешел в полноценное завывание.
– Одна я такую роскошь себе позволить не могу.
– Но сегодня же я дома. В эту ночь можно показать, что мы не всегда будем плясать под его дудку.
– Я не могу.
– Хотя бы до четырех.
Часы показывали 3:52. Я встал и закрыл дверь, чтобы Милли опять не проснулась. Катерина ничего не сказала – но она лежала лицом к циферблату. Альфи бился в сдавленных рыданиях.
По прошествии целой вечности, а именно в 3:53, Катерина сердито прихлопнула голову подушкой. Думаю, она хотела этим мне что-то продемонстрировать – ухо из-под подушки осталось торчать. По мне, так уровень громкости младенца уже зашкаливал, его маленькие легкие и слабые голосовые связки не способны на б о льшую мощность. Тем не менее, в 3:54 крик неожиданно приобрел квадрофоническое гиперзвучание, мощность и ярость его удвоились. Обычно в такие минуты на сцене запускают фейерверк, а хор дружно гаркает во всю мочь. Откуда у него столько сил? Откуда он черпает стойкость и целеустремленность среди ночи, когда родители, раз в двадцать превышающие его весом и силой, уже несколько часов как готовы выбросить белый флаг? Теперь я понимал, почему в прежние времена матери беспокоились, что раскрылась большая металлическая булавка, удерживающая подгузник, и воткнулась ребенку в ляжку, – крик Альфи был полон муки. Даже у меня зашевелилась мысль, что он проткнул себя булавкой, – а ведь мы пользовались одноразовыми подгузниками.
Яростные вопли продолжались на протяжении 3:55 – по-прежнему на полной мощности, но ровно в 3:56 переключили передачу, и звуки сделались короче и сумбурнее. Это были напряженные, мучительные, недоуменные выкрики. «Мать, о мать, почто оставила меня ты?» И хотя мать лежала спиной ко мне, я догадался, что теперь и она плачет. В первые месяцы, когда Катерина кормила грудью, я пытался убедить ее, чтобы она не бросалась к ребенку по первому зову. Как только ребенок начинал хныкать, Катерина кидалась к коляске, из ее глаз брызгали слезы, а из груди – в полном соответствии с учением Павлова – молоко. Ничего не оставалось, как пойти на попятный. Иначе ей грозило полное обезвоживание.
Я чувствовал себя так, словно причина ее слез – во мне. Да, на этот раз я был мучителем – кто как не я заставил бедную мать встать посреди ночи, кто заставил слушать, как кричит и корчится в страшных муках ее родное дитя… Хотя все эти крики и бесили меня, сердце мое разрывалось совсем не так сильно, как разрывалось сердце Катерины.Я мог запросто от них отстраниться, отключить ту часть своего мозга, которой осознавал страдания ребенка. И сейчас я учил Катерину сделать то же самое. Я учил ее стать похожей на мужчину. Возможно, в том состояла месть моего подсознания. Днем Катерина заставляла меня походить на женщину: понимать настроение и потребности ребенка так же, как это делает она. Дневные часы определенно принадлежали Катерине. Но посреди ночи настал мой черед. Я заставлял ее читать те места в книгах, которые подтверждали мою правоту, я предъявлял ей письменное доказательство своихслов: не следует бросаться к ребенку всякий раз, когда он плачет, надо ожесточиться, привязать себя к мачте и терпеть стенания ребенка, чтобы он смог научиться засыпать самостоятельно. Но хотя Катерина и проявляла абстрактнуюготовность к восприятию этой идеи, осуществить ее на практике не удавалось.
Хоть с какой-то стороны я мог показать себя лучшим родителем, чем Катерина. Было нечто, дававшееся мне легко, а ей вовсе недоступное. Есть, наверное, какая-то ирония в том, что у меня открылся талант не обращать внимания на детский плач. Но мне требовалось найти в этом положительную сторону, и я ее нашел. Гораздо лучше, чем у Катерины, у меня получалось лежать на кровати и ничего не делать. Поэтому в 3:56 я сочувственно спросил, как она – терпит ли?
– Да! – рявкнула она, раздраженная моим покровительственным тоном.
– Я знаю, как это трудно, – продолжал я самым понимающим голосом, – но позже сама будешь рада, что я убедил тебя так поступить. – Она не отвечала. – Попробуй проявить силу. Ведь, в конечном счете, мы это делаем во благо малышу.
