Она была похожа на цыганку – невероятно смуглая, с карими глазами. Женщина не говорила по-английски, но Даффи выяснил, что ее имя – Ватуа; это странное слово она произнесла несколько раз, когда он пытался заговорить с ней. Даффи взял ее работать уборщицей. Один из зазывал знал испанский, но, судя по всему, его она тоже не понимала. Другие пытались изъясняться по-французски, по-немецки и по-итальянски, но она лишь качала головой. Однажды рядом с городом табором встали цыгане, и Даффи попросил их вожака прийти и поговорить с девушкой. Но и языка цыган она не знала тоже.
Через три дня, когда цирк уезжал из города, она увязалась за ними, и Даффи не стал возражать: она хорошо работала. Девушка набралась кое-каких фраз по-английски, но, похоже, не очень-то хотела учиться дальше. Она была как кошка – знала свое имя и еще несколько слов; этого ей хватало.
В январе пошел сильный снег, и Ватуа начала крутиться вокруг Уилла. Ему было одиноко, и довольно скоро она переехала в его фургон. Она ненавидела холод и прижималась к нему все ночи напролет, чтобы согреться. Иногда он рассказывал ей о Дженни и умершем ребенке, хоть она и не понимала, что он говорит. Иногда и девушка ему что-то рассказывала, и тогда Уиллу оставалось только догадываться, что же заставляет ее временами смеяться, а временами плакать. Они друг друга не понимали, но разговоры приносили утешение – как будто важны были не слова, а то, как они произнесены, и то, что они говорили их друг другу.
Кое-что у Ватуа было для женщины весьма необычным. Вокруг правой лодыжки у нее имелась татуировка в виде змеи, заглатывающей свой хвост. Уилл показал на татуировку, и Ватуа ответила что-то непонятное.
Кроме того, в сумочке она носила шестидюймовый охотничий нож. Уилл решил: кто знает, откуда она и что пережила в жизни; эта вещь ей явно необходима.
Через несколько месяцев случилось то, чему не следовало случаться никогда.
Цирк остановился в Летиане, в парке, выходящем к устью реки, и Уилл должен был выйти на ринг. После пары обычных боев Уилл выступил претендентом на приз. Его противником был Джентльмен Жако, и он, как обычно, хорошо выполнял свою работу, позволяя Уиллу выглядеть лучше, чем он был на самом деле. В конце поединка толпа громко хлопала, когда Даффи поднял вверх руку победителя, и ему был вручен приз размером в пять фунтов.
Уилл уже спускался с ринга, когда услышал громкий голос с галерки:
– Это подстава! Я видел раньше, как он это делал!
То был пьяный ирландец, который проиграл Крушителю в Беллсвейле в тот самый вечер, когда Уилл начал свою карьеру.
Возможно, какая-то часть толпы поверила ирландцу, но до того, как они на что-то решились, Даффи и Крушитель схватили смутьяна и выкинули его из парка.
Потом Даффи пришел к Уиллу в фургон.
– Однажды это должно было произойти, – сказал он. – Ты все делал правильно. – Даффи видел, что Уилл расстроен. – Мы просто не будем выпускать тебя на ринг, пока не доберемся до Англии.
В тот вечер Уилл и Ватуа пошли – как обычно, после закрытия цирка – в маленький паб, стоявший на берегу реки. Уилл выпил пинту пива, Ватуа не пила ничего. Она просто сидела и смотрела вокруг. Судя по всему, ей это нравилось, хотя Уилл совершенно не представлял себе, что происходит у нее в голове. Они ушли из паба в полночь и брели по темной улице, когда из тени выступили трое мужчин и встали перед ними под фонарем.
– Эй, ты! – сказал один.
Конечно же, это был громила-ирландец. Его друзья были на вид такими же крупными и отвратительными, как он.
– Посмотрим, чего ты стоишь, когда драка не куплена, – сказал ирландец.
Втроем они затащили Уилла в ближайшую подворотню. Двое держали его, а ирландец снова и снова бил его по лицу. Уилл почувствовал, что ему сломали нос. Потом его уронили на землю и начали бить ногами; скоро Уилл понял, что ему сломали несколько ребер. Ватуа кричала на них, он это слышал, но те продолжали избивать его. Они били, били, били… К тому моменту, когда Уилл полностью потерял сознание, он был уверен: ему нанесли уже столько увечий, что нет ни малейшего шанса выжить.
