дети пели веселые песни под едва слышный аккомпанемент тромбонов их дыхания.
Джеггард помог Роуленду сесть в такси.
– Вот номер телефона – если вам в дальнейшем понадобятся наши услуги, – сказал он Томасу тихо.
– Спасибо, – сказал Томас.
– Тогда, – сказал Джеггард, – я желаю вам обоим всего хорошего.
Томас сел в машину, а Джеггард пошел по Фронт-стрит к своему офису.
Такси двинулось на юго-восток вдоль берега озера Онтарио. В холодном утреннем воздухе от озера поднимался пар, как от горячих источников.
Роуленд смотрел на все очень внимательно и живо.
– Здесь все так изменилось, – сказал он. – Торонто, который я знал, не виден за многоэтажками. А мне всегда нравилось думать, что здесь ничего не меняется, а изменился только я сам.
Когда они отъехали на несколько миль от города, пошел густой снег. Посреди поля у дороги стояло огромное дерево с черными плодами – воронами, сидевшими на ветках, покрытых снегом.
– Они похожи на грифов, – сказал Роуленд. – На Ману, если видишь грифов на дереве, следует обязательно попытаться проскользнуть мимо, не потревожив их. Если они улетят, это означает, что тебя ждет неудача.
В этот самый момент вороны взлетели и исчезли за пеленой густого снега.
– Ничего, – сказал Роуленд. – Чья-то неудача нередко оказывается настоящим везением для кого-то другого.
Было довольно поздно, около четырех часов, когда они добрались до Камберлоо. Снег шел все сильнее. Придорожные ели сгибались под его тяжестью. На окраине городка свет уличных фонарей буравил тьму.
– Теперь нам осталось совсем недолго, – сказал Томас.
Вскоре они доехали до Кинг-стрит; витрины магазинов были празднично освещены. Роуленд обратил внимание Томаса на одну, когда их такси остановилось у светофора. В этой витрине была воссоздана миниатюрная сцена: улица, покрытая снегом из ваты, и игрушечное такси, остановившееся напротив крошечного магазинчика.
– В точности как мы, – сказал Роуленд.
Томас думал о том, что это может означать; и вдруг заметил нескольких прохожих, которые тоже остановились перед светофором. Лиц не было видно под зимними шапками, и на какой-то миг Томас почти поверил, что их глазницы пусты. Какой мрачный образ, поразился он. Путешествие по миру, похоже, извратило его воображение. Он радовался, что наконец вернулся домой.
Впереди он увидел отель «Уолнат»; все его окна были ярко освещены. Отель занимал собой угол Кинг и Куин-стрит и был похож на большой корабль, бросивший якорь в ледяном море. Такси высадило их у дверей гостиницы и рванулось обратно в Торонто.
В «Уолнате» для Роуленда был забронирован номер на весь срок. Когда он разместился, Томас попросил разрешения удалиться.
– Я позвоню вам позже и расскажу о наших планах, – сказал он.
– Вы едете к матери? – спросил Роуленд. – Мне поехать с вами?
– Нет, – ответил Томас. – Лучше отдохните как следует. Встретитесь с ней завтра.
Роуленд кивнул. Он окинул взглядом номер – большую комнату с высокими потолками.
– Я немножко почитаю записи, – сказал он. – Интересно, какие сны мне приснятся здесь. На Ватуа говорят, что сны зависят от того, где находишься.
Роуленд подошел к окну, открыл занавески и стал смотреть на мир внизу.
– Позвоните и закажите себе еду в номер, – сказал Томас и вышел.
В холле он позвонил и вызвал такси. Вскоре машина приехала и затормозила, скользя, перед входом; столб выхлопных газов поднимался за нею, словно кошачий хвост. Садясь в такси, Томас поднял голову и посмотрел на третий этаж. Роуленд стоял, раскинув руки и опираясь на оконную раму. Он был похож на гигантское насекомое или распятого человека.
На дорогах города царила суматоха, и такси, изворачиваясь и скользя, двигалось вперед. В отличие от водителя, который их вез из Торонто молча, этот сразу начал говорить.
– В такую погоду нужно быть настоящим шофером, – сказал он, кивая себе круглой лысой головой.
– Правда? – спросил Томас – не очень охотно, потому что очень устал.
– В прошлом месяце в метель, – сказал таксист, – водитель грузовика спутал железнодорожный переезд с перекрестком Виктории-стрит.
– В метель? – переспросил Томас.
– Вас, наверное, не было в городе, – сказал водитель. – Здесь случилась очень ранняя метель три недели назад. Снег пролежал недолго.
