Но ты ведь у меня не неженка.
– Прости, Ром, я действительно не сообразила. Как же ты все это себе представляешь? Чем мне придется там заниматься?
– Там для всех найдется дело.
– Рыться в земле?
– На первых порах, разумеется, в специалистах твоего профиля нужды не будет. А со временем, может быть, даже создадим собственный вычислительный центрик.
– К тому времени я забуду таблицу умножения. Нет, Ром, ты не можешь так со мной поступить.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Прости, но я не могу туда поехать.
– Опомнись, Ула!
– Да, да, не могу. Я просто зачеркнула бы себя как личность. Тебе не совестно, Ром, хоронить меня заживо! Откажись, умоляю, откажись! Они найдут другого достойного специалиста. Да вот, посоветуй назначить Геля. Ты же сам говорил, что он умница.
– А я?
– Я люблю тебя, Ром, и не сомневаюсь, что у тебя будет еще много шансов применить свои таланты. Разве ты способен быть счастливым, зная, что я несчастна? Или мы не одно целое?
– Ула, такая возможность выпадает человеку раз в жизни.
– Решай, Ром.
– Что мне делать, что мне делать!
– Ладно, дорогой, не мучайся, я поеду с тобой.
– Нет, Ула, я не могу принять от тебя такой жертвы. Из этого ничего хорошего не получится.
– Подумай, если ты веришь, что настал твой звездный час, и упустишь его, то уже никогда мне не простишь.
– А ты не простишь мне добровольного заточения.
– Заколдованный круг!
– Забудем об этом разговоре. Считай, что ничего не было.
____________________
– Представляешь, Ром, у нашего Тибора явные способности к математике!
– Он еще слишком мал, не пичкай ему голову своими премудростями.
– Сам ты, однако, приучаешь Тибора возиться в саду. Хочешь сделать из него агронома?
– Ему решать, кем быть. Я хочу лишь, чтобы он полюбил природу. Рассказываю о деревьях, птицах, утренней росе…
– Ничего не имею против, но и ты не мешай приучать его к точному математическому мышлению.
– Ты права, Ула. Наш сын должен вырасти разносторонним человеком. Ведь ему придется жить в мире, где у людей будет один язык и им не придется общаться, как нам с тобой, с помощью апа.
____________________
– Ты, я вижу, принимала гостей?
– Сторти вернули из Рима, мы просидели с ним весь вечер, тебя поджидали.
– Как старик себя чувствует?
– Купается в лучах славы. Его пригласили выступить с лекциями в столичном Университете, под занавес принял сам Первый консул. Не было отбоя от репортеров, а нашего наставника хлебом не корми, дай поупражняться в красноречии. Завтра сможешь прочитать в газетах очередное красочное описание нашей истории, главным героем которой выглядит сам Сторти.
– Причем в каждой очередной версии появляются новые фантастические подробности. Сколько раз я совестил его – все без толку.
– Тебе привет от отца. Сторти говорил, что они там носятся с идеей уже в будущем году ввести в школах преподавание литературы, живописи и музыки.
– Где же возьмут учителей?
– Вероятно, среди универов. А может быть, выпишут с Земли. Да, не сказала тебе самого главного. В Риме ходят слухи, что фанатики-кланисты готовятся взять реванш: рассказывают, будто они создали законспирированную лабораторию, где ведутся работы над мощным генератором зета-лучей, выводящих из строя наши апы. Подонки хотят лишить гермеситов возможности понимать друг друга.
– А куда смотрят власти?!
– Сторти заверяет, что это злокозненная болтовня, попытка недобитых чейзаристов запугать людей.
– Ну, знаешь, нет дыма без огня. Великарию не мешало бы принять меры предосторожности. Не стоит ли мне съездить к Дезару?
– Если ты ему понадобишься, сам пригласит. Не навязывайся.
____________________
– Доброе утро, Ром.
– Доброе утро, Ула.
– Какие у тебя планы на сегодня?
– Как спалось? Я видел странный сон.
– Погуляем в парке? Правда, в воскресенье там не протолкнешься. Лучше съездить за город.
– Очень странный сон. Мы с тобой пробираемся по лесной тропинке, а навстречу Голем с Розалиндой. Я приготовился защищаться, но Голем, улыбаясь, пожимает мне руку и говорит: «Не бойся, мы положим на лопатки этих паршивцев-матов, кегель они вышибать не умеют, и скорость у них не та». А Розалинда…
– Ты бредишь, Ром?
