Тут Дирк соизволил посмотреть на меня. Он еще раз картинно затянулся сигаретой и поморщился, прикрыв один глаз, словно его благородный табак смешали с крепчайшей ямайской дрянью.
– Не думаю, приятель, – ответил он.
– Да, там Em7, G, Dsus4, A7sus4.
Дирк дотумкал, что я понимаю, о чем говорю, но не отступать же перед лицом восхищенных женщин. В стаде появился новый олень-самец, который претендует на его место. Дирк сделал паузу и заиграл другую песню – наверняка разучивал ее много лет.
– Только не это, – простонала одна из девушек. – Только не эта чертова «Лестница в небо» Знаменитая песня «Лед Зеппелин»

. Куда делся «Оазис»?
– Я могу попробовать, если желаете, – галантно предложил я и получил восторженное согласие.
Парню ничего не оставалось, как протянуть мне гитару, и теперь целая толпа собралась посмотреть, получится ли у меня лучше.
– Кейт, ты не против, если я сыграю на твоей гитаре?
Она кивнула, публика застыла в напряженном ожидании, пока я с нарочитой неспешностью подстраивал гитару. Пауза. И вот я сыграл начальные аккорды «Чудесной стены», сильно и уверенно дергая нейлоновые струны, чтобы извлечь звук получше. От лица Дирка отлила кровь, когда я без перерыва перешел к «Пассажиру», «Рок-н-ролльному самоубийству», а вдогонку сыграл приличный кусок из «Второго концерта для гитары» Родриго. К тому времени, когда я закончил, отовсюду неслись приветственные возгласы, аплодисменты и крики «бис!», а девушки, судя по их виду, явно жаждали узнать, не соглашусь ли я стать отцом их детей.
– Совсем неплохая гитара, Кейт, – солгал я, вручая ей инструмент.
Если бы вся жизнь была такой же легкой. Когда Дирк закурил очередную сигарету, он держал ее нормально. Задание выполнено, подумал я.
Я очаровал всех этих женщин потому, что вкладывал в музыку чувство. Если дать мне в руки гитару или посадить перед клавишами, я запросто могу сказать: «Я так влюблен» или «Я так несчастен». А вот слова такие мне не давались. Теперь надо было постараться не выдать и своих чувств, которые сводились к одному – самодовольству. Я только что защитил честь гитары Кейт, денек чудесный, а бутерброды с яйцом и майонезом – свежайшие. В общем, жизнь прекрасна. Если отрешиться от временных финансовых трудностей, моя двойная жизнь представляла собой хорошо смазанную машину. У меня есть жена, но я сохранил независимость; есть работа, которой я занимаюсь, когда хочу; чудесные дети, с которыми я вожусь; и, наконец, у меня имеется личная берлога, и я могу уделять себе столько времени, сколько захочу.
Я расслабился, зашел на несколько ярдов в лес и оросил дерево. От солнца и пива у меня кружилась голова; я слегка покачнулся, застегивая ширинку. И тут увидел Милли, бегущую под горку. Моя дочурка Милли, которой нет еще и трех лет, блуждала в чаще в каких-то сорока футах от меня. В Клапамском парке. Одна!
Милли выглядела такой счастливой, что я сдержался и не окликнул ее. Но сколько я ни оглядывался, матери ее так и не заметил. С растущим недоумением я смотрел, как Милли шагает по тропинке, собирая листья и радостно напевая. Нас словно разделяло полупрозрачное зеркало: я смотрел на свою дочь и не узнавал ее. Они прежде никогда не пела этой песенки. Милли просто была еще одним ребенком, гуляющим в парке. Но также – моей дочерью. Похожее чувство отстраненности я испытал во время УЗИ нашего третьего ребенка – я видел свое дитя, но не мог установить с ним связь. Вот и сейчас Милли казалась далекой и нереальной.
Почему с ней нет Катерины? Я спрятался за куст, чтобы понаблюдать за Милли, не обнаруживая себя. С одной стороны, мне хотелось подбежать к ней и крепко обнять, но это было слишком рискованно. Должно быть, она потерялась. Я просто буду следить за ней издалека, пока Катерина не найдет ее, а потом незаметно скроюсь. Я не мог выдать свое присутствие, так что выбора у меня не оставалось. Но когда Милли оказалась рядом, я, сам не знаю почему, вдруг выпалил:
– Милли!
– Папа! – обрадовалась она.
Милли не особенно удивилась, обнаружив отца в кустах, что несколько озадачило меня, но паника и недоумение быстро отступили – я искренне обрадовался встрече с дочерью. Милли подбежала ко мне, и я подхватил ее на руки. Она обняла меня, и это было так чудесно, вот только я понятия не имел, что же делать дальше.