Томас подсчитал, что сам он в это время, видимо, проклинал духоту и жару.
– Так этот водитель, – продолжал таксист, – свернул налево на пути и проехал по ним сто ярдов, пока не застрял. Тогда он понял, что находится на железной дороге, и вылез, чтобы позвать на помощь. Но в это время там проходил шестичасовой экспресс, смял грузовик, протащив его целую милю по рельсам, и свалил под насыпь.
– Н-да, – сказал Томас, не зная, что еще сказать.
– Вот я и говорю – ужасная погода, – сказал водитель. – Дороги путают с рельсами, грузовики – с поездами. Не знаешь, твердая под тобой дорога или нет. – Он покачал головой. – Да, все любят снег… Он очень красивый, но опасный.
– Как и многое в этом мире, – сказал Томас.
3
Он поставил чемодан в прихожей материнского дома и сразу пошел в библиотеку. Рейчел сидела у камина, в кресле с цветочным узором. Черно-белая кошка лежала у нее на коленях, рыжая – на спинке кресла. Глаза кошек сверкали отраженным светом огня.
За столом рядом с книжными шкафами, в полутьме, сидел еще один человек – доктор Веббер.
Томас сразу подошел к Рейчел. Его потрясло, как она изменилась за те несколько недель, что его не было дома. Взгляд за очками в тонкой оправе был все так же проницателен, но кожа на лица стала прозрачной; маленькие синие вены, словно живые существа, выбирались все сильнее наружу. Волосы, заколотые в пучок, казались еще белее, чем раньше. Когда Томас наклонился и поцеловал мать в лоб, обе кошки заворчали на него.
– Пенни, Дейзи, тихо! – Она попыталась сказать это сердито, но Томас не мог не заметить, насколько слабее стал ее голос; ему не хватало упругости, как сдувающемуся шарику.
Потом Томас подошел к доктору Вебберу и пожал ему руку.
– Я рад, что ты вернулся, – сказал Веббер. Он тоже казался еще более высохшим, чем в последний раз, – хотя его губы в свете настольной лампы выглядели все такими же ярко-красными. Глаза Веббера были полны тревоги.
После того как Томас съел несколько бутербродов и сел со стаканом вина в руке, Рейчел и Веббер стали расспрашивать его о Роуленде. Рейчел особенно заинтересовалась двумя женщинами с острова, о которых Томасу пришлось рассказать. Она заставила его описать их подробно, и когда он это сделал, как сумел, Рейчел замолчала, гладя кошку, лежавшую на коленях.
Через какое-то время она спросила:
– Как ты думаешь, он счастлив?
– Не знаю, – ответил Томас. – Возможно. Трудно сказать, что происходит в душе у другого человека. – Он сам часто вспоминал этих неторопливых женщин, и те потусторонние звуки, которые они издавали, когда Роуленд уезжал. Возможно, эти женщины действительно любят его.
Доктор Веббер слушал.
– У Роуленда очень странная жизнь, – сказал он так, будто жизнь эта находится за пределами его понимания. – Но мне кажется, это как раз то, чего он хотел.
– Он удивился, когда увидел тебя? – спросила Рейчел. – Спрашивал, почему я хочу видеть его?
– Да, – ответил Томас.
– И? – спросила она. – Что ты сказал ему? Томас на минуту задумался:
– Сейчас вспомню. Я сказал, что ты хочешь знать, кто был тот человек, который пришел к тебе и назвался Роулендом.
Она вся превратилась в слух:
– Что он ответил?
– Ничего особенного, – сказал Томас. – Он сказал, что знает, кто это.
– И что? – спросила она, ожидая продолжения.
– Ничего, – ответил Томас. – Мы больше об этом не разговаривали.
Она покачала головой.
– Ты хочешь сказать, – спросила она, – что не узнал у него, кто это был? Не спросил о нем ничего? Ах, Томас, Томас. Неужели в тебе нет ни капли любопытства?
Томас подумал, что его мог бы обвинить в этом кто угодно, только не она – она, которая прожила с человеком годы, даже не позволив ему назвать свое настоящее имя. Но он не захотел с ней спорить.
– В любом случае, Роуленд не сможет остаться здесь надолго, – сказал он. – Максимум на два-три дня. У него встреча с издателем в Торонто по поводу книги о его исследованиях. Потом он должен возвращаться к семье.
– Договорись с ним, чтобы он пришел завтра после обеда, – сказала Рейчел. Потом она откинулась на спинку – сама как выцветший цвет в узоре кресла. – Теперь я пойду спать. Мне понадобятся силы.
