Впрочем, главное – он наконецто это принял. Эти потайные своды у основания Башни служили главным местом боевой подготовки Рола. Они с Рауэн покинули учебную арену, не обменявшись более ни словом, и потащились по озаренному свечами коридору к бассейну. Сбросив провонявшие от пота набедренники, они нырнули с промежутком в считанные секунды, как когдато прыгали с причалов Аскари. Вода была обжигающехолодной, бассейн питал некий подземный источник, берущий начало у корней гор. От холода у Рола перехватило дыхание, но теперь он к такому привык. Это было хорошо для его натруженных мышц и ноющего черепа. Он плавал, взирая на голый камень потолка, и чувствовал, как благодатная прохлада заглушает боль там и сям. Он стер грязь с конечностей, опустошив сознание, как его учили, выбросив из головы все свои заботы. Наконец, по кивку Рауэн, он с тяжким усилием выволок себя из воды. И парочка нагишом зашлепала по голому камню к парной. Там внутри нагретые камни испускали жар, который едва можно было вынести. Двое плеснули водой на эти камни и сели рядышком в обжигающем пару, который вызвали. Однаединственная масляная лампа едва горела, слезясь и разбрасывая вокруг тревожно мечущиеся тени. Воздух был достаточно горяч, чтобы опалить легкие, но Рол глубоко дышал в облаке пара, меж тем как каждый участок его тела покрывался свежим потом. Рауэн убирала бегущую по его телу влагу изогнутой щеткой, ее умелые руки обследовали места, где она особенно сильно задела его, как сельский хозяин ощупывает лошадь, которую собирается отвести на продажу. Прикосновение ее рук действовало успокаивающе. Ее занятием было убивать, но не даром исцелять. Казалось, она уносила боль прочь, и его тело становилось обмякшим и податливым, точно водоросли, оставшиеся, когда отступит прилив.
– Ты хорошо сражался сегодня, – спокойно заметила Рауэн. – Нетерпение в тебе от молодости, и время тебя от него излечит. – Ее крепкие пальцы мяли ему плечи, и он оперся о нее, закрыв глаза. Для него боль, полученная при упражнениях, стоила того, ибо следовала почти полная темнота парной, сокровенная близость двух тел в жаркой духоте. Возможно, Рауэн чувствовала нечто подобное, ибо всегда делалась чуть менее замкнутой после их состязаний. Она говорила с ним если не вполне как с равным, то все же как с любимцем из младших. Возможно, как с товарищемпутешественником.
– Я сломал больше костей в минувший год, чем за пятнадцать лет до того, – сухо проронил он. – Если время меня не излечит, в один прекрасный день я сломаю шею. – Он вывернулся, чтобы встретиться с ней взглядом, и на один бесценный миг она улыбнулась ему в ответ. Затем она отвернула прочь от себя его лицо и опять принялась разминать его страждущие мышцы.
Пселлос не принимал гостей в тот вечер, и они явились к нему на обед на уровень башенной наружной галереи. Рол насчитал одиннадцать уровней над землей и семь под, но знал, что внизу их гораздо больше, там лежат редко посещаемые пещеры, которые ему, вероятно, не суждено увидеть. У Пселлоса имелась лаборатория гдето глубже арен для упражнений, где он порой исчезал на несколько дней подряд, а среди слуг Башни ходили толки о потайных кладовых, набитых самоцветами, о погребенных в каменных склепах страдальцах демонах, о забытых пленниках, едва живых от голода в глубоких и мрачных темницах. Большей частью откровенные выдумки, но половина того, что рассказывали, вполне могла оказаться правдой, и это не удивило бы Рола. Он повидал и сделал достаточно за этот год в Башне, чтобы знать: все возможно. Пселлос был в ударе. Он велел Ролу и Рауэн облечься в их лучшие наряды, а длинный стол загромождали хрусталь и серебро с невероятно точным изображением карака с полной парусной оснасткой, изготовленной из тончайших золотых пластин, в центре. Главный трюм этой игрушки наполняла соль, а серебряные бочонки, выставленные на палубе, содержали прочие приправы и соусы. Большая разница по сравнению с сушеной рыбой и солоноватой водой на «Нырке».
