– Вон пошла! Она перепугалась и с перепугу на него кинулась. Что тут было – Данила от нее на шкаф залетел. Он под три метра высотой. На шкафу доски лежали. Он, когда туда прыгнул, видимо их задел. Они нам на головы посыпались. Мне по затылку здорово досталось. А моя с перепугу лапами на шкаф оперлась и давай орать:
– Иди сюда, мерзкий кот! Я тебе покажу, что значит, собак не уважать.
Данька на верху сидит, морду свесил, ощерился весь и отвечает:
– Потаскушка несчастная, выметайся отсюда. Нет тебе жизни в моем доме, либо ты, либо я – Я как услышал все это, понял, бесполезно, – не простит он ее, никогда не простит.
Мамка, Танюшка, дед, все вокруг нас крутятся, пытаются мою девочку утихомирить. А она намучилась бедненькая, и успокоиться никак не может. Кричит не своим голосом:
– Ты скорее отсюда уйдешь, пень трухлявый. Теперь я тут жить буду, из твоей миски есть, на твоей койке спать. И откуда она это взяла? Данька, как такое услышал, чуть с ума не сошел.
До сих пор не понимаю, что ему в голову взбрело. Только спрыгнул он с этого шкафа прямо на нее, вцепился ей в загривок и орет не своим голосом:
– Убирайся! – Вон пошла! Макака противная! Разорву на кусочки!
Слава богу, что у Дези шерсть густая, не покарябал он ее совсем. Вот шкафу крепко досталось.
Данька пока туда, сюда летал, весь его исцарапал. А мамка бедная лыжей по голове получила.
Та, падая, еще и Танюшку задела, щеку ей искорябала. Что тут началось – Честно говоря, даже мне не по себе стало – В общем, открыл дед дверь и вытолкал мою девочку на улицу. Вот и весь сказ. Хоть покормить успел, и то хорошо.
Стою, не жив, не мертв. Все думаю, сейчас и меня вытолкают. Там с боку Танюшкина куртка весела, кожаная. Данька, когда на шкаф залезал, ее как трамплин использовал. Танюшка, как увидела, что вместо куртки у нее две половинки, даже заплакала. Мамка позеленела вся, куртку только-только купили. Стоит, смотрит на меня. Все думаю, сейчас убьет. Один дед разум сохранил, посмотрел на половинки, повертел в руках и говорит:
– Ну вот, была одна куртка, теперь целых две – Мамка, как услышала, тоже хихикнула, – Ага, две и обе целые.
Только Танюшка шутки не поняла, как завопит:
– В чем я завтра в школу пойду?! В чем? – Ничего, денек в старой сходишь, а эту завтра в ателье отнесем. Починят, лучше новой будет.
– Да – починят, – ее теперь только на помойку – Вот так, познакомил свою избранницу с семьей. Знакомство получилось, хоть куда…
Утро
Вышел я утром во двор, огляделся. Смотрю, Цезарь у соседнего подъезда с кем-то отношения выясняет. Около него два пса здоровущих крутятся, видимо, бездомных. Что-то явно не поделили, лаются, ругаются.
Цезарь, парень крепкий, но против таких монстров вряд ли устоит. Я к нему на подмогу.
– Привет, – говорю, – Пристают?
– Есть чуток, – отвечает. Оголодали бедные, вот на всех и бросаются.
А эти, как меня увидели, разозлились в конец. Одичали, рыкают, вот-вот бросятся. Хорошо, что я с мамкой был. Не знаю, где она с нашим братом научилась разговаривать, но совершенно не испугалась. Встала между нами и так спокойно говорит:
– Шли бы вы, ребята, своей дорогой. Нечего здесь драки устраивать.
А эта пара посмотрела на нее, послушала, видят, страха ни на грош, развернулись и побрели себе, куда глаза глядят.
У мамки мои сушки в кармане лежали, как всегда. Люблю я, когда гуляю, пару сушечек проглотить, червячка заморить. Так она, глупая, вдруг посвистела им вслед и, не раздумывая, скормила мои сушки. Ну, думаю, хозяйка называется, все раздать готова. Обидно стало до слез. Подошел к ней, хотел ругнуться, а Цезарь тут как тут, и говорит:
– Помолчал бы ты, браток, лучше. У них уже несколько дней во рту маковой росинки не было.
Молодец твоя мамка, не жадина, а ты жмот.
Стыдно мне тут стало и к тому же обидно. Я как заверещу:
– Они тебя разодрать хотели, а ты их защищаешь!? – Не защищаю, а объясняю. Жадность и злость до добра не доведут. Катаешься, как сыр в масле, уступи хоть крохи другому.
И так он это сказал, что вспомнил я сразу свою девочку. Вдруг кто-нибудь и ей сушку даст – Молодец все-таки Цезарь. Откуда он только такой взялся? Сильный, смелый, благородный – Куда мне до него – Не переживай, парень. Ты еще молодой. Время пройдет, сам поймешь, что к чему.
