А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Обязательно.
– Ты собираешься лечь в постель к моей маме?
Я засмеялся и прижал его к груди.
– Нет. У меня есть дела.
Мы сидели и смотрели, как всходит солнце. А потом уснули. Мне снова снилась Поинсеттиа. В моих снах ее плоть разлагалась у меня на глазах, вот-вот от нее останутся лишь кости.
Проснулся я спустя, наверно, полчаса. Ламарк мирно похрапывал. Я отнес малыша в его комнату и заглянул к Этте. Она лежала в той же позе, сильная рука покоилась рядом с прекрасным атласно-коричневым лицом. Я желал ее все так же страстно на протяжении уже многих лет и впервые в жизни подумал о браке.
Я оставил на кухонном столе записку для Этты. Написал, что Крыса зайдет повидать сына через пару дней, что все прекрасно и что я очень ее люблю.

Глава 27

От Этты я направился в дом Мерседес Барк на Белл-стрит. В квартал больших домов с кирпичными заборами и ухоженными цветниками. По случаю Рождества Христова обитатели Белл-стрит развешивали тысячи разноцветных фонариков на деревьях, кустах и по карнизам своих домов. В течение трех недель до и после Рождества сюда отовсюду съезжались зеваки в собственных автомобилях. Такой уж это квартал. Все были едины в стремлении сделать свою жизнь приятной.
И все бы прекрасно, но обитателям Белл-стрит был присущ один недостаток – невероятный снобизм. Им казалось, что и они сами, и их квартал слишком хороши для большинства остальных жителей Уаттса. Они косо глядели на людей, приобретающих дома на их улице, старались не допускать посторонних на свои пикники и так далее. Они внушали даже своим детям: держитесь подальше от ребятишек, с которыми учитесь в школе или встречаетесь на спортивной площадке. По мнению обитателей Белл-стрит, большинство негритянских детей слишком грубы и невоспитанны.
Мерседес владела трехэтажным домом в центре квартала, белым, с темно-зеленой отделкой. По всему периметру веранды стояли кресла и диваны. Ярко-зеленые газоны украшали белые и пурпурные георгины, белые розы и карликовые лимонные деревья.
Муж Мерседес Чемпен был зубным врачом и мог позволить себе содержать столь обширное владение. Вскоре после того как он умер, вдова поняла: его страховки недостаточно, чтобы содержать семью на прежнем уровне. Она превратила верхние этажи в пансион на двенадцать постояльцев.
Соседи подали на нее в суд. Они жаловались, что их прекрасная улица погибнет из-за всякого отребья, которое ютится в одной комнатушке, платя еженедельную ренту. Но окружной суд нарушения закона не усмотрел, и миссис Барк стала сдавать квартиры внаем.
Мофасс был первым и самым непривередливым ее квартирантом. Ему не нужна была кухня, обеды ему приносили из конторы по недвижимости. После долгого рабочего дня его совершенно не волновали протекающие крыши и неухоженные газоны.
Я добрался до пансиона на Белл-стрит около половины девятого. Мне было известно, что миссис Барк сидит на мягком стуле сразу же за входной дверью, но ее не видно было в тени лестничного колодца, позади затянутой сеткой двери. Зато все, кто приходил, были перед ней как на ладони.
Я терпеливо ждал, нажимая на звонок. У меня с собой был рюкзак, в котором лежали две кварты эля.
– Кто там? – спросила миссис Барк после четвертого звонка.
– Изи Роулинз, мэм. Я по поводу Мофасса.
– Вы опоздали, мистер Роулинз. Мофасс съехал.
– Знаю, мэм, и поэтому я здесь. Он позвонил мне и попросил взять бумаги, которые оставил в своей комнате.
Шансы мои были невелики. Однако, если Мофасс выехал совершенно неожиданно, он мог впопыхах оставить какие-нибудь документы, проливающие свет на характер его отношений с Поинсеттией. Если же он в действительности ничего не оставил, любой сноб с Белл-стрит сможет уличить меня в беззастенчивой лжи.
– Что? – воскликнула она.
Наглость Мофасса заставила Мерседес подняться со стула, а это было делом не легким. Она доковыляла до двери и остановилась передохнуть, опершись рукой о косяк. Мерседес небольшого роста, и если видеть только ее лицо в очках, то никогда бы не догадаться, как велика она на самом деле. Плечи у нее узкие, можно даже сказать, изящные, но ниже Мерседес Барк – просто титан. Ее груди и ягодицы невероятной величины. Ее бедра едва протискивались в дверь.
– Ничего, кроме как прислать вас сюда, он придумать не мог, – сказала она. – Он оставил комнату в таком виде, что я даже не могу ее снова сдать. Прежде надо нанять кого-нибудь, чтобы привести ее в порядок.