Доктор Веббер помог ей встать с кресла и взойти по лестнице. Она поднималась очень медленно, еле передвигая ноги с одной ступеньки на другую. Обе кошки шли за ней, оглядываясь на Томаса – непрошеного гостя.
Доктор Веббер спустился обратно через несколько минут.
– Я дал ей лекарство. Ей нужно поспать, – сказал он.
Томас встревожился:
– Как она?
– Она очень больна. Она уже плохо себя чувствовала и перед тем, как ты уехал; но не хотела тебе этого говорить, – Веббер облизал красные губы, напомнив Томасу одного из тех средневековых святых, которые выпивали ежедневно стакан гноя из язв прокаженных.
– Она… умирает? – спросил наконец Томас. Ему показалось, что мать как-то усохла, уменьшилась, словно приготовившись к смерти.
– Она из тех женщин, которые умирают, лишь когда закончат все свои дела, – сказал Веббер. – Ты же знаешь свою мать.
Он медленно выдохнул дым, демонстрируя пурпурную, испещренную венами изнанку губ.
Томас подумал: «Нет, я совсем ее не знаю». Временами ее душа была для него словно рыба, ускользавшая, когда он пытался ее поймать.
Томас и Веббер немного посидели в креслах около камина с бокалами бренди – как в те дни, когда Томас собирался отправиться в путешествие. Веббер дымил сигарой, наслаждаясь ее вкусом и причмокивая.
– А что там насчет женщин-островитянок? – спросил он. – У меня было такое ощущение, что ты нам рассказал не все.
И Томас поведал Вебберу о ночном посещении его спальни в доме Роуленда, и о мистерии тех двух женщин, которые были определенно похожи на супругу и ее дочь.
Веббер внимательно слушал. Один или два раза во время рассказа его плечи дрожали, будто он смеялся.
– Какой же он дурак, – сказал Веббер – он имел в виду Роуленда. – Оставить такую женщину, как твоя мать, ради подобной жизни. Такое невозможно понять.
Веббер произнес это, как мужчина говорит о женщине, которую любит.
4
Томас поехал на такси к себе, в респектабельный дом на Бельвью. Он быстро все проверил; его цветы выглядели прекрасно – во время его отсутствия за ними ухаживал консьерж. Пробежал пальцами по книгам, тщательно расставленным на полках; потом заглянул в спальню, чистую, в черно-белых тонах. Налил себе бренди и медленно выпил, глядя в окно на зимнюю картину – скелеты деревьев и снег, падающий в свете фонарей. Все это было бы очень приятно, если бы не новость о том, насколько тяжело больна мать. Он допил бренди и позвонил Роуленду.
– Должно быть, я задремал, – сказал Роуленд сонным голосом.
Томас рассказал ему о планах на следующий день – и тут вспомнил, что Роуленд говорил накануне. Поэтому перед тем, как повесить трубку, он спросил:
– Кстати, вам что-нибудь снилось, когда я вас разбудил?
– Вообще-то да, – сказал Роуленд. – Я поставил ноги на коврик – шелковистый черный коврик. Но потом оказалось, что это совсем не коврик. Это было какое-то масло, и я начал в нем тонуть; оно залило мне нос и рот, и я проснулся, захлебываясь, когда зазвонил телефон.
– Какая гадость, – сказал Томас.
– Да уж, – сказал Роуленд. – Надеюсь, вам приснится что-нибудь получше.
– Я никогда не вижу снов, – сказал Томас.
– Да-да, вы говорили, – сказал Роуленд. – Один старый шаман племени гимполо в центральной части Ватуа считал, что мы только и делаем, что смотрим сны: вся жизнь – это сон. А те минуты, которые, как нам кажется, мы проводим во сне, на самом деле – единственное время, когда мы бодрствуем. Мы бросаем беглый взгляд на безумие этого мира, и тут же снова засыпаем.
Вскоре Томас, очень утомленный, лег в постель. Но не смог заснуть, потому что отвык после такого долгого путешествия спать в неподвижной кровати. Он вспомнил все корабли, на которых плавал, и острова, и поезда. Должно быть, он все-таки в конце концов забылся, потому что вдруг наступил рассвет. Но в этом тусклом утреннем свете не было ни криков странных птиц, вестников душной жары, ни жалящих насекомых; не было хищной жизни и насильственной смерти. Настала холодная северная заря. Утро было спокойным, и только снег тихонько стучал по оконным стеклам.