– Розалинда целует тебя в щеку…
– Ром!!
– Почему ты кричишь? Я рассказываю сон.
– Я тебя не понимаю!
– О, господи, они все-таки выключили наших апов! А я совсем забыл твою математику. Помню всего лишь три слова: я тебя люблю.
– Ветка сирени, пчелиный рой, листья травы…
– a2+ 2ab + b2= (a + b)2
ЭПИЛОГ
Космолет совершил посадку на том же месте, что и десять лет назад. Долгих десять лет Гермес молчал, а потом на Землю поступило короткое сообщение с пожеланием возобновить прерванные переговоры. Первый консул просил, если возможно, вновь направить в качестве чрезвычайного и полномочного посла знакомого гермеситам командора Тропинина, чтобы облегчить и ускорить соглашение о вступлении планеты в Великое кольцо.
Посланца Земли встретил неизвестный ему чиновник, державшийся почтительно, но сухо. Тропинин вспомнил симпатичного Уланфу, и у него не возникло желания вступать в беседу с этим человеком. Прямо из аэропорта его привезли в кабинет Первого консула и просили подождать. Тропинин подошел к окну, за которым расстилалась панорама столицы. Что произошло за прошедшие годы? Какие обстоятельства вынудили Чейза переменить политику? Живы ли мои гермеситские друзья?
Он оглянулся на звук отворяемой двери. На пороге стоял Дезар. Они сердечно обнялись.
– Итак, дружище, вы теперь служите у высокого начальства?
– Нет, легат, вы имеете дело с самим Первым консулом.
Изумлению Тропинина не было границ.
– Рассказывайте, я сгораю от нетерпения.
И Дезар поведал, как он и его товарищи организовали сопротивление чейзаристам. Первые годы им пришлось трудно, потом движение получило широкую поддержку, и режим зашатался. Воспользовавшись падением авторитета Чейза, Голем совершил преторианский переворот, удавил профессора и провозгласил себя императором.
– А Розалинда?
– Она стала императрицей. Думаю, эта бестия и руководила заговором: при Чейзе она была, по существу, пешкой, приведя же к власти Голема, рассчитывала прибрать все к рукам. Но тут она просчиталась. Дубина Голем стал править по своему усмотрению. Он протянул недолго, но это был настоящий кошмар, нечто вроде правления Калигулы или Нерона. Восстановив против себя буквально все кланы и социальные слои, новоявленный император ускорил нашу победу. В конце концов его растерзала собственная охрана. Вот уже два года, как я избран Первым консулом. Пришлось сохранить этот пост, чтобы обеспечить твердый порядок на период реформ. Мы отменили кланизм, ввели новую систему образования, начали понемногу развивать искусство. Совсем недавно Сенат принял новую конституцию. Конечно, сделаны только первые шаги, клановые предрассудки глубоко укоренились в сознании гермеситов, и понадобятся десятилетия, чтобы их выкорчевать. Да, вам приятно будет узнать, что мне энергично помогает Капулетти, избранный Великим математиком. Правда, он работает на износ, пытаясь хоть немного отвлечься от своего горя: ведь бедняга потерял обоих своих детей.
– Значит, Ула погибла?
– Улы и Рома больше нет. Это печальная история, и вам лучше расскажет о ней Сторти. Он по-прежнему наставник в своем Университете. Ведь вы посетите Верону?
– Если синьор Первый консул даст на то соизволение.
– Не шутите, легат. Честно говоря, я больше всего опасался, что вы заподозрите меня в намерении самому стать диктатором. К сожалению, история знает немало подобных примеров. Но за меня не бойтесь, я остался прежним.
– Не сомневаюсь, дорогой друг. Ведь вы настоящий философ.
– Я возлагаю большие надежды на вашу миссию, Анатолий. Связи с Землей и вступление в Великое кольцо нам нужны позарез. Они помогут ускорить преобразования, создадут для них благоприятную атмосферу. Мы планируем наладить экономическое сотрудничество, широкий туристский обмен и, разумеется, особенно рассчитываем на вашу помощь в возрождении духовной культуры. Здесь, увы, приходится начинать едва ли не с нуля.
– Вы можете быть уверены, Дезар, в безусловной поддержке всех этих планов.
– Отлично. А сейчас я предлагаю вам слетать в Верону. Завтра у меня трудный день, предстоит выступление в Сенате. Потом уж нам ничто не помешает основательно поработать над соглашением.
