Уж не математика ли?
Ром виновато кивнул головой.
– Зачем она тебе?
Ром промолчал.
Вальдес отобрал у Рома листок, подошел к доске, стал мелом аккуратно переносить на нее математические символы. Затем отступил на шаг, картинно протянув руку к доске.
– Что это?
В классе задвигались, переговариваясь, кто-то хихикнул.
– Вам незнакомы эти знаки. И правильно, так и должно быть! – Профессор с силой подчеркнул последние слова. – Если вы станете забивать себе голову всякими посторонними вещами, в ней не останется места для сведений, которые вам насущно необходимы. Тот, кто хочет знать все, обречен быть недоучкой. Его ждут прозябание и презрение. Он растранжирит свой разум.
Вальдес обвел студентов глазами, вглядываясь в каждого, проверяя, насколько глубоко западают в их души его слова. Ему хотелось, чтобы им передалось ощущение оскорбленности, какое испытывал он сам при мысли, что молодой агр позволяет себе увлечься не своим занятием. Это был зачаток опасного бунта, и его надо было вырвать с корнем, очиститься от него, как очищают землю от сорняков. Классу передалось его состояние, он притих, насторожился.
– Что такое человек? – спросил Вальдес.
И сам ответил:
– Это профессия. Мы воспринимаем ее с материнским молоком, род занятий закодирован в наших генах. Отступиться от своего дела – значит предать своих родичей, свой клан, оборвать ту нескончаемую нить, которая тянется из прошлого в будущее. А ведь из сплетения единичных семейных нитей образуется мощный канат, один из тех, на которых подвешено все здание нашей передовой технической культуры. Так и в природе: отсечете одну, другую ветви – ствол дерева ослабнет, не сможет нести на себе крону.
Вальдес всмотрелся в своих слушателей. Не было в их позах и выражении лиц того ответного тока мысли, который говорит о полном и безоговорочном согласии. Почему? Ах да, конечно, они выслушали только одну сторону, а молодость с присущим ей инстинктивным стремлением к справедливости, которое с годами, увы, сотрется, потускнеет от неизбежных сделок с совестью, требует честного поединка. Надо предоставить им возможность судить беспристрастно, иначе они останутся при своем сомнении.
Вот они поглядывают на своего товарища, хотят понять, что взбрело на ум Рому, почему он вдруг отважился отойти от канона, какой за этим умысел?
Ром испытывал смятение. Он не мог раскрыть им свою сокровенную тайну, поделиться чувством, с некоторых пор завладевшим всем его существом. Поступить так значило, помимо прочего, стать предметом насмешек и недовольств, навлечь на себя грозу и здесь, на факультете, и дома. Перед его глазами промелькнули лица близких людей: отец, мать, Гель, Сторти, Мет, Бен… Разве что один Сторти сможет понять… Остается слукавить.
– Ты согласен, Ром, что человек – это профессия?
– Да, конечно.
– Тогда к чему тебе все это? – Вальдес ткнул пальцем в знаки, начертанные на доске.
– Я подумал, что знание математики поможет мне лучше разбираться в агрономии. – Ухватившись за неожиданно пришедшую в голову спасительную мысль, Ром поторопился ее развить: – Разве у нас нет нужды подсчитывать собранный урожай и устанавливать объем потерь зерна? Вы сами, профессор, говорили, что, обрабатывая количественные данные о химическом составе почвы и атмосферы, мы получаем возможность с максимальной точностью определять, какие нужны минеральные добавки, сколько внести влаги, когда выгодней начать сев и уборку.
– Все так, все так. Но для этой цели существуют электронные вычислительные машины. Наше дело – передать техам информацию, правильно сформулировать задачу и получить от них искомое решение.
– А если машина ошибется?
– Это забота техов. – Вальдес не удержался съязвить: – Она будет ошибаться, если они вместо своих механизмов станут развлекаться агрономией.
– Но разве в обиходе можно обойтись без умения считать? – не унимался Ром.
– Нам достаточно таблицы умножения, которая входит в минимум знаний. Нет, Ром, твои доводы не выдерживают критики. Нынешнее разделение труда – плод длительной эволюции. Поколение за поколением искали самые рациональные и экономически выгодные его варианты, каждая деталь здесь продумана до мелочей, выточена и отшлифована с умом и изяществом. Зачем же мудрить? Разве ты лучше вспашешь землю, если будешь знать, как устроен автоплуг?