– А где мама?
– Она, она, она, она… Мама, мама…
Ну давай же, Милли, выкладывай.
– Она… она там.
И Милли махнула рукой на концертную эстраду, видневшуюся за деревьями в добрых ста ярдах. И тут я услышал, как Катерина зовет Милли. В ее голосе отчетливо звучал страх. Выхода не было. Катерина потеряла Милли. Я нашел. А всего час назад я сказал Катерине, что тружусь в Манчестере. Сердце мое выбивало allegro forte, и я забормотал:
– О, господи, Милли, что же мне делать, что же делать…
– Зеленая птичка, – ответила она, показывая на дерево.
И она была права. Позади меня по стволу дерева взбирался зеленый дятел. Представляете себе? Посреди Лондона! Никогда прежде я не видел зеленого дятла.
– Милли! Где ты? – кричала в отчаянии мать, приближаясь к нам.
Я поставил Милли на землю и показал на Катерину.
– Гляди, Милли, вон мамочка. Беги к ней. Скажи, что ты видела человека, похожего на папу.
Я отпустил ее, и она через поляну кинулась к матери. Я слышал, как Милли кричит на бегу:
– Мама! Папа сказал, что я видела человека, похожего на папу.
Я увидел момент, когда Катерина заметила Милли. За долю секунды выражение ужаса на ее лице сменилось невыразимым облегчением, которое почти сразу перешло в гнев. Катерина сердилась на Милли, но в глубине души я знал, что она злится на себя. Одна рука у нее была занята Альфи, а вторую она вытянула навстречу Милли. Вот Катерина схватила нашу дочь и разрыдалась. Она кричала на Милли, которая явно пыталась донести до матери какую-то мысль, но та благополучно потонула в гневе, объятиях и слезах. Катерина ничего не видела и не слышала. Так что я мог чувствовать себя в безопасности.
Все еще прячась в кустах, я смотрел, как Катерина собирается уходить. Что она вообще здесь делает? От дома далеко, и Катерина никогда не перебирается на южный берег Темзы. Я знал, что сборы детей – весьма трудоемкое занятие. Катерина попыталась привязать Альфи к двухместной прогулочной коляске, но тот верещал, вырывался и изгибал спину, требуя взять его на руки. Милли, расстроенная нагоняем, тоже ревела. Катерина достала из коляски сумку и посадила вместо нее Милли. Когда Катерина вешала сумку на ручки коляски, Милли закатила истерику, она вопила и тянулась к матери, ревнуя к младшему брату, которого несут на руках.
Катерина вытащила Милли из коляски, под весом сумки коляска накренилась и картинно опрокинулась. Сумка ударилась об асфальт, послышался звон разбитого стекла. Наверное, бутылка с «аквалибре», подумал я. Вонючий дынный напиток, который Катерина регулярно покупает. Название этой дряни означает «свободная вода», а стоит она целое состояние. Дорогостоящая пакость потекла из сумки на землю. Я смотрел, как Катерина, не выпуская детей, присела на корточки и попыталась вытряхнуть бутылку из сумки, пока жидкость не испортила остальное барахло. Раздалось проклятье. Я увидел кровь. Катерина хотела поставить Милли на землю, но та, будучи ребенком, не достигшим трех лет, и не подумала мыслить рационально; вместо этого Милли с удвоенной силой вцепилась в мать. Катерина сердито оттолкнула нашу дочь, та повалилась на траву и закричала. С каждым новым поворотом в сюжете я понимал, что предвижу ход событий, но не в силах его изменить. Все равно что наблюдать за столкновением машин в видеоподборке, посвященной дорожным происшествиям. Мне отчаянно хотелось броситься к ним и помочь, но разве я мог так поступить? Разве мог я внезапно появиться посреди Клапамского парка – спустя всего час после того, как я сообщил, что нахожусь в Манчестере?
– Присматриваешься к здешним няням? – хмыкнул позади меня голос.
Это был Дирк – он все еще досадовал, что его переиграли на дешевой гитаре из клееной фанеры.
– Да нет, просто наблюдаю за женщиной, которая пытается управиться с двумя маленькими детьми. Она вообще-то их мать. Э-э… я так думаю.
– Господи, и зачем только люди заводят детей? – вздохнул Дирк, глядя на самозабвенно дрыгавшую ногами Милли.
Я осознал, что согласно киваю, и устыдился того, как непринужденно предал своих детей.
– Ты только взгляни на это вопящее отродье. Я считаю, людям нельзя позволять заводить детей, если они не умеют с ними управляться.
Внезапно я вскипел. Да что он понимает?
– Она не виновата! – сказал я с яростью. – С двухлетками всегда нелегко.