– Что поделаешь, мэм, – посочувствовал я. – Он очень сожалеет, но его мать внезапно заболела, и у него не было времени оставить все после себя в наилучшем виде. Он не собирался съезжать. Мофасс попросил меня передать вам шестьдесят долларов за следующий месяц.
Деньги я держал в руке. Миссис Барк сразу же превратилась из злого волка в добрую бабушку, выражающую свое глубочайшее огорчение в связи с болезнью матери Мофасса и восхищение всесокрушающей силой сыновней любви.
Она взяла деньги и достала ключ. Более того, она даже сподобилась покинуть свой пост и проводить меня.
Комната Мофасса отнюдь не была в беспорядке. Более того, здесь царила чистота, как в гробнице фараона. В среднем ящике стола находились карандаши, ручки, пачки бумаги и чернильницы. В правых ящиках лежали расписки по счетам, скопившиеся, похоже, за всю его жизнь. Он до сих пор хранил билеты на фильмы, которые смотрел в Новом Орлеане двадцать лет тому назад. В левом нижнем ящике он держал папки, содержимое которых во всей полноте характеризовало его повседневную деятельность. В одной папке хранились отчеты о расходах, в другой – о доходах и так далее. Еще в одном ящике лежали сигары. Когда я их увидел, сразу понял: здесь что-то не так. Если Мофасс бросил на произвол судьбы пятьдесят отличных сигар, значит, действительно был чем-то потрясен.
Я обыскал комнату, но ничего существенного не обнаружил. Ни под кроватью, ни между матрасами, ни в гардеробе. Все доски были плотно пригнаны. И никаких конвертов, приклеенных к внешней стороне дна ящиков.
В конце концов я снова сел за его стол и похлопал ладонью по крышке. На столе лежала книга для записей. Я приподнял ее. Под книгой ничего не оказалось. Швырнув ее на стол, услышал какой-то странный двойной звук: шлеп-шлеп. Как будто книга записей состояла из двух частей.
Мофасс разрезал корешок книги на две части, а потом снова скрепил клейкой лентой, чтобы, не привлекая чужого внимания, хранить там личные бумаги. Но лента поизносилась, и странички рассыпались.
Здесь я нашел кое-что интересное. Прежде всего, счет на восемьдесят три доллара тридцать центов, подписанный Уильямом Вартоном – а это, между прочим, настоящее имя Мофасса, – от врачебного пункта «Скорой помощи» Южной Калифорнии за перевозку пациента из «Темпл хоспитал» в дом номер 487 на Магнолия-стрит от 8 января 1952 года. Был и еще один счет – на тысячу четыреста восемьдесят семь долларов и двадцать шесть центов за двухнедельное пребывание в больнице П. Джексона. Я не мог себе представить, что Мофасс способен разориться даже на двадцать долларов ради свидания с дамой. А он, оказывается, потратил шестимесячное жалованье на девушку, которую сам же побуждал меня выселить.
Кроме того, я обнаружил два конверта. В одном – сто долларов десятками, в другом – список из восьми имен, адресов и телефонных номеров. Адреса разбросаны по всему городу.
Пока я пытался сообразить, что к чему, почувствовал за спиной какое-то движение.
В дверях стоял Честер Фиск. Высокий и стройный пожилой джентльмен. Мистер Фиск был отцом Мерседес и постоянно проживал в ее пансионе на Белл-стрит. Цвет его кожи представлял собой нечто среднее между светло-коричневым и светло-серым, только губы были коричневато-желтыми.
– Мистер Роулинз.
– Привет, Честер. Как поживаете?
Он призадумался.
– Очень хорошо. Солнце, пожалуй, слишком припекает, а ночи чересчур длинны. И все же это лучше, чем умереть.
– Может быть, я смогу немного умерить эту жару, – сказал я и вытащил из рюкзака две бутылки эля.
Мне показалось на мгновение, что старик вот-вот расплачется. Его глаза преисполнились такой несказанной благодарности, вдруг сделав его похожим на послушного, но не слишком умного ученика.
– Как славно, – сказал он и обхватил горлышко одной из бутылок.
– Вы видели Мофасса перед тем, как он выехал, Честер?
– Так точно. Все еще спали, но старики почти не нуждаются в сне.
– Он был расстроен?
– Страшно расстроен. – Честер подтвердил свой ответ выразительным кивком.
– Вы разговаривали с ним?
– Недолго. У него с собой была только небольшая сумка. Наверно, в ней умещались лишь зубная щетка да запасные кальсоны. Я спросил его, не случилось ли чего. Он ответил, что дела плохи, очень плохи.
– Вот как? Говорил ли он что-нибудь о своей матери?
– Ни слова. Он вообще больше ничего не сказал. Влетел сюда пулей и так же поспешно вылетел.

