Здесь стоял каменный домик, в котором ей предстояло укрыться.
Кэтлин любила ощущение мира и покоя, исходившее, казалось, от этих каменных стен.
Закрыв глаза, она перебирала в памяти истории, что когда-то слышала от аббатисы, о чудесах, совершаемых ангелами, об удивительной силе святого волшебства.
Только чудо могло спасти ее сейчас!
Опустившись на колени возле сестры Люции, она истово молилась, как никогда прежде. «Прошу вас, – умоляла она, обращаясь сразу ко всем известным ей ирландским святым, – сделайте так, чтобы все осталось по-прежнему!»
С самого детства ее опекали, поэтому она долго оставалась ребенком, слишком наивным, чтобы понять, что судьба порой бывает беспощадна. Кэтлин обожала слушать рассказы аббатисы о славной судьбе, о прекрасном, хотя и загадочном, будущем, которое ждет ее впереди. Все эти истории приятно щекотали самолюбие девушки – ей нравилось чувствовать свою избранность.
Кэтлин никогда не подозревала, как высока будет цена, которую ей предстоит уплатить за это счастье. Догадывайся она об этом, кто знает, что бы она предпочла. Может статься, рухнув на колени перед доброй настоятельницей, она умолила бы матушку оставить ее навсегда в стенах монастыря.
Но теперь Кэтлин ясно чувствовала, что это ее судьба с грохотом колотит в створки ворот. И уж конечно, матери-настоятельнице не по силам остановить этого человека, тут не поможет даже ее сан. Кэтлин задрожала всем телом. Неужели ничто в мире не спасет ее?
Ветер тряс ветхую дверь, напоминая о других силах, что некогда властвовали в этих местах. Туата де Данаан! В полном отчаянии Кэтлин взывала к ней. «Послушай меня, – умоляла она, – если я принадлежу тебе. Моя лилия и мои детские мечты, та странная судьба, о которой рассказывала мне матушка-настоятельница, – забудь о ней! Я не могу уйти отсюда!»
Кэтлин с трудом проглотила застрявший в горле сухой комок, прошептав слова, которые никогда не произносили ее губы:
– Я боюсь!
Глава 2
Нилл громыхнул кулаками в ветхие створки ворот. Раздражение и бешенство охватили его с такой силой, что он готов был разнести их голыми руками.
– Клянусь кровью Кухулина! – яростно выругался он.
Вся его жизнь была жизнью воина – без единого стона или жалобы переносил он испытания на мужество и выдержку, которым подвергала его судьба. Однако когда-то, мрачно думал он сейчас, даже терпению закаленного воина приходит конец.
Будь она трижды проклята, эта девчонка! Мало того что дала ему оплеуху, но еще и умудрилась убежать от него, захлопнув проклятые ворота перед самым его носом, будто он был не воином, а каким-то нищим попрошайкой. Господи, да если кто-нибудь при дворе верховного тана услышит о том, что произошло сегодня!..
Господи помилуй, ну кто бы мог предположить, что воин, отважно бросавшийся в пекло битвы, нервничает, как безусый юнец, только оттого, что ядовитая насмешка для него хуже отточенного лезвия меча?!
Представив себе, как глаза, лазурно-синие, словно чистейшие озера его родной Ирландии, заискрятся насмешкой, он до боли закусил губу. Нилл Семь Измен! Боже милосердный, да одного упоминания его имени оказалось достаточно, чтобы глаза незнакомки расширились от страха и презрения, а пухлые розовые губы скривились!
Впрочем, ему давно стоило привыкнуть к тому впечатлению, которое он производит на незнакомых людей. Ему, правда, казалось, что с годами он овладел искусством скрывать боль, которую это причиняло ему, но при виде юной девушки старые раны снова открылись.
К счастью или к несчастью, на собственном горьком опыте ему довелось узнать, что если дать волю гневу, то будет только хуже. Нет, он должен скрывать свои чувства, чтобы никто никогда не догадался, что он испытывает в такие минуты. А уж тем более эта красивая ведьма с черными как вороново крыло волосами!