…Сторти сердечно обнял Тропинина и даже прослезился. Толстяк постарел, но был по-прежнему подвижен и словоохотлив. Он не успокоился, пока не попотчевал гостя изысканными блюдами агрянской кухни собственного приготовления. После королевского ужина он предложил легату кофе, а перед собой поставил банку любимой своей ячменки.
– Вы хотите, конечно, знать судьбу Рома и Улы? Они утонули год назад.
Море в тот день было неспокойно, барометр предвещал шторм. Я уговаривал их поостеречься, но тщетно. То ли их толкала безрассудная отвага, желание бросить вызов стихии, то ли ребяческая самонадеянность – оба ведь превосходно плавали. Они лишь посмеялись над моими страхами и, взявшись за руки, вошли в воду.
Буря застигла их недалеко от берега, не поздно было вернуться. Однако им вздумалось покататься на волнах. И случилось худшее: их затянул водоворот. Ах, Ром, Ром, как он мог забыть, что в здешних местах морское дно состоит из зыбучих песков, образующих при волнении гибельные воронки!
– Безумная нелепость! – вырвалось у Тропинина.
– Нелепость… – повторил Сторти с непонятной интонацией, не то соглашаясь, не то возражая.
Тропинин пристально взглянул на него.
– Вы что-то недоговариваете, друг мой.
Сторти отвел глаза и вздохнул.
– Иногда мне в голову приходят странные мысли, – сказал он задумчиво. – Я ни с кем не делился ими, но к вам испытываю безграничное доверие. Не знаю, как это выразить… Короче, мне кажется, гибель Ромы и Улы не случайна. Словно какой-то рок начертал им такой печальный конец. Я кажусь вам мистиком?
– Продолжайте, – отозвался Тропинин.
– Первые годы после вашего отъезда с Гермеса были заполнены для всех нас борьбой с чейзаристами. Приходилось скрываться, выполнять опасные поручения подпольного центра. Это была жизнь, полная лишений, требовавшая от каждого посвятить все свои физические и духовные силы общей высокой цели. Ром и Ула больше, чем кто-либо, видели в ней и свое личное дело – это их любовь стала искрой, от которой возгорелось пламя. Они были целиком поглощены романтикой революции, отдавались ей без остатка, со всем пылом юности, и это еще больше сблизило их, добавив к тяготению сердец узы товарищества.
Но вот кончилась гражданская война. Молодая пара вернулась в Верону. Она пошла работать программистом, он устроился, по стопам отца, в агроуправу. Оба углубились в свои профессиональные заботы. Эта резкая перемена жизненного ритма… все равно что пересесть с экомобиля на смирную лошадку, – пояснил Сторти, – далась им нелегко. Привыкнув быть все время вместе, Ром и Ула никак не могли примириться с тем, что теперь им приходилось видеться урывками. Вдобавок они были буквально потрясены, когда чейзаристам удалось на несколько дней вывести из строя апы на всей планете.
– Каким образом?
– С помощью какого-то генератора зета-лучей. Я в этой материи ни черта не смыслю. К счастью, секретную лабораторию быстро нашли и обезвредили. Сейчас пробуют приспособить излучатель для космической связи. Как говорится, нет худа без добра.
– Любопытно.
– Да, теперь можно рассуждать об этом спокойно. А в тот момент всем нам пришлось плохо, ой как плохо! Началась паника, тысячи людей сходили с ума, кончали самоубийством. Ром и Ула впали в прострацию и, кажется, так и не смогли полностью оправиться от шока, жили со страхом, что этот кошмар может в любую минуту повториться.
– Постойте, Сторти, ведь Ром, насколько я знаю, прилежно изучал математику.
– Увы, бедняга так выматывался в своей управе, что ему было не до теории вероятностей. Не забывайте, Рома и Улу вырастили и успели воспитать законченными профессионалами по гермеситскому образцу. Они первыми, сами того не сознавая, бросили вызов кланизму, но полностью переделать себя им было уже не под силу. А разве не так со всеми нами? Возьмите меня. Я сильно переменился в итоге всей нашей кутерьмы: возненавидел клановую систему, которую раньше почитал за верх совершенства, свято уверовал в то, что наш общий друг Дезар называет гармоничной универсальностью, дрался за нее, даже пролил однажды пол-литра своей драгоценной крови. Теперь вот почитываю популярные книжки, где пишут о всякой всячине, а при всем том остаюсь в душе закоренелым агром, у которого, честно говоря, не лежит душа ни к математике, ни к любой другой премудрости. Признаюсь вам по секрету, обещайте только не проговориться нашему любезному Первому консулу, что эту самую его универсальность я принимаю мелкими порциями, как наказание за грехи. Зато стоит мне только покопаться в земле, и душа воспаряет к небесам.