Слушаю его, а сам думаю, – ага, умудренный жизнью старец, старше меня всего на полгода, ну может чуть больше, а поучаешь меня, как прыщавого сосунка.
Обидно стало, правда, обидно. Развернулся я и пошел во двор. Цезарь видимо тоже почувствовал, что перегнул палку, нагнал меня и говорит:
– Видел тут вчера твою – Не знаю, что делала, но выскочила из вашего подъезда вся в растрепанных чувствах.
– Да, – тут вчера такая история случилась – И принялся я ему рассказывать.
Он, когда о лыже услышал, как она прыгнула на моих, расхохотался, как пацан, и говорит:
– Ну, ты брат даешь – Что же твои, так и стерпели?
– Да, стерпели, – пробурчал я, – Они меня два часа воспитывали, круглым дураком обзывали, а Данька, тот вообще со вчерашнего дня со мной не разговаривает. Единственное, что сказал:
– Еще раз приведешь, – говорит, – Пеняй на себя. Задеру до смерти твою стерву – Я после этого даже из дома хотел уйти – Но куда уйдешь? Мамку одну не оставишь – Да, попал ты, парень. Ничего, все забудется, а ты веди себя по-умному. Бегай к ней на свидания, гуляй с ней, а в дом не води, ни к чему это.
– Жаль мне ее, Цезарь – Маленькая она, худенькая, все ребра торчат – Ничего, в гаражах тоже люди есть. Она девочка видная, про нее не забудут. И накормят и приголубят – Хорошо бы, кабы так, – отозвался я.
– Иди, – говорит он. Твоя зовет. Ты лучше пока не нарывайся. Пусть забудут, а то решат, что у тебя характер испортился, как ты мужчиной стал.
Подошел я к мамке, посмотрел на нее и говорю:
– Давай к гаражам сходим. Соскучился я по Дези.
Прицепила она меня на поводок и пошли мы на канал.
Лед там уже растаял, крякв налетело видимо-невидимо. Лопочут что-то не по-нашему, переругиваются, из-за куска хлеба воюют.
Я мамку осторожно в нужном направлении тяну. А она, как чувствует, ни в какую! Я ее и так, и этак, а она все правее и правее берет. Вдруг вижу, из-за кустов темненькая головка торчит, и взгляд – такой знакомый – Я как заору: – Дези!!! И к ней.
То ли мамка плохо поводок держала, то ли я рванул, как угорелый, но выпустила, она поводок, и оказался я на свободе. Правда, эта удавка за мной волочится, на нервы давит.
Подлетел я к Дези, прижался и говорю: – Как ты?
А она в ответ: – Хорошо, только по тебе скучаю.
Я, как услышал, от радости чуть с ума не сошел. Скучает – Раз скучает, значит, любит, точно любит. Только я воспарил в заоблачную высь, как, вдруг, откуда не возьмись, давешние псы.
Стоят, смотрят на нас и пакостно так усмехаются.
– Что уставились? Говорю, – Идите, куда шли – И вспомнились мне те сушки, что они схрумкали. И так мне противно стало. Глянул на них, до чего же поганые. А Дези как запричитает:
– Не лезь к ним, Ричи. Он всех тут обижают. Злые они, вредные – Поговори у нас, поговори, – рыкнул один из них, набычившись. Поставил хвост дудкой и на нас попер.
– Вам, что взбучку устроить? Поинтересовался я. Потом сам удивлялся, откуда только смелость взялась. Из них каждый раза в два больше меня.
– Не ерепенься, малявка. Вали отсюда, а то хуже будет. Иди, пока мы добрые, а то хвост оторвем и чуб твой повыдергаем. Будешь у нас лысым и драным.
И так мне обидно стало – Рядом любимая женщина, а эти двое спокойно посидеть не дают, поговорить.
Встал я, собрался с духом и двинулся на них. Думаю, будь что будет, если сейчас промолчу, уважать себя точно перестану. А они, словно издеваясь, один на меня пошел, другой же к Дези начал подбираться. И только мы с первым сошлись лоб в лоб, тот, второй, вдруг, как броситься на мою девочку. Подмял ее под себя и давай тискать. Она как заверещит тоненько-тоненько, жалобно так. Во мне словно сотня тигров проснулась. Как на врага брошусь.
Вид у меня точно осатанелый был. Я его только за холку успел схватить и к земле прижать, он тут же перепугался. Вырвался и тикать. Я развернулся и на другого. Тот уже понял, что дело дрянь. Отодвинулся от Дези, зубы оскалил, знай, на меня рычит. А девочка моя, откуда только смелость взялась, подкралась к нему сзади и как за лапу схватит. Он растерялся вконец. Тут еще я налетел. Грудью толкнул, он и покатился под откос, как пустая бутылка. Верещит на ходу, лапами машет, смотреть одно удовольствие…
Посмеялись мы над этими образинами, пошушукались, потом любовью позанимались.