Он снова громыхнул в ворота и с трудом расслышал робкий старческий голос:
– Еще минуту, сэр. Досточтимая аббатиса должна решить, что делать. Это просто неслыханно – позволить мужчине войти под своды нашего монастыря! Эти старые стены привыкли видеть только слабых и немощных, добрый сэр!
Нилл стиснул зубы. Вся его жизнь, в сущности, была ожиданием, чтобы его впустили – в чью-то душу, в чье-то сердце. Ему довелось совершить немало подвигов во славу своего тана, шесть раз он пускался на поиски приключений, рискуя жизнью, чтобы смыть черное пятно позора, которое досталось ему в наследство благодаря отцу. Что ж, еще немного, и с имени его будет смыто позорное пятно. Нилл не сомневался, что станет до последней капли крови сражаться за поруганную честь, но что может случиться теперь, когда при дворе тана узнают, каким должен быть его последний подвиг? Умора – забрать из монастыря какую-то девчонку! Нилл поморщился. Если бы дорогу ему преграждала вражеская армия или огнедышащий дракон, пожиравший все живое на несколько миль вокруг, может быть, такое поручение и считалось бы подвигом, достойным настоящего мужчины. Но пока единственным препятствием у него на пути были проклятые ворота, которые, казалось, вот-вот рассыплются от одного его взгляда, да стайка перепуганных монахинь.
Но хуже всего было смутное подозрение, все время не дававшее Ниллу покоя. Возможно ли, чтобы повелитель тысяч людей, носивший горделивое прозвище Верный, с самого начала планировал уничтожить сына своего злейшего врага?
Сделав над собой усилие, Нилл отогнал эту мысль. Нет, наверняка он ошибся. О честности и благородстве тана в Ирландии складывали легенды. Именно его благородству Нилл и был обязан тем, что в детстве не умер с голоду.
Пальцы Нилла стиснули висящий на поясе кожаный кошель. Что бы там ни было на уме у тана, скоро это выяснится, ведь в кошеле лежало письмо, которое тан собственноручно положил туда. В голове его молнией мелькнула безумная мысль: забыть о том, что ему поручено, прочитать его – и пусть его подозрения либо рассеются, либо подтвердятся. Но Конн потребовал от него клятвы не читать письма до той ночи, как они в первый раз останутся с девушкой наедине.
Ворота протяжно скрипнули, пробудив Нилла от мрачной задумчивости, и он внезапно почувствовал нечто вроде признательности к перепуганной монахине, которая, бледнея, распахнула их перед ним.
– Я не причиню вам никакого вреда, – выдавил он из себя, с неудовольствием заметив, что прозвучало все это на редкость нелепо – словно вызов на битву, а не желание успокоить. Окончательно струсив, несчастная монахиня едва не юркнула обратно.
– А-аббатиса ждет вас, с-сэр. Б-будьте любезны следовать за мной.
Нилл раздраженно покачал головой. Он мог не тратить времени зря, чтобы успокоить ее. Шурша подолом черного платья, пожилая монахиня почти бежала впереди него. Наконец они добрались до скромной кельи, где почти не было мебели. Посреди нее, в ореоле света, пробивавшегося в узкое стрельчатое окошко, стояла какая-то женщина. Нилл усмехнулся. Ему доводилось видеть целые армии вооруженных мужчин, в ком было куда меньше уверенности в себе, чем в этой хрупкой старушке. Он огляделся, рассчитывая увидеть где-нибудь в уголке девушку, ради которой и приехал.
– Я приехал по поручению Конна Верного, верховного тана Гленфлуирса. Он приказал забрать из монастыря девушку по имени Кэтлин-Лилия и доставить ее ко двору. Она ведь была под вашим покровительством, не так ли?
– Она и сейчас под моим покровительством, – надменно вздернув подбородок, ответила аббатиса.