Тропинин улыбнулся, вновь увидев перед собой прежнего Сторти.
– Это потому, что вы еще не вошли во вкус.
– И не войду, поздно мне уже, – убежденно возразил гермесит.
– Мы отвлеклись, – сказал Тропинин, вежливо возвращая его к рассказу.
– Остается мало что добавить. Я подолгу не видел молодых Монтекки, был занят не меньше их; предлагали мне всякие почетные посты, но я предпочел вернуться наставником в Университет. А когда, бывало, выкраивал время и забегал на минутку, то всякий раз чувствовал неладное. Появилась у них какая-то повышенная нервозность, что-ли, какое-то внутреннее напряжение. Пробовал поговорить и с Ромом, и с Улой по душам, но оба отнекивались, говорили, что все в полном порядке и что я становлюсь мнительным старичком, который переносит на других собственную меланхолию.
Однажды только Ром разоткровенничался. Мы с ним тогда сидели за ячменкой, перебирали свои злоключения, ругали Чейза, смеялись над Големом с Розалиндой, хвалили Дезара, добрым словом и вас, легат, помянули. Меня вдруг поразила одна его мысль: «Знаешь, мы кланизм опрокинули, а он все еще нас за ноги держит. Сколько же воды утечет, пока вырастет новое поколение гермеситов – свободных от узости и нетерпимости, глубоких и гармоничных, притом не самодовольных всезнаек, а вечных искателей истины, и чтобы мудрость их не подавляла чувства, не лишала способности любить, как мы с Улой».
Сторти замолчал, глядя куда-то в сторону. Тропинин долго не решался вывести его из состояния мрачной задумчивости.
– Итак? – спросил он наконец.
Сторти посмотрел на него отчужденно, словно пробуждаясь ото сна.
– Ах да, вы ждете продолжения… Но это все.
– Не понял. Уж не подозреваете ли вы, что Ром и Ула…
– Глупости! – сердито перебил наставник. – Я думаю лишь о том, что напряженное нервное состояние, в котором они находились, приглушило их инстинкт самосохранения. Возможно, это бредни, преувеличение, но я не могу отделаться от мысли, что Ром и Ула стали одной из последних жертв профессионального кланизма, будь он проклят!
В комнату вбежал пятилетний мальчуган, и Сторти, мгновенно преобразившись, весело закричал:
– А вот и Тибор! Познакомься о синьором легатом, расскажи, чему ты учишься.
– Добрый вечер, синьор.
– Здравствуй, малыш. Так что же ты знаешь?
– Я знаю очень много, – заявил Тибор, – голова кругом идет.
– Кем же ты будешь, когда вырастешь?
– Еще не решил. Думаю стать космолетчиком. Отец рассказывал мне про Землю и другие планеты Великого кольца.
– Почитай нам стихи отца, – сказал Сторти.
Тибор на секунду задумался, потом стал декламировать:
Слова в наш век истерты до предела.
С их помощью – чего там говорить! –
И черное несложно сделать белым,
И белое нетрудно очернить,
И синее продать за голубое,
И красное краснеть заставить вновь…
Где взять слова, что нам нужны с тобою?
Не верь словам – в глазах ищи любовь.
– Ром написал много стихов, – пояснил Сторти, – недавно они изданы, впервые на Гермесе. Он читал их Тибору, у мальчика превосходная память.
– А ты не хочешь, Тибор, стать поэтом, как твой отец?
– Хочу. Поэтом и космолетчиком.
– Вот и отлично. Мы, на Земле, будем ждать, пока ты подрастешь и прилетишь к нам в гости.
Расставшись со Сторти и его воспитанником, Тропинин пошел погулять по вечерней Вероне. Он заглянул в бар, где встретился с Дезаром в ту памятную ночь, постоял у гостиницы «Семью семь», побывал в парке, примыкавшем к дворцу Капулетти, – там доживала свой век одинокая полубезумная Марта. По аллеям прогуливались влюбленные пары. Жизнь шла своим чередом.
Тропинин попросил прохожего показать ему дорогу к месту, где стоял раньше дом Монтекки. Уже издалека он увидел возвышающийся там бронзовый памятник. Ула – точеный профиль, длинная и узкая фигура, как на полотнах Кранаха и Боттичелли. И Ром – статный, широкоскулый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Прости, Ром, я действительно не сообразила. Как же ты все это себе представляешь? Чем мне придется там заниматься?