5
В час дня все собрались в библиотеке и ждали приезда Роуленда Вандерлиндена. Томас стоял у окна и смотрел, не едет ли такси. В оконном стекле он видел отражение Рейчел, сидевшей в кресле с цветочным узором; в стеклах ее очков отражались блики пламени. Две кошки лежали, каждая на своем подлокотнике, и следили желтыми глазами за Томасом – чужаком, вторгшимся из враждебного мира. Всем своим видом кошки показывали: ничто не укроется от нашего взгляда… Веббер сидел около книжных шкафов с открытой книгой на коленях.
В обледеневший проезд медленно свернуло такси.
– Приехал, – сказал Томас. Он пошел к двери и открыл раньше, чем раздался звонок.
Роуленд в черном зимнем пальто и калошах был похож на пингвина. Его лицо совсем замерзло, однако на нем все-таки ясно читалось, что он рад видеть Томаса.
– Хорошо, что вы здесь. Какой холод! – сказал Роуленд. – Пока не приехало такси, я решил немного прогуляться по Кинг-стрит и думал, что замерзну насмерть.
Томас повесил пальто и проводил его в библиотеку. Увидев Рейчел, Роуленд улыбнулся и пошел, протянув к ней обе руки.
– Рейчел! – сказал он. – Как приятно тебя видеть!
Если он и заметил, как она больна, то не подал вида. Человек, который стал на тридцать пять лет старше, уже только поэтому выглядит смертельно больным. Она подалась к нему из кресла и протянула руки. Роуленд взял их в свои и сжал; потом наклонился и поцеловал ее в щеку.
Кошки были до глубины души потрясены таким поведением совершенно незнакомого человека. Они заворчали, после чего удалились в холл – зашипев на Томаса, когда проходили мимо.
Рейчел, наклонившись, изучала лицо Роуленда.
– Твоя кожа стала глаже, оспинки почти пропали, – сказала она.
– Я почти забыл о них, – улыбнулся он.
– А как тебе удалось сделать это? – спросила она, указывая на его рот. – Черные зубы.
– Долгая история, – ответил он. – Я расскажу тебе об этом потом.
Доктор Веббер, стоявший рядом, подошел и протянул РУКУ– Вы, наверное, не помните меня, – сказал он. – Джеремия Веббер. Я работал с вами один или два раза, когда вы помогали коронеру.
Роуленд пожал ему руку.
– Конечно, – сказал он. – Я бы вас не узнал.
Потом Роуленд снова повернулся к Рейчел; та продолжала пристально его разглядывать. Они смотрели друг на друга со странным блеском в глазах, будто пытались сопоставить образ того человека, что был перед ними, с тем, который хранился в воспоминаниях.
– Садись у камина, – сказала Рейчел. – Ты, наверное, совсем отвык от такой погоды. Томас, налей, пожалуйста, бренди.
Все снова сели: Роуленд, наклонившись к огню, – в кресле напротив Рейчел; Томас с доктором Веббером – за столом для чтения.
Рейчел не теряла времени и сразу начала расспросы – о жизни Роуленда после того, как они виделись в последний раз. Он рассказал все почти в точности так же, как рассказывал Томасу в поезде на восток, словно тогда это действительно была репетиция. Роуленд говорил – а Рейчел вначале, казалось, не столько слушала, сколько пыталась осознать, что это говорит новый Роуленд.
Однако она стала очень внимательна, стоило ему заговорить о жизни в Квибо, о любви к Елене и о ее ужасной смерти. Когда он закончил, в библиотеке воцарилась полная тишина – только тикали часы и в камине изредка потрескивал огонь.
– Бедный Роуленд, – вздохнув, сказала Рейчел. – И все же это прекрасно, что в жизни была великая любовь, правда? Пусть даже трагическая.
– Может быть, может быть, – сказал он.
И опять повисла тишина. Потом Роуленд глубоко вздохнул и продолжил. Рассказал, как поселился на Ватуа, о своей жизни и исследованиях. Он довольно откровенно говорил о супруге и дочери – сказал, что эти отношения позволили ему получить бесценную возможность войти в общество тарапа.
– И, конечно, они мне очень дороги, – сказал он.
– Томас рассказал нам о них, – сказала Рейчел. – Они, разумеется, очень скучают по тебе.
– По-своему да, – сказал Роуленд. – По-своему.
Доктор Веббер снова наполнил бокалы. Черно-белая кошка Прокралась обратно и снова устроилась у Рейчел на коленях.
– Ну, – сказал Роуленд, – теперь твоя очередь, Рейчел. – Он был очень деловит. – Я знаю, что ты вызвала меня с другого конца света не ради визита вежливости. Что же ты хотела знать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Джеггард помог Роуленду сесть в такси.