Молчаливые слуги впляс обслуживали троих за столом, их приходами и уходами управлял, кратко кивая или взмахивая рукой, Куаре. Обедающие запивали армидийским яблочным вином филе Прибрежного Монаха, фаршированное анчоусами и каперсами, извлекали креветочных улиток из их витых раковин серебряными щипчиками и поглощали кусок за куском ягнячьи котлеты, нежные, с кровью, тающие во рту, сдобренные чесноком и тимьяном. Наконец они отодвинули стулья, отпустили слуг и устроились поудобнее. Пселлос откупорил бутыль кавайллийского бренди из древнего инкрустированного стекла. Джиббл превзошел себя. В таких яствах не нашел бы упущения и король. Пселлос был много в чем суров, но не в том, что касалось желудка.
– Год и день ты провел под моим кровом, – сказал Пселлос мальчику. – Несомненно, в твои юные годы это кажется долгим сроком. И все же твое учение едва ли началось. Рол, твоя наставница говорит мне, что ты вотвот превзойдешь ее в бою, а ты понятия не имеешь, сколь высока эта похвала. – Он помедлил и внимательно оглядел Рола и Рауэн. Казалось, он упивается неким тайным знанием, точно скряга, млеющий над накопленным в сокровищнице золотом.
– Но искусство боя – это еще не все. Есть и другие премудрости, которыми не так просто овладеть. Я хочу, чтобы ты изучил их все. Я хочу увидеть, что ты можешь делать.
Возможно, он был несколько пьян, но не только от вина. Пселлос часто впадал в настроения вроде нынешнего. Он сидел и рисовал им их будущее, туманно, но тем не менее явно, доставляя себе немало удовольствия сколь угодно смутными картинами блеска и славы. Порой Ролу казалось, будто в Пселлосе борются две сущности, одна та, что с гордостью учит, а другая, замкнутая и безобразная, ревниво оберегает свои знания. И не угадаешь, что сильнее. Пока чтото одно не победит.
– Да, какая вы славная парочка. Что за красота сидит за моим столом. Рол, у тебя княжеское чело. Рауэн, ты безупречна, без единого пятна. Останешься со мной. Я желаю насладиться тобой нынче ночью.
Рауэн наклонила голову, не выразив никаких чувств. Теперь Рол хорошо знал ее и заметил мимолетный огонек в ее глазах. Давненько Пселлос не призывал ее к себе в постель и не посылал возлечь с другими. И Рол втайне надеялся, что Пселлос сдержит слово и больше так не поступит. Он тоже наклонил голову. А что сказать, если ни слова не произнесла Рауэн?
От Пселлоса тоже не укрылось слабое и мгновенное изменение во взгляде Рауэн. И, кажется, это еще больше подняло ему настроение.
– Рол, несомненно, какаянибудь хорошенькая служанка с кухни ждет тебя внизу, но, прежде чем ты нас покинешь, я хотел бы тебе коечто преподнести. – Отодвинув свой стул, Пселлос поднялся и достал с ближайшего шкафа длинный и гладкий деревянный футляр. Отпер и поднял крышку. То, что содержал футляр, вспыхнуло, отражая пламя свечей, и бросило отблеск на лицо Господина. Сабля. Она взлетела в руке Пселлоса, точно серебристоголубая водная струя. Чуть поведя запястьем, Пселлос послал вертящийся кубарем клинок к лицу Рола. Рол подался в сторону и подхватил оружие в воздухе, точно бумажную птичку. Пселлос рассмеялся.
– Хорошо, хорошо. Рауэн не зря тратила время, как я вижу. Имя… впрочем, не важно, какое имя носила эта сабля. Теперь ты должен дать ей новое. Она твоя, по меньшей мере на некоторое время.
Поверхность клинка посвечивала, точно спокойное море на отмелях по вечерам. Посвечивание было недобрым, точно холодный смешок дрогнул в хватке Рола. Рол почти чувствовал, что у оружия есть голос, что оно шепотом изливает тоску по бойне. Голос этот напоминал стенания голодной крысы. Но, безупречно, уравновешенная сталь вызывала и восторг. Казалось, она обрела единство с сухожилиями его руки, став ее чуть изогнутым и сверкающим продолжением. Легкая сабля. Рукоять ее была простой, рабочей, лишенной украшений, но дивный блестящий клинок не уступал красотой ограненному самоцвету.
– Ты думаешь, он к этому готов? – спросила Рауэн Господина, в ее голосе послышалась странная сдерживаемая настойчивость.
– Поглядим. Что ты думаешь о подарке, Рол?
– Думаю, я мог бы изрубить им северный ветер. Спасибо, мой повелитель.