– Там для всех найдется дело.
– Рыться в земле?
– На первых порах, разумеется, в специалистах твоего профиля нужды не будет. А со временем, может быть, даже создадим собственный вычислительный центрик.
– К тому времени я забуду таблицу умножения. Нет, Ром, ты не можешь так со мной поступить.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Прости, но я не могу туда поехать.
– Опомнись, Ула!
– Да, да, не могу. Я просто зачеркнула бы себя как личность. Тебе не совестно, Ром, хоронить меня заживо! Откажись, умоляю, откажись! Они найдут другого достойного специалиста. Да вот, посоветуй назначить Геля. Ты же сам говорил, что он умница.
– А я?
– Я люблю тебя, Ром, и не сомневаюсь, что у тебя будет еще много шансов применить свои таланты. Разве ты способен быть счастливым, зная, что я несчастна? Или мы не одно целое?
– Ула, такая возможность выпадает человеку раз в жизни.
– Решай, Ром.
– Что мне делать, что мне делать!
– Ладно, дорогой, не мучайся, я поеду с тобой.
– Нет, Ула, я не могу принять от тебя такой жертвы. Из этого ничего хорошего не получится.
– Подумай, если ты веришь, что настал твой звездный час, и упустишь его, то уже никогда мне не простишь.
– А ты не простишь мне добровольного заточения.
– Заколдованный круг!
– Забудем об этом разговоре. Считай, что ничего не было.
____________________
– Представляешь, Ром, у нашего Тибора явные способности к математике!
– Он еще слишком мал, не пичкай ему голову своими премудростями.
– Сам ты, однако, приучаешь Тибора возиться в саду. Хочешь сделать из него агронома?
– Ему решать, кем быть. Я хочу лишь, чтобы он полюбил природу. Рассказываю о деревьях, птицах, утренней росе…
– Ничего не имею против, но и ты не мешай приучать его к точному математическому мышлению.
– Ты права, Ула. Наш сын должен вырасти разносторонним человеком. Ведь ему придется жить в мире, где у людей будет один язык и им не придется общаться, как нам с тобой, с помощью апа.
____________________
– Ты, я вижу, принимала гостей?
– Сторти вернули из Рима, мы просидели с ним весь вечер, тебя поджидали.
– Как старик себя чувствует?
– Купается в лучах славы. Его пригласили выступить с лекциями в столичном Университете, под занавес принял сам Первый консул. Не было отбоя от репортеров, а нашего наставника хлебом не корми, дай поупражняться в красноречии. Завтра сможешь прочитать в газетах очередное красочное описание нашей истории, главным героем которой выглядит сам Сторти.
– Причем в каждой очередной версии появляются новые фантастические подробности. Сколько раз я совестил его – все без толку.
– Тебе привет от отца. Сторти говорил, что они там носятся с идеей уже в будущем году ввести в школах преподавание литературы, живописи и музыки.
– Где же возьмут учителей?
– Вероятно, среди универов. А может быть, выпишут с Земли. Да, не сказала тебе самого главного. В Риме ходят слухи, что фанатики-кланисты готовятся взять реванш: рассказывают, будто они создали законспирированную лабораторию, где ведутся работы над мощным генератором зета-лучей, выводящих из строя наши апы. Подонки хотят лишить гермеситов возможности понимать друг друга.
– А куда смотрят власти?!
– Сторти заверяет, что это злокозненная болтовня, попытка недобитых чейзаристов запугать людей.
– Ну, знаешь, нет дыма без огня. Великарию не мешало бы принять меры предосторожности. Не стоит ли мне съездить к Дезару?
– Если ты ему понадобишься, сам пригласит. Не навязывайся.
____________________
– Доброе утро, Ром.
– Доброе утро, Ула.
– Какие у тебя планы на сегодня?
– Как спалось? Я видел странный сон.
– Погуляем в парке? Правда, в воскресенье там не протолкнешься. Лучше съездить за город.
– Очень странный сон. Мы с тобой пробираемся по лесной тропинке, а навстречу Голем с Розалиндой. Я приготовился защищаться, но Голем, улыбаясь, пожимает мне руку и говорит: «Не бойся, мы положим на лопатки этих паршивцев-матов, кегель они вышибать не умеют, и скорость у них не та». А Розалинда…
– Ты бредишь, Ром?
– Розалинда целует тебя в щеку…
– Ром!!