– Вот номер телефона – если вам в дальнейшем понадобятся наши услуги, – сказал он Томасу тихо.
– Спасибо, – сказал Томас.
– Тогда, – сказал Джеггард, – я желаю вам обоим всего хорошего.
Томас сел в машину, а Джеггард пошел по Фронт-стрит к своему офису.
Такси двинулось на юго-восток вдоль берега озера Онтарио. В холодном утреннем воздухе от озера поднимался пар, как от горячих источников.
Роуленд смотрел на все очень внимательно и живо.
– Здесь все так изменилось, – сказал он. – Торонто, который я знал, не виден за многоэтажками. А мне всегда нравилось думать, что здесь ничего не меняется, а изменился только я сам.
Когда они отъехали на несколько миль от города, пошел густой снег. Посреди поля у дороги стояло огромное дерево с черными плодами – воронами, сидевшими на ветках, покрытых снегом.
– Они похожи на грифов, – сказал Роуленд. – На Ману, если видишь грифов на дереве, следует обязательно попытаться проскользнуть мимо, не потревожив их. Если они улетят, это означает, что тебя ждет неудача.
В этот самый момент вороны взлетели и исчезли за пеленой густого снега.
– Ничего, – сказал Роуленд. – Чья-то неудача нередко оказывается настоящим везением для кого-то другого.
Было довольно поздно, около четырех часов, когда они добрались до Камберлоо. Снег шел все сильнее. Придорожные ели сгибались под его тяжестью. На окраине городка свет уличных фонарей буравил тьму.
– Теперь нам осталось совсем недолго, – сказал Томас.
Вскоре они доехали до Кинг-стрит; витрины магазинов были празднично освещены. Роуленд обратил внимание Томаса на одну, когда их такси остановилось у светофора. В этой витрине была воссоздана миниатюрная сцена: улица, покрытая снегом из ваты, и игрушечное такси, остановившееся напротив крошечного магазинчика.
– В точности как мы, – сказал Роуленд.
Томас думал о том, что это может означать; и вдруг заметил нескольких прохожих, которые тоже остановились перед светофором. Лиц не было видно под зимними шапками, и на какой-то миг Томас почти поверил, что их глазницы пусты. Какой мрачный образ, поразился он. Путешествие по миру, похоже, извратило его воображение. Он радовался, что наконец вернулся домой.
Впереди он увидел отель «Уолнат»; все его окна были ярко освещены. Отель занимал собой угол Кинг и Куин-стрит и был похож на большой корабль, бросивший якорь в ледяном море. Такси высадило их у дверей гостиницы и рванулось обратно в Торонто.
В «Уолнате» для Роуленда был забронирован номер на весь срок. Когда он разместился, Томас попросил разрешения удалиться.
– Я позвоню вам позже и расскажу о наших планах, – сказал он.
– Вы едете к матери? – спросил Роуленд. – Мне поехать с вами?
– Нет, – ответил Томас. – Лучше отдохните как следует. Встретитесь с ней завтра.
Роуленд кивнул. Он окинул взглядом номер – большую комнату с высокими потолками.
– Я немножко почитаю записи, – сказал он. – Интересно, какие сны мне приснятся здесь. На Ватуа говорят, что сны зависят от того, где находишься.
Роуленд подошел к окну, открыл занавески и стал смотреть на мир внизу.
– Позвоните и закажите себе еду в номер, – сказал Томас и вышел.
В холле он позвонил и вызвал такси. Вскоре машина приехала и затормозила, скользя, перед входом; столб выхлопных газов поднимался за нею, словно кошачий хвост. Садясь в такси, Томас поднял голову и посмотрел на третий этаж. Роуленд стоял, раскинув руки и опираясь на оконную раму. Он был похож на гигантское насекомое или распятого человека.
На дорогах города царила суматоха, и такси, изворачиваясь и скользя, двигалось вперед. В отличие от водителя, который их вез из Торонто молча, этот сразу начал говорить.
– В такую погоду нужно быть настоящим шофером, – сказал он, кивая себе круглой лысой головой.
– Правда? – спросил Томас – не очень охотно, потому что очень устал.
– В прошлом месяце в метель, – сказал таксист, – водитель грузовика спутал железнодорожный переезд с перекрестком Виктории-стрит.
– В метель? – переспросил Томас.
– Вас, наверное, не было в городе, – сказал водитель. – Здесь случилась очень ранняя метель три недели назад. Снег пролежал недолго.
