А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Сандро медленно, очень медленно потянулся за шприцем, как будто боялся спугнуть ее решимость, боялся, что она передумает.
– Сейчас, сейчас, только не шевелись, хорошо? Ты хорошая, умная, славная. Ты самая лучшая, ты сама не знаешь, какая ты…
Он резким движением запустил иголку в уздечку языка. Она вскрикнула, и тут же почувствовала, как боль и тепло одновременно разливаются унее во рту.
– Все! Молодец. – Он выдернул шприц. Комната стала искривляться; пол выгибался, потолок падал, чтобы раздавить ее. Она отключилась…
– Просыпайся, просыпайся, пожалуйста! – услышала она сквозь гул в ушах, барабанную дробь, заунывное пение монахов и множество других звуков, рождавшихся у нее в голове.
– Открой же, наконец, глаза, – Сандро тряс ее изо всех своих детских сил. – Ну скажи хоть что-нибудь, дай знак, что ты меня слышишь!
Он заплакал горько-горько; и рыдания его слились с хором, звучащим в ней. Она попыталась издать звук, но губы не слушались, они были необыкновенно тяжелыми и чужими. Она не чувствовала ни рук, ни ног, ее «я» было только сознанием, свободным и никак не связанным с бесчувственным телом.
И вдруг Сандро перестал плакать, и она услышала его тонкий голос, кого-то призывающий и о чем-то просящий на чужом, непонятном ей языке. Под музыку его молитвы она совершала переход, и этот переход был спасением. Сандро спасал ее душу. Кто спас, тот и спасся.
Она открыла глаза и подняла голову. Сандро стоял на коленях, спиной к ней, в углу комнаты. Он не слышал ее, не слышал, как она пыталась позвать его. Душа его пребывала в мире священных звуков, сюда не проникали посторонние звуки. Она подошла к нему и села рядом. Лицо Сандро просияло.
– Дедушка Георгий говорит, что любая молитва может быть услышана, только если она произнесена трижды, – торжественно сказал он. – Ты извини меня, должно быть, переборщил с дозой… – серьезно констатировал он. Потом нежно добавил:
– Ты же девочка… И к тому же такая дохлая.
И совсем уже радостно, как будто ничего и не произошло, спросил:
– Ну, что ты видела?
– Да, почти ничего, я плохо помню…
– Потому что в первый раз. Вначале всегда так. Ведь не страшно?
– Сейчас нет.
– А как себя чувствуешь?
– Хорошо.
– Есть будешь? – Буду!
– Вот видишь, теперь ты опять будешь жить и не умрешь. Никогда!
Самым тяжелым оказалось доехать от дома Киры до своего. Высадив ее около подъезда, я видимо, немного расслабился, и усталость затуманила и без того уже давно мутную голову. К себе домой я ехал на зубах.
Два дня прошли как в бреду. Возбуждающие вещества все еще были в крови и не давали спать, я глотал снотворное, спал три часа, потом пил кофе, снова глотал таблетки и снова три часа спал. На третий день, в понедельник 10 мая, пора было начинать думать о работе. Утром я пробежал кросс, позавтракал, взял свой рабочий еженедельник и до обеда расписывал план работы на следующие несколько недель. Вечером я прогулялся вокруг дома и рано лег спать.
На следующий день началась обычная суетная московская жизнь.
15 мая я получил письмо от TANANOS.
«Привет! Извини за долгое молчание. Были большие трудности с материализацией. В меня не стреляли. Я тень изначально, т. е. меня отбрасывают. Позвонить, к сожалению, не могу. У меня нет своего голоса. Пока. И тела. Скоро я завладею ЕЁ телом. И сделаю тебе подарок. У НЕЁ хорошее тело. Ты будешь доволен. И я буду довольна. Ты мне нравишься. Очень. Все будет, как ты хочешь. Будет так, как ты даже не представляешь, человек Кирилл. Тень».
Пробежав глазами письмо, я не понял, о чем речь, и не ответил на него.
Начал встречаться с Кирой. Ужинали в кафе, гуляли по ночной Москве. Помню, майским вечером-ночью ужинали в «Китайском квартале» на проспекте Мира, потом медленно, по уже пустым узким улицам прошли до Лубянки. Там сидели в кафе на втором этаже с огромными окнами, пили кофе и не могли отвести друг от друга глаз. Потом пошли обратно, в обнимку, петляя по московским переулкам. Было поздно, и только изредка среди темных стен старых домов попадались освещенные окна.
– Как ты думаешь, что там делают? – спрашивала Кира, указывая на освещенное окно под самой крышей.