Уилла нашли на следующее утро без сознания и отправили в больницу Летиана. В те моменты, когда сознание возвращалось к нему, Уилл чувствовал, что он – большая кровоточащая рана, к которой прикрепили разум, и хотел умереть. Избавление от боли было рядом, стоило только добраться до окна. Но всякий раз, когда он уже был готов выпрыгнуть, что-то внутри него восставало. Через несколько дней боль стала терпимой.
Сначала Уилл совершенно не понимал, как он оказался в таком состоянии. Но однажды к нему пришел Даффи, и Уилл все вспомнил. Спросил про Ватуа, и Даффи ответил, что она погибла. В ту ночь, когда на Уилла напали, она вынула нож и много раз ударила им ирландца. Один из его приятелей выхватил у нее оружие и воткнул ей в грудь. Ее нашли на следующее утро: мертвая, она лежала рядом с Уиллом.
Что касается тех трех мужчин, то полиция без труда их поймала. Ирландец так сильно ранен, что, возможно, до виселицы он не доживет.
Уиллу Драммонду было худо три месяца; потом он пошел на поправку. Когда Уилл выздоровел, цирк уже переехал в Англию, и Уилл не захотел в него возвращаться. Он искал случайные заработки в Глазго; даже таскал мешки с углем, чтобы вернуть свою силу. Уилл в последний раз съездил в Тарбрай, и на этот раз пошел навестить могилы. Они, как и все остальное кладбище, заросли сорняками – в Тарбрае больше никто не жил. Потом Уилл в последний раз прогулялся по холмам и сел на поезд в Мюиртоне.
– Это был поезд, на котором ехал ты, – сказал Уилл Драммонд Роуленду в номере захудалой гостиницы «Макларен».
Роуленд очень хорошо помнил тот день, когда впервые увидел Уилла. С тех пор они так много пережили вместе.
– Я не думал, что ты заметил меня, – сказал Роуленд.
– Конечно, заметил, – сказал Уилл. – Я просто не хотел разговаривать.
Они немного помолчали.
– Значит, ты поедешь в Панаму, когда закончится расследование? – спросил Роуленд. – Ты ведь собирался, да?
– Я уже не уверен, – сказал Уилл.
– Я рад это слышать, – ответил Роуленд. Он пытался решить, возможна ли одна вещь. Но пока он не стал ничего об этом говорить.
На третий день их пребывания в Галифаксе – это была пятница – состоялось расследование кораблекрушения «Потерянного счастья». Всего несколько часов отвели на рассмотрение дела о гибели торгового судна с грузом, представляющим сомнительную ценность. Ближе к вечеру Роуленда и Уилла, в одежде, которую им выдали в Обществе помощи морякам, вызвали в управление Морской комиссии. Они шли вместе под облачным небом, а затем их провели в зал совета, помещение с высоким потолком, под которым собралось отдельное облако – из дыма от трубок и сигарет. На стенах висели мрачные картины в пышных рамах – несколько портретов умерших адмиралов. За длинным столом сидели сами члены комиссии, три пожилых человека в мундирах.
Молодой офицер предложил Роуленду и Уиллу сесть на стулья напротив членов комиссии; потом тоже сел, приготовившись записывать протокол заседания в блокнот.
Председатель комиссии, сидевший между двумя другими ее членами, был в роскошном парчовом мундире. Он открыл собрание – сутулый человек с плотно сжатыми губами, невероятно крупными ушами и довольно резкой манерой говорить. После присяги он сообщил Роуленду и Уиллу, что сегодня утром комиссия получила информацию от капитанов разных кораблей, которые вели поиски на месте трагедии. Выяснилось, что они – трое, добравшиеся до Сокрушенной отмели, – единственные, кто спасся.
После этого вступления для протокола были зачитаны показания Евы. Затем председатель назначил Роуленда выступающим («чтобы избежать повторения многословных речей») – если, конечно, у Роуленда с Уиллом нет противоречий в показаниях по поводу какой-либо из обсуждаемых тем. Глава комиссии сказал, что расследование должно завершиться ровно через час, поэтому от Роуленда ждут краткий (он выделил это слово) отчет о своем присутствии на «Потерянном счастье» и его соображения о кораблекрушении.
Роуленд рассказал о том, как они с Уиллом искали корабль в Глазго и услышали о «Потерянном счастье» и его бедах во время путешествия из Африки. Рассказал обо всех обстоятельствах, при которых они сели на корабль. И наконец описал их путешествие через Атлантику и то, как судно пошло ко дну.