Думаю, что еще? Наверно, пора домой. А то мамка точно решит, что подался я на вольные хлеба. Встал я и говорю Дези:
– Пойду я потихоньку, ждут меня.
А она посмотрела на меня, милая такая, нежная, нос мокрый от слез. И говорит:
– Конечно, иди. Я тебя завтра ждать буду. Приходи, мне без тебя плохо.
Как услыхал я ее слова, словно оборвалось все внутри. Встал и говорю:
– Пойдем ко мне, я тебе что-нибудь поесть вынесу.
– Не пойду, Ричи, не проси. Мне вчерашнего хватило. Я, как твоего кота вспомню, сразу на дерево влезть хочется.
– А тебе заходить и не надо будет, ты меня в подъезде подождешь. Все, кончай разговаривать.
Пошли – Встал я, она за мной. Так и заявились домой. Я под дверью погавкал, мамка дверь открыла, увидела меня, обрадовалась. А как Дези заметила, перепугалась сначала, а потом и говорит:
– Ты, Ричи, иди домой, а ты посиди тут. Сейчас я тебя покормлю.
Вошел я, смотрю, Данила за дверью притаился, ждет, что будет. И до того мне противно стало. Прошел я мимо, обернулся и говорю:
– Хороший ты кот, только вредный очень. Она голодная, холодная, есть хочет, а ты здесь сидишь, морду нажрал и над слабыми издеваешься. Не зря мы, собаки, таких, как вы не любим. Не добрые вы, злые – Отвернулся я и пошел к миске. Взял кусочек и назад. Выхожу за порог, а мамка, молодец она у меня, уже тарелку перед Дези поставила и кормит ее. Посмотрел я, посмотрел, чувствую, живот подвело, развернулся и назад к миске. Со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было. За секунду все уничтожил.
Выглянул я за дверь, попрощаться хотел, а моей красавицы уже и след простыл, только пустая тарелка перед дверью.
Вот и все, стал я почти семейным, – ну не семейным, так уж точно, не холостым.
Дача
Про машину я уже рассказывал, это все ерунда. Надумали мои дачу покупать. Я слушал, слушал, чувствую, ничего не понимаю – Какая дача? Что за ерунда?
Правда, скоро выяснил, что это такое.
Через несколько дней пригласили нас в гости на эту, как ее – дачу. Тетя Галя пригласила.
Меня, Танюшку и мамку. Весь вечер собирались, к ночи собрались.
Лишь Данька злой бродил, на нас поглядывал. Завидно ему, мы едим, а он тут остается.
После того случая мы с ним долго на ножах были, почти не разговаривали. Но потихоньку все сошло на нет. Не умеем мы псы долго обижаться. Нам улыбнись, хвостом помахай, мы уже все и забыли. Хорошо это или плохо? – Не знаю, но Данька видимо понял, что был не прав.
Как-то вечером подошел ко мне и говорит:
– Что сидишь, как истукан? Смотреть противно.
Я ему: – Не видишь что ли, – скучаю. Из-за таких, как ты, вся жизнь, можно сказать, под откос пошла.
Посмотрел он на меня, и видимо понял, что не могу я ее забыть.
– Не обижайся, Ричард, – говорит, – Понимаю, любовь у вас. Но если бы она тут поселилась, куда бы мне бедному деваться пришлось? Она женщина – У них характер, сам знаешь, какой.
И разговорились мы с ним по душам. Давненько так не разговаривали. Он мне про свои проблемы рассказал, я ему про свои. Почти до утра трепались. Так и заснули нос к носу.
Утром встали. Вроде, как и не было ничего, вновь друзья. Мамка, как увидела, что мы помирились, обрадовалась, дала нам по кусочку мяса. Честно говоря, я свой съел, и его почти весь. Данька только головой покачал, мол, обжора, но ругаться не стал. Понимает, я пес молодой, мне силы нужны.
Ну, в общем, собрались мы. Утром в машину сели и поехали. Ехали часа два. Думал, ни в жизнь не приедем. Добрались-таки.
Встретили нас тетя Галя, дядя Слава и этот, мелкий – Как его? – А – Пашка, с длинными ушами, и сам длинный, как трамвай. Смешной такой, рыжий, лапы в раскоряку, а гонору – Но потом познакомились, и оказалось, что ничего, свой парень.
Май уже, жарко. Листики молодые, пахучие. Бабочек видимо, не видимо. Птички орут, своих мелких воспитывают. Чтобы из гнезд не очень высовывались. А те глупые, им говори, не говори, знай себе, лезут.
Пашка говорит:
– Пойдем, я тебе наш пруд покажу. Красивый, – рыбы там нет, но купаться можно.
– Пойдем, – говорю.
Отошли мы немного, под горку спустились, оглянулся я посмотреть, куда меня жизнь забросила.