Томас подсчитал, что сам он в это время, видимо, проклинал духоту и жару.
– Так этот водитель, – продолжал таксист, – свернул налево на пути и проехал по ним сто ярдов, пока не застрял. Тогда он понял, что находится на железной дороге, и вылез, чтобы позвать на помощь. Но в это время там проходил шестичасовой экспресс, смял грузовик, протащив его целую милю по рельсам, и свалил под насыпь.
– Н-да, – сказал Томас, не зная, что еще сказать.
– Вот я и говорю – ужасная погода, – сказал водитель. – Дороги путают с рельсами, грузовики – с поездами. Не знаешь, твердая под тобой дорога или нет. – Он покачал головой. – Да, все любят снег… Он очень красивый, но опасный.
– Как и многое в этом мире, – сказал Томас.
3
Он поставил чемодан в прихожей материнского дома и сразу пошел в библиотеку. Рейчел сидела у камина, в кресле с цветочным узором. Черно-белая кошка лежала у нее на коленях, рыжая – на спинке кресла. Глаза кошек сверкали отраженным светом огня.
За столом рядом с книжными шкафами, в полутьме, сидел еще один человек – доктор Веббер.
Томас сразу подошел к Рейчел. Его потрясло, как она изменилась за те несколько недель, что его не было дома. Взгляд за очками в тонкой оправе был все так же проницателен, но кожа на лица стала прозрачной; маленькие синие вены, словно живые существа, выбирались все сильнее наружу. Волосы, заколотые в пучок, казались еще белее, чем раньше. Когда Томас наклонился и поцеловал мать в лоб, обе кошки заворчали на него.
– Пенни, Дейзи, тихо! – Она попыталась сказать это сердито, но Томас не мог не заметить, насколько слабее стал ее голос; ему не хватало упругости, как сдувающемуся шарику.
Потом Томас подошел к доктору Вебберу и пожал ему руку.
– Я рад, что ты вернулся, – сказал Веббер. Он тоже казался еще более высохшим, чем в последний раз, – хотя его губы в свете настольной лампы выглядели все такими же ярко-красными. Глаза Веббера были полны тревоги.
После того как Томас съел несколько бутербродов и сел со стаканом вина в руке, Рейчел и Веббер стали расспрашивать его о Роуленде. Рейчел особенно заинтересовалась двумя женщинами с острова, о которых Томасу пришлось рассказать. Она заставила его описать их подробно, и когда он это сделал, как сумел, Рейчел замолчала, гладя кошку, лежавшую на коленях.
Через какое-то время она спросила:
– Как ты думаешь, он счастлив?
– Не знаю, – ответил Томас. – Возможно. Трудно сказать, что происходит в душе у другого человека. – Он сам часто вспоминал этих неторопливых женщин, и те потусторонние звуки, которые они издавали, когда Роуленд уезжал. Возможно, эти женщины действительно любят его.
Доктор Веббер слушал.
– У Роуленда очень странная жизнь, – сказал он так, будто жизнь эта находится за пределами его понимания. – Но мне кажется, это как раз то, чего он хотел.
– Он удивился, когда увидел тебя? – спросила Рейчел. – Спрашивал, почему я хочу видеть его?
– Да, – ответил Томас.
– И? – спросила она. – Что ты сказал ему? Томас на минуту задумался:
– Сейчас вспомню. Я сказал, что ты хочешь знать, кто был тот человек, который пришел к тебе и назвался Роулендом.
Она вся превратилась в слух:
– Что он ответил?
– Ничего особенного, – сказал Томас. – Он сказал, что знает, кто это.
– И что? – спросила она, ожидая продолжения.
– Ничего, – ответил Томас. – Мы больше об этом не разговаривали.
Она покачала головой.
– Ты хочешь сказать, – спросила она, – что не узнал у него, кто это был? Не спросил о нем ничего? Ах, Томас, Томас. Неужели в тебе нет ни капли любопытства?
Томас подумал, что его мог бы обвинить в этом кто угодно, только не она – она, которая прожила с человеком годы, даже не позволив ему назвать свое настоящее имя. Но он не захотел с ней спорить.
– В любом случае, Роуленд не сможет остаться здесь надолго, – сказал он. – Максимум на два-три дня. У него встреча с издателем в Торонто по поводу книги о его исследованиях. Потом он должен возвращаться к семье.
– Договорись с ним, чтобы он пришел завтра после обеда, – сказала Рейчел. Потом она откинулась на спинку – сама как выцветший цвет в узоре кресла. – Теперь я пойду спать. Мне понадобятся силы.