– Отлично. В таком случае я рад сообщить, что освобождаю вас от этого нелегкого бремени. В ваших услугах более не нуждаются. – Из-под складок плаща Нилл достал тяжелый кожаный кошель. – А это вам за труды. – Развязав тесемки, он опрокинул кошель над столом, присвистнув про себя при виде богатства, сверкающей грудой рассыпавшегося по растрескавшейся поверхности стола.
Богатые, чистого золота, застежки для плаща, подвески и кольца, украшенные драгоценными камнями. Слишком роскошные дары, когда речь идет о простой послушнице, невольно подумал Нилл.
– Верните все это вашему господину. – Аббатиса едва удостоила взглядом бесценные сокровища, сверкавшие на столе нестерпимым блеском. – Никакое золото в мире не может заменить счастье, которое я испытала, воспитывая этого ребенка.
Нилл сделал гримасу, ощутив знакомое напряжение между бедер.
– Я, кажется, встретил в лесу одну из ваших послушниц. Если это она и есть, я вполне могу понять ваши чувства.
– Вы ничего не способны понять. – Аббатиса впервые взглянула ему в глаза, и Нилл невольно поразился пылавшей в них безумной ярости. – Этот ваш тан – будет ли он заботиться о ней? Постарается ли, чтобы она была счастлива? За все годы, что она провела здесь, мы не получили от него ни единой весточки!
Нилл почувствовал себя неловко при виде исказившегося лица пожилой женщины: любовь, ярость, безумная отвага и желание защитить своего детеныша – все смешалось в едином порыве. Такого он не видывал много лет – с тех самых пор, когда в последний раз смотрел в глаза сестры.
– Верховный тан никому не обязан сообщать о своих намерениях.
– Но лично я куда больше обязана Кэтлин, чем вашему верховному тану. И сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить ее.
Резкий ответ уже готов был сорваться с губ Нилла, но тут он вдруг взглянул ей в лицо. По правде говоря, проклятой старухе ничего не стоит упрятать девчонку в одно из потайных мест, где ее никто не найдет и которых полным-полно в любом монастыре. Он будет топтаться дурак дураком посреди двора, ругаясь на чем свет стоит и не зная, что делать.
Ему хотелось схватить старую женщину за плечи, но Нилл знал заранее, что эта женщина позволит разрезать себя на куски, чтобы защитить девчонку. И тут что-то шевельнулось в его груди. Верность – вот что всегда трогало его, может быть, потому, что для его отца преданность не значила ничего. Отец изменял всем, начиная со своего господина и собственной жены и кончая той единственной женщиной, при виде которой он сходил с ума от желания.
Неожиданно для себя Ниллу захотелось успокоить старую женщину. Он заглянул в ее потемневшие глаза:
– Вы спрашивали о тане. Я не могу знать о его планах относительно вашей воспитанницы. Но одно могу сказать твердо: он хороший хозяин, настоящий глава клана.
Надежда, вдруг осветившая сморщенное лицо аббатисы, была почти безумной. Радость, тревога и, наконец, сомнение.
– Вы ведь его посланец, верно? Поэтому и хвалите его.
– Я был сыном злейшего врага верховного тана. Мой отец оказался предателем и был казнен. Меня ждала голодная смерть. Но тут Конн сделал меня своим приемным сыном. Его отговаривали, но он твердо стоял на своем. В конце концов, именно он стал мне настоящим отцом, а не тот негодяй, чья кровь течет в моих жилах.
– Это был благородный поступок, – вынуждена была признать аббатиса.
– Да, тан благороден. Он кормил и поил меня, защищал от врагов и учил сражаться. Благодаря ему у меня есть дом.
– Но как я могу поверить вам на слово? Ведь я вижу вас первый раз в жизни!
– Вы можете довериться мне. Есть еще один дар в цепочке бесконечных щедрот, которыми осыпал меня Конн, самый для меня драгоценный: возможность восстановить свою честь.