Ничего домик, красный, кирпичный, забор вокруг него тоже кирпичный, решетки кованные – Красотища – Вокруг трава, деревья. Хочешь, в доме сиди, хочешь, на солнышке грейся, а хочешь, залезь в кусты, ни одна собака тебя не найдет. Я потом два раза прятался. Танюшка перепугалась, полчаса бегала, звала, думала, потерялся. А когда нашла, пришлось ноги уносить, точно бы драку устроила.
Ну, да ладно. В общем пошли мы к пруду.
Залез я в воду, постоял пару минут, и говорю Пашке:
– Что стоишь? – Залезай – А он мне в ответ: – Я в этом пруду купаться не буду. Тут тины много, противно. Вот позже гулять пойдем, я тебе другой покажу. Там песочек – Махнул я лапой и поплыл. Думаю, глупый, что стоять, выпендриваться – Тина, не тина, жарко ведь. Солнце вон, как припекает. А потом посмотрел я на него, и смешно стало. Залез бы, точно с головой в ил ушел. Росту в нем полвершка, куда тут в тину лезть.
Наплавался, вылез, отряхнулся и понял, вот она жизнь. Я бы никогда отсюда не уехал. Так бы и бегал то в дом, то на улицу, то в сад, то в пруд. Красотища – И думаю, скорее бы мои дачу купили, а то в городе в такую жарищу, невмочь.
Тут мамка позвала:
– Ричи, обедать.
Честно говоря, меня по науке положено два раза в день кормить. Но мамка, она меня любит, и когда дома, обязательно что-нибудь вкусненькое на обед подкидывает.
Так и сейчас, супчику дала, куриного. Ох – хорошо – Поел и пошел дом осматривать. Слышу, наверху кто-то топчется. Кто такой? – Почему не познакомили?
Вижу лестница, деревянная. Ничего себе лестница, крепкая. Если глаза зажмурить и сильно не паниковать, то залезть можно. Вздохнул поглубже и полез – Мамка, как увидела мой рывок, вскочила, попыталась меня завернуть. Куда там – Я птицей взлетел по ступенькам и оказался на втором этаже.
Чтобы вы думали? Там кошка живет с котятами, Машка. Вернее не совсем там, а выше, на чердаке. Тетя Галя с дядей Славой приехали, а у них прибыток. Машка четырех котят принесла. Бегают там, хулиганят, отдохнуть спокойно не дают. Я, как их писк услышу, думаю, не дай бог, свалились, разбились. Так весь день потом и караулил. Ну да, ладно, это все ерунда. Это потом было. А сейчас осмотрелся и понял, попал я, как гусь лапчатый в суп попал. Стою я, как дурак, на втором этаже, голову вниз опустил, а слезть не могу. Пашка мимо меня туда-сюда по лестнице носится, издевается, кричит:
– Пошли, Ричи, пошли, ступеньки крепкие, тебя выдержат – Да – выдержат – Он вон, какой длинный, хоть и в полвершка. Его одного на три ступеньки хватит и пузом еще за них цепляется. А я пес видный, высокий, если лапой не туда попаду, разобьюсь насмерть.
Мамка смотрит на меня, жалеет. А дядя Слава говорит, ничего, мол, спуститься. Постоит и слезет, куда денется. Я как услышал, что мамка готова меня одного на такой высоте бросить, разорался, как щенок перепуганный. А они посмотрели на меня, развернулись и пошли себе доедать.
Я сижу наверху, вниз гляну, аж сердце останавливается. Нет, думаю, не слезть мне с такой высоты. И так себя жалко стало. Приехал, как человек, отдохнуть на природе, на солнышке позагорать, и на тебе, что вышло. Буду сидеть здесь, как ворон на березе, только слететь не смогу. А там сад, деревья, травинки, пруд, опять таки. Неужели так здесь и проведу весь свой отдых – И заныл, жалостливо так заныл – До моей все-таки дошло, что не дурью я маюсь, а все гораздо серьезнее. Посмотрела она на меня, подошла, погладила, попыталась меня уговорить. Пойдем, говорит, Ричи, попробуем спуститься.
Я ей:
– Ага, сейчас, как навернусь – Потом точно не соберешь – А она, не долго думая, подхватила меня под лапоньки и потащила вниз – Я как заору:
– Отпусти! Отпусти! Разобьюсь, слышишь?!
Посмотрел я вниз, сердце аж зашлось. Высотища страшенная, ступеньки тоненькие, дырки огромные. Лапа провалиться, поминай, как звали.
Начал я вырываться, царапаться, орать, словно резанный. Поняла мамка, что так просто меня не стащишь. Отпустила.
Стою, отдуваюсь, в себя потихоньку прихожу. А она посмотрела на дядю Славу и говорит:
– Помогай.