– Почему ты кричишь? Я рассказываю сон.
– Я тебя не понимаю!
– О, господи, они все-таки выключили наших апов! А я совсем забыл твою математику. Помню всего лишь три слова: я тебя люблю.
– Ветка сирени, пчелиный рой, листья травы…
– a2+ 2ab + b2= (a + b)2
ЭПИЛОГ
Космолет совершил посадку на том же месте, что и десять лет назад. Долгих десять лет Гермес молчал, а потом на Землю поступило короткое сообщение с пожеланием возобновить прерванные переговоры. Первый консул просил, если возможно, вновь направить в качестве чрезвычайного и полномочного посла знакомого гермеситам командора Тропинина, чтобы облегчить и ускорить соглашение о вступлении планеты в Великое кольцо.
Посланца Земли встретил неизвестный ему чиновник, державшийся почтительно, но сухо. Тропинин вспомнил симпатичного Уланфу, и у него не возникло желания вступать в беседу с этим человеком. Прямо из аэропорта его привезли в кабинет Первого консула и просили подождать. Тропинин подошел к окну, за которым расстилалась панорама столицы. Что произошло за прошедшие годы? Какие обстоятельства вынудили Чейза переменить политику? Живы ли мои гермеситские друзья?
Он оглянулся на звук отворяемой двери. На пороге стоял Дезар. Они сердечно обнялись.
– Итак, дружище, вы теперь служите у высокого начальства?
– Нет, легат, вы имеете дело с самим Первым консулом.
Изумлению Тропинина не было границ.
– Рассказывайте, я сгораю от нетерпения.
И Дезар поведал, как он и его товарищи организовали сопротивление чейзаристам. Первые годы им пришлось трудно, потом движение получило широкую поддержку, и режим зашатался. Воспользовавшись падением авторитета Чейза, Голем совершил преторианский переворот, удавил профессора и провозгласил себя императором.
– А Розалинда?
– Она стала императрицей. Думаю, эта бестия и руководила заговором: при Чейзе она была, по существу, пешкой, приведя же к власти Голема, рассчитывала прибрать все к рукам. Но тут она просчиталась. Дубина Голем стал править по своему усмотрению. Он протянул недолго, но это был настоящий кошмар, нечто вроде правления Калигулы или Нерона. Восстановив против себя буквально все кланы и социальные слои, новоявленный император ускорил нашу победу. В конце концов его растерзала собственная охрана. Вот уже два года, как я избран Первым консулом. Пришлось сохранить этот пост, чтобы обеспечить твердый порядок на период реформ. Мы отменили кланизм, ввели новую систему образования, начали понемногу развивать искусство. Совсем недавно Сенат принял новую конституцию. Конечно, сделаны только первые шаги, клановые предрассудки глубоко укоренились в сознании гермеситов, и понадобятся десятилетия, чтобы их выкорчевать. Да, вам приятно будет узнать, что мне энергично помогает Капулетти, избранный Великим математиком. Правда, он работает на износ, пытаясь хоть немного отвлечься от своего горя: ведь бедняга потерял обоих своих детей.
– Значит, Ула погибла?
– Улы и Рома больше нет. Это печальная история, и вам лучше расскажет о ней Сторти. Он по-прежнему наставник в своем Университете. Ведь вы посетите Верону?
– Если синьор Первый консул даст на то соизволение.
– Не шутите, легат. Честно говоря, я больше всего опасался, что вы заподозрите меня в намерении самому стать диктатором. К сожалению, история знает немало подобных примеров. Но за меня не бойтесь, я остался прежним.
– Не сомневаюсь, дорогой друг. Ведь вы настоящий философ.
– Я возлагаю большие надежды на вашу миссию, Анатолий. Связи с Землей и вступление в Великое кольцо нам нужны позарез. Они помогут ускорить преобразования, создадут для них благоприятную атмосферу. Мы планируем наладить экономическое сотрудничество, широкий туристский обмен и, разумеется, особенно рассчитываем на вашу помощь в возрождении духовной культуры. Здесь, увы, приходится начинать едва ли не с нуля.
– Вы можете быть уверены, Дезар, в безусловной поддержке всех этих планов.
– Отлично. А сейчас я предлагаю вам слетать в Верону. Завтра у меня трудный день, предстоит выступление в Сенате. Потом уж нам ничто не помешает основательно поработать над соглашением.