Заговорила Рауэн:
– Это древний клинок, он хранит много воспоминаний. Он умножит возможности твоей правой руки, но есть коечто…
– Не порти удовольствие, моя дорогая, – с заметной веселостью произнес Пселлос. – Пусть мальчик получит игрушку. – Из мягко обитого ящичка он достал простые деревянные с кожей ножны, отделанные позеленевшей бронзой, и метнул Ролу. – Теперь ступай. – И, когда Рол поднялся и поклонился, добавил: – Держи это при себе постоянно. И не извлекай из ножен, если только не намерен пролить кровь.
– Но мне понадобится узнать его. Поупражняться…
– Нет. Ты вскоре обнаружишь, что этот клинок прилаживается к тебе. И тебе нет нужды к нему привыкать. Сабля сама об этом позаботится.
Рол ощутил покалывание тревоги.
– Что это за оружие?
– Древнее и неповторимое. Требующее к себе уважения. Теперь ступай.
Рол повиновался. На краткий миг он встретил взгляд Рауэн, прежде чем повернуться к двери, и заметил, что огонек, недавно в нем появившийся, вновь потушен. Это открытие омрачило простую и бурную радость от дрожания в руке сверкающей сабли, и Рол тяжелой поступью спускался по бессчетным ступеням Башни, часть его осталась с Рауэн у стола Пселлоса.
В ту ночь он лег с Арексой, темноволосой девушкой с внутренней части Гаскара, работавшей на средних уровнях Башни, у нее были умелые руки швеи. Юная швея дышала под ним скоро и легко, прижимаясь к нему бедрами. Он не сводил глаз с меча, висевшего перед ним на стене, думая о подобной стальной пружине силе Рауэн, противостоявшей ему. Почемуто эти два образа оказались связаны в его мыслях. Как бы то ни было нелепо и безнадежно, он знал, что любит Рауэн. Любит ее нечастые улыбки, ее молчание, ощущение цельности и спокойствия, которое дает ему ее присутствие.
Он с остервенением занимался девушкой, белая спина которой протянулась под ним. Недавно Пселлос ввел в дом большой набор новых служанок, и все они были высокими, рослыми и темноволосыми. Господин знал о страсти Рола, и это его забавляло. Рол откатил девушку в сторону и вытер лоб наружной стороной руки. Арекса начала невозмутимо одеваться. Она была тихоней с быстрой улыбкой, то и дело озарявшей ее лицо. Как она сюда попала себе на беду? Но Рол знал ответ на вопрос, даже когда только задавал его. Плата. Ее отец, дядя или брат должны Пселлосу, они получили от него деньги, услугу или для них ловко провернули какоенибудь дельце, и Арексе пришлось отправиться в Башню, чтобы исполнять здесь любые прихоти. Внезапно Рол испытал стыд, он ведь часть хитрой механики Пселлоса. Он вручил Арексе ее юбку. Простую и домотканную, но расшитую по подолу переплетающимися листьями, явно работа владелицы. Как и сама она, ткань пахла лавандой. Рол сидел на постели, попрежнему ощущая ее упругость, пока она одевалась и подбирала волосы. Закончив, она пробежала проворными пальцами по его щеке.
– Ты сегодня грустный. Что творится у тебя в голове? Он вскочил, подхватил ее в объятия, как если бы она была перьевой подушкой, и звучно поцеловал.
«Яблочное вино, лаванда и бедра хорошенькой девушки. Не обращай внимания. И забери с собой чтонибудь, чтобы удалось вышить новые цветы вокруг твоих лодыжек». – Он поставил ее, порылся в сундуке у постели и достал серебряный миним. Недельное жалованье служанки. Пселлос бросал ему кошелек минимов ежемесячно, как хозяин бросает кость собаке, и ему было велено тратить это, как благородному. Рол уронил монету меж кремовых грудей Арексы, там, где они выступали в vобразном вырезе ее блузы. Затем он шлепнул по ее тугому огузку и с улыбкой велел идти. Улыбка, затрепетав, угасла, точно задутая спичка, как только за девушкой затворилась дверь. Взгляд Рола неудержимо притягивала сабля на стене. Рол пересек небольшую спаленку двумя шагами и снял оружие со стены. Изогнутый клинок был длиной с его руку от кончиков пальцев до ключицы. Он не мог поверить в подобную легкость. Казалось, оружие готово плясать в его руке.
– Как же я тебя назову? – спросил он у него. Как полагается называть саблю? Он подумал, каково было бы всадить ее в издевательски ухмыляющееся лицо Пселлоса, отсечь благородный нос, вырубить глаза. Мысль об убийстве вызвала у него на миг головокружение. Он, хмурясь, метнул клинок на постель. И, поняв, что ему не придумать самому имя для клинка, решил, что имя надо открыть.