Что я только не делал, как не вырывался. Схватили они меня и спереди, и сзади, подняли и понесли. Я глаза закрыл, думаю, пришла пора прощаться с жизнью, сейчас уронят – И вдруг, чувствую, стою на полу, внизу, жив и здоров. Лапа трясутся, сердце стучит, – врагу такого не пожелаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
– Иди сюда, мерзкий кот! Я тебе покажу, что значит, собак не уважать.
Данька на верху сидит, морду свесил, ощерился весь и отвечает:
– Потаскушка несчастная, выметайся отсюда. Нет тебе жизни в моем доме, либо ты, либо я – Я как услышал все это, понял, бесполезно, – не простит он ее, никогда не простит.
Мамка, Танюшка, дед, все вокруг нас крутятся, пытаются мою девочку утихомирить. А она намучилась бедненькая, и успокоиться никак не может. Кричит не своим голосом:
– Ты скорее отсюда уйдешь, пень трухлявый. Теперь я тут жить буду, из твоей миски есть, на твоей койке спать. И откуда она это взяла? Данька, как такое услышал, чуть с ума не сошел.
До сих пор не понимаю, что ему в голову взбрело. Только спрыгнул он с этого шкафа прямо на нее, вцепился ей в загривок и орет не своим голосом:
– Убирайся! – Вон пошла! Макака противная! Разорву на кусочки!
Слава богу, что у Дези шерсть густая, не покарябал он ее совсем. Вот шкафу крепко досталось.
Данька пока туда, сюда летал, весь его исцарапал. А мамка бедная лыжей по голове получила.
Та, падая, еще и Танюшку задела, щеку ей искорябала. Что тут началось – Честно говоря, даже мне не по себе стало – В общем, открыл дед дверь и вытолкал мою девочку на улицу. Вот и весь сказ. Хоть покормить успел, и то хорошо.
Стою, не жив, не мертв. Все думаю, сейчас и меня вытолкают. Там с боку Танюшкина куртка весела, кожаная. Данька, когда на шкаф залезал, ее как трамплин использовал. Танюшка, как увидела, что вместо куртки у нее две половинки, даже заплакала. Мамка позеленела вся, куртку только-только купили. Стоит, смотрит на меня. Все думаю, сейчас убьет. Один дед разум сохранил, посмотрел на половинки, повертел в руках и говорит:
– Ну вот, была одна куртка, теперь целых две – Мамка, как услышала, тоже хихикнула, – Ага, две и обе целые.
Только Танюшка шутки не поняла, как завопит:
– В чем я завтра в школу пойду?! В чем? – Ничего, денек в старой сходишь, а эту завтра в ателье отнесем. Починят, лучше новой будет.
– Да – починят, – ее теперь только на помойку – Вот так, познакомил свою избранницу с семьей. Знакомство получилось, хоть куда…
Утро
Вышел я утром во двор, огляделся. Смотрю, Цезарь у соседнего подъезда с кем-то отношения выясняет. Около него два пса здоровущих крутятся, видимо, бездомных. Что-то явно не поделили, лаются, ругаются.
Цезарь, парень крепкий, но против таких монстров вряд ли устоит. Я к нему на подмогу.
– Привет, – говорю, – Пристают?
– Есть чуток, – отвечает. Оголодали бедные, вот на всех и бросаются.
А эти, как меня увидели, разозлились в конец. Одичали, рыкают, вот-вот бросятся. Хорошо, что я с мамкой был. Не знаю, где она с нашим братом научилась разговаривать, но совершенно не испугалась. Встала между нами и так спокойно говорит:
– Шли бы вы, ребята, своей дорогой. Нечего здесь драки устраивать.
А эта пара посмотрела на нее, послушала, видят, страха ни на грош, развернулись и побрели себе, куда глаза глядят.
У мамки мои сушки в кармане лежали, как всегда. Люблю я, когда гуляю, пару сушечек проглотить, червячка заморить. Так она, глупая, вдруг посвистела им вслед и, не раздумывая, скормила мои сушки. Ну, думаю, хозяйка называется, все раздать готова. Обидно стало до слез. Подошел к ней, хотел ругнуться, а Цезарь тут как тут, и говорит:
– Помолчал бы ты, браток, лучше. У них уже несколько дней во рту маковой росинки не было.
Молодец твоя мамка, не жадина, а ты жмот.
Стыдно мне тут стало и к тому же обидно. Я как заверещу:
– Они тебя разодрать хотели, а ты их защищаешь!? – Не защищаю, а объясняю. Жадность и злость до добра не доведут. Катаешься, как сыр в масле, уступи хоть крохи другому.
И так он это сказал, что вспомнил я сразу свою девочку. Вдруг кто-нибудь и ей сушку даст – Молодец все-таки Цезарь. Откуда он только такой взялся? Сильный, смелый, благородный – Куда мне до него – Не переживай, парень. Ты еще молодой. Время пройдет, сам поймешь, что к чему.
Слушаю его, а сам думаю, – ага, умудренный жизнью старец, старше меня всего на полгода, ну может чуть больше, а поучаешь меня, как прыщавого сосунка.
