Так и в эпизоде с грузовиком мороженого. Уперев при разгрузке два ящика, они честно принесли их в дежурку, и вся смена немедленно обожралась подозрительным продуктом. Все причем поругивали мороженое за скверное качество и ярко выраженный одеколонный привкус, но наминали его за милую душу. Что поделать, сотрудник «Куранта» почти всегда был голоден и озлоблен на жизнь.
А я в тот день был в так называемом «резерве». Резерв – это счастливый билет сотрудника, вытянув который он мог на весь день забыть о непрерывном и одуряющем коловращении по зонам. По сути, резервный выполнял работу старшего, но без ее административной составляющей. Сходить раз в два часа подменить кого-нибудь минут на двадцать – вот и вся резервная петрушка.
Что интересно, резерв был неодинаково доступен для всех. Некоторые сотрудники могли отработать год и более, так и не познав его прелестей, другие же из него не вылезали месяцами. Чем руководствовалось начальство, назначая того или иного рядового в резерв, было полнейшей загадкой. Может быть, в учет шли какие-то заслуги, а может еще что.
Признаю, я резервировался чуть ли не чаще всей остальной смены вместе взятой.
Да.
Ну и что?
Что же в этом такого криминального?
Пусть некоторые завистники называли это политикой соглашательства и циничным подхалимажем, я называл это добросовестным отношением к Делу и уважением старшего по званию. Похвалить новые ботинки Евгения Евгеньевича – разве ж это подхалимство? Смешно даже…
Короче, я был в резерве. Сижу себе, значит, в дежурке, лениво ковыряю ложкой в здоровенном жбане мороженого, и о чем-то беседую со Святым Пафнутием – покровителем подводников. Нет, я не сошел с ума, и видений от употребления контрафактного мороженого у меня тоже не наступало. Это я с Павликом Короткевичем в дежурке время коротал. А у него, у Короткевича кличка такая затейливая была: «Св. Пафнутий – покровитель подводников». Почему? Как-нибудь в другой раз.
Кроме нас в дежурке никого не было. Вдруг появляется Виктор Карлович Курочкин. На обед, стало быть. Стало быть, пришел похрумкать своего овсяного печенья. Ну пришел и пришел, подумаешь, какое дело.
– Ух ты! – воскликнул Виктор Карлович. – Мороженое кушаете?
Я сообразил, что Витя, находившийся весь день на отдаленном посту, пока еще ничего не знает о щедром отвале старших сотрудников.
– Да вот, – говорю, – поставил смене два ящика мороженого. Надоело, Виктор Карлович водку жрать. Пора и о здоровье подумать, согласитесь.
Павлик, оперативно скумекав что к чему, с готовностью подтвердил мои слова.
Витя был заинтригован:
– А что у тебя случилось? День рождения?
Да, думаю, это хороший вопрос. Что же у меня такого могло случиться, чтобы я учинил эдакую итерацию? И ухватился за первое пришедшее в голову:
– Так это… Сын у меня родился, дражайший Виктор Карлович! Я теперь молодой отец, по этому поводу и угощенье. Присоединяйтесь, милости прошу. Ваша банка в холодильнике. Там… Зеленое такое, со вкусом фейхоа.
– Да ну?! – возопил Витя.
– Баранки гну! – просто сказал я в ответ. – Сын. Пятьдесят шесть сантиметров в длину, четыре-сто – вес. Такие дела.
Реакция Виктора Карловича на это известие меня даже немного растрогала. Он с таким жаром бросился меня поздравлять, что я даже как-то и впрямь пришел в праздничное расположение духа. Пообещав непременно съесть мороженое позже, Курочкин ушел обратно на свой отдаленный пост. Мы посмеялись, только и всего. Гром грянул под вечер.
В ожидании конца рабочего дня я нарезал круги по «пятнадцатому» посту, когда вдруг раздался свист SLO. SLO – это такое селекторное устройство финского производства. Во всех служебных и административных помещениях Третьяковки, а также в ключевых точках экспозиции стоят эти приборчики. Можно звонить с одного SLO на другое и обратно, надо только знать номер абонента. Именно таким образом сотрудники вызывают «подмену», а смотрители сигнализируют всякую дичь: « Аллё! Это «Курант»? У нас в двадьцатьчетвёртнем зале ходить странный мужчина! Пришлите кого-нибудь последить за ним!».