Вальдес почувствовал, что нашел верный тон. Наконец все начинают склоняться на его сторону. Простые и ясные доводы во сто крат сильнее великих, но голых абстракций. Он особенно порадовался, когда ему на подмогу пришла Розалинда, слывшая самой способной на факультете и пользовавшаяся среди сверстников непререкаемым авторитетом. Все прочили блестящую карьеру этой красивой и напористой девушке с задатками вожака, умевшей всякий раз сказать именно то, что было у всех на уме.
– Знаешь, Ром, – сказала она, обращаясь к товарищу, – я даже рада, что состоялся такой разговор. Это урок для всех нас. Чего греха таить, кто не завидовал хоть раз матам или техам, или даже филам? Во всякой профессии есть своя привлекательная сторона. Надо побороть в себе эту проклятую любознательность и сосредоточиться на одном деле, а выбирать не приходится, выбор за нас сделали наши предки.
– Вот и я говорю, – неожиданно вылез со своей навязчивой идеей Метью, – что каждому агру надо немного быть филом.
– А почему именно филом? – спросил Бен.
– Я же тебе говорил, что сам не знаю.
Все рассмеялись. И опять, как тогда, на террасе, начали подтрунивать над Метом. Подключился к этому и сам Вальдес, полагая, что им нужна разрядка. Инцидент с математикой был исчерпан.
Ром был рад, что его оставили в покое. Его, правда, несколько удивило, как благодушно Мет, в обычное время колючий и задиристый, принимает язвительные шуточки по своему адресу, и не только принимает, а как будто сознательно подкидывает для них новые поводы нелепыми, нарочито путаными суждениями. И уже потом, переживая заново весь этот неприятный для себя эпизод, Ром понял, что приятель пришел ему на выручку, взяв огонь на себя. Мет ведь догадывался, почему Ром увлекся математикой. А еще Рому пришло в голову, что простодушный Бен вовсе не из простоты душевной подхватил реплику Мета. Нет, он был явно несправедлив к своим друзьям.
3
Кого действительно следовало опасаться, так это Геля. Воистину в старину не без оснований говорили: брат мой – враг мой.
Братец не простил Рому своего унижения там, на берегу, и отомстил самым примитивным способом – наябедничал отцу и Сторти. Впрочем, Сторти мог узнать о случившемся на занятии по агрохимии и от самого Вальдеса. Во всяком случае, Сторти пока помалкивал, а вот с отцом пришлось объясняться на другой вечер.
Нельзя сказать, чтобы отношения Рома с родителем отличались особой нежностью. Отец его был человек сухой и замкнутый. К тому же, занимая видное положение в местной общине агров, он был всецело сосредоточен на многообразных общественных обязанностях и уделял ближним минимум своего драгоценного, расписанного едва ли не по минутам времени. При отсутствии близости между отцом и сыном существовало ничем не омраченное взаимопонимание, ровная и спокойная духовная связь.
Не зная, с чего начать, отец долго рассказывал Рому о своих служебных заботах и даже стал советоваться, как ему вести себя в некой щекотливой ситуации. Проявив таким образом необходимую деликатность, он стал затем расспрашивать сына об учебе и новостях университетской жизни, пока не подобрался к интересовавшему его предмету.
– Скажи, Ром, это правда, что ты увлекся математикой?
– Да, отец. Кто тебе доложил?
– Неважно. И виновата в этом девушка, которую вы встретили летом на берегу, не так ли?
Ром кивнул, дав себе слово при первом же подходящем случае отплатить Гелю за предательство.
– Она тебе понравилась?
Ром опять кивнул.
– Ты влюбился?
– Не знаю, отец.
– Да, конечно, никому это не ведомо, пока не приходится идти на жертвы ради своего чувства.
– Ты считаешь, что любовь – это готовность чем-то пожертвовать?
– По-моему, лучше не скажешь.
Ром с вызовом встретил обеспокоенный отцовский взгляд:
– Тогда признаюсь: я готов ради Улы на все.