Глава комиссии слушал, время от времени поглядывая на часы, стоявшие на каминной полке. Когда Роуленд закончил, глава одобрительно кивнул. Потом задал несколько вопросов в свойственной ему резкой манере:
– Капитан корабля – по вашему мнению, он был компетентен?
– Я не уверен, что имею право судить, – ответил Роуленд. – Единственное, что могу сказать – лично мне кажется, что да.
– Странное поведение? Признаки психического расстройства? – Глава комиссии очень скуп на слова, подумал Роуленд, будто этому человеку трудно их выдавливать через плотно сжатые губы.
– Ничего подобного я не заметил, – сказал Роуленд. – Все, что я знаю, – капитан был уже на пенсии и его вызвали, чтобы он закончил этот рейс.
Тогда председатель сказал, что у него больше нет вопросов. Один из членов комиссии, сидевший справа от него, зашевелился. У него были непослушные волосы, смазанные маслом.
– Расскажите нам подробнее о лихорадке, случившейся на пути из Африки, – сказал он. – Говорите.
– Ну, – сказал Роуленд, – я знаю, что часть команды винила в ней животных.
Второй член комиссии кивнул, подбадривая его. Судя по всему, он не хотел столь лаконичных ответов, как требовал председатель.
– Продолжайте, – сказал он.
Тогда Роуленд рассказал все, что слышал от Евы о проклятии шамана, произнесенном, когда корабль покидал побережье Африки; о последовавшей лихорадке и о том, что она, видимо, началась из-за контакта с животными.
– Как интересно, – сказал второй член комиссии. – Что ж, у меня больше нет вопросов.
Председатель посмотрел на часы. Оставалось еще двадцать минут заседания.
Третий член комиссии откашлялся. У него был большой нос с лопнувшими венами: судя по всему, этот человек любил выпить.
– А теперь, – произнес он, – что вы можете сказать о погодных условиях?
– В то время, когда корабль пошел ко дну? – спросил Роуленд.
– Конечно, – сказал третий член комиссии. Роуленд подробно рассказал о жаре, о тумане (или, может быть, это был пар), о странном запахе в тот день. Он рассказал, что, когда они втроем добрались до Сокрушенной отмели, живущий там ученый Фроглик объяснил, что эти явления – результат подводного извержения вулкана.
Третий член комиссии обратился к своим коллегам:
– На прошлой неделе я читал отчет люггера, проходившего в том же районе, – сказал он. – Когда на нем подняли сети, они были полны трески, у которой был такой вид, будто ее только что сварили.
Второй член комиссии кивнул.
– Да, я тоже об этом читал, – сказал он. – Рыбу отдали в богадельню. Но ее никто не стал есть – у нее был привкус серы.
В зале заседаний воцарилась тишина; было слышно только тиканье часов. Потом снова заговорил председатель:
– Без пяти пять, – сказал он. – Мы хорошо продвигаемся.
Он повернулся к офицеру, выступавшему в качестве секретаря, и приказал ему написать краткий (он опять выделил это слово) официальный отчет о слушании дела.
– Таким образом, комиссия убеждена, что капитан «Потерянного счастья» невиновен. – Глава комиссии покачал головой. – Где это слыхано? Звери из джунглей на корабле! Вулканы в недрах океана! – Он посмотрел на Роуленда. – Неправильные вещи в неправильных местах, – сказал он, подводя итог – и снова так яростно закачал головой, что Роуленд даже удивился, почему его большие уши не замахали, как крылья. Потом председатель посмотрел на Уилла:
– Вы хотите что-нибудь добавить? У вас есть ровно одна минута.
– Нет, – ответил Уилл.
– Хорошо, – сказал председатель. Он посмотрел на часы и подождал, когда секундная стрелка дойдет до двенадцати. Точно в тот момент, когда стрелка оказалась наверху, он отодвинул стул, встал и объявил: – Заседание закрыто!
3
Когда Уилл и Роуленд вышли из здания комиссии, шел довольно сильный дождь. Они поспешили в соседний ресторанчик, съели там рыбу с картошкой; потом пошли в бар. Это последний вечер, который они проведут вдвоем, и они оба это понимали. Какое-то время они молча потягивали свои напитки.
– Теперь ты можешь ехать домой, – сказал Уилл. – Я тебе завидую.