Запомнить все селекторные номера было довольно сложно, да и нормальному человеку это просто ни к чему. Одним из редких смертных, который знал их все или почти все был Олег Баранкин. Олег вообще любил козырнуть своей бесполезной осведомленностью в номерах третьяковских дверей, помещений, SLO и так далее.
Именно его искаженный динамиком голос я и услышал под вечер на «пятнадцатом посту». Олег просил меня срочно зайти в дежурку. На мое резонное замечание: «Но позволь, Олег, а как же „пятнадцатый“ пост?» он никак не отреагировал. Предчувствуя недоброе, я поплелся выяснять, в чем дело.
В дежурке, где собралась почти вся начальствующая хебра, я был немедленно подвергнут пристрастному допросу. Какой такой сын и почему руководству смены про то еще ничего не известно – вот о чем меня спросили. Я облегченно рассмеялся и рассказал о случае с Витей. А в ответ услышал другую историю.
Час назад приходит с отдаленного поста сотрудник Курочкин, и требует свое законное корыто мороженого. Получив его, сотрудник Курочкин садится за стол и незамедлительно начинает потреблять замороженные химикаты вовнутрь посредством большой ложки. И при этом без конца приговаривает: «Ну Фил! Ну молодец!», что естественно сильно интригует присутствующих, в особенности Ивана Ивановича, как человека, имеющего к этим именинам самое непосредственное отношение.
– А… А что Фил? – спрашивает Ваня, испытывая неясную тревогу.
Виктор Карлович восклицает что-то вроде: «Эх ты, Ваня-простота! Не знаешь, что ли, у Фила сын родился! Он всей смене мороженого купил!».
От этих слов у Вани прямо икота началась. Он, Ваня, с риском для жизни воровавший это самое мороженое, вдруг узнает, что все лавры приписал себе кто-то другой! А Курочкин знай себе меня нахваливает: какой же, мол, Фил щедрый молодчина и все такое.
Тут сам не свой от возмущения, буквально задыхаясь, Ваня ка-а-а-к завопит:
– Сын у него родился?! Х-х-х-у-уй у него родился!!!
Когда все обстоятельства «дела о мороженом» прояснились окончательно, настал черед Виктора Карловича выражать бурные эмоции. Как мне рассказывали, он бегал по дежурке с корытцем в руке и гневно вопрошал присутствующих:
– Что я ему мальчишка, что ли! Как он посмел, подонок! Сколько же можно издеваться!
Сотрудник Курочкин пребывал в крайнем волнении по крайней мере полчаса, в течение которого не раз порывался срочно проследовать на пост № 15 с целью высказать без обиняков накопившиеся у него ко мне претензии
Я же вдруг задумался. Как-то все это вдруг показалось слишком перченым, как-то даже чересчур резким на поворотах. Негоже так шутить над человеком по сути своей безобидным, мало того, годящимся тебе в отцы – вот что я подумал, ощутив неожиданный прилив совестливости. В общем, решил я как-нибудь, но загладить вину свою перед Витей. И вот что из этого вышло. Недаром так часто поминает народный фольклор благие намерения и дороги ими выстланные.
Все началось с Гены. Вернее с моего неожиданного отпуска прямо под Новый год. Подошел ко мне как-то Андрюха Кузнецов и предложил сходить за него в отпуск. То есть я гуляю, а он получает и мою зарплату и свои отпускные. Я тут же согласился.
И вот незадолго до отпуска сидим мы с Геной в туалете. Не непосредственно на толчках, разумеется. У нас был просторный, светлый туалет с умывальной комнатой и двумя санузлами за дверкой. С Геной мы сидели там, где раковины. Он курил, а я просто так, за компанию. Между делом Гена у меня спрашивает:
– Фил, что это ты в отпуск-то собрался?
Ну я ему и отвечаю первое, что в голову взбрело:
– В Австрию еду. На горных лыжах покататься.
Естественно Гена удивлен, и даже очень. Как так в Австрию? Почему в Австрию?
Не промедля ни секунды, что вообще говоря, не стыдно себе и в актив занести, я стремительно канаю Гендосу следующую историю.
– Это, – говорю, – Гена, мне непросто вспоминать.
– А что такое?
Я вздохнул потяжелее и начал врать:
– Между прочим, Гена, я в далеком прошлом самый молодой в СССР мастер спорта по горным лыжам. В пятнадцать лет получил. Даже нет, и пятнадцати-то не было. Ну да. Приписал, понимаешь, год в расчетной книжке…
Начало было хорошее. Гена только варежку и раскрыл. Тут главное не дать засохнуть первому, самому сочному впечатлению клиента. Тут не тушуйся, смело рази, и бей через дымоход!