* * *

По дороге домой я пытался сообразить, что все это значит. Мофасс заплатил за пребывание Поинсеттии в больнице и, вполне вероятно, вносил за нее квартирную плату в течение года или даже больше. Кроме того, были незнакомые мне имена и адреса, разбросанные по всему Лос-Анджелесу.
Почему он удрал? Может быть, его мать действительно заболела? Или он убил Поинсеттию? А если ее прикончил Вилли? Сплошная неразбериха.

Глава 28

Зари Бушар подняла трубку только после восьмого звонка.
Судя по голосу, она устала и была на пределе.
– Привет, Зари, как поживаешь? – спросил я.
– Ах, это ты, Изи? – Она явно не обрадовалась. – Кто из них тебе нужен?
– С кем ты охотнее расстанешься?
– Ты можешь получить их обоих за доллар и четвертак.
Я понимал, что не следует продолжать эту игру, и сказал:
– Позови мне Дюпре.
Я услышал, как она громко выкрикнула его имя, и вздрогнул от звука отброшенной трубки.
После минутной тишины прорезался голос Дюпре.
– Мистер Бушар! – воскликнул я. – Это Изи.
– Очень рад, очень рад, очень рад. – Его голос напомнил альтовый саксофон, спускающийся по гамме все ниже и ниже. – Мистер Роулинз, чем я могу помочь?
– Ты слышал о Тауне?
– Да, просто позор.
– Это я обнаружил его труп, вернее сказать, после Виноны.
– Я знаю, Изи. Когда я услышал об этом, мне сразу вспомнилось, что ты был последним, кто видел Коретту, прежде чем Джоппи Шэг расправился с ней.
Дюпре вечно винил меня в смерти своей подружки. Но я не злился на него, чувствуя себя в какой-то степени виновным в ее гибели.
– Фараоны затащили меня к себе и, боюсь, попытаются приписать все это мне.
– Угу, – произнес Дюпре. Возможно, он не возражал бы, если бы полиция доказала, что я тут замешан.
– Кто-нибудь знает эту девушку, которую убили вместе со священником?
– Люди говорят, ее звали Таня, а откуда она взялась, трудно сказать.
Дюпре был хороший человек. Мы остались друзьями независимо от тех чувств, которые он испытывал ко мне.
– Что происходит с Зари? – спросил я.
– Реймонд выводит ее из себя.
– С чего бы это?
– Он бесится из-за Этты, напивается и превращается в неряху и грязнулю. А вчера принарядился и приволок к нам двух белых девок.
– Неужели?
– Уж поверь мне, Изи. – Отзвук старой дружбы слышался в голосе Дюпре. – Я не мог уснуть из-за того, что они там вытворяли. Представляешь, он заставил их упрашивать себя, чтобы он их трахнул. Когда они тихо просили их ублажить, он отвечал: «Что вы там шепчете?» И им приходилось орать.
– И это доконало Зари?
– Наверно. – Дюпре хмыкнул. – Но больше всего ее, похоже, заело другое. Когда Крыса залезал на одну из своих девок, у меня возникало желание и я начинал приставать к Зари. А когда она отвергла меня, я пригрозил ей пойти к одной из этих девок.
Да, Крыса явно не способствовал семейному счастью своих друзей!
– Дай-ка мне с ним поговорить, Дюпре.
– Валяй. – Дюпре все еще смеялся, отойдя от телефона.
– Что случилось, Изи? – холодно спросил Крыса.
– Ты должен навестить Этту, Рей.
– Правда? – Судя по голосу, он сразу смягчился.
– Загляни к ней, своди Ламарка в парк или еще куда-нибудь.
– Когда?
– Чем скорее, тем лучше. И кое-что запомни.
– Что именно?
– Ламарк еще совсем ребенок, Рей. Не показывай ему, чем ты занимаешься, не таскай его с собой к шлюхам.
– А что я должен делать?
– Сходи с ним поплавать или порыбачить. Поведи его в парк и поиграй в мяч. Вспомни, чем ты увлекался, когда был в его возрасте.
– Я выслеживал на пирсе большую речную крысу, гревшуюся на солнышке, хватал ее за хвост и крутил, проклятую, пока не разбивал ей башку о сваю.
– Ламарк – ранимый мальчик, Рей. Запомни только одно – он не желает тебе смерти.
Крыса помолчал немного, а потом сказал мягко:
– О'кей.
– Так ты зайдешь?
– Да.
– И поиграешь с ним?
– Угу, поиграю.
– Вот и прекрасно, – сказал я.
– Изи.
– Что?
– Ты в порядке, парень. Может, у тебя горячка или что-то разладилось в голове, но ты в порядке.
Я не знал, что он хотел этим сказать, но слова его звучали так, словно мы снова стали друзьями.