Этого момента и ждал Роуленд.
– Я хочу сделать тебе одно предложение, – сказал он. – Я думаю об этом уже некоторое время. Это может быть довольно привлекательно для тебя. Это может оказаться нужным нам обоим. И еще одному человеку. – Он на минуту задумался. – Это будет что-то вроде… социального эксперимента. – После чего Роуленд обрисовал свой план более подробно.
Уилл покачал головой. Он сказал, что не станет даже и думать об этом.
– Я только хочу, чтобы ты подумал, и все, – сказал Роуленд. – Просто подумай об этом и дай окончательный ответ завтра.
Было около восьми часов вечера.
– Вечер еще только начинается, – сказал Роуленд. – Это наш последний вечер. Давай праздновать.
Они вышли на улицу и остановились под навесом бара, прячась от дождя. Прямо напротив они увидели вывеску, светившуюся красными лампочками: «КЛУБ ИНФЕРНО». Рядом остановилось такси; четверо людей вылезли из него и вошли в клуб.
– Давай попробуем, – сказал Роуленд. Они, нагнувшись, пробежали под дождем по булыжной мостовой.
За дверью их встретили тьма и запах пива. Самое удивительное – учитывая то, что Роуленд только что видел, как сюда вошли четверо, – похоже, посетителей здесь не было. Несколько беспорядочно расставленных столов были пусты: на них стояли только пепельницы. Роуленд и Уилл увидели бармена, который возился за стойкой. Они в сомнении продолжали стоять у дверей, пока бармен не заметил их.
– Заходите, парни! – позвал он. Они подошли к бару.
– Хотите развлечься, ребята? – спросил бармен. Он кивнул на зеленую дверь, 'обитую войлоком, сквозь которую были слабо слышны музыка и шум голосов.
– Клуб вон там, – сказал он. – Заплатите мне по доллару, и я вас пропущу.
– Почему бы и нет? – сказал Роуленд. – По крайней мере, сможем там выпить.
«Инферно» – правильное название для этого клуба, подумал Роуленд – если под адом понимать тусклый свет красных лампочек на потолке, громкую музыку, завесу табачного дыма, смесь ароматов парфюма, пива, жареной рыбы и пота слишком большой кучи людей на ограниченном пространстве.
Официантка провела их к двум оставшимся местам за столиком, освещенным свечами; за ним уже сидели две пары. Те четверо, которых Роуленд видел выходящими из такси. Мужчины были в матросской форме. Лица обеих женщин были такими белыми, а глаза такими черными, что показались ему похожими на мертвые головы с какой-то старинной картины.
Все пили пиво и смотрели шоу, которое давали на крошечной эстраде. Человек в бабочке выходил из-за кулис и объявлял каждый номер. Сначала выступали певцы, исполнявшие разнообразные баллады; потом комик, по правде говоря – не слишком смешной. После него громко заиграл джаз-бэнд, и Роуленд сделал Уиллу знак: может, им стоит пойти куда-нибудь еще… Но как раз в тот момент джаз перестал играть, и лампы на потолке клуба почти совсем погасли. Остался только прожектор на сцене.
Вышел человек в бабочке:
– А теперь, леди и джентльмены, тот, кого вы все ждали, гвоздь программы. Встречайте: Помпельмус Дивный!
Конферансье ушел под негромкие аплодисменты, и на эстраду выскользнул очень худой лысый мужчина, на котором были только черные шорты. Свое тело – невероятно бледное – он, похоже, намазал белилами. В правой руке человек нес обычный с виду синий жестяной таз, вроде тех, в которых моют посуду; а в левой – стеклянный кувшин с водой. Виду него был довольно жалкий, и некоторые зрители, в том числе и мертвая голова рядом с Роулендом, захихикали.
Помпельмус Дивный непринужденно окинул зрителей взглядом, зная, что сейчас совершит такое, что всех потрясет. Он осторожно поставил таз прямо под прожектором, кувшин с водой – рядом. Потом человек очень аккуратно встал в таз – так, будто там была горячая вода. Осторожно выпрямился и встал абсолютно ровно; потом раскинул руки, как на распятии.