И тут случилась вопиюще несправедливая вещь. Катерина со мной согласилась.
– Знаю. Ты прав – мы должны взять верх.
– Что? – испуганно переспросил я.
– Так не может продолжаться каждую ночь. Этот ребенок меня измочалил. Мы должны победить его.
А вот этого я совсем не ожидал. Я-то думал, что Катерина подскочит и кинется к коляске с невнятным лепетом: «Прости меня, Майкл, я не такая сильная, как ты. Я не могу удержаться, прости…»
Надо было удержать свой статус строгого родителя.
– Я не стал бы возражать, если бы ты к нему подошла.
– Нет. Мы должны стать сильными.
– Ты очень храбрая, Катерина, но я ведь знаю, что ты хочешь взять его на руки.
– Нет, не буду. Нам нужно показать ему, что к чему.
– Хочешь, я его возьму на руки?
– Только попробуй! Пусть плачет.
И я остался на кровати, слушая завывания ребенка. После того, как у меня отняли последние остатки гордости, мне хотелось зарыдать с младенцем в унисон.
* * *
Альфи сумел-таки заснуть, и нас охватила эйфория – словно мы достигли вершины. Час спустя Альфи полностью позабыл преподанный урок и явно нуждался в повторении. Мы по очереди толкали коляску по спальне, мы подозревали у него колики, газы и прочие заболевания, о которых прочли на замызганной доске объявлений в центре здоровья. А он все вопил. Нас охватила паника, нам пришло в голову, что непрекращающийся плач может быть вызван только менингитом, и я со всех ног помчался за фонарем. Явный признак менингита – светобоязнь, и нужно срочно проверить, боится он яркого света или нет. Понятное дело – и к нашему смятению, – ребенок, проведший ночь в темной комнате, отпрянул, когда ему в лицо сунули лампу в двести ватт. Менингит убивает. Менингит заразен. А что, если и Милли его подцепила? Мы рванули к ней в комнату, растормошили и сунули прожектор в лицо. Она тоже отпрянула. А сонливость… Еще один признак. У наших детей менингит! Очумевшую Милли усадили перед телевизором и кинулись рыться в справочниках, отыскивая прочие симптомы. Головная боль, температура, затекшая шея. Похоже, ничем этим они не страдают. И тут до нас дошло, что Милли с превеликим удовольствием таращится на свет, идущий от телевизионного экрана. А это значит, что никакого менингита у нее нет.
– А ну, Милли, марш в кровать!
– Но я смотрю «Барни».
– Ты знаешь, что тебе не разрешается смотреть телевизор ночью.
Она оттопырила нижнюю губу и зарыдала. Мы не могли не сознавать, что, вероятно, растормошить девочку в пять утра, усадить ее перед телевизором, а затем объявить, что ей не разрешается его смотреть, – как-то несправедливо. Поэтому последний предрассветный час я провел вместе с Милли, наблюдая, как гигантского лилового динозавра обнимает толпа хилых американских детишек.
* * *
Завтрак прошел напряженно. Для стресса вовсе не требовалось, чтобы Катерину тошнило, но звуки рвоты настроения не прибавляли. К утру мы настолько прониклись раздраженной иррациональностью, что я решил, будто она специально вызвала у себя рвоту – показать, что ей приходится хуже, чем мне. Пробил час, когда нам настоятельно требовалась разлука. Мне пора возвращаться в свою нору. У отца Катерины тоже имелась своя нора – сарай в дальнем конце сада, который он превратил в кабинет, в личное убежище, где мог предаваться размышлениям, составляя план очередной резни мокриц. А в моем распоряжении был весь Южный Лондон. Катерина, уроженка Северного Лондона, рвалась в путешествие по улицам Балхама не больше, чем в пеший поход по Казахстану. Разумеется, кое-какое представление о том, где эти места находятся, у нее имелось, но ни карт, ни путеводителей, ни мыслей насчет получения виз у нее не было.
Чем скорее я пересеку реку, тем лучше будет для нас обоих. Катерина почувствует себя счастливее, как только я скроюсь с ее глаз. Но сначала нужно решить несколько практических вопросов: приготовить молочную смесь, найти зарядное устройство для телефона, побросать барахло в дорожную сумку, ну и, наконец, мы должны устроить полномасштабную супружескую ссору. Скандал приближался с удручающей неотвратимостью рождественского сингла Клиффа Ричарда.