Они вели беседу в саду, окружавшем со всех сторон семейный коттедж. Заботливо взращенный руками нескольких поколений семейства Монтекки и поддерживаемый в образцовом порядке, сад содержал десятки видов гермеситской флоры, декоративных и плодоносящих. Ром обвел глазами этот благоухающий уголок, где каждое дерево, куст, цветок были знакомы ему до мельчайших, скрытых от постороннего взора деталей. Вместе с отцом, матерью, Гелем он поил и кормил их, выхаживал от болезней, укрывал от редкого, но грозного в здешних краях града. Сад несравненно больше, чем дом, был для него обителью детства и юности, в нем он впервые осознал себя агром, художником природы, чье искусство способно извлечь из земли и плоды, насущные для жизни, и цветы, радующие своей красотой. Внезапно Рома обожгло предчувствие, что скоро ему придется расстаться с садом, что жизнь круто развернула его, толкая на путь риска и надежды.
Отец, долго искавший нужные слова, поднялся из шезлонга, подошел к Рому, положил руку ему на плечо.
– Подумай, сынок, ты вступаешь на рискованный путь. – Истолковав улыбку сына как мальчишеское нежелание прислушаться к доводам разума, он продолжал настойчиво: – Да, да, не смейся, ты даже не представляешь, сколь трагичны могут быть последствия твоего увлечения.
– Сердцу не прикажешь, – буркнул Ром.
– Вели себе забыть ее, выкинь из головы. Я знаю: для тебя пришла пора любви, но разве трудно найти спутницу жизни среди многих миллионов девушек нашего клана, близких тебе по профессии, по духу?
– Я уже сделал выбор, – просто сказал Ром.
– Оставь, это все блажь! – возразил отец, раздражаясь. – Отдай себе отчет, наконец, что человек не волен распоряжаться собой, как ему вздумается, он обязан соблюдать традицию. Уже пятьсот лет никто из нашего клана не женился и не вышел замуж на стороне. Мы, агры, не просто социальный слой. Мы – профессия. У нас свой, отличный от других язык, свои нравы и обычаи. Что случится, если люди начнут перемешиваться? Не станет хороших знатоков своего дела, все придет в упадок и запустение. Ведь мастерство, сноровка, умение, все то, без чего труд и не в радость, и не в пользу, передаются не столько в вашем университете, сколько в семье, от отца к сыну. Только так можно сберечь их, не расплескать, копить и шлифовать дальше.
– А что было раньше? – спросил Ром.
– Когда раньше?
– Ну, пятьсот лет назад.
– Не могу сказать тебе точно, я ведь не ист. Кажется, тогда было иначе. Какое это имеет значение? Кстати, именно поэтому род людской не развивался достаточно быстро, ему угрожало вырождение. Профессиональный клан дал мощное ускорение прогресса.
– Может быть, ты и прав, – сказал Ром задумчиво.
– Конечно же! – воскликнул отец с ноткой удовлетворения. – Не сомневался, что ты разберешься во всем этом, ты у меня умница. – И потрепал сына по щеке. Рому была приятна эта непривычная ласка. Он впервые видел своего родителя по-настоящему взволнованным, и ему очень не хотелось его огорчать. Но он не смог удержаться от реплики:
– Видишь, если б ты хоть немного знал историю, то смог бы привести дополнительные доводы во славу кланов.
– Твоя ирония неуместна, – сухо сказал отец, возвращаясь в обычное для себя состояние. – Если бы я лучше знал историю, я бы хуже знал агрономию… Что ж, я пытался тебя вразумить, теперь же вынужден просто воспользоваться родительской властью. Я запрещаю тебе, слышишь, запрещаю заниматься математикой и встречаться с этой матой. – В голосе его прозвучала откровенная неприязнь к чужачке, которая грозит навлечь беду на сына.
– На этот счет можешь не беспокоиться, – так же сухо ответил Ром. – Она сама не желает со мной встречаться.
– И отлично, видно, у нее побольше разума и чувства ответственности.
Отец с сыном, крайне недовольные друг другом, насупились, избегая встречаться взглядами. Тут как нельзя более кстати в сад ввалился Сторти, заполнив собой добрую половину свободного пространства. Со своей обычной бесцеремонностью он сперва плюхнулся в кресло, а затем уже спросил:
– Надеюсь, я не помешал? – И, не ожидая ответа, пустился в рассуждения: – Смотрю я на вас и думаю о вреде родственных отношений. Посторонние люди поспорят, поругаются и разойдутся, все на том кончилось. Что мне, в конце концов, до него, в следующий раз я с ним и разговаривать не стану, за милю обойду. А тут ведь никуда не денешься, хочешь не хочешь, надо сосуществовать. И обида острее. От чужого я не жду особого сочувствия и пощады, если что не так брякну. От своего всякое возражение уже принимаю за предательство: как мог он, которого я люблю, так низко и неделикатно со мной обойтись!