Какое-то время Роуленду казалось, что ничего не происходит; другие зрители тоже стали нетерпеливо перешептываться. Вдруг все заметили, что лодыжки мужчины начали чернеть; потом они увидели, как эта чернота – особенно удивительная, поскольку сам мужчина был таким белым – медленно поднимается вверх, как будто его тело – губка, и его плоть впитывает какую-то черную краску из таза. Эта краска поднималась все выше и выше, пока все тело Помпельмуса не стало черным; краска затем растеклась по его рукам вплоть до кончиков пальцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Через три дня, когда цирк уезжал из города, она увязалась за ними, и Даффи не стал возражать: она хорошо работала. Девушка набралась кое-каких фраз по-английски, но, похоже, не очень-то хотела учиться дальше. Она была как кошка – знала свое имя и еще несколько слов; этого ей хватало.
В январе пошел сильный снег, и Ватуа начала крутиться вокруг Уилла. Ему было одиноко, и довольно скоро она переехала в его фургон. Она ненавидела холод и прижималась к нему все ночи напролет, чтобы согреться. Иногда он рассказывал ей о Дженни и умершем ребенке, хоть она и не понимала, что он говорит. Иногда и девушка ему что-то рассказывала, и тогда Уиллу оставалось только догадываться, что же заставляет ее временами смеяться, а временами плакать. Они друг друга не понимали, но разговоры приносили утешение – как будто важны были не слова, а то, как они произнесены, и то, что они говорили их друг другу.
Кое-что у Ватуа было для женщины весьма необычным. Вокруг правой лодыжки у нее имелась татуировка в виде змеи, заглатывающей свой хвост. Уилл показал на татуировку, и Ватуа ответила что-то непонятное.
Кроме того, в сумочке она носила шестидюймовый охотничий нож. Уилл решил: кто знает, откуда она и что пережила в жизни; эта вещь ей явно необходима.
Через несколько месяцев случилось то, чему не следовало случаться никогда.
Цирк остановился в Летиане, в парке, выходящем к устью реки, и Уилл должен был выйти на ринг. После пары обычных боев Уилл выступил претендентом на приз. Его противником был Джентльмен Жако, и он, как обычно, хорошо выполнял свою работу, позволяя Уиллу выглядеть лучше, чем он был на самом деле. В конце поединка толпа громко хлопала, когда Даффи поднял вверх руку победителя, и ему был вручен приз размером в пять фунтов.
Уилл уже спускался с ринга, когда услышал громкий голос с галерки:
– Это подстава! Я видел раньше, как он это делал!
То был пьяный ирландец, который проиграл Крушителю в Беллсвейле в тот самый вечер, когда Уилл начал свою карьеру.
Возможно, какая-то часть толпы поверила ирландцу, но до того, как они на что-то решились, Даффи и Крушитель схватили смутьяна и выкинули его из парка.
Потом Даффи пришел к Уиллу в фургон.
– Однажды это должно было произойти, – сказал он. – Ты все делал правильно. – Даффи видел, что Уилл расстроен. – Мы просто не будем выпускать тебя на ринг, пока не доберемся до Англии.
В тот вечер Уилл и Ватуа пошли – как обычно, после закрытия цирка – в маленький паб, стоявший на берегу реки. Уилл выпил пинту пива, Ватуа не пила ничего. Она просто сидела и смотрела вокруг. Судя по всему, ей это нравилось, хотя Уилл совершенно не представлял себе, что происходит у нее в голове. Они ушли из паба в полночь и брели по темной улице, когда из тени выступили трое мужчин и встали перед ними под фонарем.
– Эй, ты! – сказал один.
Конечно же, это был громила-ирландец. Его друзья были на вид такими же крупными и отвратительными, как он.
– Посмотрим, чего ты стоишь, когда драка не куплена, – сказал ирландец.
Втроем они затащили Уилла в ближайшую подворотню. Двое держали его, а ирландец снова и снова бил его по лицу. Уилл почувствовал, что ему сломали нос. Потом его уронили на землю и начали бить ногами; скоро Уилл понял, что ему сломали несколько ребер. Ватуа кричала на них, он это слышал, но те продолжали избивать его. Они били, били, били… К тому моменту, когда Уилл полностью потерял сознание, он был уверен: ему нанесли уже столько увечий, что нет ни малейшего шанса выжить.
Уилла нашли на следующее утро без сознания и отправили в больницу Летиана. В те моменты, когда сознание возвращалось к нему, Уилл чувствовал, что он – большая кровоточащая рана, к которой прикрепили разум, и хотел умереть. Избавление от боли было рядом, стоило только добраться до окна. Но всякий раз, когда он уже был готов выпрыгнуть, что-то внутри него восставало. Через несколько дней боль стала терпимой.