– Вашу честь?
– Да. Так решил Конн. Семь подвигов, которые я должен совершить. Ровно семь – и тогда позорное пятно, которое легло на мое имя после предательства отца, будет смыто. Я смою его собственной кровью. Шесть я исполнил. Привезти Кэтлин-Лилию к его двору – это должно было стать последним подвигом. А теперь скажите: можно ли найти лучшее доказательство благородства намерений тана, чем это?
Аббатиса заколебалась:
– Но она еще так молода, ничего не знает о жизни. Никогда не видела ни одного мужчины, кроме отца Колумсилля. А вы воин. И вы уедете с ней вдвоем.
Нилл вздохнул. Оба они, и воин, и старая женщина, прекрасно понимали грубую правду жизни, что крылась в ее словах.
– Я заберу девушку, хотите вы этого или нет, – сказал Нилл. – Но клянусь вам всем, что для вас свято, я не причиню ей никакого зла. И пусть меня растерзают все демоны вашего христианского ада, если я обману доверие моего тана.
Кто-то направлялся сюда. Вслушиваясь в приближавшиеся тихие, размеренные шаги, Кэтлин обмирала от страха. Что принесет с собой этот человек – избавление или гибель? Слова молитвы, которую она исступленно повторяла, наверное, уже в сотый раз, замерли у нее на губах. Украдкой покосившись в сторону сестры Люции, Кэтлин почувствовала, как страх ее удесятерился. Неужели старой монахине, как и Кэтлин, мерещатся разные ужасы? Ей представляется могучий воин, быстрыми шагами направляющийся к ним. Тугие бугры мускулов играют на солнце, делая его тело похожим на обломок скалы, до блеска отшлифованный морем. Даже в воображении Кэтлин взгляд незнакомца пылал таким огнем, что ей показалось, будто воздух вокруг нее раскалился.
Чья-то тень вдруг легла на порог хижины. Кэтлин замерла, как испуганный зверек. К счастью, вместо широченных мужских плеч она увидела складки монашеского одеяния и с облегчением вздохнула.
– Сестра Клер! – радостно воскликнула она, а сестра Люция, захлюпав носом, почти упала на грудь молодой монахини.
– Он уехал? – спросила Кэтлин скорее от отчаяния, чем в самом деле рассчитывая на это.
– Нет, милая. Он сейчас у нашей аббатисы. Меня послали привести тебя.
Безумное желание бежать охватило Кэтлин, но сестра Люция успела схватить ее за руку.
– Все будет хорошо, детка. Вот увидишь, аббатиса все уладит.
Обе монашенки встали по обе стороны от нее, словно охрана. Отбросив с лица спутанные темные локоны, Кэтлин горделиво расправила плечи.
– Я пойду одна. Лучше умру, чем дам ему понять, как я боюсь.
Сестра Клер попыталась было протестовать, но девушка твердо стояла на своем. Поспешно выбежав из хижины, она зашагала через монастырский цветник.
В покоях аббатисы после залитого солнцем монастырского двора казалось прохладно и темно. Кэтлин, сощурившись, заморгала, стараясь сориентироваться в полумраке коридора. Здесь она играла ребенком, и сейчас память помогала ей пробираться вперед, к знакомой двери. За ней стояла тишина, от которой тяжко давило грудь. Нахмурившись, девушка заставила себя открыть дверь и войти.
Он стоял, прислонившись к стене, заложив руки за спину, с лицом, непроницаемым, как лица каменных истуканов, которым молились друиды. Рядом на стуле выпрямилась мать-настоятельница, руки ее были сложены в молитве. Лица обоих были едва видны в полумраке.
– Дитя мое. – Нежная, знакомая с детства рука протянулась навстречу Кэтлин.
Девушка схватила ее, и на душе у нее сразу стало легче.
– Все… уладилось? – прерывающимся голосом спросила Кэтлин.
– Да, – голос аббатисы предательски дрогнул, – кажется, тебя ждет небольшое приключение.