Он вышел на улицы, одетый как путешественник. Рубаха из небеленой шерсти, парусиновые штаны, высокие сапоги и удобная безрукавка из мягкой кожи с большими карманами. С пояса свисал увесистый кожаный кошелек, обоюдоострый кинжал и сабля в ее древних на вид ножнах. Поверх всего он накинул кожаный плащ, почерневший за годы, что его носили. Что же, потратим минимы Пселлоса, как благородный. Напьемся, ввяжемся в драку и заставим девку стонать. Или хотя бы заплатим ей, чтобы стонала. Надо бы… Надо бы выкинуть что угодно, чтобы только прекратить думать о том, как Пселлос и Рауэн изображают зверя о двух спинах. И он охотно прислушается к утешительному шепоту своего нового оружия. Нет. Или он уже пьян? О, недостаточно. «Железо не говорит», – произнес он вслух. И по какойто причине эта мысль доставила ему удовольствие. Он зашагал бегущими вниз улицами освещенного лампами Аскари проворной походкой удачливого в любви человека.

Глава 8
Имя для клинка

Его учили вести себя осторожно в Аскари, сливаться с окружающим. Это было частью его образования. Они с Рауэн пробирались не в один десяток таверен и распивочных по всему городу, отрабатывая задание сливаться, оставаться настолько незамеченными, что прочие посетители даже не удостаивали их замечания о погоде. Рол думал об этом, как о невозможном деянии, ибо Рауэн была самой прекрасной женщиной, какую он встречал, да и сам он не отличался особой неприметностью.
– Значит, надо как следует переодеться, – сказал он тогда Рауэн. – Плащи с капюшонами, поддельные бороды и прочее.
– Нет, войдем такими, как есть.
– Это невозможно.
– Сперва понаблюдай за мной.
И она скользнула в «Прокаженного Весельчака» быстро и уверенно, точно выдра, охотящаяся на угрей. Он двинулся следом, и головы, не шелохнувшиеся, когда проходила она, теперь подались на вывернутых шеях, и множество лиц поглядело на него с подозрением, а то и враждебностью. В этом заведении не пил никто, кроме моряков и портовых грузчиков.
– Как это делается? – спросил он у нее позднее, когда она помогла ему выпутаться из того, что последовало, и они ушли.
– Это в сознании, как ограда, которой ты себя окружаешь, или, еще точнее, теньпелена. Она заставляет твой образ расплываться в их сознании, отводит от тебя их мысли, как щит отбивает клинок.
– Да. Но как это делается? Одна из ее бесценных улыбок.
– Это нечто такое, что ты должен обрести сам. Достаточно знать, что это можно сделать, что это в тебе и только ждет твоего решения.
Что же, он это делал порой случайно, или ему казалось, что делал. Требовалось сперва хорошо представить себе теньпелену, а затем он видел, как яркие копья людского любопытства устремляются к ней. Едва это происходило, тень сгущалась, отражала копья и они отскакивали. Легче было, если наблюдатели успевали набраться. Или если они подходили по одному, по двое. Чего он пока еще не достиг, так это охват сосредоточенным вниманием всех присутствующих, оборачивающихся взглянуть на последнего, кто вошел. Все люди так поступают, это вполне естественная привычка. Единственное, как Рол мог защититься от такого множества глаз, это войти следом за кемто другим, чтобы тот принял на себя всю тяжесть удара.
Но нынче ночью его ничуть не тревожило, как много мужчин и женщин заметят его приход и уход. Сабля успокаивающе отягощала его бедро, в стали клинка ощущались нетерпение, жгучее желание покинуть ножны. Рол рассмеялся вслух, сам не зная чему, меж тем народ на улице вопросительно смотрел на высокого юношу с необычными глазами в волочащемся по мостовой черном плаще. С моря принесло легкий дождик, и теперь булыжник у ног Рола сиял, но уличные торговцы лишь двигались под своими полосатыми да клетчатыми полотнищами, а прохожие да проезжие и вовсе не обращали внимания на нечастые капли. Тележный Путь, главная здешняя дорога, вился среди холмов, точно шелковый кушак, брошенный на неубранной постели. На больших перекрестках полыхали уголья в железных жаровнях, а Городские Стражи стояли, зевая, да чтото бурчали друг дружке. Стража только что сменилась, заступила Ночная. Ей платили больше, чем Дневной, но служили в ней также более прожженные малые, и от нее имело смысл держаться подальше. Ее капитан получал вознаграждение от Пселлоса, но ему не всегда удавалось удержать в узде своих подчиненных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30