– Да, – говорю, мрачно усмехаясь, – трудно представить, но это так. Были у меня спортивные победы, было блестящее будущее, а теперь сижу тут с тобой, с козлёнком и дрянной кофеишко пью.
И взгляд мой затуманился якобы воспоминаниями о прекрасном горнолыжном прошлом.
– Эх, Гена! Да я, если позволишь… Только это сугубо по-мужски, между нами. Ну ты меня понимаешь! – сластолюбец Гендос плотоядно оскалился. – Варьку Зеленскую иной раз прямо на трассе прижимал. Камчатка, Авачинская сопка и мы вдвоем на леднике в красивых комбинезонах…
– Это какую Зеленскую? – Гена не верил своим ушам. – Ту самую? Варвару Зеленскую?!
– Нет, блять, – фыркнул я, – второго тренера Мамыкина Петра Николаевича! Ошибся просто. Ту самую, Гена, ту самую…
Понимаешь, дружок, если уж взялся врать, то твоя стратегическая задача – не дать контрагенту заскучать. Не ленись, разверни перед ним картину сверкающую, переливающуюся всеми цветами радуги, но вместе с тем несомненную в своему величавом реализме.
Каким образом? Здесь готовых рецептов не жди от меня. Но общие рекомендации дать могу.
Если мысленно представить себе враньё, как наступательную военную операцию, то не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: первым делом потребуется артподготовка, линейный залп главного калибра, назначение которого – смять и расшатать оборону клиента. Посей в его рядах панику, ворвись на плечах отступающих частей в окопы неприятеля, руби и жги! Так или иначе, но всеми способами старайся воздействовать на сознание клиента, стремись подавить его волю к анализу поступающей от тебя информации. Это фаза во многом решающая, именно от нее зависит успех всего предприятия в целом. Тут не зевай. Будешь мямлить и сиськи мять – считай, пропало дело. Действуй отважно, решительно, бери нахрапом. Смелость города берет, так что не стесняйся, сыпь побольше!
Если первый удар оказался достаточно сокрушительным и точным, то добить клиента будет уже делом техники. Однако именно техника дает представление об истинном классе вруна. Как новогодняя елка не является таковой пока на ней нет игрушек, серпантина и гирлянд, так и вранье не будет иметь стройного и законченного вида без вроде бы маленьких, но на самом деле необходимых подробностей. Когда разум клиента почти что сломлен, когда он оглушен, ослеплен, сбит с толку и окончательно запутан, тут приходит время для трогательных деталей, сентиментальных мелочей. Ибо в них, именно в них и сокрыт дьявол вранья!
Проще простого сказать: «Меня в прошлом году на картошке совратила Клавдия Шиффер!». Но кто тебе поверит? Добавь красок, размашистых мазков и аккуратненьких штрихов в свой рассказ. Нужна правдоподобность и всамделишная, осязаемая атмосфера. А то ни хрена у нас с тобой не выйдет!
Надо сказать, например, так: «…Шел дождь… сквозь дырявую крышу сеновала на нас капала вода… Где-то рядом мычала корова…».
Нет, не так! Лажа, пошло, безвкусно.
Давай-ка, по другому: «На ней еще были такие белые гольфы с помпончиками… и голубая пижамка в розовых мишках, а в волосах серебряная заколка в виде стрекозы… она называла меня „майн гроссе руссиш партизанен“…».
Вот, уже получше. Тоже не фонтанарий, но определенно лучше. И шансы на победу уже вполне реальные. Придумывай, фантазируй, твори! И не экономь на подробностях, мой друг. Это окупается.
Я поддал скупой мужской слезы:
– И это, Ген, слышь, чего скажу…
Гена слушал, затаив дыхание. Он даже привстал с бордюрчика, на котором мы сидели, и жадно ловил каждое слово. Так и слушал дальше на полусогнутых.
– Щечки у нее, знаешь, в снегу, холодные. А остальная вся такая… Горячая… И трепещет.
Гендос истекал слюной как пожарный гидрант. Я опять этак мечтательно замолчал, давая ему время переварить все эти сенсационные сведения. Гене, ясный перец, было безумно интересно узнать подробности моего камчатского романа со знаменитой горнолыжницей, и он, не выдержав паузы, бестактно промычал:
– Ну?! А что дальше-то?