– Выровняй ножом, – велела Катерина, когда я отмерял порошок для молочной смеси.
– Что?
– Порошок на ложке нужно выровнять ножом, чтобы отмерить строго определенное количество.
– Катерина, что за катастрофа, если детская смесь окажется чуть гуще или жиже? У Альфи случится заворот кишок? Или он умрет от голода?
– Ты должен следовать инструкции, – тут же выпустила она когти.
– Я должен следовать инструкции? И все? Почему, когда я отмеряю несколько ложек этой треханой молочной смеси, ты нависаешь надо мной, точно ястребица, мать твою?
И тут началось. Никто не был виноват в скандале, просто случилось неизбежное – стычка двух изможденных людей, которых запихнули в убогий домишко. Нечто подобное происходит среди бройлерных кур, засидевшихся в одной клетке. Прошло совсем немного времени, и мы уже неуклюже извергали гнев и бессилие направо и налево. Я выкрикивал оскорбления, а Катерина швырнула в меня большой книгой в мягкой обложке. Книга называлась «Заботливые родители» – она пролетела мимо и ударила Милли по ноге. Милли озадаченно оглянулась и продолжила играть, но я принялся так свирепо сочувствовать ей, что она заплакала. Я с ненавистью глянул на Катерину:
– Посмотри, что ты натворила.
И дабы окончательно доказать, кто из нас заботливый родитель, я стал утешать нашу растерянную дочь – усадил ее себе на колени и начал читать книжку Беатрис Поттер Беатрис Поттер (1866-1943) – английская детская писательница
.
«Дурные котятки потеряли перчатки, – сказала миссис Табита Твитчет».
Затем пушистый котенок якобы произнес:
– Ты всегда в таком поганом настроении? Ты – единственная женщина, у которой предменструальный синдром длится двадцать восемь дней в месяц. – Милли посмотрела на меня так, словно не помнила такого места в книжке, но я продолжал: – И вот мимо прошествовали три уточки…
Спор развивался, как симфония, – каждая следующая часть воздвигалась на предыдущей. Катерина объявила, что я никогда с ней не разговариваю, никогда не рассказываю о своей работе и планах. А я сказал, что как бы ни лез я из кожи, все и всегда получается неправильно, и она вечно унижает меня. Меня трясло. На Катерину я уже смотреть не мог и яростно драил пластиковые тарелки, сублимируя гнев в домашние хлопоты. Внезапно до меня дошло, что Катерина уже вымыла тарелки, но я все равно продолжал надраивать их – в надежде, что она не заметит.
– Эти тарелки я уже вымыла.
В конце концов, она велела мне проваливать на работу, а я неубедительно проблеял, что собирался задержаться – помочь ей с домашними делами.
– Какой смысл? – возразила она, пока я надевал пиджак. – Мне все равно надо уходить, пройтись по магазинам, купить детского питания, сводить Милли в детский сад и так далее. Какая же это скука.
– Такая работа не обязательно должна быть скучной. Я купил тебе плейер с радио, чтобы ты могла слушать Радио 4, пока Милли резвится на качелях, а ты им даже не пользуешься.
– Ничего не выйдет, Майкл. Ты не можешь в мгновение ока решить мои проблемы, словно это какие-то пустяки. И я не хочу, чтобы ты избавлял меня от скуки. Я просто хочу, чтобы иногда ты поскучал вместе со мной.
Эта мысль показалась мне столь странной, что я не нашелся с ответом. Она хочет, чтобы я поскучал вместе с ней? Женщина, лучше всех умеющая развлекаться. Женщина, которая сказала голландскому автостопщику, что я совершенно глухой, а потом целый час пыталась меня рассмешить, рассказывая, как я беспомощен в постели. Я хотел вернуть прежнюю Катерину; я хотел вырвать ее из лап похитителей тел и вернуться в те времена, когда нам хотелось только одного: быть вместе. Теперь мы напоминали два магнита: одной стороной притягивались, другой отталкивались. Мы то тянулись друг к другу, то отстранялись, то обожали, то обижались.