Сначала Уилл совершенно не понимал, как он оказался в таком состоянии. Но однажды к нему пришел Даффи, и Уилл все вспомнил. Спросил про Ватуа, и Даффи ответил, что она погибла. В ту ночь, когда на Уилла напали, она вынула нож и много раз ударила им ирландца. Один из его приятелей выхватил у нее оружие и воткнул ей в грудь. Ее нашли на следующее утро: мертвая, она лежала рядом с Уиллом.
Что касается тех трех мужчин, то полиция без труда их поймала. Ирландец так сильно ранен, что, возможно, до виселицы он не доживет.
Уиллу Драммонду было худо три месяца; потом он пошел на поправку. Когда Уилл выздоровел, цирк уже переехал в Англию, и Уилл не захотел в него возвращаться. Он искал случайные заработки в Глазго; даже таскал мешки с углем, чтобы вернуть свою силу. Уилл в последний раз съездил в Тарбрай, и на этот раз пошел навестить могилы. Они, как и все остальное кладбище, заросли сорняками – в Тарбрае больше никто не жил. Потом Уилл в последний раз прогулялся по холмам и сел на поезд в Мюиртоне.
– Это был поезд, на котором ехал ты, – сказал Уилл Драммонд Роуленду в номере захудалой гостиницы «Макларен».
Роуленд очень хорошо помнил тот день, когда впервые увидел Уилла. С тех пор они так много пережили вместе.
– Я не думал, что ты заметил меня, – сказал Роуленд.
– Конечно, заметил, – сказал Уилл. – Я просто не хотел разговаривать.
Они немного помолчали.
– Значит, ты поедешь в Панаму, когда закончится расследование? – спросил Роуленд. – Ты ведь собирался, да?
– Я уже не уверен, – сказал Уилл.
– Я рад это слышать, – ответил Роуленд. Он пытался решить, возможна ли одна вещь. Но пока он не стал ничего об этом говорить.
На третий день их пребывания в Галифаксе – это была пятница – состоялось расследование кораблекрушения «Потерянного счастья». Всего несколько часов отвели на рассмотрение дела о гибели торгового судна с грузом, представляющим сомнительную ценность. Ближе к вечеру Роуленда и Уилла, в одежде, которую им выдали в Обществе помощи морякам, вызвали в управление Морской комиссии. Они шли вместе под облачным небом, а затем их провели в зал совета, помещение с высоким потолком, под которым собралось отдельное облако – из дыма от трубок и сигарет. На стенах висели мрачные картины в пышных рамах – несколько портретов умерших адмиралов. За длинным столом сидели сами члены комиссии, три пожилых человека в мундирах.
Молодой офицер предложил Роуленду и Уиллу сесть на стулья напротив членов комиссии; потом тоже сел, приготовившись записывать протокол заседания в блокнот.
Председатель комиссии, сидевший между двумя другими ее членами, был в роскошном парчовом мундире. Он открыл собрание – сутулый человек с плотно сжатыми губами, невероятно крупными ушами и довольно резкой манерой говорить. После присяги он сообщил Роуленду и Уиллу, что сегодня утром комиссия получила информацию от капитанов разных кораблей, которые вели поиски на месте трагедии. Выяснилось, что они – трое, добравшиеся до Сокрушенной отмели, – единственные, кто спасся.
После этого вступления для протокола были зачитаны показания Евы. Затем председатель назначил Роуленда выступающим («чтобы избежать повторения многословных речей») – если, конечно, у Роуленда с Уиллом нет противоречий в показаниях по поводу какой-либо из обсуждаемых тем. Глава комиссии сказал, что расследование должно завершиться ровно через час, поэтому от Роуленда ждут краткий (он выделил это слово) отчет о своем присутствии на «Потерянном счастье» и его соображения о кораблекрушении.
Роуленд рассказал о том, как они с Уиллом искали корабль в Глазго и услышали о «Потерянном счастье» и его бедах во время путешествия из Африки. Рассказал обо всех обстоятельствах, при которых они сели на корабль. И наконец описал их путешествие через Атлантику и то, как судно пошло ко дну.
Глава комиссии слушал, время от времени поглядывая на часы, стоявшие на каминной полке. Когда Роуленд закончил, глава одобрительно кивнул. Потом задал несколько вопросов в свойственной ему резкой манере:
– Капитан корабля – по вашему мнению, он был компетентен?
