Эдмонд Мур Гамильтон
Молот Валькаров




Эдмонд Гамильтон
Молот Валькаров

I

Вы – обычный человек, нормальный индивидуум. Вы живете обычной жизнью в обычном мире. И вдруг за один день, за несколько часов одного дня, все вокруг вас рушится, расползается, как промакашка под дождем, и вы открываете, что шагнули прямо ОТСЮДА в бездонные черные глубины космоса, не имеющего ни начала, ни конца, ни одной знакомой истины-соломинки, за которую можно было бы зацепиться.
Именно это и случилось с Нейлом Бэннингом. Ему исполнился тридцать один год, он работал коммиворяжером нью-йоркского издателя, был здоров, хорошо сложен и доволен своей работой. Он ел три раза в день, был недоволен налогами и временами подумывал о женитьбе. Но все это было до его поездки в Гринвилль.
Все получилось совершенно случайно. Деловая поездка по западному побережью, осознание того факта, что поезд всего в сотне миль от места, где прошло его детство, и внезапное сентиментальное решение. Три часа спустя ярким весенным днем Нейл Бэннинг вышел из вагона в маленьком городке штата Небраска.
Он взглянул на голубую равнину неба с пятнышками облаков на ней, перевел взгяд на широкую, сонную главную улицу и улыбнулся. Ничего не изменилось. Такие городки, как Гринвилль, неподвластны времени.
Возле вокзала стояло одинокое такси. Водитель, скуластый молодой человек, с неописуемой кепкой на затылке, положил багаж Бэннинга в машину и спросил:
– В отель «Эксельсиор», мистер? Это лучший.
– Отвезите туда багаж. Я пройдусь пешком, – ответил Бэннинг.
Молодой человек посмотрел на него.
– В любом случае платите пятьдесят центов. Прогулка у вас выйдет длинная.
Бэннинг заплатил водителю.
– И все-таки я пойду пешком.
– Деньги ваши, мистер, – пожал плечами водитель, и машина отъехала.
Бэннинг зашагал по улице, а свежий ветер прерии трепал полы его пальто.
Бакалейная лавка, дом лесозаготовителной компании, железоскобяные изделия старого Хортона, парикмахерская Дела Паркера. Тяжеловесный парралелепипед мэрии. На молочной закусочной появилась новая реклама – колоссальное изображение конусообразного стаканчика мороженного, а Хивэй-гараж стал больше, добавился участок, заполненный сельскохозяйственной техникой.
Бэннинг шел медленно, растягивая время. Встречные смотрели на него с открытым, дружелюбным любопытством жителей Среднего Запада, и он сам вглядывался в их лица, но ни одно не казалось знакомым. Да, десять лет отсутствия – это много. Однако должен же встретиться хоть один знакомый, должен же хоть кто-то поприветствовать его в родном городе! Десять лет – все-таки НЕ ТАК УЖ МНОГО.
Он повернул направо у здания старого банка и пошел вниз по Холлинз-стрит. Два больших, редко застроенных квартала. Дом-то, во всяком случае, должен стоять по-прежнему.
Дома не было.
Бэннинг остановился, огляделся по сторонам. Все верно. То же самое место и дома по обеим сторонам улицы точно такие, какими он запомнил их, но там, где должен был бы стоять дом его дяди, не было ничего, кроме заросшего сорняками пустыря.
«Сгорел, – подумал он. – Или перенесли на другое место.»
Но сам с беспокойством чувствовал, что здесь что-то не так. Дом не так-то просто стереть с лица земли. Всегда что-нибудь остается – груда булыжника в том месте, гед засыпан подвал, контуры фундамента, следы старых дорожек, деревья и цветочные клумбы.
Здесь же ничего похожего – лишь заросший сорняками пустырь. Казалось, здесь никогда и не бывало ничего другого. Бэннинг огорчился – дом, в котором ты вырос, становится частью тебя самого, это центр вселенной твоего детства. Слишком много воспоминаний связано с ним, чтобы можно было легко смириться с потерей. Но кроме огорчения он чувствовал и недоумение, смешанное со странным беспокойством.
«Грегги должны знать, – подумал он, направляясь к соседнему дому и поднимаясь по ступенькам крыльца. – Если только они все еще живут здесь.»
На стук из-за угла, с заднего дворика, вышел незнакомый старик – розовощекий веселый маленький гном, держащий в руках садовую мотыгу. Он был не прочь поговорить, но, похоже, совершенно не понимал вопросов Бэннинга. Продолжая покачивать головой, он наконец сказал:
– Ты ошибся улицей, парень. Здесь поблизости никогда не жил никакой Джесс Бэннинг.