Доктор Веббер помог ей встать с кресла и взойти по лестнице. Она поднималась очень медленно, еле передвигая ноги с одной ступеньки на другую. Обе кошки шли за ней, оглядываясь на Томаса – непрошеного гостя.
Доктор Веббер спустился обратно через несколько минут.
– Я дал ей лекарство. Ей нужно поспать, – сказал он.
Томас встревожился:
– Как она?
– Она очень больна. Она уже плохо себя чувствовала и перед тем, как ты уехал; но не хотела тебе этого говорить, – Веббер облизал красные губы, напомнив Томасу одного из тех средневековых святых, которые выпивали ежедневно стакан гноя из язв прокаженных.
– Она… умирает? – спросил наконец Томас. Ему показалось, что мать как-то усохла, уменьшилась, словно приготовившись к смерти.
– Она из тех женщин, которые умирают, лишь когда закончат все свои дела, – сказал Веббер. – Ты же знаешь свою мать.
Он медленно выдохнул дым, демонстрируя пурпурную, испещренную венами изнанку губ.
Томас подумал: «Нет, я совсем ее не знаю». Временами ее душа была для него словно рыба, ускользавшая, когда он пытался ее поймать.
Томас и Веббер немного посидели в креслах около камина с бокалами бренди – как в те дни, когда Томас собирался отправиться в путешествие. Веббер дымил сигарой, наслаждаясь ее вкусом и причмокивая.
– А что там насчет женщин-островитянок? – спросил он. – У меня было такое ощущение, что ты нам рассказал не все.
И Томас поведал Вебберу о ночном посещении его спальни в доме Роуленда, и о мистерии тех двух женщин, которые были определенно похожи на супругу и ее дочь.
Веббер внимательно слушал. Один или два раза во время рассказа его плечи дрожали, будто он смеялся.
– Какой же он дурак, – сказал Веббер – он имел в виду Роуленда. – Оставить такую женщину, как твоя мать, ради подобной жизни. Такое невозможно понять.
Веббер произнес это, как мужчина говорит о женщине, которую любит.
4
Томас поехал на такси к себе, в респектабельный дом на Бельвью. Он быстро все проверил; его цветы выглядели прекрасно – во время его отсутствия за ними ухаживал консьерж. Пробежал пальцами по книгам, тщательно расставленным на полках; потом заглянул в спальню, чистую, в черно-белых тонах. Налил себе бренди и медленно выпил, глядя в окно на зимнюю картину – скелеты деревьев и снег, падающий в свете фонарей. Все это было бы очень приятно, если бы не новость о том, насколько тяжело больна мать. Он допил бренди и позвонил Роуленду.
– Должно быть, я задремал, – сказал Роуленд сонным голосом.
Томас рассказал ему о планах на следующий день – и тут вспомнил, что Роуленд говорил накануне. Поэтому перед тем, как повесить трубку, он спросил:
– Кстати, вам что-нибудь снилось, когда я вас разбудил?
– Вообще-то да, – сказал Роуленд. – Я поставил ноги на коврик – шелковистый черный коврик. Но потом оказалось, что это совсем не коврик. Это было какое-то масло, и я начал в нем тонуть; оно залило мне нос и рот, и я проснулся, захлебываясь, когда зазвонил телефон.
– Какая гадость, – сказал Томас.
– Да уж, – сказал Роуленд. – Надеюсь, вам приснится что-нибудь получше.
– Я никогда не вижу снов, – сказал Томас.
– Да-да, вы говорили, – сказал Роуленд. – Один старый шаман племени гимполо в центральной части Ватуа считал, что мы только и делаем, что смотрим сны: вся жизнь – это сон. А те минуты, которые, как нам кажется, мы проводим во сне, на самом деле – единственное время, когда мы бодрствуем. Мы бросаем беглый взгляд на безумие этого мира, и тут же снова засыпаем.
Вскоре Томас, очень утомленный, лег в постель. Но не смог заснуть, потому что отвык после такого долгого путешествия спать в неподвижной кровати. Он вспомнил все корабли, на которых плавал, и острова, и поезда. Должно быть, он все-таки в конце концов забылся, потому что вдруг наступил рассвет. Но в этом тусклом утреннем свете не было ни криков странных птиц, вестников душной жары, ни жалящих насекомых; не было хищной жизни и насильственной смерти. Настала холодная северная заря. Утро было спокойным, и только снег тихонько стучал по оконным стеклам.