С явным неудовольствием вернувшись из своих замечательных воспоминаний в удручающе безобразную действительность, я залпом допил остывший кофе и коротко отрезал:
– Что-что… Дальше на сборах в Швейцарии упал в отеле с лестницы и сломал обе ноги. Восемь месяцев в гипсе, ну и, конечно, о спорте пришлось забыть.
Гена даже охнул как-то от этих слов:
– Как же так, Фил!
– Пьяный был. Распереживался дурак, что Варька тогда с Аликом спуталась.
– С Аликом?
Я презрительно сплюнул:
– Ну с этим, блять… С Альбертой Томбой.
У Гены рот уже не закрывался.
Я тем временем соображал, каким собственно боком вся эта романтическая история относится к моему предстоящему туру в Австрию. Гена-то он, конечно Гена, но и тот скумекает, что дело отчаянно нечисто. Получали мы крайне небольшие деньги, к тому же ве-е-есьма нерегулярно. Какие тут к едрене фене Альпы, когда на бутылку паршивой «Мордовской» всей сменой по рублику еле-еле набираем!
Может загнуть, мол, вспомнила старая любовь про своего Филиппка, да и пригласила прокатиться по памятным местам юности? Пожалуй, слишком. Тогда что? Друзья по сборной, вот что! Естественная жалость людей к погибшему таланту – хорошая причина для каких угодно чудес.
Но, знаете, что самое удивительное? Никаких объяснений вовсе не потребовалось. Гена и не подумал усомниться в достоверности этой истории. Хотя, если честно говорить… Да одного взгляда на меня достаточно для того, чтобы весело рассмеяться прямо в лицо любому толкующему про то, что будто бы я разрядный спортсмен! Если только, конечно, заранее уговориться шашки и подкидного за спорт не считать.
А вот сотрудник Горбунов был потрясен до основания своей светлой и наивной души. У него в чайнике никак не заваривалось, что он вот так запросто сидит и беседует с когда-то самым молодым мастером спорта Советского Союза, который еще вдобавок и ноги себе ломал в альпийских гостиницах. Больший шок Гена пережил бы только в случае встречи с живым зеленым марсианином. Разговор был, в сущности, закончен. Никаких последствий его не предвиделось. Но.
Ближе к вечеру, в лабиринте залов «третьей» зоны, я неожиданно наткнулся на Виктора Карловича. Памятуя о том, что я в некотором смысле виноват перед Витей, я решил впредь над ним не шутить и постараться по возможности скрасить тягостное впечатление от прошлых обид. Я также вознамерился доказать Виктору Карловичу, что не такой уж и подлец сотрудник Фил. Мол, за маской шута и пройдохи скрывается чуткое сердце, добрая душа и богатый внутренний мир.
Задача представлялась трудной, но вполне выполнимой. Витя в то время был еще словоохотлив, и никогда не отказывался поболтать. Так что если удастся его разговорить – дело будет почти гарантированно в шляпе, уж там-то я предстану в самом теплом и человечном обличье. Как и предполагалось, заминок не вышло. Виктор Карлович охотно пошел на контакт. То да се, разговорились в общем.
Больше часа мы неторопливо бродили по залам и беседовали на волновавшие моего контрагента темы. Тем этих было изрядное количество, инженер оказался неравнодушным очень ко многим вещам гражданином. Стремясь максимально расположить к себе собеседника, я с искренним вниманием выслушал его соображения по самым разнообразным вопросам. Витя начал со своего понимания абстрактной живописи, затем прошелся коротенько по истории государства Российского, потом устроил современным нравам суровый разнос минут на двадцать, и закончил, не снижая темпа: сравнительным анализом основных мировых религий.
Даже самый пристрастный наблюдатель не смог бы упрекнуть меня в невежливых проявлениях скуки или нетерпения. Я жадно ловил каждое Витино слово и даже поддакивал ему в нужных местах, восклицая по ситуации то «О-ё-ё-й», то «Ах, мать твою!», то «Как вы все-таки правы, Виктор Карлович!».
Обретя (наверняка весьма неожиданно!) в моем лице столь благодарного слушателя, Витя разошелся не на шутку. Покончив с критикой православия (в которой, к слову сказать, преобладали какие-то мелкие придирки и личные, опять же неприлично мелочные обиды) Курочкин внезапно перекинулся на свои хобби и увлечения.
Оказалось, что наипервейшим из них является катание на горных лыжах с царицынских холмов. Я немного приободрился. Горные лыжи, значит? Где-то я уже это слышал…
Неосторожно погрузившись в этот омут, я узнал чрезвычайно много занимательного и поучительного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42