Обидно стало, правда, обидно. Развернулся я и пошел во двор. Цезарь видимо тоже почувствовал, что перегнул палку, нагнал меня и говорит:
– Видел тут вчера твою – Не знаю, что делала, но выскочила из вашего подъезда вся в растрепанных чувствах.
– Да, – тут вчера такая история случилась – И принялся я ему рассказывать.
Он, когда о лыже услышал, как она прыгнула на моих, расхохотался, как пацан, и говорит:
– Ну, ты брат даешь – Что же твои, так и стерпели?
– Да, стерпели, – пробурчал я, – Они меня два часа воспитывали, круглым дураком обзывали, а Данька, тот вообще со вчерашнего дня со мной не разговаривает. Единственное, что сказал:
– Еще раз приведешь, – говорит, – Пеняй на себя. Задеру до смерти твою стерву – Я после этого даже из дома хотел уйти – Но куда уйдешь? Мамку одну не оставишь – Да, попал ты, парень. Ничего, все забудется, а ты веди себя по-умному. Бегай к ней на свидания, гуляй с ней, а в дом не води, ни к чему это.
– Жаль мне ее, Цезарь – Маленькая она, худенькая, все ребра торчат – Ничего, в гаражах тоже люди есть. Она девочка видная, про нее не забудут. И накормят и приголубят – Хорошо бы, кабы так, – отозвался я.
– Иди, – говорит он. Твоя зовет. Ты лучше пока не нарывайся. Пусть забудут, а то решат, что у тебя характер испортился, как ты мужчиной стал.
Подошел я к мамке, посмотрел на нее и говорю:
– Давай к гаражам сходим. Соскучился я по Дези.
Прицепила она меня на поводок и пошли мы на канал.
Лед там уже растаял, крякв налетело видимо-невидимо. Лопочут что-то не по-нашему, переругиваются, из-за куска хлеба воюют.
Я мамку осторожно в нужном направлении тяну. А она, как чувствует, ни в какую! Я ее и так, и этак, а она все правее и правее берет. Вдруг вижу, из-за кустов темненькая головка торчит, и взгляд – такой знакомый – Я как заору: – Дези!!! И к ней.
То ли мамка плохо поводок держала, то ли я рванул, как угорелый, но выпустила, она поводок, и оказался я на свободе. Правда, эта удавка за мной волочится, на нервы давит.
Подлетел я к Дези, прижался и говорю: – Как ты?
А она в ответ: – Хорошо, только по тебе скучаю.
Я, как услышал, от радости чуть с ума не сошел. Скучает – Раз скучает, значит, любит, точно любит. Только я воспарил в заоблачную высь, как, вдруг, откуда не возьмись, давешние псы.
Стоят, смотрят на нас и пакостно так усмехаются.
– Что уставились? Говорю, – Идите, куда шли – И вспомнились мне те сушки, что они схрумкали. И так мне противно стало. Глянул на них, до чего же поганые. А Дези как запричитает:
– Не лезь к ним, Ричи. Он всех тут обижают. Злые они, вредные – Поговори у нас, поговори, – рыкнул один из них, набычившись. Поставил хвост дудкой и на нас попер.
– Вам, что взбучку устроить? Поинтересовался я. Потом сам удивлялся, откуда только смелость взялась. Из них каждый раза в два больше меня.
– Не ерепенься, малявка. Вали отсюда, а то хуже будет. Иди, пока мы добрые, а то хвост оторвем и чуб твой повыдергаем. Будешь у нас лысым и драным.
И так мне обидно стало – Рядом любимая женщина, а эти двое спокойно посидеть не дают, поговорить.
Встал я, собрался с духом и двинулся на них. Думаю, будь что будет, если сейчас промолчу, уважать себя точно перестану. А они, словно издеваясь, один на меня пошел, другой же к Дези начал подбираться. И только мы с первым сошлись лоб в лоб, тот, второй, вдруг, как броситься на мою девочку. Подмял ее под себя и давай тискать. Она как заверещит тоненько-тоненько, жалобно так. Во мне словно сотня тигров проснулась. Как на врага брошусь.
Вид у меня точно осатанелый был. Я его только за холку успел схватить и к земле прижать, он тут же перепугался. Вырвался и тикать. Я развернулся и на другого. Тот уже понял, что дело дрянь. Отодвинулся от Дези, зубы оскалил, знай, на меня рычит. А девочка моя, откуда только смелость взялась, подкралась к нему сзади и как за лапу схватит. Он растерялся вконец. Тут еще я налетел. Грудью толкнул, он и покатился под откос, как пустая бутылка. Верещит на ходу, лапами машет, смотреть одно удовольствие…
Посмеялись мы над этими образинами, пошушукались, потом любовью позанимались.
Думаю, что еще? Наверно, пора домой. А то мамка точно решит, что подался я на вольные хлеба. Встал я и говорю Дези:
– Пойду я потихоньку, ждут меня.