– Это было десять лет назад, – объяснил Бэннинг. – Наверное, до вашего приезда сюда…
Старик перестал улыбаться.
– Послушай, я – Мартин Уоллес. Я живу в этом доме сорок два года – спроси кого угодно. И я слыхом не слыхивал о каком-то Бэннинге. К тому же на этом пустыре НИКОГДА НЕ БЫЛО дома. Я-то уж знаю. Этот участок – мой.
Холодок неподдельного страха коснулся Бэннинга.
– Но я жил в доме, который там стоял! Я провел в нем все свои мальчишеские годы, он принадлежал моему дяде. Вас тогда здесь не было, а тут жили Грегги, у них была дочь с двумя соломенного цвета «поросячьими хвостиками» на голове, и мальчик, по имени Сэм. Я играл…
– Слушай, – прервал старик. Вся его дружелюбность исчезла, теперь он выглядел наполовину рассерженным, наполовину встревоженым. – Если это шутка, то она не смешная. А если ты не шутишь, значит ты или пьяный, или сумасшедший. Убирася!
Бэннинг глядел на старика и не двигался.
– Как же так, сказал он, – вот и яблоня, на краю вашего участка – я упал с нее, когда мне было восемь лет, и сломал запястье, такие вещи не забываются.
Старик выронил мотыгу и попятился в дом.
– Если ты не уберешся отсюда через две секунды, я вызову полицию. – С этими словами он захлопнул дверь и запер ее изнутри.
Бэннинг свирепо смотрел на дверь, злясь на себя из-за того, что холодные иглы страха стали острее и вознзались в него все глубже.
– Этот старый маразматик просто свихнулся, – пробормотал он, и снова посмотрел на пустырь, а потом на большой кирпичный дом напротив и направился к нему. Он помнил, что дом был очень хорошим, под стать людям, жившим в нем. Там жили Льюисы, и у них тоже была дочь, с которой он ходил на танцы, ездил на пикники, работал на сенокосе. Если они по-прежнему живут зедсь, то должны знать, что же случилось.
– Льюисы? – переспрасила крупная краснолицая женщина, отворившая дверь на звонок. – Нет, Льюисы здесь не живут.
– Десять лет назад! – с отчаянием произнес Бэннинг. – Здесь тогда жили они, а там, где теперь пустырь – Бэннинги.
Женщина удивленно посмотрела на него.
– Я сама живу тут шестнадцать лет, а до того жила в том сером доме – вон, третий отсюда. Я в нем родилась. И здесь никогда не жили ни Льюисы, ни Бэннинги. А на пустыре НИКОГДА НЕ БЫЛО дома.
Она больше ничего не сказала. Молчал и Бэннинг. Тогда она пожала плечами и закрыла дверь. Бэннинг еще некоторое время смотрел на закрытую дверь, готовый грохнуть в нее кулаками, разнести в щепки, схватить краснолицую женщину и потребовать объяснений, что это значит – ложь, безумие или еще что-то. Потом он подумал, что нелепо выходить из себя. Должно же быть объяснение, должна же быть причина всему этому! Может, дело в дядином участке, может, они боятся, что я имею на него какие-то права. Возможно, поэтому мне и лгали, пытаясь убедить в том, что я ошибся.
Но есть место, где он сможет все точно выяснить. Там не соврут.
Бэннинг быстро пошел обратно – к главной улице, и по ней – к мэрии.
Там он объяснил девушке-служащей, чего хочет, и стал ждать, пока она просмотрит записи. Девушка не слишком торопилась и Бэннинг нервно закурил. Его лоб был в испарине, а руки слегка дрожали.
Девушка вернулась с узкой полоской бумаги. Казалось, она раздражена.
– Дома рядом с номером триста тридцать четвертым по Холлинз-Стрит никогда не было, сказала она. – Вот выписка о владении…
Бэннинг выхватил из ее рук бумажную полоску. Там говорилось, что в 1912 году Мартин У. Уоллейс приобрел дом и участок N 346 по Холлинз-стрит вместе с прилегающим пустырем у Уолтера Бергстрандера, сделка тогда же и была юридически оформлена. Пустырь так никогда и не застраивался.
Бэннинг перестал потеть. Теперь его бил озноб.
– Послушайте, – обратился он к девушке, – посмотрите, пожалуйста, эти имена в архиве. – Он нацарапал на бумажке имена. – В списке умерших. Джесс Бэннинг и Илэй Робертс Бэннинг. – Рядом с каждым именем он указал год рождения и год смерти.