И когда я уже направлялся к двери, она нанесла еще один удар ниже пояса:
– Майкл, я ничего не имею против того, что ты не всегда бываешь дома. Я против того, что ты не хочешь быть дома.
И как она находит время придумывать такие сентенции – да еще после бессонных ночей?
У меня осталась единственная форма защиты – нападение.
– Это несправедливо! – крикнул я, повышая голос, чтобы создать впечатление, будто она перешла черту. – Ты считаешь, я специально так много времени провожу вне дома? Ты считаешь, я не спешу домой при первой возможности? Ты считаешь, что я, бодрствуя в три часа ночи, не чувствую себя несчастным из-за того, что не смогу увидеть, как дети просыпаются? Я вижу их реже тебя, потому что мне надо ходить на работу. Я вынужден горбатиться день и ночь, чтобы обеспечивать жену, двоих детей, да еще выплачивать кредит. Когда тебе захотелось посудомоечную машину, деньги волшебным образом нашлись – как и на новую одежду, на отпуск, на дурацкое биде, которое стоит четыреста фунтов, но служит лишь водоемом для резиновых утят. Деньги всегда находятся, а находятся они потому, что я работаю изо всех сил!
Теперь я в самом деле завелся, а Катерина, казалось, утратила дар речи.
– Знаешь, это очень нелегко – приходить в студию выжатым, а потом вкалывать тридцать шесть часов кряду, чтобы сделать работу в срок. Я заканчиваю одну мелодию и тут же берусь за другую, корплю без перерыва в тесной студии на другом конце города, в изнеможении падаю на односпальную кровать, чтобы вскоре вскочить и снова вкалывать-вкалывать-вкалывать. А что мне остается? Ведь дети должны быть сыты и одеты, у них должна быть крыша над головой. Мне приходится гнобить свою жизнь на работе, потому что это единственный способ удержаться на плаву.
Я схватил сумку и устремился к двери, намереваясь триумфально покинуть дом. На коврике у порога лежал конверт, который я узнал сразу. Я подобрал его и швырнул в сумку. Вскрывать его не требовалось. Очередное предупреждение из банка. Там хотели знать, почему я уже четыре месяца не выплачиваю кредит за дом.
Глава четвертая
Потому что я этого достоин
Так или иначе, меня неизбежно будили дети. Часы показывали 3:31, и какое-то мгновение я гадал: утра или вечера, – но детский гам, доносившийся с другой стороны улицы, свидетельствовал, что дело близится скорее к вечеру, чем к утру. Дети должны быть чересчур активными, чтобы их оставляли в школе до половины четвертого утра. Хоть я и побил снова личный рекорд сна, но чувствовал, что неплохо бы поспать еще часиков двенадцать. Если сутками напролет не можешь нормально закрыть глаза, а потом вдруг заснешь, то крепкий сон лишь спровоцирует потребность в новой дозе забытья. Отдых меня истощил, я ощущал неизбывную усталость, словно после общего наркоза. Загадка, каким образом Спящая Красавица после ста лет сна умудрилась встать с такой сияющей улыбкой на лице. Я натянул одеяло на голову и попытался отключиться.
Вот у ежей правильные представления. Когда им кажется, что настало время хорошенько выспаться, они находят большую кучу веток и листьев и без промедления забираются в нее. Жаль только, что обычно это происходит накануне Дня Гая Фокса 5 ноября празднуется День Гая Фокса (в 1605 году в этот день произошел Пороховой заговор) – один из самых красочных праздников в Великобритании, знаменитый своими фейерверками
, но подход вполне здравый. Почему люди не могут впадать в спячку? Зарывались бы в свои постели в конце октября, мирно спали бы все Рождество и Новый год и поднимались по радиобудильнику, установленному где-нибудь на середину марта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Наконец, Катерина легла рядом, и я благоразумно решил не настаивать, что запросто справился бы и сам.
– Поспал всего полтора часа, – простонал я в надежде на сочувствие.
– Я обычно сплю меньше, – парировала она.