А она посмотрела на меня, милая такая, нежная, нос мокрый от слез. И говорит:
– Конечно, иди. Я тебя завтра ждать буду. Приходи, мне без тебя плохо.
Как услыхал я ее слова, словно оборвалось все внутри. Встал и говорю:
– Пойдем ко мне, я тебе что-нибудь поесть вынесу.
– Не пойду, Ричи, не проси. Мне вчерашнего хватило. Я, как твоего кота вспомню, сразу на дерево влезть хочется.
– А тебе заходить и не надо будет, ты меня в подъезде подождешь. Все, кончай разговаривать.
Пошли – Встал я, она за мной. Так и заявились домой. Я под дверью погавкал, мамка дверь открыла, увидела меня, обрадовалась. А как Дези заметила, перепугалась сначала, а потом и говорит:
– Ты, Ричи, иди домой, а ты посиди тут. Сейчас я тебя покормлю.
Вошел я, смотрю, Данила за дверью притаился, ждет, что будет. И до того мне противно стало. Прошел я мимо, обернулся и говорю:
– Хороший ты кот, только вредный очень. Она голодная, холодная, есть хочет, а ты здесь сидишь, морду нажрал и над слабыми издеваешься. Не зря мы, собаки, таких, как вы не любим. Не добрые вы, злые – Отвернулся я и пошел к миске. Взял кусочек и назад. Выхожу за порог, а мамка, молодец она у меня, уже тарелку перед Дези поставила и кормит ее. Посмотрел я, посмотрел, чувствую, живот подвело, развернулся и назад к миске. Со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было. За секунду все уничтожил.
Выглянул я за дверь, попрощаться хотел, а моей красавицы уже и след простыл, только пустая тарелка перед дверью.
Вот и все, стал я почти семейным, – ну не семейным, так уж точно, не холостым.
Дача
Про машину я уже рассказывал, это все ерунда. Надумали мои дачу покупать. Я слушал, слушал, чувствую, ничего не понимаю – Какая дача? Что за ерунда?
Правда, скоро выяснил, что это такое.
Через несколько дней пригласили нас в гости на эту, как ее – дачу. Тетя Галя пригласила.
Меня, Танюшку и мамку. Весь вечер собирались, к ночи собрались.
Лишь Данька злой бродил, на нас поглядывал. Завидно ему, мы едим, а он тут остается.
После того случая мы с ним долго на ножах были, почти не разговаривали. Но потихоньку все сошло на нет. Не умеем мы псы долго обижаться. Нам улыбнись, хвостом помахай, мы уже все и забыли. Хорошо это или плохо? – Не знаю, но Данька видимо понял, что был не прав.
Как-то вечером подошел ко мне и говорит:
– Что сидишь, как истукан? Смотреть противно.
Я ему: – Не видишь что ли, – скучаю. Из-за таких, как ты, вся жизнь, можно сказать, под откос пошла.
Посмотрел он на меня, и видимо понял, что не могу я ее забыть.
– Не обижайся, Ричард, – говорит, – Понимаю, любовь у вас. Но если бы она тут поселилась, куда бы мне бедному деваться пришлось? Она женщина – У них характер, сам знаешь, какой.
И разговорились мы с ним по душам. Давненько так не разговаривали. Он мне про свои проблемы рассказал, я ему про свои. Почти до утра трепались. Так и заснули нос к носу.
Утром встали. Вроде, как и не было ничего, вновь друзья. Мамка, как увидела, что мы помирились, обрадовалась, дала нам по кусочку мяса. Честно говоря, я свой съел, и его почти весь. Данька только головой покачал, мол, обжора, но ругаться не стал. Понимает, я пес молодой, мне силы нужны.
Ну, в общем, собрались мы. Утром в машину сели и поехали. Ехали часа два. Думал, ни в жизнь не приедем. Добрались-таки.
Встретили нас тетя Галя, дядя Слава и этот, мелкий – Как его? – А – Пашка, с длинными ушами, и сам длинный, как трамвай. Смешной такой, рыжий, лапы в раскоряку, а гонору – Но потом познакомились, и оказалось, что ничего, свой парень.
Май уже, жарко. Листики молодые, пахучие. Бабочек видимо, не видимо. Птички орут, своих мелких воспитывают. Чтобы из гнезд не очень высовывались. А те глупые, им говори, не говори, знай себе, лезут.
Пашка говорит:
– Пойдем, я тебе наш пруд покажу. Красивый, – рыбы там нет, но купаться можно.
– Пойдем, – говорю.
Отошли мы немного, под горку спустились, оглянулся я посмотреть, куда меня жизнь забросила.