Выслушав эту тираду, Ром уже не сомневался, что Сторти с отцом сговорились взяться за него вдвоем, и то, что наставник явился с опозданием, тоже, очевидно, было заранее условлено. Сейчас навалятся, подумал он с раздражением, начнут поучать, как надо жить, да почему следует блюсти традицию, да на чем Гермес держится… Бежать бы отсюда куда глаза глядят!
– А ячменкой у вас гостей потчуют? – спросил Сторти. – Очень уж жарко.
– Даже непрошеных, – ответил отец и крикнул в дом, чтобы приготовили напиток. В саду появилось механическое существо, смахивающее на кухонный шкаф. Лихо подкатив к ним на маленьких колесиках, робот с помощью пластиковых рук извлек из своего чрева кружку с ячменкой и поставил ее перед Сторти. У того вытянулась физиономия.
– Я-то надеялся отведать нектара, изготовленного искусницей Монтекки, – сказал он со вздохом.
– Жена сейчас в отъезде, у них какие-то нелады на селекционной станции.
– Ничего не поделаешь, придется глотать это варево.
– Напиток изготовлен из лучших сортов ячменя и по самой передовой технологии, – заявил робот с достоинством. Голос у него был звучный, как у диктора.
– Знаем мы вашу технологию, – проворчал Сторти.
– Вы сначала попробуйте, – вежливо отпарировал робот. – Нельзя же судить заранее.
– Логично. Беру свои слова назад и прошу извинения. – Сторти привстал и сделал шутливый полупоклон.
Робот принял это как должное.
– Не сомневаюсь, – невозмутимо заявил он, – что напиток придется вам по вкусу. – И, откатившись, исчез из виду так же внезапно, как появился.
Эта сценка несколько разрядила обстановку, что и входило в расчеты Сторти. Отхлебнув ячменки, он приступил к делу.
– Судя по сердитому выражению вашего лица, Монтекки, у вас есть какие-то претензии к моему воспитаннику. Не сочтете ли возможным ввести меня в курс событий?
– А я полагаю, вам по долгу службы следовало бы первому знать, что происходит с моим сыном, – отрезал отец.
Кровь бросилась в лицо Рому, он вскочил.
– Зачем ломать комедию, я ведь давно догадался, что вы сговорились. По горло сыт вашими поучениями, можете заниматься этим без меня!
– Не впадай в истерику, – холодно сказал отец, а Сторти цепко ухватил Рома за плечо и усадил на место.
– Что ты, дружок, какой заговор, клянусь, ты ошибаешься.
Он откашлялся, выразительным жестом дал оценку поварскому искусству робота и продолжал:
– Не скрою, до меня дошли некоторые слухи о твоем неожиданном увлечении математикой и о его, скажем так, побудительном стимуле. Но я не вижу во всем этом ровно ничего предосудительного.
– То есть как, – спросил отец с нескрываемым удивлением, – вы хотите сказать, что подобная нелепость в порядке вещей?
– Именно так я выразился.
Старший Монтекки побелел от злости; казалось, вот-вот его хватит удар. Ром испугался за отца и на секунду ощутил даже неприязнь к Сторти, который между тем продолжал как ни в чем не бывало излагать свою точку зрения. Говорил он громко и внятно, как бы желая подчеркнуть, что это не какие-то случайно пришедшие в голову мысли, от которых можно и отступиться, а глубоко продуманное и годами выношенное убеждение.
– Я вообще полагаю, олдермен, – отец Рома входил в совет старейшин общины агров, – что успех благословенной клановой системы основывается на ее добровольности. Мы становимся аграми не потому, что так повелели наши предки, а потому, что каждый из нас с детства влюбляется в свою профессию. Также и люди других кланов. Ром любит землю и никогда ей не изменит, за это я готов поручиться. Вы можете себя поздравить с тем, что сумели дать сыновьям классическое воспитание. Чего говорить, ваше маленькое семейное чудо, – Сторти обвел рукой сад, – вот где заложено пристрастие Рома и Геля к нашей профессии.
Польщенный Монтекки смягчился.
– Так и я думал до недавнего времени.
– И были правы, – подхватил Сторти. – Верно, Ром, ты не собираешься изменять нашему делу?
– Никогда!
– Ну вот и отлично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33