Ребенок был сыт, переодет и согрет. Разумеется, теперь он заснет. Молча и неподвижно лежали мы рядом, прекрасно понимая, что ждем первого скрипучего стона из коляски. Словно пациенты в кресле стоматолога, мы не могли расслабиться: вот-вот взвизгнет бормашина – первый раздраженный крик, предвещающий, что наш ребенок снова собирается впасть в свое излюбленное и прискорбное состояние. Когда это случилось, я почувствовал, как Катерина рядом со мной дернулась. Чья сейчас очередь? Похоже, ничья. Стоны все учащались, их требовательность нарастала, но никто из нас не подумал изменить безнадежно оптимистичную позу спящих. Мы напоминали супружескую пару, принимающую солнечные ванны под проливным дождем.
– Давай попытаемся оставить его в покое, – сказал я, когда крик перешел в полноценное завывание.
– Одна я такую роскошь себе позволить не могу.
– Но сегодня же я дома. В эту ночь можно показать, что мы не всегда будем плясать под его дудку.
– Я не могу.
– Хотя бы до четырех.
Часы показывали 3:52. Я встал и закрыл дверь, чтобы Милли опять не проснулась. Катерина ничего не сказала – но она лежала лицом к циферблату. Альфи бился в сдавленных рыданиях.
По прошествии целой вечности, а именно в 3:53, Катерина сердито прихлопнула голову подушкой. Думаю, она хотела этим мне что-то продемонстрировать – ухо из-под подушки осталось торчать. По мне, так уровень громкости младенца уже зашкаливал, его маленькие легкие и слабые голосовые связки не способны на б о льшую мощность. Тем не менее, в 3:54 крик неожиданно приобрел квадрофоническое гиперзвучание, мощность и ярость его удвоились. Обычно в такие минуты на сцене запускают фейерверк, а хор дружно гаркает во всю мочь. Откуда у него столько сил? Откуда он черпает стойкость и целеустремленность среди ночи, когда родители, раз в двадцать превышающие его весом и силой, уже несколько часов как готовы выбросить белый флаг? Теперь я понимал, почему в прежние времена матери беспокоились, что раскрылась большая металлическая булавка, удерживающая подгузник, и воткнулась ребенку в ляжку, – крик Альфи был полон муки. Даже у меня зашевелилась мысль, что он проткнул себя булавкой, – а ведь мы пользовались одноразовыми подгузниками.
Яростные вопли продолжались на протяжении 3:55 – по-прежнему на полной мощности, но ровно в 3:56 переключили передачу, и звуки сделались короче и сумбурнее. Это были напряженные, мучительные, недоуменные выкрики. «Мать, о мать, почто оставила меня ты?» И хотя мать лежала спиной ко мне, я догадался, что теперь и она плачет. В первые месяцы, когда Катерина кормила грудью, я пытался убедить ее, чтобы она не бросалась к ребенку по первому зову. Как только ребенок начинал хныкать, Катерина кидалась к коляске, из ее глаз брызгали слезы, а из груди – в полном соответствии с учением Павлова – молоко. Ничего не оставалось, как пойти на попятный. Иначе ей грозило полное обезвоживание.
Я чувствовал себя так, словно причина ее слез – во мне. Да, на этот раз я был мучителем – кто как не я заставил бедную мать встать посреди ночи, кто заставил слушать, как кричит и корчится в страшных муках ее родное дитя… Хотя все эти крики и бесили меня, сердце мое разрывалось совсем не так сильно, как разрывалось сердце Катерины.Я мог запросто от них отстраниться, отключить ту часть своего мозга, которой осознавал страдания ребенка. И сейчас я учил Катерину сделать то же самое. Я учил ее стать похожей на мужчину. Возможно, в том состояла месть моего подсознания. Днем Катерина заставляла меня походить на женщину: понимать настроение и потребности ребенка так же, как это делает она. Дневные часы определенно принадлежали Катерине. Но посреди ночи настал мой черед. Я заставлял ее читать те места в книгах, которые подтверждали мою правоту, я предъявлял ей письменное доказательство своихслов: не следует бросаться к ребенку всякий раз, когда он плачет, надо ожесточиться, привязать себя к мачте и терпеть стенания ребенка, чтобы он смог научиться засыпать самостоятельно. Но хотя Катерина и проявляла абстрактнуюготовность к восприятию этой идеи, осуществить ее на практике не удавалось.