5
В час дня все собрались в библиотеке и ждали приезда Роуленда Вандерлиндена. Томас стоял у окна и смотрел, не едет ли такси. В оконном стекле он видел отражение Рейчел, сидевшей в кресле с цветочным узором; в стеклах ее очков отражались блики пламени. Две кошки лежали, каждая на своем подлокотнике, и следили желтыми глазами за Томасом – чужаком, вторгшимся из враждебного мира. Всем своим видом кошки показывали: ничто не укроется от нашего взгляда… Веббер сидел около книжных шкафов с открытой книгой на коленях.
В обледеневший проезд медленно свернуло такси.
– Приехал, – сказал Томас. Он пошел к двери и открыл раньше, чем раздался звонок.
Роуленд в черном зимнем пальто и калошах был похож на пингвина. Его лицо совсем замерзло, однако на нем все-таки ясно читалось, что он рад видеть Томаса.
– Хорошо, что вы здесь. Какой холод! – сказал Роуленд. – Пока не приехало такси, я решил немного прогуляться по Кинг-стрит и думал, что замерзну насмерть.
Томас повесил пальто и проводил его в библиотеку. Увидев Рейчел, Роуленд улыбнулся и пошел, протянув к ней обе руки.
– Рейчел! – сказал он. – Как приятно тебя видеть!
Если он и заметил, как она больна, то не подал вида. Человек, который стал на тридцать пять лет старше, уже только поэтому выглядит смертельно больным. Она подалась к нему из кресла и протянула руки. Роуленд взял их в свои и сжал; потом наклонился и поцеловал ее в щеку.
Кошки были до глубины души потрясены таким поведением совершенно незнакомого человека. Они заворчали, после чего удалились в холл – зашипев на Томаса, когда проходили мимо.
Рейчел, наклонившись, изучала лицо Роуленда.
– Твоя кожа стала глаже, оспинки почти пропали, – сказала она.
– Я почти забыл о них, – улыбнулся он.
– А как тебе удалось сделать это? – спросила она, указывая на его рот. – Черные зубы.
– Долгая история, – ответил он. – Я расскажу тебе об этом потом.
Доктор Веббер, стоявший рядом, подошел и протянул РУКУ– Вы, наверное, не помните меня, – сказал он. – Джеремия Веббер. Я работал с вами один или два раза, когда вы помогали коронеру.
Роуленд пожал ему руку.
– Конечно, – сказал он. – Я бы вас не узнал.
Потом Роуленд снова повернулся к Рейчел; та продолжала пристально его разглядывать. Они смотрели друг на друга со странным блеском в глазах, будто пытались сопоставить образ того человека, что был перед ними, с тем, который хранился в воспоминаниях.
– Садись у камина, – сказала Рейчел. – Ты, наверное, совсем отвык от такой погоды. Томас, налей, пожалуйста, бренди.
Все снова сели: Роуленд, наклонившись к огню, – в кресле напротив Рейчел; Томас с доктором Веббером – за столом для чтения.
Рейчел не теряла времени и сразу начала расспросы – о жизни Роуленда после того, как они виделись в последний раз. Он рассказал все почти в точности так же, как рассказывал Томасу в поезде на восток, словно тогда это действительно была репетиция. Роуленд говорил – а Рейчел вначале, казалось, не столько слушала, сколько пыталась осознать, что это говорит новый Роуленд.
Однако она стала очень внимательна, стоило ему заговорить о жизни в Квибо, о любви к Елене и о ее ужасной смерти. Когда он закончил, в библиотеке воцарилась полная тишина – только тикали часы и в камине изредка потрескивал огонь.
– Бедный Роуленд, – вздохнув, сказала Рейчел. – И все же это прекрасно, что в жизни была великая любовь, правда? Пусть даже трагическая.
– Может быть, может быть, – сказал он.
И опять повисла тишина. Потом Роуленд глубоко вздохнул и продолжил. Рассказал, как поселился на Ватуа, о своей жизни и исследованиях. Он довольно откровенно говорил о супруге и дочери – сказал, что эти отношения позволили ему получить бесценную возможность войти в общество тарапа.
– И, конечно, они мне очень дороги, – сказал он.
– Томас рассказал нам о них, – сказала Рейчел. – Они, разумеется, очень скучают по тебе.
– По-своему да, – сказал Роуленд. – По-своему.
Доктор Веббер снова наполнил бокалы. Черно-белая кошка Прокралась обратно и снова устроилась у Рейчел на коленях.
– Ну, – сказал Роуленд, – теперь твоя очередь, Рейчел. – Он был очень деловит. – Я знаю, что ты вызвала меня с другого конца света не ради визита вежливости. Что же ты хотела знать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28