– Я не уверен, что имею право судить, – ответил Роуленд. – Единственное, что могу сказать – лично мне кажется, что да.
– Странное поведение? Признаки психического расстройства? – Глава комиссии очень скуп на слова, подумал Роуленд, будто этому человеку трудно их выдавливать через плотно сжатые губы.
– Ничего подобного я не заметил, – сказал Роуленд. – Все, что я знаю, – капитан был уже на пенсии и его вызвали, чтобы он закончил этот рейс.
Тогда председатель сказал, что у него больше нет вопросов. Один из членов комиссии, сидевший справа от него, зашевелился. У него были непослушные волосы, смазанные маслом.
– Расскажите нам подробнее о лихорадке, случившейся на пути из Африки, – сказал он. – Говорите.
– Ну, – сказал Роуленд, – я знаю, что часть команды винила в ней животных.
Второй член комиссии кивнул, подбадривая его. Судя по всему, он не хотел столь лаконичных ответов, как требовал председатель.
– Продолжайте, – сказал он.
Тогда Роуленд рассказал все, что слышал от Евы о проклятии шамана, произнесенном, когда корабль покидал побережье Африки; о последовавшей лихорадке и о том, что она, видимо, началась из-за контакта с животными.
– Как интересно, – сказал второй член комиссии. – Что ж, у меня больше нет вопросов.
Председатель посмотрел на часы. Оставалось еще двадцать минут заседания.
Третий член комиссии откашлялся. У него был большой нос с лопнувшими венами: судя по всему, этот человек любил выпить.
– А теперь, – произнес он, – что вы можете сказать о погодных условиях?
– В то время, когда корабль пошел ко дну? – спросил Роуленд.
– Конечно, – сказал третий член комиссии. Роуленд подробно рассказал о жаре, о тумане (или, может быть, это был пар), о странном запахе в тот день. Он рассказал, что, когда они втроем добрались до Сокрушенной отмели, живущий там ученый Фроглик объяснил, что эти явления – результат подводного извержения вулкана.
Третий член комиссии обратился к своим коллегам:
– На прошлой неделе я читал отчет люггера, проходившего в том же районе, – сказал он. – Когда на нем подняли сети, они были полны трески, у которой был такой вид, будто ее только что сварили.
Второй член комиссии кивнул.
– Да, я тоже об этом читал, – сказал он. – Рыбу отдали в богадельню. Но ее никто не стал есть – у нее был привкус серы.
В зале заседаний воцарилась тишина; было слышно только тиканье часов. Потом снова заговорил председатель:
– Без пяти пять, – сказал он. – Мы хорошо продвигаемся.
Он повернулся к офицеру, выступавшему в качестве секретаря, и приказал ему написать краткий (он опять выделил это слово) официальный отчет о слушании дела.
– Таким образом, комиссия убеждена, что капитан «Потерянного счастья» невиновен. – Глава комиссии покачал головой. – Где это слыхано? Звери из джунглей на корабле! Вулканы в недрах океана! – Он посмотрел на Роуленда. – Неправильные вещи в неправильных местах, – сказал он, подводя итог – и снова так яростно закачал головой, что Роуленд даже удивился, почему его большие уши не замахали, как крылья. Потом председатель посмотрел на Уилла:
– Вы хотите что-нибудь добавить? У вас есть ровно одна минута.
– Нет, – ответил Уилл.
– Хорошо, – сказал председатель. Он посмотрел на часы и подождал, когда секундная стрелка дойдет до двенадцати. Точно в тот момент, когда стрелка оказалась наверху, он отодвинул стул, встал и объявил: – Заседание закрыто!
3
Когда Уилл и Роуленд вышли из здания комиссии, шел довольно сильный дождь. Они поспешили в соседний ресторанчик, съели там рыбу с картошкой; потом пошли в бар. Это последний вечер, который они проведут вдвоем, и они оба это понимали. Какое-то время они молча потягивали свои напитки.
– Теперь ты можешь ехать домой, – сказал Уилл. – Я тебе завидую.
Этого момента и ждал Роуленд.
– Я хочу сделать тебе одно предложение, – сказал он. – Я думаю об этом уже некоторое время. Это может быть довольно привлекательно для тебя. Это может оказаться нужным нам обоим. И еще одному человеку. – Он на минуту задумался. – Это будет что-то вроде… социального эксперимента. – После чего Роуленд обрисовал свой план более подробно.