Глава 29

Я все еще смеялся над Дюпре и Зари, когда положил трубку. Поверьте, смешная история или шутка кажется особенно забавной, когда вокруг смерть. Я никогда в жизни не хохотал так, как в армии Паттона после высадки в Нормандии.
Кто-то долго стучался в мою дверь. Кто бы это ни был, терпения ему было не занимать. Стук-стук-стук, затем короткая пауза и снова три удара.
Я не удивился, увидев на пороге Мелвина Прайда, одетого в черные хлопчатобумажные брюки и безрукавку. Давненько не встречал Мелвина в мирской одежде.
– А, это ты, Мелвин?
– Могу ли я войти, Изи?
Время от времени его правая щека дергалась от тика.
Вместо спиртного я предложил ему кофе. Мы сели в гостиной друг против друга с белыми фарфоровыми чашечками на коленях.
Не начиная разговора закурили.
После долгого молчания Мелвин спросил:
– Как давно ты живешь в этом доме?
– Восемь лет.
Мелвин и я были серьезными людьми и смотрели друг другу в глаза.
– Тебе что-нибудь от меня нужно, Мелвин? – спросил я.
– Не знаю, брат Роулинз, не знаю.
– Значит, что-то нужно. Интересно, как ты узнал мой адрес?
Мелвин глубоко затянулся и долго не выпускал дым. Когда он наконец заговорил, из ноздрей у него вырвались голубоватые струйки, делая его похожим на сморщенного дракона.
– Мы стараемся творить добро в церкви, но постоянно ощущаем сильное давление. Ты знаешь, не все способны работать, когда на них давят.
Я кивнул, мысленно оценивая физическую силу Мелвина.
– С кем ты разговаривал, Мелвин? – спросил я.
Правая сторона его лица снова передернулась.
– Мне не надо было ни с кем разговаривать, Изи Роулинз. Я тебя знаю. Многие годы ты совал нос в чужие дела. Говорят, это ты засадил в тюрьму Форни-младшего. А еще говорят, за Реймондом Александром тянется кровавый след от Парии в Техасе до нашего Уаттса.
Все было сущей правдой, но я вел себя так, словно слышал возмутительную ложь.
– Ты сам не знаешь, что говоришь, парень. Моя единственная забота – подметать там, где прикажут.
– А ты хитер. – Мелвин улыбнулся и подмигнул одновременно. – Этого у тебя не отнимешь! Я заметил, как ты навострил уши, когда мы с Джекки разговаривали на церковной лестнице. И как ты сошелся с Венцлером. Ты своего не упустишь. Все знают – ты мастер торговаться. Но чем бы ты ни занимался, все это не имеет никакого отношения к христианской любви. На этот раз кое-кто проговорился, и теперь я знаю, что это ты.
– О чем речь, не пойму?
– Я не должен тебе ничего объяснять. Я знаю, и все.
– То, что с тобой происходит, имеет название, – сказал я. – Паранойя. Человек, страдающий паранойей, страшится несуществующих вещей.
Щека у Мелвина дернулась, и он снова улыбнулся.
– Да, – сказал он, – я действительно испугался. Только знаешь, с испуганным животным надо обращаться осторожно. Оно способно на неожиданные поступки. Только что в страхе спасалось бегством, а в следующий момент готово вцепиться тебе в глотку.
– Это ты и собираешься сделать?
Мелвин вскочил с кресла и поставил свою чашку на подлокотник. Я в точности повторил его движения.
– Оставь это, Изи. Оставь.
– Что?
– Мы оба знаем, что именно. Может быть, мы в чем-то ошибаемся, но ты знаешь, мы творили добро.
– Хорошо, – сказал я, стараясь придать своему голосу убедительность. – Давай оставим это, поскольку оба знаем, что происходит.
– Ты услышал все, что я хотел сказать.
Мелвин умолк. Шляпы у него не было, он просто повернулся и вышел.
Я вышел вслед за ним и смотрел, как он вышагивает между грядками картошки и клубники. Шагает решительно, но осторожно.
Когда он ушел, я достал из чулана револьвер и сунул в карман.
Часом позже я подъезжал к дому на Семьдесят шестой улице. Дом принадлежал Гектору Уэйду, паяльщику из восточного Техаса. Гектор обычно оставлял свою машину в переулке возле дома, и маленький гараж на заднем дворе пустовал. Он настелил там полы, провел свет, залудил дыры и сдавал его за двадцать пять долларов в месяц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23