Хоть с какой-то стороны я мог показать себя лучшим родителем, чем Катерина. Было нечто, дававшееся мне легко, а ей вовсе недоступное. Есть, наверное, какая-то ирония в том, что у меня открылся талант не обращать внимания на детский плач. Но мне требовалось найти в этом положительную сторону, и я ее нашел. Гораздо лучше, чем у Катерины, у меня получалось лежать на кровати и ничего не делать. Поэтому в 3:56 я сочувственно спросил, как она – терпит ли?
– Да! – рявкнула она, раздраженная моим покровительственным тоном.
– Я знаю, как это трудно, – продолжал я самым понимающим голосом, – но позже сама будешь рада, что я убедил тебя так поступить. – Она не отвечала. – Попробуй проявить силу. Ведь, в конечном счете, мы это делаем во благо малышу.
И тут случилась вопиюще несправедливая вещь. Катерина со мной согласилась.
– Знаю. Ты прав – мы должны взять верх.
– Что? – испуганно переспросил я.
– Так не может продолжаться каждую ночь. Этот ребенок меня измочалил. Мы должны победить его.
А вот этого я совсем не ожидал. Я-то думал, что Катерина подскочит и кинется к коляске с невнятным лепетом: «Прости меня, Майкл, я не такая сильная, как ты. Я не могу удержаться, прости…»
Надо было удержать свой статус строгого родителя.
– Я не стал бы возражать, если бы ты к нему подошла.
– Нет. Мы должны стать сильными.
– Ты очень храбрая, Катерина, но я ведь знаю, что ты хочешь взять его на руки.
– Нет, не буду. Нам нужно показать ему, что к чему.
– Хочешь, я его возьму на руки?
– Только попробуй! Пусть плачет.
И я остался на кровати, слушая завывания ребенка. После того, как у меня отняли последние остатки гордости, мне хотелось зарыдать с младенцем в унисон.
* * *
Альфи сумел-таки заснуть, и нас охватила эйфория – словно мы достигли вершины. Час спустя Альфи полностью позабыл преподанный урок и явно нуждался в повторении. Мы по очереди толкали коляску по спальне, мы подозревали у него колики, газы и прочие заболевания, о которых прочли на замызганной доске объявлений в центре здоровья. А он все вопил. Нас охватила паника, нам пришло в голову, что непрекращающийся плач может быть вызван только менингитом, и я со всех ног помчался за фонарем. Явный признак менингита – светобоязнь, и нужно срочно проверить, боится он яркого света или нет. Понятное дело – и к нашему смятению, – ребенок, проведший ночь в темной комнате, отпрянул, когда ему в лицо сунули лампу в двести ватт. Менингит убивает. Менингит заразен. А что, если и Милли его подцепила? Мы рванули к ней в комнату, растормошили и сунули прожектор в лицо. Она тоже отпрянула. А сонливость… Еще один признак. У наших детей менингит! Очумевшую Милли усадили перед телевизором и кинулись рыться в справочниках, отыскивая прочие симптомы. Головная боль, температура, затекшая шея. Похоже, ничем этим они не страдают. И тут до нас дошло, что Милли с превеликим удовольствием таращится на свет, идущий от телевизионного экрана. А это значит, что никакого менингита у нее нет.
– А ну, Милли, марш в кровать!
– Но я смотрю «Барни».
– Ты знаешь, что тебе не разрешается смотреть телевизор ночью.
Она оттопырила нижнюю губу и зарыдала. Мы не могли не сознавать, что, вероятно, растормошить девочку в пять утра, усадить ее перед телевизором, а затем объявить, что ей не разрешается его смотреть, – как-то несправедливо. Поэтому последний предрассветный час я провел вместе с Милли, наблюдая, как гигантского лилового динозавра обнимает толпа хилых американских детишек.
* * *
Завтрак прошел напряженно. Для стресса вовсе не требовалось, чтобы Катерину тошнило, но звуки рвоты настроения не прибавляли. К утру мы настолько прониклись раздраженной иррациональностью, что я решил, будто она специально вызвала у себя рвоту – показать, что ей приходится хуже, чем мне. Пробил час, когда нам настоятельно требовалась разлука. Мне пора возвращаться в свою нору. У отца Катерины тоже имелась своя нора – сарай в дальнем конце сада, который он превратил в кабинет, в личное убежище, где мог предаваться размышлениям, составляя план очередной резни мокриц. А в моем распоряжении был весь Южный Лондон. Катерина, уроженка Северного Лондона, рвалась в путешествие по улицам Балхама не больше, чем в пеший поход по Казахстану. Разумеется, кое-какое представление о том, где эти места находятся, у нее имелось, но ни карт, ни путеводителей, ни мыслей насчет получения виз у нее не было.