– Только послушай, как она орет на бедную девчонку. Не удивительно, что та вопит в ответ.
– Так она, наверное, совсем потеряла голову. От недосыпа и всего остального.
– Да, похоже, мать-одиночка, – вынес вердикт Дирк и двинул обратно.
Теперь Катерина сидела на земле и плакала. Она выглядела совершенно опустошенной. Никогда прежде я не видел ее такой обескураженной. Из руки течет кровь, дети рыдают. А поскольку дело происходит в Лондоне, то люди проходят мимо, словно Катерина – наркоманка или алкоголичка. Неужели никто не подойдет к ней помочь?
– С тобой все в порядке, Катерина? – спросил я.
Она подняла глаза и от изумления даже прекратила рыдать.
– А ты откуда взялся?
Поскольку ответа на этот вопрос у меня не было, то лучше всего его просто игнорировать.
– Что у тебя с рукой?
– Да так, порезалась.
– Тогда понятно, откуда на асфальте кровь. – Я обмотал ее пальцы своим носовым платком. Катерина таращилась на меня так, словно я в одном лице был доброй феей и рыцарем в сверкающих доспехах. – Идиотка, я вижу, что порезалась. Чем ты занималась?
– Пыталась достать из сумки битое стекло.
– Вот и говори после этого о несчастных случаях.
Катерина улыбнулась, и я понадеялся, что момент, когда она могла еще раз спросить, что я вообще здесь делаю, миновал.
– Мы с папой видели зеленую птичку, – услужливо сказала Милли.
– Боже, она все никак не может забыть. Мы видели зеленого дятла месяца два назад. – Я завязал на платке узел. – Пойдем выпьем кофе, а Милли угостим хрустящей картошкой.
Катерина вытерла глаза, размазав тушь по щекам.
– Боже, Майкл, я так рада тебя видеть. Я потеряла Милли. Это было ужасно. Она отошла от эстрады, пока я переодевала Альфи, я побежала искать ее за кафе, но она, наверное, ушла в другую сторону… Я так испугалась. А потом опрокинулась коляска, разбилась бутылка, я порезала руку, дети вопили, и я не знала, за что хвататься…
– Хорошо, забудь про кофе, но как насчет стаканчика вина?
– А как же малыш?
– Разумно… ему тоже перепадет.
Я посадил Милли на плечи, и мы направились прочь от пикника. Если бы двухместная коляска была чуточку шире, я бы привязал Катерину рядом с Альфи и всю дорогу вез ее. Мы выбрали столик во внутреннем дворике паба. Альфи упоенно сосал из бутылочки, я потягивал пиво, а Катерина залпом влила себя вино. Казалось, все идет отлично – по крайней мере, на данный момент.
– Так почему ты сказал, что сейчас в Манчестере? – внезапно спросила Катерина.
Хоть я и положил в рот всего одну хрустящую картофельную пластинку, но сделал вид, будто у меня рот набит до отказа, и ответить я никак не могу.
– В Манчестере? – сказал я наконец. – О чем ты говоришь?
– Ты сказал, что находишься в Манчестере.
Повисла пауза. Я смотрел на Катерину так, словно она совершенно выжила из ума, но недоумение на моей физиономии сменилось выражением внезапного озарения.
– Нет-нет-нет. На Манчестерской улице. Я сказал, что нахожусь на Манчестерской улице. Это в Вест-энде.
Катерина выглядела смущенной.
– Но ты же сказал, что на Пикадилли.
– На площади Пикадилли.
Катерина рассмеялась над собственной глупостью.
– А я-то подумала, что тебя опять занесло на Север.
Мы добродушно посмеялись над этой путаницей, и я облегченно вздохнул, порадовавшись, что Катерина забыла, что Манчестерская улица находился в доброй паре миль от площади Пикадилли. Прежде чем она успела задуматься над этим, я сменил тему.
– А ты что делаешь на этой стороне реки? Неужели не боялась, что тебя остановят на мосту пограничники.
– Мы поехали смотреть новый дом Сьюзен и Пирса в Стокуэлле, но их не оказалось дома, поэтому мы решили немного прогуляться по Клапамскому парку. Правда, Милли?
– Мы с папой видели зеленую птичку.
– Да, хорошо, Милли. Ты уже говорила, – перебил я. – Возьми лучше еще один пакетик с картошкой.
– А ты? – спросила меня Катерина.
– Ну, покончив с делами на Манчестерской улице, я сел на метро, чтобы доехать до своей студии, но вдруг надумал пройтись по парку. И тут увидел вас. Совпадение, да?
– Да, только давай не будем говорить моей сестре. Она наверняка запишет это совпадение на счет какой-нибудь психической энергии.