Девушка взяла листок и, резко повернувшись, вышла. Она долго отсутствовала, а когда вернулась, то уже не казалась раздраженной. Она казалась очень рассерженной.
– Вы что, смеетесь? – спросила она. – Только время отнимаете! Ни об одном из этих людей нет сведений.
Девушка швырнула листок перед Бэннингом и отвернулась.
Дверца в барьере была тут же. Бэннинг толкнул ее и прошел внутрь.
– Посмотрите снова, – сказал он. – Пожалуйста… Они должны быть там.
– Вам сюда нельзя, – пятясь от него, сказала девушка. – Что вы делаете? Я же вам сказала, что там нет…
Бэннинг схватил ее за руку.
– Тогда покажите мне книги. Я буду искать сам.
Девушка с криком вырвалась. Бэннинг не пытался удержать ее, и она выбежала в холл, вопя:
– Мистер Харкнесс! Мистер Харкнесс!
Бэннинг, стоявший в архиве, беспомощно глядел на высокие стеллажи, забитые тяжелыми книгами. Не понимая значения маркировки на них, он решил свалить все книги с полок и искать в них доказательства, которые должны быть там, доказательства, что он не безумец и не лжец. Но с чего начать?
Начать он не успел. Послышались тяжелые шаги, на его плечо легла рука. Рука принадлежала невозмутимому крупному мужчине, сжимавшему в зубах сигару. Вынув сигару изо рта, мужчина сказал:
– Эй, парень, ты что здесь вытворяешь?
Бэннинг сердито начал:
– Слушайте, кто бы вы не были…
– Харкнесс, – прервал его невозмутимый мужчина. – Меня зовут Рой Харкнесс и я шериф округа. Вам лучше пройти со мной.
Несколько часов спустя Бэннинг сидел в оффисе шерифа и заканчивал рассказывать свою историю третий раз.
– Это заговор, – устало сказал он. – Не понимаю, почему, но вы все в нем участвуете.
Ни шериф, ни его помощник, ни репортер-фотограф из городской газеты не засмеялись открыто, но Бэннинг увидел, усмешки, которые они не слишком скрывали.
– Вы обвиняете, – сказал шериф, – всех жителей Гринвилля в том, что они собрались и умышленно фальцифицировали записи в архиве. Это серьезное обвинение. И какая же у нас была для этого причина?
Бэннинг вдруг почувствовал тошноту. Он знал, что находится в здравом рассудке, но тем не менее мир внезапно показался ему бессмысленным кошмаром.
– Не представляю причины. Почему? Почему вы все хотите лишить меня прошлого? – Он потряс головой. – Не знаю. Но я знаю, что этот старый мистер Уоллейс лгал. Может быть, за всем стоит именно он.
– Тут есть одна заковыка, – произнес шериф. – Дело в том, что я знаю старика всю свою жизнь. И я могу совершенно определенно сказать, что он владеет этим пустырем вот уже сорок два года, и что там никогда ни было сооружения крупнее куриной клетки.
– Выходит, вру я? Но зачем мне это?
Шериф пожал плечами.
– Может, вы разработали какой-то план для вымогательства. Может, вам зачем-то нужна известность. А может быть, вы просто тронутый.
Кипевший от ярости Бэннинг вскочил на ноги.
– Значит так – подтасовать все факты и объявить меня сумасшедшим! Ну что, посмотрим! – и он кинулся к двери.
Шериф подал знак, и фотограф получил прекрасную возможность запечатлеть, как помощник шерифа схватил Бэннинга и сноровисто затащил его сначала в тюремную пристройку, примыкавшую к оффису, а потом в камеру.
– Псих, – сказал репортер, глядя на Бэннинга через прутья решетки. – Ты и сам-то не смог придумать ничего правдоподобного, верно?
В каком-то оцепенении Бэннинг смотрел на людей по ту сторону решетки, не в состоянии поверить в случившееся.
– Обман, – хрипло сказал он.
– Никакого обмана, сынок, – отозвался шериф. – Вы явились сюда и наделали шума, вы обвинили многих людей в заговоре против вас – хорошо, тогда вам придется остаться здесь, пока мы не проверим, кто вы такой. – Он повернулся к помощнику. – Телеграфируйте этому нью-йоркскому издателю, у которого, по его словам, он работает. Дайте общее описание – рост шесть футов, волосы черные, ну, и так далее, как всегда в таких случаях.
Он вышел, а за ним и остальные. Бэннинг остался один, в камере.