Кэтлин испуганно вздрогнула и сделала шаг назад.
– Я не понимаю.
– Этот человек – посланник верховного тана, того самого, кто много лет назад доверил тебя нашим заботам. Сейчас он хочет, чтобы ты вернулась назад. Он желает видеть тебя при своем дворе.
Уповая на то, что врожденная горделивая осанка поможет ей скрыть панический страх, Кэтлин подняла глаза на сурового воина.
– Я благодарна тебе, Нилл Семь Измен, за то, что ты принес в нашу скромную обитель волю своего тана. И мне очень жаль, что тебе пришлось потратить столько времени, чтобы отыскать меня.
– Ты – та самая девчонка из леса! – В суровых глазах Нилла вспыхнула искорка, он узнал ее. – Так, значит, ты и есть Кэтлин-Лилия!
– Д-да. – Кэтлин сжалась.
Слишком хорошо помнила она силу этих могучих рук и его ярость, когда ей удалось вырваться.
– Прошу вас, поблагодарите верховного тана за его заботу обо мне и передайте, что я предпочитаю остаться в монастыре.
– Тут решать не вам! – прорычал незнакомец.
Кэтлин уже открыла рот, чтобы возразить, но он не дал ей вымолвить ни слова.
– А теперь ступай, собери свои вещи, пока я оседлаю коня, и отправимся в путь. Мы уезжаем немедленно.
– Немедленно? – тупо переспросила Кэтлин. Она с растерянным видом оглянулась на аббатису.
Та растерялась ничуть не меньше.
– Но это невозможно! Вы не можете уехать прямо сейчас!
– Таков приказ, – буркнул Нилл. – Мне приказано доставить ее ко двору верховного тана.
– Но ведь она и так проведет там всю жизнь, – запротестовала аббатиса. – Позвольте нам побыть с Кэтлин хотя бы до утра.
Нилл принялся спорить, но тут аббатиса пустила в ход последний аргумент:
– Вы уверяли меня, что ваш тан – человек справедливый. Много ли значит всего одна ночь? А для меня, для этой девочки, которая никому никогда не причинила зла, она бесценна!
– Я должен выполнить свой долг, – упрямо заявил Нилл.
– Если это все, о чем вы волнуетесь, тогда вы можете выполнить возложенное на вас поручение, а потом забыть об этом навсегда, верно? Тогда почему вас до такой степени заботит пятно на вашем имени?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Кэтлин любила ощущение мира и покоя, исходившее, казалось, от этих каменных стен.
Закрыв глаза, она перебирала в памяти истории, что когда-то слышала от аббатисы, о чудесах, совершаемых ангелами, об удивительной силе святого волшебства.
Только чудо могло спасти ее сейчас!
Опустившись на колени возле сестры Люции, она истово молилась, как никогда прежде. «Прошу вас, – умоляла она, обращаясь сразу ко всем известным ей ирландским святым, – сделайте так, чтобы все осталось по-прежнему!»
С самого детства ее опекали, поэтому она долго оставалась ребенком, слишком наивным, чтобы понять, что судьба порой бывает беспощадна. Кэтлин обожала слушать рассказы аббатисы о славной судьбе, о прекрасном, хотя и загадочном, будущем, которое ждет ее впереди. Все эти истории приятно щекотали самолюбие девушки – ей нравилось чувствовать свою избранность.
Кэтлин никогда не подозревала, как высока будет цена, которую ей предстоит уплатить за это счастье. Догадывайся она об этом, кто знает, что бы она предпочла. Может статься, рухнув на колени перед доброй настоятельницей, она умолила бы матушку оставить ее навсегда в стенах монастыря.
Но теперь Кэтлин ясно чувствовала, что это ее судьба с грохотом колотит в створки ворот. И уж конечно, матери-настоятельнице не по силам остановить этого человека, тут не поможет даже ее сан. Кэтлин задрожала всем телом. Неужели ничто в мире не спасет ее?