– А что, неплохая мысль. Я скажу, что завернул в парк, потому что ощутил испускаемые тобой отрицательные флюиды. Конца объяснениям мы после этого не услышим.
Катерина захохотала, но в смехе отчетливо сквозили истерические нотки. Катерина пила второй бокал вина, Милли поедала третий пакетик хрустящего картофеля, а Катерина все больше походила на ту жену, которую я знал; от срыва у концертной эстрады не осталось и следа. Но тут в дело вмешался алкоголь, и из Катерины словно воздух выпустили – у нее не осталось сил даже на смех. Я вызвался поменять Милли подгузник, и мое предложение вызвало короткую улыбку. Я положил Милли на коврик для переодевания и принялся расстегивать ее мешковатые розовые штанишки.
– Майкл? – зловеще сказала Катерина.
– Что?
– Я недовольна.
– Что, прости?
– Я недовольна.
– Что, недостаточно сухое? Я просил принести сухое белое вино.
– Своей жизнью. Я недовольна своей жизнью.
– Что значит – ты недовольна? Разумеется, ты довольна.
– Нет. Я чувствовала себя виноватой из-за своего недовольства, поэтому никогда не говорила, но это так нервирует. Словно что-то упускаешь, но не можешь понять, что именно.
– Ты просто выпила, Катерина. Ты устала и немного пьяна, и тебе вдруг пришло в голову, что ты недовольна своей жизнью, но поверь мне, я мало знаю более довольных людей. Ты еще скажи, что не можешь справиться с детьми.
– Я не могу справиться с детьми.
– Перестань, Катерина, это не смешно. Милли, прекрати ерзать!
– Я не шучу.
– Ты справляешься с детьми. Превосходно справляешься. Милли, лежи спокойно.
Катерина пожала плечами. Сгорбившись над Милли, я поднял взгляд.
– Возможно, иногда тебе и кажется, будто ты не справляешься с ними. Это нормально. Кроме того, ты же любишь сидеть с детьми одна.
– Нет, не люблю.
– Нет, любишь.
– Нет, не люблю.
– Ну, наверное, временами они несколько утомляют. Но, вообще говоря, ты не любишь, когда я мешаюсь под ногами.
– Нет, люблю.
– Нет, не любишь.
– Нет, люблю.
– Нет, не любишь.
– Нет, люблю.
– Да прекрати же, несносная девчонка.
– Это ты кому: мне или Милли?
Милли ожесточенно вертелась, и я никак не мог закрепить подгузник.
– Черт, зачем обязательно усложнять мне жизнь? – Выкрикнул я и добавил: – Милли! – На всякий случай.
– Маму хочу.
– Мама устала и не может успеть все.
– Может, – возразила Катерина. – Умная мамочка может делать все и при этом весь день улыбаться счастливой улыбкой, тра-ля-ля.
– Катерина, ты пьяна.
– Не пьяна, а разъярена.
– Послушай, я понимаю, что у тебя выдался паршивый день, понимаю, что дети могут и достать, но ты же вечно повторяешь, что просто обожаешь сидеть с ними дома.
– Я молчала ради тебя, – сказала она. – Думала, что после напряженной работы тебе меньше всего хочется слушать мои стенания по поводу того, что я сижу дома с детьми.
– Ты повторяешься.
– Но это же правда.
– Нет.
– Правда. Плохо, что мне полнедели приходится управляться одной. Иногда мне кажется, будто я тружусь уже целый день, а потом смотрю на кухонные часы, а они показывают десять часов утра, и я думаю: «До того времени, как их укладывать спать, осталось еще девять часов».
– Ты так говоришь, потому что сейчас чувствуешь себя несчастной. Но я-то знаю, как здорово ты справляешься, когда меня нет.
– Нет, не справляюсь.
– Говорю же, справляешься. Я точно знаю.
– Откуда ты знаешь? Как ты можешь знать, когда тебя нет дома?
– Ну, э-э… потому что я знаю тебя, вот откуда. Ты очень хорошая мать.
– А раньше ты говорил, что я очень хорошая актриса.
– Ты и сейчас очень хорошая актриса.
– Уж наверное, если ты веришь всему тому вздору, который я несу, когда ты переступаешь порог.
Тут я не нашелся что ответить. Милли предприняла очередную попытку вырваться на волю, и я не выдержал:
– РАДИ БОГА, ПРЕКРАТИ, МИЛЛИ. НЕСНОСНАЯ, НЕСНОСНАЯ ДЕВЧОНКА! ТЫ МЕНЯ ДОСТАЛА, МИЛЛИ!
Катерина сказала, что им пора возвращаться домой, а мне – в студию, браться за работу. Но на этот раз я не стал ловить ее на слове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27