А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Я повстречал ее как-то в «Таргетс-баре», взял бутылку джина, и мы сидели с ней всю ночь и пили, как мужчина с мужчиной. А утром я признался ей в своих самых сокровенных чувствах, выболтал все тайны. Я не раз испытывал на себе предательское влияние алкоголя.
– Я написала ей о Крысе, когда это все началось, – сказала Этта. – И она ответила мне, будто ты до сих пор ко мне неравнодушен, и посоветовала приехать.
– Тогда почему ты не у нее?
– Так оно и должно было быть, милый. Но пока мы добирались, я так много думала о тебе, рассказала Ламарку, и в конце концов мы решили поехать прямо к тебе. И ты знаешь, я так рада нашей встрече!
– Правда?
Этта кивнула. Она искренне улыбнулась, и прошедшие годы исчезли, будто их и не бывало. Годы после той ночи, проведенной с Эттой, самой лучшей ночи в моей жизни, когда, проснувшись утром, она заговорила... о Крысе. О том, какой он удивительный и как мне несказанно повезло, что у меня такой друг.

* * *

Ламарк никогда прежде не видел телевизора. Он не отрываясь смотрел все передачи подряд, даже новости. В этот вечер козлом отпущения был Чарльз Винтерс. Оказывается, он похищал секретные документы в правительственном учреждении, где работал. Диктор сообщил: если вина будет доказана, его приговорят к тюремному заключению на четыре срока, каждый из которых – девяносто девять лет.
– Что такое команиск? – спросил Ламарк.
– Ты думаешь, я знаю все, о чем говорят по телевизору, только потому, что он стоит у меня дома?
– Угу, – сказал он. Ламарк был истинное сокровище.
– Так ты спрашиваешь о коммунистах? Коммунисты бывают всякие, Ламарк.
– Вот один из них. – Ламарк ткнул пальцем в экран. Но изображение мистера Винтерса уже исчезло. Вместо него появился Айк, размахнувшийся клюшкой от гольфа.
– Коммунисты думают, жизнь станет лучше, если сломать все, что есть в Америке, и сделать так, как в России.
Ламарк сидел, вытаращив глаза и раскрыв рот.
– Значит, они хотят сломать мамин дом и телевизор?
– В том мире, который они хотят создать, ни у кого не будет ничего своего. И этот вот телевизор будет общим для всех.
Ламарк сжал свои кулачки и задиристо подпрыгнул.
– Ламарк! – закричала Этта. – Что это на тебя нашло?
– Команиск хочет забрать наш телевизор!
– Тебе пора спать, малыш.
– Ну нет!
– А я говорю – да, – мягко сказала Этта.
Она наклонила голову и откинулась на спинку кушетки. Ламарк потупился и побрел выключать телевизор.
– Пожелай дяде Изи доброй ночи.
– Доброй ночи, дядя Изи, – прошептал Ламарк.
Он взобрался на кушетку, чтобы поцеловать меня, а потом заполз на колени к Этте, и она отнесла его в мою спальню.
После ужина мы решили, что они будут спать в моей постели, а я устроюсь на кушетке.

Глава 4

До полуночи я лежал на кушетке, тупо глядя на телеэкран, где светилась заставка. Я курил «Пэл-Мэл», пил водку с газированным грейпфрутовым соком и думал о том, сможет ли меня убить Крыса, окажись я в федеральной тюрьме. Пожалуй, сможет.
– Изи, – позвала Этта из спальни.
На ней было атласное платье кораллового цвета. Сев на стул справа от меня, она спросила:
– Ты спишь, детка?
– Да нет. Просто лежу и думаю.
– О чем?
– О том, как я поехал в Галвестон, чтобы увидеть тебя. Вы тогда только что обручились с Крысой.
Она улыбнулась мне, и я с трудом удержался на месте.
– Ты помнишь ту ночь? – спросил я.
– Конечно. Это была славная ночь.
Я кивнул.
– Да. Видишь ли, вот это как раз и скверно, Этта.
– Я тебя не понимаю.
Даже ее нахмуренные брови не умалили моего желания ее поцеловать.
– Лучшей ночи в моей жизни не было. Когда утром я проснулся, то поразился, что еще жив. Мне было так хорошо, что смерть казалась неизбежной.
– В этом нет ничего плохого, Изи.
– До тех пор, пока ты не сказала, мол, было приятно. А ты помнишь, что сказала, когда встала?
– Это было пятнадцать лет назад, детка. Как я могу помнить?
– А я помню.
Этта погрустнела, словно потеряла что-то дорогое. Я хотел остановиться, обнять ее, но не смог. Все эти годы меня преследовало желание когда-нибудь рассказать ей о своих тогдашних чувствах.
