Но когда Хэммонд научился задавать Иве простые вопросы, он обнаружил, что это не очень помогает. Иве было неудобно и она сказала:
– Мой отец все объяснит тебе.
– Когда? – потребовал он. – Как скоро?
– Скоро, – уклончиво сказала она. – Ты еще плохо говоришь. Нужно выучить больше слов.
Это возбуждало любопытство Хэммонда. Он был в мире, который коренным образом отличался от того, который он знал и языковый барьер не давал ему возможности узнать больше. Ему хотелось выучиться.
Наконец он потерял терпение и потребовал, чтобы его выпустили из подземной камеры.
– Я хочу солнца, – сказал он. – Я хочу выйти наружу.
Ива выглядела подавленной.
– Погоди, – сказала она и вышла из комнаты.
Она не вернулась. Вместо нее пришел Джон Уилсон.
Он стал глядя на Хэммонда и у Хэммонда снова появилось странное ощущение, что он был Джон Браун из Потаватами и его глубоко посаженные глаза испытующе глядели на Хэммонда. Он был убежден, что Уилсон был человеком, для которого важны идеи, и что он готов пожертвовать любым человеком и самим собой во имя идеи.
– Ты не можешь еще выходить, – сказал он. – Тебе повезло, что ты остался жить. Мы сперва думали, что ты не выживешь.
Хэммонд спросил:
– Сколько...
Затем он остановился и не смог сформулировать вопрос.
Сколько времени я был мертв? Сколько веков мое замерзшее тело носилось в темноте и молчании?
Как можно сформулировать такой вопрос? Но Джон Уилсон понял. Он сказал:
– Твое тело и твои вещи говорят о том, что ты родился очень давно. По старой хронологии в двадцатом или двадцать первом столетии.
– Я родился в 1949 году, – прошептал Хэммонд.
На мгновение Уилсон задумался.
– Тогда по той хронологии, которой мы больше не пользуемся, сейчас 12094 год.
Значит, все было правильно и звездные часы не обманывали. Но истинность эта была ужасающей для восприятия.
– Но как я мог снова вернуться к жизни? Я слышал об опытах по гипотермии, нечто подобное...
Уилсон пожал плечами.
– В нескольких словах я не могу описать тебе современную науку. Большинство терминов и слов ты просто не поймешь. Давным-давно в первый период покорения космоса мы узнали, что человека, погруженного в глубокую гипотермию космоса можно оживить. Обычный холод, обычное замерзание прекращает доступ крови к мозгу и его клеточки разрушаются до наступления полной гипотермии. А космический холод замораживает клеточки, не разрушая их. Все органы замерзают без повреждений. Выяснилось, что постепенное нагревание тела замороженного таким образом восстанавливает жизненные процессы.
Джон Уилсон прервал свою речь и задумчиво посмотрел на Хэммонда.
– В старое доброе время начала покорения космоса сказали бы, что тебя выбрало провидение. Когда спутник попал в атмосферу Земли, он начал разогреваться от трения и это привело к тому, что ты вышел из гипотермии.
Хэммонд охватил свою голову руками и закрыл глаза. Затем, поборов себя, он сказал:
– Ты говоришь, в первое время покорения космоса. Значит, космос покорен?
– Да, – сказал Уилсон.
– Звезды тоже?
– Да.
– Ну, а Квобба и Таммас...
– Квобба родился на одном из миров Веги, а Таммас с Мизара. Земляне колонизировали некоторые далекие миры, Хэммонд.
Хэммонд чувствовал, как тяжело бьется пульс. Значит, мечта его времени сбылась и за первыми попытками, обреченными на неудачу, как его собственная, последовали другие и океаны космоса открылись людям.
Хэммонд произнес это и Джон Уилсон рассмеялся. Это был резкий ужасающий звук и Хэммонд увидел глубокую горячую искорку в его глазах.
– Нет, – сказал он. – Ты ошибаешься. Космос покорили люди типа меня и типа моих предков. Но он не принадлежит ни нам, ни тебе. Космос принадлежит врамэнам.
Хэммонд сказал:
– Кто такие врамэны?
– Они те, из-за которых ты не можешь выйти, – сказал Уилсон. – Они наши враги и твои враги тоже. Они все еще прочесывают все побережье. Их радары засекли твой спутник, когда он падал на Землю, а их аппараты обнаружили твой парашют в море. Они охотятся за тобой, Хэммонд.