– Как что? – удивлялся я. – Кошек мучают. Определенно, там мучают кошек.
Она рассмеялась, и дальше мы медленно брели молча. Потом Кира показала на окно в другом доме.
– А там?
Я сделал задумчивый вид, подстроил свой шаг под ее – более короткий, просунул руку в задний карман ее брюк. Еще немного помолчал просто так и спросил:
– А у тебя есть сомнения? Кира хитро улыбнулась:
– Опять что-то неладное с кошками?
Мы смеялись, обнимались, целовались и шли дальше, всматриваясь в темные окна.
Кира показывала то на одно, то на другое освещенное окно, и мы играли в угадайку. Я был непреклонен. Все, кто не спали в этот поздний час непременно и с завидным постоянством издевались над кошками. Было весело.
Когда мы уже приближались к проспекту Мира, где оставили машину, в последнем переулке, в низком большом освещенном окне раскорячившегося в темноте старого дома, на которое указала Кира, стояло чучело кошки. Мы многозначительно переглянулись.
Кира жила с сыном. Ее содержал некий Олег, что позволяло ей достаточно безбедно существовать. Я не расспрашивал об их отношениях, она не рассказывала. Понимая, что все просто, пока мы сами не начнем что-либо усложнять, я отвозил Киру домой по ее первому требованию и ни разу не звонил ей на домашний телефон.
Кира никогда и нигде не работала. Свободное время отравляло ей жизнь, она не знала, куда его деть, и поэтому голова ее была полна идей о бессмысленности жизни и самоубийстве. Об авантюрном и красивом самоубийстве. Однажды она спросила, как я отношусь к тому, чтобы вместе прыгнуть с обрыва. Интересно, какая доля шутки была в этой шутке? Оказалось, что у Киры есть уже на примете подходящая для этого дела вершина. Я не стал отказываться, прыгнуть можно. Моя красавица, кажется, немного удивилась, потому что иногда переспрашивала меня, не передумал ли я, и насколько определенны мои намерения. А у меня было столько работы, что передумывать было просто некогда. К тому же не в моем стиле менять решения. Я считаю, что лучше совершить неправильный поступок, чем колебаться в уже принятых решениях. Подобранная вершина оказалась на Канарских островах. Кира прислала мне фотографию, я посмотрел… Да действительно, очень красивый и очень высокий обрыв. Расположение на Канарах не радовало, поскольку несколько усложняло ситуацию, мне бы хотелось – и здесь красавица была согласна со мной – чтобы наши действия остались тайной для остальных людей, а Канарский обрыв был как-то очень на виду. Мы договорились прыгнуть осенью. Времени обдумать, как сделать так, чтобы нас не смогли выследить, было предостаточно.
Время нехотя, вяло и постоянно о чем-то раздумывая, шло, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Когда Кира встречалась с Кириллом, они проводили время в прогулках, в посещениях концертов (джазовых, классических, авангардных – Кирилл не мог жить без музыки и очень хорошо в ней разбирался) и бесконечных разговорах. Он был нежен, находчив, непринужден, до безобразия щедр. Немного загадочен, в меру развязан и даже деликатен тоже в меру. Но когда они расставались, на очередных встречах особо не настаивал, что, надо признать, основательно задевало Киру. А еще ее задевало то, что он не стремился к близости и постоянно рассказывал ей о своих многочисленных девушках.
В конце мая в Москву приехало трио Пулаускаса и трио Ганелина. Я не хотел пропустить их концерт. В субботу мы с Кирой встретились и поехали в Дом Музыки. Концерт проходил в Малом зале. Я заранее взял билеты, на первый ряд. Концерт был выше всяких похвал. Первое отделение – трио Пулаускаса, после перерыва – трио Ганелина. Судя по реакции, Кира впервые была на концерте такой музыки. Это не столько джаз, сколько авангард.
Временами, отвлекаясь от сцены, я наблюдал за Кирой. Казалось, что она воспринимает музыку всем телом. У нее то вздрагивали конечности, то напрягалось лицо. Видно было, что она пытается сдерживать себя, но у нее не очень получается. Очевидно, что ей нравилось, а это в свою очередь нравилось мне. Увы, музыка, которая мне по душе, редко приходится по вкусу всем моим знакомым, а женщинам – никогда.
Мы почти каждый день созванивались и, как и раньше, чаще всего болтали, когда я возвращался с работы на машине.