– Ты сказала, что Крыса самый замечательный человек из всех, кого ты только знала. И мне по-настоящему повезло, что у меня такой друг!
– Детка, но это было так давно.
– Не для меня. Не для меня!
Привстав на постели, я ощутил, что у меня в штанах зашевелилось. Пришлось скрестить ноги, чтобы Этта ничего не заметила.
– Я помню все, как будто это было только вчера. Я очень любил тебя и люблю до сих пор. А он, оказывается, был единственным, о ком ты думала. Знаешь, многие женщины признавались мне в любви по утрам. И мне всегда становилось не по себе. Мне казалось, будто это ты вновь и вновь говоришь мне о Крысе.
Этта грустно покачала головой:
– Ты прекрасный человек. Я любила тебя, Изи, любила как друга. Я никогда не поступила бы так с тобой. Но ты пришел, милый, когда я была вне себя. Реймонд пошел по бабам ровно через два дня после того, как я согласилась выйти за него замуж. Да, я использовала тебя, Изи, пытаясь проучить его. И ты это знал. Прекрасно знал. Понимал – то, что я с отчаяния отдаю тебе, принадлежит ему. Вот почему ты наслаждался. Но это было так давно! Перешагни через себя. Некоторые мужчины полагают, будто женщины не имеют души. Ламарк, и тот уже требует: говори ему, какой он необыкновенный силач, если несет мой блокнот. И я ему это говорю, ведь он ребенок. Но ты-то мужчина, Изи. Солгать – значит оскорбить тебя.
– Я знаю, знаю. Знал и тогда. И никогда об этом не заговаривал, но сейчас ты снова здесь. Кто-то мог видеть тебя в автобусе, Этта, сообщить знакомым о том, что ты уехала в Калифорнию. А Крыса случайно оказался рядышком в эту самую минуту и услышал. Может быть, он появится здесь завтра. Он придет, не сомневайся. И если он узнает, что ты побывала в моей постели, нам несдобровать.
– Реймонда не беспокоят мои приятели, Изи. Ему на это начхать.
– Может быть, так оно и есть. Но если Крыса решит, будто я собираюсь отнять у него жену и сына, кровь ударит ему в голову. Ты ведь говорила, он безумен. Откуда мне знать, на что он способен?
Этта промолчала.
Крыса был маленьким человечком с мордочкой грызуна, который никогда в себе не сомневался. Свою собственность он защищал остервенело. Без страха выступил бы против любого верзилы, потому что знал: лучше его нет никого. И наверное, он был прав.
– Я пытаюсь тебя удержать, когда навалилось столько проблем, что не следует и помышлять об этом.
Этта наклонилась вперед, оперлась локтями на колени, открыв темную ложбинку между грудями.
– Так что же ты собираешься делать, Изи?
– Я...
– Да.
– Я знаю одного человека по имени Мофасс.
– Кто он?
– Он управляет несколькими домами, я работаю у него. Этта шевельнулась, и платье четко обрисовало контуры ее тела. У меня мороз пошел по коже.
– Ну и что? – сказала она.
– Я думаю, он поможет в поисках квартиры для вас. Бесплатно. – Я продолжал говорить, сам себе не решаясь признаться, что стараюсь в собственных интересах.
Этта выпрямилась, ее платье натянулось на груди. Под гладкой тканью ее соски были твердыми, как десятицентовики.
– Вот, значит, как обстоят дела. Я приехала Бог знает откуда, а ты собираешься выставить нас вон. – Она выпятила нижнюю губу и повела плечами. – Мы с Ламарком будем готовы к полудню.
– К чему такая спешка, Этта?
– Нет, нет, – сказала она, вставая и отмахиваясь от меня. – Мы должны найти себе жилье, и чем скорее, тем лучше. Ты знаешь, ребенку нужен дом.
– Я дам тебе денег, Этта. У меня много денег.
– Я расплачусь с тобой, как только найду работу.
Некоторое время мы молча глядели друг на друга.
Этта была самая красивая женщина из всех, кого я знал. Когда-то я хотел ее больше жизни. Я упустил ее, и это было ужаснее, чем страх перед тюрьмой.
– Доброй ночи, Изи, – прошептала она.
Я приподнялся, чтобы поцеловать ее на прощанье, но она жестом остановила меня.
– Не целуй меня, милый. Ты же знаешь, я думала о тебе почти столько же, сколько и ты обо мне.
Она ушла в спальню.
Этой ночью я не спал. И меня уже не тревожили мысли о налогах.