5

Хэммонд лежал без сна и груз тысячелетий давил на него. Была полночь, хотя он знал это только потому, что лампочки на потолке светили чуть тусклее, а гул в других комнатах прекратился. Он лежал в темноте и в молчании и лихорадочно обдумывал все то, что сказал ему Уилсон, а тысячелетия давили на него как снежный обвал.
Джон Уилсон рассказал ему многое. Впервые он тщательно и подробно отвечал на каждый вопрос Хэммонда. Уилсон спокойно спал, потому что все это было так знакомо ему, было нормой, статус-кво. Но Хэммонд не мог спать. Мозг его представлял собой яркий калейдоскоп, а образы, которые породили слова Уилсона, вертелись в калейдоскопе, пока в голове его не зашумело. Фантастические, прекрасные видения.
Земля посылает свои корабли, справляет по ним траур и продолжает упрямо посылать корабли снова и снова, пока один из них не возвращается. Кто-то, подумал Хэммонд, был более счастливым, чем я. Затем корабли стартуют гордые и уверенные в себе и берут детей Земли на необжитые планеты, наполняют их жизнью и юностью, и так до тех пор, пока дети Земли не расселяются по всей Галактике. Теперь они рождаются под чужими солнцами на бесчисленных чужих планетах. Они изменились как Квобба и Таммас, чтобы соответствовать окружающей среде, но все равно они остаются детьми Земли и космос принадлежит им.
По всем правам и законам космос принадлежит им. Но они им не владели. Им владели врамэны.
Странно, подумал Хэммонд, но он уже начал ненавидеть это имя. Он никогда не видел врамэна. Он знал только историю, которую рассказал ему Уилсон. И если она была не просто скопищем лжи, то по крайней мере так украшена фантастичными предрассудками, что ей невозможно было поверить. Хэммонд повторял себе, что легко получить от этих людей целую кучу предубеждений просто потому, что они относились к нему хорошо и нравились ему и у него не было другой информации, чтобы оценить все то, что они ему рассказали. Даже имя их «хумэны» было просто семантической ловушкой, которая автоматически объединяла его с ними и настраивала против не-людей врамэнов.
Но как он не старался быть справедливым, говоря, что не должен принимать решения по этому или тому факту пока не получит больше информации, все равно он чувствовал слепую ненависть при мысли о врамэнах. В какой степени на него влияли чувства людей, его окружавших. Но в большей мере это было его собственное ощущение и он знал, почему. Причиной тому был космос. Он принял скромное участие в его завоевании, отдал за это свою жизнь. Чудесным образом жизнь вернулась к нему и его приводило в ярость, что новая странная порода, которая появилась именно в результате завоевания космоса, стала нагло между человеком Земли и тем, что он завоевал.
У Хэммонда было чувство собственника по отношению к космосу и к космическим полетам. И то и другое были его личной мечтой и он им бросал личный вызов. И его личным убеждением было то, что космос должен быть настолько свободным, насколько он был огромным.
Но врамэны, по словам Уилсона, так не думали.
Так кто же были эти врамэны, которые нагло захватили господство над космосом? Между ними и людьми было только одно существенное отличие.
Врамэны не умирали.
В сотый раз Хэммонд возвращался мысленно к истории, которую рассказал ему Уилсон. Это была невероятная история, но Хэммонд понимал, что если бы древний римлянин проснулся в двадцатом веке, он тоже посчитал бы атомную энергию чем-то невероятным.
Появились врамэны, по-видимому, случайно. Примерно две тысячи лет назад ученые исследовали район под названием Трифиды, который находился в самой плотной и наименее изученной части Галактики. Это был район с двойными и другими более сложными звездами. Ученые двадцатого столетия называли его Туманностью Трифид. И где-то среди звездной дикости Трифид в мире под названием Альтар они обнаружили тайну бесконечно длинной жизни.
– Что за тайна? – полускептически спросил Хэммонд. – Разве такое может быть?
– Считают, – сказал Уилсон, – что они обнаружили мир с радиоактивными излучениями, не похожими ни на что, нам известное. Ты ведь понимаешь, какое влияние оказывает на нас радиация. Но мы не знаем, что они обнаружили. Что бы они не обнаружили на Альтаре, это не давало вечной жизни обычному смертному организму. Врамэнам можно нанести рану, но они не подвержены болезням и возрасту. Никто не знает, сколько живет врамэн, ибо никто не видел врамэна умершего от преклонного возраста.