Она рассказывала мне о встречах с Давидом. Он прилетел следом за нашим побегом, вернул ей паспорт со словами: «Извини, я совсем потерял голову». Теперь он поджидал ее на улице, провожал в магазин и обратно. Мне эти отношения были непонятны, я часто возвращался к ним в своих мыслях, но никак не мог их прочувствовать. Насколько я понимал, Давид в одно мгновение бросил все дела у себя в городе, улетел в Москву и теперь почему-то не желал или не мог уехать. Из его родных мест звонили, в том числе и Кире, просили на него повлиять, чтобы он вернулся, но видно, он знал, что делал.
В начале июня, приехав вечером домой, я получил письмо от адресата, о котором уже успел забыть, писала TANANOS.
«Молчишь? Ты, человек Кирилл, видно, до конца не понимаешь, что происходит. Ты сам эту кашу заварил. Ты слишком пристально всматривался в пустоту. И процесс пошел. Назад дороги нет. Мир – совсем не то, что ты о нем думаешь, чем все вы думаете. Да вы и не думаете. Не умеете. А ты можешь, но почему-то не хочешь. Как бы то ни было, ты уже ничего сделать не можешь. И я не могу. Была причина, и результат не заставит себя ждать. Никто не может противостоять законам. ТОЙ, что меня отбрасывает, скоро не будет. Буду я. И я буду с тобой. Всегда. Каждый день я буду разной. Такой, как ты захочешь. Тень».
Конечно, я не понимал, о чем речь. Правда, это не сильно меня тревожило. К тому же я чувствовал, что это письмо не просто так. Я не знал, с чем его связать, но было в этом письме что-то, что указывало: тот, кто пишет – знает меня. Не так, как знают знакомые, нет. Более глубоко.
Спорить на философские темы для меня – не самая трудная задача. Пока в микроволновке готовилась гречка, я ответил.
«Доброго вечера, Тень. У меня был сломан ящик. Поэтому какие-то письма пропали. Наверное, и твое тоже. Так что я не молчу, просто не получал ничего. Извини. Да, я не понимаю, что происходит. Но только меня это не беспокоит. Любое понимание конечно, а потому ложно. Каков мир – не знает никто. Думать – значит сопоставлять между собой образы, а какой в этом в смысл, если они неадекватны? Я жду тебя. Кирилл».
На следующий вечер пришло очередное письмо от таинственной незнакомки.
«Я чувствовала, как ты вмещал мое послание. Ты даже не формулируешь вопросы. Но я тебе на них отвечу. Ты очень долго копил в себе то, что люди разбрасывают. Ты подчинил себе себя. Жизнь, как таковая не имеет смысла. Имеет смысл лишь отношение к жизни. Ты притянул к себе и захотел женщину, которая никогда не оказалась бы на твоем пути, если у тебя был бы Путь. Ты вне Пути. Но ОНА тоже очень сильна. Мне тяжело с НЕЙ бороться. ОНА обращается к законам другого мира, и в этом ЕЕ слабость. Так что в любом случае, это лишь вопрос времени. Разрушение уже живет в НЕЙ. ОНА обречена. ОНА не любит свое тело. ОНА пренебрегает им. Не бережет его и скоро совсем его потеряет. А я обрету. ОНА не понимает, что только тело соединяет ЕЕ с этой жизнью и этим миром. Нужно любить свое тело, пока ты здесь. Такая доступная истина! А сколько людей пренебрегают ей. Душа, это персонаж совсем другой сказки. Вот ОНА и перейдет в другую сказку со своей душой. А мы с тобой останемся в этой. И наши тела сольются. Тебе ведь не нужна душа? Тень».
В этот вечер в микроволновке готовился бурый рис, а я сидел в кресле, положив ноги на табуретку, и думал, о чем все-таки идет речь? Тот, кто писал, видимо, знал мои мысли. Знал, что я считаю, что у меня нет души, нет Пути, нет судьбы. Что я последние полгода пытался притянуть к себе женщину. Я создавал мыслеформы и поддерживал их энергетику. Правда, я об этом никому не говорил. Да, я пытался накапливать силу. Это мог бы узнать кто-то из знакомых, если бы смог понять то, о чем я иногда проговаривался. Кроме того, автор письма, очевидно, имел свои собственные проблемы и хотел решить их за мой счет. Интересно, но непонятно.
Я перебирал в уме своих знакомых, заранее готовясь наградить лавровым венком победителя за такой интересный розыгрыш. Но тщетно. Все, кого я знал, плавали в своих мыслях несколько ниже. Возможность, что письма действительно приходят не из нашего мира, я тоже не отбрасывал. Я решил попытаться прояснить ситуацию, написав следующее письмо:
«Доброго вечера, Тень. Я притянул женщину или тело? Нужно любить тело, пока ты здесь. Это правильно. Это истина. А какие еще здесь есть истины? Нет, мне не нужна душа. Каков твой путь, чего хочешь ты, Тень? Кирилл».