Глава 5

Налоговое управление размещалось в центре города на Шестой улице в небольшом, четырехэтажном, красного кирпича здании. Снаружи оно выглядело весьма приветливо и вовсе не походило на правительственное учреждение.
Однако за парадной дверью чувство умиротворенности исчезало. При входе за конторкой сидела дама. Ее светлые волосы были так туго стянуты на затылке, что стоило лишь на них глянуть, и у меня прямо-таки кожа на черепе начала зудеть. На ней были строгий серый жакет и очки в роговой оправе. Дама бросила на меня косой взгляд и поморщилась, будто и в самом деле испытывала боль.
– Чем могу быть полезна, сэр? – спросила она.
– Мне нужен Лоуренс. Инспектор Лоуренс.
– ФБР?
– Нет. Налоги.
– Налоговая инспекция?
– Видимо, да. Налоги они и есть налоги, как ни назови.
Она была вежлива, как и все правительственные служащие, но не была расположена улыбаться.
– Ступайте в конец этого коридора. – Она показала мне направление. – Поднимитесь в лифте на третий этаж. Секретарь вам все объяснит.
– Благодарю вас, – сказал я, но она с сосредоточенным видом уже изучала что-то, по-видимому чрезвычайно важное, на столе. Я присмотрелся. Оказывается, журнал «Сатердей ивнинг пост».
Кабинет инспектора Лоуренса располагался в самом конце коридора, на третьем этаже. Секретарь позвонила ему, он велел мне подождать.
– Он просматривает ваше дело, – сообщила мне жирная брюнетка.
Я сел на стул с прямой спинкой, как будто нарочно сделанный для того, чтобы на нем было неудобно сидеть. Нижняя часть спинки выступала вперед, и мне пришлось сидеть сгорбившись. У меня перед глазами секретарша втирала в руки лосьон. Она поморщилась, оценивающе разглядывая свои ладони, затем еще раз поморщилась, когда увидела сквозь растопыренные пальцы, что я за ней наблюдаю.
Интересно, подумалось мне, стала бы она заниматься своим туалетом в присутствии белого налогоплательщика.
– Роулинз? – услышал я оклик, прозвучавший по-военному.
Я поднял голову и увидел высокого белого в светло-синем костюме. Неплохо сложен, однако большие руки как-то вяло свисают по бокам. Каштановые волосы, маленькие карие глазки. Гладко выбрит, хотя на подбородке, видимо, постоянно проступает синева. Несмотря на аккуратную одежду, инспектор Лоуренс казался каким-то неопрятным взъерошенным. Я несколько секунд разглядывал его. Густые брови и темные круги под глазами придавали ему жалкий вид, абсолютно не соответствующий его положению.
Я умею оценивать людей с первого взгляда. Могу как бы заглянуть в их личную жизнь. Похоже, у Лоуренса не все в порядке дома. Может быть, изменяет жена, а может быть, болен ребенок. Но я тотчас же отбросил свои предположения. Еще ни разу я не встречал чиновника, для которого личная жизнь имела бы первостепенное значение.
– Инспектор Лоуренс? – спросил я.
– Ступайте за мной, – сказал он с каким-то нелепым кивком, отвернулся, стараясь не встречаться со мной глазами, и пошел по коридору.
Возможно, инспектор Лоуренс и был докой в налоговых делах, но ходить он так и не научился: его шатало из стороны в сторону.
Кабинет оказался очень маленьким, правда, с большим окном, в которое вплывало то же самое утреннее солнце, что и на Магнолия-стрит. Из мебели – металлический столик и такое же бюро. И еще книжный шкаф без книг и без бумаг. Ничего не лежало и на столе, кроме початого пакетика «сен-сена». И мне подумалось: постучи я костяшками пальцев по столу, звук отзовется гулкой пустотой, как барабан.
Лоуренс занял свое место за столом, а я уселся напротив. На таком же неудобном стуле, как в приемной.
Слева от меня на стене был пришпилен смятый листок бумаги с надписью большими красными буквами: «Я люблю тебя, папочка». Ребенок кричал о любви, клялся в любви. На подоконнике стояла фотография в оловянной рамке. Миниатюрная рыжеволосая женщина с большими испуганными глазами и маленький мальчик, пожалуй, ровесник Ламарка, над которыми нависал высокий и улыбающийся человек, который сидел сейчас передо мной.
– Милая семья, – сказал я.
– Спасибо, – пробормотал он. – Вы получили мое письмо и знаете, по какому поводу у меня возникла необходимость встретиться с вами. Я не нашел вашего адреса в нашем досье, хорошо, что удалось его разыскать в телефонном справочнике.
С тех пор я никогда не имел ничего общего с телефонным справочником.