…Сторти сердечно обнял Тропинина и даже прослезился. Толстяк постарел, но был по-прежнему подвижен и словоохотлив. Он не успокоился, пока не попотчевал гостя изысканными блюдами агрянской кухни собственного приготовления. После королевского ужина он предложил легату кофе, а перед собой поставил банку любимой своей ячменки.
– Вы хотите, конечно, знать судьбу Рома и Улы? Они утонули год назад.
Море в тот день было неспокойно, барометр предвещал шторм. Я уговаривал их поостеречься, но тщетно. То ли их толкала безрассудная отвага, желание бросить вызов стихии, то ли ребяческая самонадеянность – оба ведь превосходно плавали. Они лишь посмеялись над моими страхами и, взявшись за руки, вошли в воду.
Буря застигла их недалеко от берега, не поздно было вернуться. Однако им вздумалось покататься на волнах. И случилось худшее: их затянул водоворот. Ах, Ром, Ром, как он мог забыть, что в здешних местах морское дно состоит из зыбучих песков, образующих при волнении гибельные воронки!
– Безумная нелепость! – вырвалось у Тропинина.
– Нелепость… – повторил Сторти с непонятной интонацией, не то соглашаясь, не то возражая.
Тропинин пристально взглянул на него.
– Вы что-то недоговариваете, друг мой.
Сторти отвел глаза и вздохнул.
– Иногда мне в голову приходят странные мысли, – сказал он задумчиво. – Я ни с кем не делился ими, но к вам испытываю безграничное доверие. Не знаю, как это выразить… Короче, мне кажется, гибель Ромы и Улы не случайна. Словно какой-то рок начертал им такой печальный конец. Я кажусь вам мистиком?
– Продолжайте, – отозвался Тропинин.
– Первые годы после вашего отъезда с Гермеса были заполнены для всех нас борьбой с чейзаристами. Приходилось скрываться, выполнять опасные поручения подпольного центра. Это была жизнь, полная лишений, требовавшая от каждого посвятить все свои физические и духовные силы общей высокой цели. Ром и Ула больше, чем кто-либо, видели в ней и свое личное дело – это их любовь стала искрой, от которой возгорелось пламя. Они были целиком поглощены романтикой революции, отдавались ей без остатка, со всем пылом юности, и это еще больше сблизило их, добавив к тяготению сердец узы товарищества.
Но вот кончилась гражданская война. Молодая пара вернулась в Верону. Она пошла работать программистом, он устроился, по стопам отца, в агроуправу. Оба углубились в свои профессиональные заботы. Эта резкая перемена жизненного ритма… все равно что пересесть с экомобиля на смирную лошадку, – пояснил Сторти, – далась им нелегко. Привыкнув быть все время вместе, Ром и Ула никак не могли примириться с тем, что теперь им приходилось видеться урывками. Вдобавок они были буквально потрясены, когда чейзаристам удалось на несколько дней вывести из строя апы на всей планете.
– Каким образом?
– С помощью какого-то генератора зета-лучей. Я в этой материи ни черта не смыслю. К счастью, секретную лабораторию быстро нашли и обезвредили. Сейчас пробуют приспособить излучатель для космической связи. Как говорится, нет худа без добра.
– Любопытно.
– Да, теперь можно рассуждать об этом спокойно. А в тот момент всем нам пришлось плохо, ой как плохо! Началась паника, тысячи людей сходили с ума, кончали самоубийством. Ром и Ула впали в прострацию и, кажется, так и не смогли полностью оправиться от шока, жили со страхом, что этот кошмар может в любую минуту повториться.
– Постойте, Сторти, ведь Ром, насколько я знаю, прилежно изучал математику.
– Увы, бедняга так выматывался в своей управе, что ему было не до теории вероятностей. Не забывайте, Рома и Улу вырастили и успели воспитать законченными профессионалами по гермеситскому образцу. Они первыми, сами того не сознавая, бросили вызов кланизму, но полностью переделать себя им было уже не под силу. А разве не так со всеми нами? Возьмите меня. Я сильно переменился в итоге всей нашей кутерьмы: возненавидел клановую систему, которую раньше почитал за верх совершенства, свято уверовал в то, что наш общий друг Дезар называет гармоничной универсальностью, дрался за нее, даже пролил однажды пол-литра своей драгоценной крови. Теперь вот почитываю популярные книжки, где пишут о всякой всячине, а при всем том остаюсь в душе закоренелым агром, у которого, честно говоря, не лежит душа ни к математике, ни к любой другой премудрости. Признаюсь вам по секрету, обещайте только не проговориться нашему любезному Первому консулу, что эту самую его универсальность я принимаю мелкими порциями, как наказание за грехи. Зато стоит мне только покопаться в земле, и душа воспаряет к небесам.