Ничего домик, красный, кирпичный, забор вокруг него тоже кирпичный, решетки кованные – Красотища – Вокруг трава, деревья. Хочешь, в доме сиди, хочешь, на солнышке грейся, а хочешь, залезь в кусты, ни одна собака тебя не найдет. Я потом два раза прятался. Танюшка перепугалась, полчаса бегала, звала, думала, потерялся. А когда нашла, пришлось ноги уносить, точно бы драку устроила.
Ну, да ладно. В общем пошли мы к пруду.
Залез я в воду, постоял пару минут, и говорю Пашке:
– Что стоишь? – Залезай – А он мне в ответ: – Я в этом пруду купаться не буду. Тут тины много, противно. Вот позже гулять пойдем, я тебе другой покажу. Там песочек – Махнул я лапой и поплыл. Думаю, глупый, что стоять, выпендриваться – Тина, не тина, жарко ведь. Солнце вон, как припекает. А потом посмотрел я на него, и смешно стало. Залез бы, точно с головой в ил ушел. Росту в нем полвершка, куда тут в тину лезть.
Наплавался, вылез, отряхнулся и понял, вот она жизнь. Я бы никогда отсюда не уехал. Так бы и бегал то в дом, то на улицу, то в сад, то в пруд. Красотища – И думаю, скорее бы мои дачу купили, а то в городе в такую жарищу, невмочь.
Тут мамка позвала:
– Ричи, обедать.
Честно говоря, меня по науке положено два раза в день кормить. Но мамка, она меня любит, и когда дома, обязательно что-нибудь вкусненькое на обед подкидывает.
Так и сейчас, супчику дала, куриного. Ох – хорошо – Поел и пошел дом осматривать. Слышу, наверху кто-то топчется. Кто такой? – Почему не познакомили?
Вижу лестница, деревянная. Ничего себе лестница, крепкая. Если глаза зажмурить и сильно не паниковать, то залезть можно. Вздохнул поглубже и полез – Мамка, как увидела мой рывок, вскочила, попыталась меня завернуть. Куда там – Я птицей взлетел по ступенькам и оказался на втором этаже.
Чтобы вы думали? Там кошка живет с котятами, Машка. Вернее не совсем там, а выше, на чердаке. Тетя Галя с дядей Славой приехали, а у них прибыток. Машка четырех котят принесла. Бегают там, хулиганят, отдохнуть спокойно не дают. Я, как их писк услышу, думаю, не дай бог, свалились, разбились. Так весь день потом и караулил. Ну да, ладно, это все ерунда. Это потом было. А сейчас осмотрелся и понял, попал я, как гусь лапчатый в суп попал. Стою я, как дурак, на втором этаже, голову вниз опустил, а слезть не могу. Пашка мимо меня туда-сюда по лестнице носится, издевается, кричит:
– Пошли, Ричи, пошли, ступеньки крепкие, тебя выдержат – Да – выдержат – Он вон, какой длинный, хоть и в полвершка. Его одного на три ступеньки хватит и пузом еще за них цепляется. А я пес видный, высокий, если лапой не туда попаду, разобьюсь насмерть.
Мамка смотрит на меня, жалеет. А дядя Слава говорит, ничего, мол, спуститься. Постоит и слезет, куда денется. Я как услышал, что мамка готова меня одного на такой высоте бросить, разорался, как щенок перепуганный. А они посмотрели на меня, развернулись и пошли себе доедать.
Я сижу наверху, вниз гляну, аж сердце останавливается. Нет, думаю, не слезть мне с такой высоты. И так себя жалко стало. Приехал, как человек, отдохнуть на природе, на солнышке позагорать, и на тебе, что вышло. Буду сидеть здесь, как ворон на березе, только слететь не смогу. А там сад, деревья, травинки, пруд, опять таки. Неужели так здесь и проведу весь свой отдых – И заныл, жалостливо так заныл – До моей все-таки дошло, что не дурью я маюсь, а все гораздо серьезнее. Посмотрела она на меня, подошла, погладила, попыталась меня уговорить. Пойдем, говорит, Ричи, попробуем спуститься.
Я ей:
– Ага, сейчас, как навернусь – Потом точно не соберешь – А она, не долго думая, подхватила меня под лапоньки и потащила вниз – Я как заору:
– Отпусти! Отпусти! Разобьюсь, слышишь?!
Посмотрел я вниз, сердце аж зашлось. Высотища страшенная, ступеньки тоненькие, дырки огромные. Лапа провалиться, поминай, как звали.
Начал я вырываться, царапаться, орать, словно резанный. Поняла мамка, что так просто меня не стащишь. Отпустила.
Стою, отдуваюсь, в себя потихоньку прихожу. А она посмотрела на дядю Славу и говорит:
– Помогай.
Что я только не делал, как не вырывался. Схватили они меня и спереди, и сзади, подняли и понесли. Я глаза закрыл, думаю, пришла пора прощаться с жизнью, сейчас уронят – И вдруг, чувствую, стою на полу, внизу, жив и здоров. Лапа трясутся, сердце стучит, – врагу такого не пожелаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20