Чем скорее я пересеку реку, тем лучше будет для нас обоих. Катерина почувствует себя счастливее, как только я скроюсь с ее глаз. Но сначала нужно решить несколько практических вопросов: приготовить молочную смесь, найти зарядное устройство для телефона, побросать барахло в дорожную сумку, ну и, наконец, мы должны устроить полномасштабную супружескую ссору. Скандал приближался с удручающей неотвратимостью рождественского сингла Клиффа Ричарда.
– Выровняй ножом, – велела Катерина, когда я отмерял порошок для молочной смеси.
– Что?
– Порошок на ложке нужно выровнять ножом, чтобы отмерить строго определенное количество.
– Катерина, что за катастрофа, если детская смесь окажется чуть гуще или жиже? У Альфи случится заворот кишок? Или он умрет от голода?
– Ты должен следовать инструкции, – тут же выпустила она когти.
– Я должен следовать инструкции? И все? Почему, когда я отмеряю несколько ложек этой треханой молочной смеси, ты нависаешь надо мной, точно ястребица, мать твою?
И тут началось. Никто не был виноват в скандале, просто случилось неизбежное – стычка двух изможденных людей, которых запихнули в убогий домишко. Нечто подобное происходит среди бройлерных кур, засидевшихся в одной клетке. Прошло совсем немного времени, и мы уже неуклюже извергали гнев и бессилие направо и налево. Я выкрикивал оскорбления, а Катерина швырнула в меня большой книгой в мягкой обложке. Книга называлась «Заботливые родители» – она пролетела мимо и ударила Милли по ноге. Милли озадаченно оглянулась и продолжила играть, но я принялся так свирепо сочувствовать ей, что она заплакала. Я с ненавистью глянул на Катерину:
– Посмотри, что ты натворила.
И дабы окончательно доказать, кто из нас заботливый родитель, я стал утешать нашу растерянную дочь – усадил ее себе на колени и начал читать книжку Беатрис Поттер Беатрис Поттер (1866-1943) – английская детская писательница
.
«Дурные котятки потеряли перчатки, – сказала миссис Табита Твитчет».
Затем пушистый котенок якобы произнес:
– Ты всегда в таком поганом настроении? Ты – единственная женщина, у которой предменструальный синдром длится двадцать восемь дней в месяц. – Милли посмотрела на меня так, словно не помнила такого места в книжке, но я продолжал: – И вот мимо прошествовали три уточки…
Спор развивался, как симфония, – каждая следующая часть воздвигалась на предыдущей. Катерина объявила, что я никогда с ней не разговариваю, никогда не рассказываю о своей работе и планах. А я сказал, что как бы ни лез я из кожи, все и всегда получается неправильно, и она вечно унижает меня. Меня трясло. На Катерину я уже смотреть не мог и яростно драил пластиковые тарелки, сублимируя гнев в домашние хлопоты. Внезапно до меня дошло, что Катерина уже вымыла тарелки, но я все равно продолжал надраивать их – в надежде, что она не заметит.
– Эти тарелки я уже вымыла.
В конце концов, она велела мне проваливать на работу, а я неубедительно проблеял, что собирался задержаться – помочь ей с домашними делами.
– Какой смысл? – возразила она, пока я надевал пиджак. – Мне все равно надо уходить, пройтись по магазинам, купить детского питания, сводить Милли в детский сад и так далее. Какая же это скука.
– Такая работа не обязательно должна быть скучной. Я купил тебе плейер с радио, чтобы ты могла слушать Радио 4, пока Милли резвится на качелях, а ты им даже не пользуешься.
– Ничего не выйдет, Майкл. Ты не можешь в мгновение ока решить мои проблемы, словно это какие-то пустяки. И я не хочу, чтобы ты избавлял меня от скуки. Я просто хочу, чтобы иногда ты поскучал вместе со мной.