Тропинин улыбнулся, вновь увидев перед собой прежнего Сторти.
– Это потому, что вы еще не вошли во вкус.
– И не войду, поздно мне уже, – убежденно возразил гермесит.
– Мы отвлеклись, – сказал Тропинин, вежливо возвращая его к рассказу.
– Остается мало что добавить. Я подолгу не видел молодых Монтекки, был занят не меньше их; предлагали мне всякие почетные посты, но я предпочел вернуться наставником в Университет. А когда, бывало, выкраивал время и забегал на минутку, то всякий раз чувствовал неладное. Появилась у них какая-то повышенная нервозность, что-ли, какое-то внутреннее напряжение. Пробовал поговорить и с Ромом, и с Улой по душам, но оба отнекивались, говорили, что все в полном порядке и что я становлюсь мнительным старичком, который переносит на других собственную меланхолию.
Однажды только Ром разоткровенничался. Мы с ним тогда сидели за ячменкой, перебирали свои злоключения, ругали Чейза, смеялись над Големом с Розалиндой, хвалили Дезара, добрым словом и вас, легат, помянули. Меня вдруг поразила одна его мысль: «Знаешь, мы кланизм опрокинули, а он все еще нас за ноги держит. Сколько же воды утечет, пока вырастет новое поколение гермеситов – свободных от узости и нетерпимости, глубоких и гармоничных, притом не самодовольных всезнаек, а вечных искателей истины, и чтобы мудрость их не подавляла чувства, не лишала способности любить, как мы с Улой».
Сторти замолчал, глядя куда-то в сторону. Тропинин долго не решался вывести его из состояния мрачной задумчивости.
– Итак? – спросил он наконец.
Сторти посмотрел на него отчужденно, словно пробуждаясь ото сна.
– Ах да, вы ждете продолжения… Но это все.
– Не понял. Уж не подозреваете ли вы, что Ром и Ула…
– Глупости! – сердито перебил наставник. – Я думаю лишь о том, что напряженное нервное состояние, в котором они находились, приглушило их инстинкт самосохранения. Возможно, это бредни, преувеличение, но я не могу отделаться от мысли, что Ром и Ула стали одной из последних жертв профессионального кланизма, будь он проклят!
В комнату вбежал пятилетний мальчуган, и Сторти, мгновенно преобразившись, весело закричал:
– А вот и Тибор! Познакомься о синьором легатом, расскажи, чему ты учишься.
– Добрый вечер, синьор.
– Здравствуй, малыш. Так что же ты знаешь?
– Я знаю очень много, – заявил Тибор, – голова кругом идет.
– Кем же ты будешь, когда вырастешь?
– Еще не решил. Думаю стать космолетчиком. Отец рассказывал мне про Землю и другие планеты Великого кольца.
– Почитай нам стихи отца, – сказал Сторти.
Тибор на секунду задумался, потом стал декламировать:
Слова в наш век истерты до предела.
С их помощью – чего там говорить! –
И черное несложно сделать белым,
И белое нетрудно очернить,
И синее продать за голубое,
И красное краснеть заставить вновь…
Где взять слова, что нам нужны с тобою?
Не верь словам – в глазах ищи любовь.
– Ром написал много стихов, – пояснил Сторти, – недавно они изданы, впервые на Гермесе. Он читал их Тибору, у мальчика превосходная память.
– А ты не хочешь, Тибор, стать поэтом, как твой отец?
– Хочу. Поэтом и космолетчиком.
– Вот и отлично. Мы, на Земле, будем ждать, пока ты подрастешь и прилетишь к нам в гости.
Расставшись со Сторти и его воспитанником, Тропинин пошел погулять по вечерней Вероне. Он заглянул в бар, где встретился с Дезаром в ту памятную ночь, постоял у гостиницы «Семью семь», побывал в парке, примыкавшем к дворцу Капулетти, – там доживала свой век одинокая полубезумная Марта. По аллеям прогуливались влюбленные пары. Жизнь шла своим чередом.
Тропинин попросил прохожего показать ему дорогу к месту, где стоял раньше дом Монтекки. Уже издалека он увидел возвышающийся там бронзовый памятник. Ула – точеный профиль, длинная и узкая фигура, как на полотнах Кранаха и Боттичелли. И Ром – статный, широкоскулый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33