Первые врамэны открыли тайны врамэна в Трифиде. Их число увеличивалось за счет тщательно отобранных мужчин и женщин для отправки туда в загадочный мир под названием Альтар. Когда их стало, как они считали, достаточно, все кончилось. Больше к Альтару не пускали никого и в Трифид тоже. Человечество оставалось таким, каким было прежде, то есть с очень коротким сроком жизни.
– Является ли долголетие наследственным? Наследуют ли его их дети?
– У врамэнов нет детей, – ответил Уилсон. – Они также не женятся в нашем понимании этого слова. Хотя они сходятся друг с другом на длительный период и, возможно, совокупляются.
Поскольку все врамэны были выбраны из ученых и срок их обучения был неограничен, им нетрудно было сначала противостоять неорганизованным попыткам хумэнов выудить у них их секрет, а затем уничтожить их из чистой ревности. Они сделались неуязвимыми с помощью мощного оружия и обороны, а затем в течение десятилетий спокойно устанавливали контроль над всей цивилизованной жизнью Галактики. Официально они не участвовали в правительственном учреждении – Федерации Солнц, но их научные знания были так велики, так постоянно росли и их вклад в общественное благополучие так велик, что с неохотой хумэны вынуждены были подчиниться их теневому властвованию. И хумэны отдали врамэнам через посредство Федерации Солнц одну-единственную привилегию, которая была им нужна – право осуществлять непрямой контроль над межзвездными кораблями.
Именно это привело Хэммонда в ярость.
– В соответствии с законом, – объяснил ему Уилсон, – любой звездный корабль был оснащен тайным не поддающимся расшифровке устройством, которое устанавливали на нем врамэны. Оно может взорвать корабль, если он сунется в Трифид, который закрыт всем кораблям, кроме врамэнских. Кроме того, в любой солнечной системе имеются врамэнские станции для радарного контроля любого звездного корабля. Вот почему они так охотятся за твоим аппаратом. Они не успокоятся, пока не найдут его и тебя.
Хэммонда очень обеспокоила мысль об этом. Ему до сих пор было страшно вспомнить свой контакт с врамэнской мощью, когда гипноусилитель чуть не заставил его сдаться, если бы Квобба не спас его. От этого его ненависть к врамэнам еще более усиливалась. У него было старомодное убеждение, что ум человека и исходящая из него свобода являлись нерушимым правом. В его историческом прошлом большие войны велись за это право. Он не собирался пожертвовать этим правом самозваным суперменам.
И вот именно тогда Уилсон кинул последнюю бомбу.
– Я хочу сказать тебе еще одну вещь, Хэммонд, и тебе потом придется решать, что ты будешь делать. Грубо и откровенно могу сказать тебе, что у тебя небольшой выбор, но я хотел бы рассказать тебе все, что могу.
Тебе очень хочется узнать, что мы делаем здесь, в этих ужасных катакомбах, почему мы прячемся и не высовываем носа наружу. Все очень просто. Мы занимаемся незаконными делами, и если нас поймают, мы получим высшую меру наказания.
Он помолчал, а затем добавил спокойно:
– Мы строим звездный корабль.
Хэммонд молчал. Он не понимал, почему эти слова так поразили его. Наверно, потому что сама идея космического корабля, законный он или незаконный, была для него поразительной.
– Звездный корабль?
– Да. Но без врамэнского устройства в нем. Им будет управлять тщательно выбранная команда. Все мы космонавты и добровольцы и, возможно, сможем достичь места назначения.
У Хэммонда снова начало стучать в висках. Он наклонился вперед.
– Альтар?
– Альтар. Скрытый мир врамэнов. Это будет попытка самоубийства, Хэммонд. Все мы знаем это.
Глаза Уилсона, снова выражением похожие на глаза Джона Брауна, были беспощадные и возбужденные.
– Но если попытка удастся, мы подарим всему человечеству бесконечно долгую жизнь, избавив их от тирании врамэнов и тирании времени. Мы считаем, что стоит рискнуть.
Он встал, глядя на Хэммонда.
– Я не знаю, думаешь ли ты так или нет. Но мы надеемся, что ты присоединишься к нам. Но ты должен решить сам.