Эта мысль показалась мне столь странной, что я не нашелся с ответом. Она хочет, чтобы я поскучал вместе с ней? Женщина, лучше всех умеющая развлекаться. Женщина, которая сказала голландскому автостопщику, что я совершенно глухой, а потом целый час пыталась меня рассмешить, рассказывая, как я беспомощен в постели. Я хотел вернуть прежнюю Катерину; я хотел вырвать ее из лап похитителей тел и вернуться в те времена, когда нам хотелось только одного: быть вместе. Теперь мы напоминали два магнита: одной стороной притягивались, другой отталкивались. Мы то тянулись друг к другу, то отстранялись, то обожали, то обижались.
И когда я уже направлялся к двери, она нанесла еще один удар ниже пояса:
– Майкл, я ничего не имею против того, что ты не всегда бываешь дома. Я против того, что ты не хочешь быть дома.
И как она находит время придумывать такие сентенции – да еще после бессонных ночей?
У меня осталась единственная форма защиты – нападение.
– Это несправедливо! – крикнул я, повышая голос, чтобы создать впечатление, будто она перешла черту. – Ты считаешь, я специально так много времени провожу вне дома? Ты считаешь, я не спешу домой при первой возможности? Ты считаешь, что я, бодрствуя в три часа ночи, не чувствую себя несчастным из-за того, что не смогу увидеть, как дети просыпаются? Я вижу их реже тебя, потому что мне надо ходить на работу. Я вынужден горбатиться день и ночь, чтобы обеспечивать жену, двоих детей, да еще выплачивать кредит. Когда тебе захотелось посудомоечную машину, деньги волшебным образом нашлись – как и на новую одежду, на отпуск, на дурацкое биде, которое стоит четыреста фунтов, но служит лишь водоемом для резиновых утят. Деньги всегда находятся, а находятся они потому, что я работаю изо всех сил!
Теперь я в самом деле завелся, а Катерина, казалось, утратила дар речи.
– Знаешь, это очень нелегко – приходить в студию выжатым, а потом вкалывать тридцать шесть часов кряду, чтобы сделать работу в срок. Я заканчиваю одну мелодию и тут же берусь за другую, корплю без перерыва в тесной студии на другом конце города, в изнеможении падаю на односпальную кровать, чтобы вскоре вскочить и снова вкалывать-вкалывать-вкалывать. А что мне остается? Ведь дети должны быть сыты и одеты, у них должна быть крыша над головой. Мне приходится гнобить свою жизнь на работе, потому что это единственный способ удержаться на плаву.
Я схватил сумку и устремился к двери, намереваясь триумфально покинуть дом. На коврике у порога лежал конверт, который я узнал сразу. Я подобрал его и швырнул в сумку. Вскрывать его не требовалось. Очередное предупреждение из банка. Там хотели знать, почему я уже четыре месяца не выплачиваю кредит за дом.
Глава четвертая
Потому что я этого достоин
Так или иначе, меня неизбежно будили дети. Часы показывали 3:31, и какое-то мгновение я гадал: утра или вечера, – но детский гам, доносившийся с другой стороны улицы, свидетельствовал, что дело близится скорее к вечеру, чем к утру. Дети должны быть чересчур активными, чтобы их оставляли в школе до половины четвертого утра. Хоть я и побил снова личный рекорд сна, но чувствовал, что неплохо бы поспать еще часиков двенадцать. Если сутками напролет не можешь нормально закрыть глаза, а потом вдруг заснешь, то крепкий сон лишь спровоцирует потребность в новой дозе забытья. Отдых меня истощил, я ощущал неизбывную усталость, словно после общего наркоза. Загадка, каким образом Спящая Красавица после ста лет сна умудрилась встать с такой сияющей улыбкой на лице. Я натянул одеяло на голову и попытался отключиться.
Вот у ежей правильные представления. Когда им кажется, что настало время хорошенько выспаться, они находят большую кучу веток и листьев и без промедления забираются в нее. Жаль только, что обычно это происходит накануне Дня Гая Фокса 5 ноября празднуется День Гая Фокса (в 1605 году в этот день произошел Пороховой заговор) – один из самых красочных праздников в Великобритании, знаменитый своими фейерверками
, но подход вполне здравый. Почему люди не могут впадать в спячку? Зарывались бы в свои постели в конце октября, мирно спали бы все Рождество и Новый год и поднимались по радиобудильнику, установленному где-нибудь на середину марта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27