Он сел и сжал голову руками. Яркий солнечный свет лился скозь зарешеченное окно, но Бэннингу все вокруг казалось мрачнее, чем в самую темную полночь.
Если бы только у него не появилась мысль посетить родной город…
Но она появилась. И вот перед ним стоит вопрос: «Кто же лжет, кто же сошел с ума?». И он не может ответить.
Когда стемнело, ему принесли ужин. Бэннинг спросил, нет ли возможности освободиться под залог, но не получил определенного ответа. Шериф не приходил. Бэннинг спросил об адвокате, и ему ответили, чтобы он не беспокоился. Он снова сел и продолжал ждать. И беспокоиться.
Не имея других занятий, он перебирал в памяти годы своей жизни, начиная с самых первых воспоминаний. Они никуда не делись. Конечно, были и провалы, и смутные, неопределенные воспоминания – но они есть у каждого. Кто запомнит все будничные дни своей жизни, в корторые ничего не случалось! Его зовут Нейл Бэннинг, и он провел большую часть жизни в Гринвилле, в доме, о котором теперь говорят, что он никогда не существовал.
Утром появился Харкнесс.
– Я получил ответ из Нью-Йорка, – сказал он, – здесь с вами все ясно.
Он внимательно рассматривал Бэннинга через решетку.
– Знаете, вы выглядите вполне приличным молодым человеком. Почему бы вам не рассказать, что все-таки это значит?
– Если бы я сам знал… – хмуро отозвался Бэннинг.
Харкнесс вздохнул. – Правда Пита, вы не можете придумать ничего правдоподобного. Боюсь, что нам придется задержать вас до психиатрической экспертизы.
– ДО ЧЕГО?
– Послушайте, я перерыл весь город и весь городской архив. Здесь никогда не жили никакие Бэннинги. Не было и Греггов. А единственные Льюисы, которых я смог найти, живут на ферме в двадцати милях от города и никогда не слыхали о вас. – Шериф развел руками. – Что же я должен думать?
Бэннинг повернулся к нему спиной.
– Вы лжете, – сказал он. – Убирайтесь.
– О'кей, – Харкнесс сунул что-то сквозь прутья. – В любом случае это должно заинтересовать вас. – И он вышел в коридор.
Прошло некоторое время, прежде чем Бэннинг решился поднять брошенное Харкнессом. Это была местная газета за вчерашний день, вечерний выпуск. Там видное место занимал веселенький рассказ о чокнутом нью-йоркце, обвиняющем маленький небрасский городок в краже его прошлого. История была так забавна, что Бэннинг начал думать, что скоро ему действительно понадбится психиатор, а может быть, и смирительная рубашка.
Перед самым заходом солнца к камере подошел шериф и сказал:
– К вам посетитель.
Бэннинг вскочил на ноги. Кто-то его вспомнил, и докажет, что все, им рассказанное – правда!
Но человека, вошедшего в коридор, он не знал.
Это был смуглый мужчина средних лет. Одежда плохо сидела на нем и казалось, что он чувствует себя в ней неловко. Мужчина шагнул через порог коридора, двигаясь удивительно легко для владельца такого большого тела. Его очень темные галаза напоряженно всматривались в Бэннинга.
Хмурое, почти прямоугольное лицо мужчины не меняло своего выражения, но тем не менее что-то неуловимое менялось во всей его массивной фигуре по мере того, как он изучал Бэннинга. У него был вид угрюмого человека, ожидавшего чего-то долгие годы, а теперь, наконец, увидевшего то, что он так долго ждал.
– Валькар, – тихо сказал он, скорее не Бэннингу, а себе. Его голос звучал резко, словно медная труба. – Кайл Валькар. Минуло много времени, но я нашел тебя.
Бэннинг удивленно смотрел на незнакомца.
– Как вы назвали меня? И кто вы? Я никогда раньше не встречал ВАС.
– Не встречал меня? Но ты меня знаешь. Я – Рольф. А ты – Валькар. И горькие годы миновали.
Совершенно неожиданно он протянул руку через решетку и, взяв правую ладонь Бэннинга, положил ее на свой склоненный лоб жестом глубокого почтения.

II

Несколько секунд Бэннинг, слишком изумленный, чтобы двигаться, смотрел на незнакомца. Потом он вырвал руку.
– Что вы делаете? – спросил он, отскочив от решетки. – В чем дело? Я не знаю вас. И я не этот – как там вы меня назвали? Меня зовут Нейл Бэннинг.
Незнакомец улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11