Уилл покачал головой. Он сказал, что не станет даже и думать об этом.
– Я только хочу, чтобы ты подумал, и все, – сказал Роуленд. – Просто подумай об этом и дай окончательный ответ завтра.
Было около восьми часов вечера.
– Вечер еще только начинается, – сказал Роуленд. – Это наш последний вечер. Давай праздновать.
Они вышли на улицу и остановились под навесом бара, прячась от дождя. Прямо напротив они увидели вывеску, светившуюся красными лампочками: «КЛУБ ИНФЕРНО». Рядом остановилось такси; четверо людей вылезли из него и вошли в клуб.
– Давай попробуем, – сказал Роуленд. Они, нагнувшись, пробежали под дождем по булыжной мостовой.
За дверью их встретили тьма и запах пива. Самое удивительное – учитывая то, что Роуленд только что видел, как сюда вошли четверо, – похоже, посетителей здесь не было. Несколько беспорядочно расставленных столов были пусты: на них стояли только пепельницы. Роуленд и Уилл увидели бармена, который возился за стойкой. Они в сомнении продолжали стоять у дверей, пока бармен не заметил их.
– Заходите, парни! – позвал он. Они подошли к бару.
– Хотите развлечься, ребята? – спросил бармен. Он кивнул на зеленую дверь, 'обитую войлоком, сквозь которую были слабо слышны музыка и шум голосов.
– Клуб вон там, – сказал он. – Заплатите мне по доллару, и я вас пропущу.
– Почему бы и нет? – сказал Роуленд. – По крайней мере, сможем там выпить.
«Инферно» – правильное название для этого клуба, подумал Роуленд – если под адом понимать тусклый свет красных лампочек на потолке, громкую музыку, завесу табачного дыма, смесь ароматов парфюма, пива, жареной рыбы и пота слишком большой кучи людей на ограниченном пространстве.
Официантка провела их к двум оставшимся местам за столиком, освещенным свечами; за ним уже сидели две пары. Те четверо, которых Роуленд видел выходящими из такси. Мужчины были в матросской форме. Лица обеих женщин были такими белыми, а глаза такими черными, что показались ему похожими на мертвые головы с какой-то старинной картины.
Все пили пиво и смотрели шоу, которое давали на крошечной эстраде. Человек в бабочке выходил из-за кулис и объявлял каждый номер. Сначала выступали певцы, исполнявшие разнообразные баллады; потом комик, по правде говоря – не слишком смешной. После него громко заиграл джаз-бэнд, и Роуленд сделал Уиллу знак: может, им стоит пойти куда-нибудь еще… Но как раз в тот момент джаз перестал играть, и лампы на потолке клуба почти совсем погасли. Остался только прожектор на сцене.
Вышел человек в бабочке:
– А теперь, леди и джентльмены, тот, кого вы все ждали, гвоздь программы. Встречайте: Помпельмус Дивный!
Конферансье ушел под негромкие аплодисменты, и на эстраду выскользнул очень худой лысый мужчина, на котором были только черные шорты. Свое тело – невероятно бледное – он, похоже, намазал белилами. В правой руке человек нес обычный с виду синий жестяной таз, вроде тех, в которых моют посуду; а в левой – стеклянный кувшин с водой. Виду него был довольно жалкий, и некоторые зрители, в том числе и мертвая голова рядом с Роулендом, захихикали.
Помпельмус Дивный непринужденно окинул зрителей взглядом, зная, что сейчас совершит такое, что всех потрясет. Он осторожно поставил таз прямо под прожектором, кувшин с водой – рядом. Потом человек очень аккуратно встал в таз – так, будто там была горячая вода. Осторожно выпрямился и встал абсолютно ровно; потом раскинул руки, как на распятии.
Какое-то время Роуленду казалось, что ничего не происходит; другие зрители тоже стали нетерпеливо перешептываться. Вдруг все заметили, что лодыжки мужчины начали чернеть; потом они увидели, как эта чернота – особенно удивительная, поскольку сам мужчина был таким белым – медленно поднимается вверх, как будто его тело – губка, и его плоть впитывает какую-то черную краску из таза. Эта краска поднималась все выше и выше, пока все тело Помпельмуса не стало черным; краска затем растеклась по его рукам вплоть до кончиков пальцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28