Ежедневная переписка продолжалась. Вечер принес новое послание.
«К сожалению, здесь нет свободных тел. Свободных плотных тел. Так что ты притянул женщину.
Совокупность тел. Плотного (органического), жизненного (вибрирующего), внедренного в селезенку, тела желания, находящегося в печени, и духа, обитающего в сердце. В ЕЁ случае правильнее говорить о душе. Дух кристаллизованный – это душа. Где рождается душа, там рождается тень. Дух – в теле желания. У меня нет плотного и жизненного тел. И я хочу их обрести. Плотное – я отберу у НЕЁ, жизненное – сформируешь для меня ты. У тебя хватит для этого энергии. И желания. Ты ведь хочешь меня. Тебе достаточно только очень захотеть и твои вибрации пойдут ко мне. Только нужно очень хотеть. И верить. Верить и хотеть. Хотеть и верить. Я буду вся твоя. И самое главное, у меня отсутствует своенравная и гордая душа. Я не знаю, что такое гордость, тщеславие, эгоизм и все эти ваши человеческие штучки. Со мной будет просто. Ты ведь хотел, чтобы было просто. А путь – это сложно. У меня нет пути. Зачем? Я хочу просто насладиться жизнью. Жизнью в теле. Путь требует огромных затрат, саморазвития и самопознания. Зачем тратить на это силы? Я тело хочу. А что до остальных истин – не все сразу. Мне проще отвечать на прямые вопросы. Тень».
Было о чем подумать. На кухне готовился ужин. В квартире было душно, открытые окна не помогали. Воздух на московских улицах, зажатый между раскаленными за день домами, к полуночи свершено не остывал. Я разделся, лег на диван, положил руки под голову. Теперь я прочувствовал наверняка, что я не знаю человека, который мне писал. Возможно, это и не человек… Теперь я все больше склонялся к этой версии. Но мне совершенно не понравились слова «хотеть и верить». Тот, кто знал меня, вряд ли бы написал мне так, разве только для того чтобы наверняка получить отказ. Но эта игра захватывала меня все больше, если это была игра…
«Увы, я не умею хотеть. Я не умею верить. Хотеть и верить – это уже путь, а он мне, как и тебе, не нужен. Я могу только вызывать, формировать намерение и то, наверное, не очень хорошо, в меру своих небольших сил. Будь рядом со мной. Кирилл».
Давид остался в Москве, купил большую квартиру в новостройке рядом с Кириным домом и часто встречался Кире на улице, в магазинах, в кафе. Они болтали, пили кофе в кофейне, а случившееся в горах было отнесено ими к внезапно разразившемуся приступу страстной любви. Киру это объяснение вполне устраивало. Она знала, что нравится мужчинам. Очень. Она не причисляла себя к красавицам. Но в ней определенно что-то было. То, что сводило с ума. Но, как оказалось, не всех. Кирилл сходить с ума, похоже, не собирался. По крайней мере, пока.
Первый секс, осторожный, пробный, и, в принципе, ничего не поменявший в их отношениях, случился между ними, когда Кира вышла из клиники после трехнедельного лечения спины. Вышла и попала прямо в крепкие и не оставляющие шанса на раздумья объятия Кирилла. Впрочем, Кира и не собиралась раздумывать. Она занялась с ним любовью. Он с ней – сексом, в котором являлся, несомненно, не любителем. Кирилл вообще не был любителем, он либо никак не занимался определенным делом, либо был этого дела большим знатоком, другими словами, настоящим профессионалом. Все попадающиеся на Кирином пути мужчины считали себя профессионалами секса, но, как сейчас Кире стало совершенно очевидно, на самом деле таковыми не являясь. Кирилл оказался мужчиной с большой буквы, то есть большой цифры, что само по себе уже было чрезвычайно приятно и радовало не только эгоистичное и требовательное тело, но и истомленное сознание. С ним хотелось быть еще и еще. На него хотелось смотреть. Его хотелось слушать. Его просто хотелось… В общем, Кира начала влюбляться или «падать в любовь».
Выходные мы проводили вместе. Я забирал Киру в пятницу вечером или чаще в субботу утром и отвозил ее домой в воскресенье вечером. Для того чтобы принимать Киру у себя, пришлось нанять уборщицу – у меня самого совершенно не было ни сил, ни умения, ни времени, ни желания убираться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35