– Напишите, пожалуйста, ваш нынешний адрес и номер телефона на этой карточке. А также ваш рабочий телефон, возможно, мне понадобится связаться с вами среди дня.
Он достал из ящика карточку и протянул мне. Я взял ее и положил на стол.
– У вас нет ручки? – спросил он.
Он достал из ящика коротенький карандаш без ластика, вручил его мне и подождал, пока я не изложил на бумаге всю необходимую ему информацию. Затем перечитал написанное мною два или три раза и спрятал карандаш и карточку в ящик.
Мне не хотелось начинать разговор. Я избрал позицию невиновного человека, а это самая трудная роль, когда имеешь дело с правительственным чиновником. И хуже всего, если ты действительно невиновен. Полиция и чиновники презирают невиновность, невиновные люди прямо-таки раздражают их.
Но я был виновен и сидел, считая про себя, поочередно прижимая пальцы ног к подошве ботинка. Счет замедлялся, когда дело доходило до средних пальцев, – я почти не ощущал их прикосновения к подошве.
Тем не менее я успел досчитать до шестидесяти четырех прежде, чем он наконец заговорил:
– Тебе грозят большие неприятности, сынок.
Это обращение вернуло меня во времена Южного Техаса до Второй мировой войны. В те дни, когда малейшая оплошность в словах могла иметь весьма серьезные последствия для чернокожего.
Но я улыбнулся так уверенно, как только смог:
– Наверно, здесь какая-то ошибка, мистер Лоуренс. У меня нет никакой недвижимости, кроме маленького домика, купленного в сорок шестом году.
– Это неправда. Мне известно из надежных источников, что за последние пять лет вы приобрели многоквартирные дома на Шестьдесят четвертой улице, Мак-Кинли-Драйв и Магнолия-стрит. Все они проданы городскими властями за неуплату налогов.
Даже не заглядывая в бумаги, он листал страницы моей жизни, будто она целиком умещалась в его памяти.
– Какие надежные источники вы имеете в виду?
– Откуда правительство получает информацию, тебя не касается, – сказал он. – По крайней мере до тех пор, пока дело не попадет в суд.
– Суд? Вы хотите сказать, предстоит судебный процесс?
– Уклонение от уплаты налогов считается уголовным преступлением. Ты имеешь представление, как сурово оно наказывается?
– Да, но я не делал ничего подобного. Я просто присматриваю за домами, которыми управляет Мофасс.
– Кто это?
– Мофасс – человек, у которого я работаю.
– Как пишется это имя?
Я что-то нацарапал, а он вынул карточку со сведениями обо мне и прикрепил к ней мои каракули.
– Ты принес документы, о которых я упоминал в письме?
Он прекрасно видел, что у меня с собой ничего не было.
– Нет, сэр. Я думал, все это ошибка и вам не стоит беспокоиться.
– Я намерен получить полную информацию о твоей финансовой деятельности за последние пять лет. О всех твоих доходах.
– Хорошо, – сказал я, улыбаясь и одновременно ненавидя себя за эту верноподданническую улыбку. – Мне потребуется на это несколько дней. Бумаги хранятся в коробках от ботинок в чулане, а некоторые – даже в гараже. Ведь пять лет – немалый срок.
– Некоторые люди подымают страшный шум вокруг равенства и свободы, но когда заходит речь об уплате долгов, они заводят совсем другую песню.
– Я не завожу никаких песен, – сказал я и добавил бы к этому кое-что еще, но инспектор прервал меня.
– Пойми меня правильно, Роулинз. Я всего-навсего правительственный агент. Мое дело – обнаружить уклоняющихся от уплаты налогов. Я не питаю к тебе неприязни, а вызвал сюда потому, что у меня есть серьезные основания считать, что ты обманул правительство. Если это подтвердится, тебя будут судить. У меня нет никаких личных оснований придираться к тебе. Просто я исполняю свой долг.
Что я мог на это ответить?
Он взглянул на часы и сказал:
– За сегодня и завтра я должен просмотреть массу дел. Ты служил в армии, не так ли, сынок?
– Что вы хотите этим сказать?
Он погладил подбородок и пристально посмотрел на меня. Я заметил маленький шрам на суставе указательного пальца его правой руки.
– Я собираюсь позвонить тебе в три часа ровно, – сказал он. – В три. И сообщу, когда мы сможем встретиться и проглядеть твои декларации о доходах. Может быть, наша встреча состоится не в обычные рабочие часы. В этом месяце я завален работой сверх головы. Рыбки покрупнее тебя, и их не мало, пытаются надуть правительство, и я намерен выловить их всех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23