Хэммонд глядел на него с изумлением.
– Но зачем я вам нужен? Какой смысл? Ну, предположим, все это верно, но мне все равно не верится, почему именно я? Я не знаю ни звезд, ни звездных кораблей. Я не знаю вашу технологию. По сравнению с вами я примитивен, какая от меня будет польза?
– Нас ожидает великая борьба, – сказал Уилсон. – Даже если мы достигнем Альтара, сообщим секрет врамэнов всей Галактике, только тогда и начнется битва. Народы Галактики привыкли жить под управлением врамэнов и им будет тяжело сбросить это иго. И поэтому ты нам нужен, Хэммонд. Как только мы докажем всем, что ты есть тот, кто ты есть, один из первых старинных космонавтов, ты станешь символом старинной свободы космоса, которую мы хотим вернуть.
Хэммонд хмыкнул.
– Понимаю. Пропаганда имеет силу. Мне следовало бы самому догадаться.
– Не принимай пока решения, – закончил свою мысль Уилсон. – Обдумай все. Поговори с Квоббой, Таммасом и другими. Затем принимай решение.
И вот Хэммонд лежал, обдумывая без сна и покоя в тускло освещенной комнате, вырубленной в скале. У него раскалывалась голова от мыслей, но он должен был решить, что делать.
А что он на самом деле намерен был делать? Он хотел бы вернуться в свое время и послать к дьяволу это сумасшедшее время, эти разговоры о звездных кораблях и о людях, которые не умирают. Не стоит об этом думать. Обратно вернуться невозможно. Он находится в этом времени и нужно использовать его как можно лучше. Но как разобраться, что самое лучшее?
Во-первых, Уилсон может лгать. Возможно, эти люди просто преступники, которые прячутся от закона. Но нет, он не мог этому поверить. Они здесь что-то строят, он видел, как они работают. Но даже если это был звездный корабль, не было доказательств, что целью его полета будет обнаружение тайного мира врамэнов. Как обрести уверенность?
«Они...»
Слово, которое он произнес, ничего не говорило Квоббе. Наконец, он смог его объяснить.
– Так ты думаешь, они негодяи, – сказал Хэммонд. – Почему?
– А кто хочет умирать? – спросил Квобба. – Никто. Мы бы тоже не умирали, если бы врамэны открыли нам их тайну. Они живут и живут, а мы стареем и слабеем, болеем и умираем. Они говорят нам: «Вам лучше не жить столько, сколько живем мы. Вам это не понравится, вы будете себя плохо чувствовать. Для вашего блага вам не следует владеть этой тайной.» Для нашего же блага! Это просто...
Он снова употребил слово, которого Хэммонд не знал, но ему показалось, что он понимает его значение. А глядя на Квоббу, невозможно было поверить, что он лжет. Значит, это означало, что по крайней мере часть того, что рассказал Уилсон, было правдой. Хэммонд подумал, что эти врамэны и в самом деле грабили по большому счету, что они монополизировали и контроль над космосом, и тайну вечной жизни.
Квобба сел на угол койки, которая заскрипела под его весом. Хэммонд спросил его неожиданно:
– А ты в самом деле с Веги?
Голубой человек удивился этому вопросу.
– Конечно. С Веги-четыре.
– А какая она?
Квобба пожал плечами.
– Очень хороший мир. Однако не похожий на здешний. Я до сих пор еще не привык к желтому или красному свету и зеленой траве и ко всему другому. С моей стороны было глупо покидать свой мир, но я помешался на космосе. Десять лет я летал на космических кораблях, а затем Шау и я познакомились с Уилсоном и решили последовать за ним.
Хэммонд попытался представить, каково это родиться в мире голубого солнца, а провести свою жизнь на звездных путях. Трудно было себе представить. И все таки он чувствовал некоторую гордость от мысли, что он давным-давно прокладывал этот путь.
И гордость его возрастала, когда он беседовал с Квоббой в тусклом свете ночными часами, когда Квобба рассказывал о звездных путях и о людях, которые летали по ним. Голова его кружилась, когда он слушал рассказы веганца о жизни звездолетчика, о сумрачных космических туманностях, в которые корабли почти не осмеливались заходить, о катастрофах и гибели на неисследованных окраинах Галактики, о странных автохтонных расах, которые колонизировали земляне на далеких мирах, когда расы эти впервые там высадились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21