Ветер тряс ветхую дверь, напоминая о других силах, что некогда властвовали в этих местах. Туата де Данаан! В полном отчаянии Кэтлин взывала к ней. «Послушай меня, – умоляла она, – если я принадлежу тебе. Моя лилия и мои детские мечты, та странная судьба, о которой рассказывала мне матушка-настоятельница, – забудь о ней! Я не могу уйти отсюда!»
Кэтлин с трудом проглотила застрявший в горле сухой комок, прошептав слова, которые никогда не произносили ее губы:
– Я боюсь!
Глава 2
Нилл громыхнул кулаками в ветхие створки ворот. Раздражение и бешенство охватили его с такой силой, что он готов был разнести их голыми руками.
– Клянусь кровью Кухулина! – яростно выругался он.
Вся его жизнь была жизнью воина – без единого стона или жалобы переносил он испытания на мужество и выдержку, которым подвергала его судьба. Однако когда-то, мрачно думал он сейчас, даже терпению закаленного воина приходит конец.
Будь она трижды проклята, эта девчонка! Мало того что дала ему оплеуху, но еще и умудрилась убежать от него, захлопнув проклятые ворота перед самым его носом, будто он был не воином, а каким-то нищим попрошайкой. Господи, да если кто-нибудь при дворе верховного тана услышит о том, что произошло сегодня!..
Господи помилуй, ну кто бы мог предположить, что воин, отважно бросавшийся в пекло битвы, нервничает, как безусый юнец, только оттого, что ядовитая насмешка для него хуже отточенного лезвия меча?!
Представив себе, как глаза, лазурно-синие, словно чистейшие озера его родной Ирландии, заискрятся насмешкой, он до боли закусил губу. Нилл Семь Измен! Боже милосердный, да одного упоминания его имени оказалось достаточно, чтобы глаза незнакомки расширились от страха и презрения, а пухлые розовые губы скривились!
Впрочем, ему давно стоило привыкнуть к тому впечатлению, которое он производит на незнакомых людей. Ему, правда, казалось, что с годами он овладел искусством скрывать боль, которую это причиняло ему, но при виде юной девушки старые раны снова открылись.
К счастью или к несчастью, на собственном горьком опыте ему довелось узнать, что если дать волю гневу, то будет только хуже. Нет, он должен скрывать свои чувства, чтобы никто никогда не догадался, что он испытывает в такие минуты. А уж тем более эта красивая ведьма с черными как вороново крыло волосами!
Он снова громыхнул в ворота и с трудом расслышал робкий старческий голос:
– Еще минуту, сэр. Досточтимая аббатиса должна решить, что делать. Это просто неслыханно – позволить мужчине войти под своды нашего монастыря! Эти старые стены привыкли видеть только слабых и немощных, добрый сэр!
Нилл стиснул зубы. Вся его жизнь, в сущности, была ожиданием, чтобы его впустили – в чью-то душу, в чье-то сердце. Ему довелось совершить немало подвигов во славу своего тана, шесть раз он пускался на поиски приключений, рискуя жизнью, чтобы смыть черное пятно позора, которое досталось ему в наследство благодаря отцу. Что ж, еще немного, и с имени его будет смыто позорное пятно. Нилл не сомневался, что станет до последней капли крови сражаться за поруганную честь, но что может случиться теперь, когда при дворе тана узнают, каким должен быть его последний подвиг? Умора – забрать из монастыря какую-то девчонку! Нилл поморщился. Если бы дорогу ему преграждала вражеская армия или огнедышащий дракон, пожиравший все живое на несколько миль вокруг, может быть, такое поручение и считалось бы подвигом, достойным настоящего мужчины. Но пока единственным препятствием у него на пути были проклятые ворота, которые, казалось, вот-вот рассыплются от одного его взгляда, да стайка перепуганных монахинь.
Но хуже всего было смутное подозрение, все время не дававшее Ниллу покоя. Возможно ли, чтобы повелитель тысяч людей, носивший горделивое прозвище Верный, с самого начала планировал уничтожить сына своего злейшего врага?
Сделав над собой усилие, Нилл отогнал эту мысль. Нет, наверняка он ошибся. О честности и благородстве тана в Ирландии складывали легенды. Именно его благородству Нилл и был обязан тем, что в детстве не умер с голоду.
Пальцы Нилла стиснули висящий на поясе кожаный кошель. Что бы там ни было на уме у тана, скоро это выяснится, ведь в кошеле лежало письмо, которое тан собственноручно положил туда. В голове его молнией мелькнула безумная мысль: забыть о том, что ему поручено, прочитать его – и пусть его подозрения либо рассеются, либо подтвердятся. Но Конн потребовал от него клятвы не читать письма до той ночи, как они в первый раз останутся с девушкой наедине.
Ворота протяжно скрипнули, пробудив Нилла от мрачной задумчивости, и он внезапно почувствовал нечто вроде признательности к перепуганной монахине, которая, бледнея, распахнула их перед ним.
– Я не причиню вам никакого вреда, – выдавил он из себя, с неудовольствием заметив, что прозвучало все это на редкость нелепо – словно вызов на битву, а не желание успокоить. Окончательно струсив, несчастная монахиня едва не юркнула обратно.
– А-аббатиса ждет вас, с-сэр. Б-будьте любезны следовать за мной.
Нилл раздраженно покачал головой. Он мог не тратить времени зря, чтобы успокоить ее. Шурша подолом черного платья, пожилая монахиня почти бежала впереди него. Наконец они добрались до скромной кельи, где почти не было мебели. Посреди нее, в ореоле света, пробивавшегося в узкое стрельчатое окошко, стояла какая-то женщина. Нилл усмехнулся. Ему доводилось видеть целые армии вооруженных мужчин, в ком было куда меньше уверенности в себе, чем в этой хрупкой старушке. Он огляделся, рассчитывая увидеть где-нибудь в уголке девушку, ради которой и приехал.
– Я приехал по поручению Конна Верного, верховного тана Гленфлуирса. Он приказал забрать из монастыря девушку по имени Кэтлин-Лилия и доставить ее ко двору. Она ведь была под вашим покровительством, не так ли?
– Она и сейчас под моим покровительством, – надменно вздернув подбородок, ответила аббатиса.
– Отлично. В таком случае я рад сообщить, что освобождаю вас от этого нелегкого бремени. В ваших услугах более не нуждаются. – Из-под складок плаща Нилл достал тяжелый кожаный кошель. – А это вам за труды. – Развязав тесемки, он опрокинул кошель над столом, присвистнув про себя при виде богатства, сверкающей грудой рассыпавшегося по растрескавшейся поверхности стола.
Богатые, чистого золота, застежки для плаща, подвески и кольца, украшенные драгоценными камнями. Слишком роскошные дары, когда речь идет о простой послушнице, невольно подумал Нилл.
– Верните все это вашему господину. – Аббатиса едва удостоила взглядом бесценные сокровища, сверкавшие на столе нестерпимым блеском. – Никакое золото в мире не может заменить счастье, которое я испытала, воспитывая этого ребенка.
Нилл сделал гримасу, ощутив знакомое напряжение между бедер.
– Я, кажется, встретил в лесу одну из ваших послушниц. Если это она и есть, я вполне могу понять ваши чувства.
– Вы ничего не способны понять. – Аббатиса впервые взглянула ему в глаза, и Нилл невольно поразился пылавшей в них безумной ярости. – Этот ваш тан – будет ли он заботиться о ней? Постарается ли, чтобы она была счастлива? За все годы, что она провела здесь, мы не получили от него ни единой весточки!
Нилл почувствовал себя неловко при виде исказившегося лица пожилой женщины: любовь, ярость, безумная отвага и желание защитить своего детеныша – все смешалось в едином порыве. Такого он не видывал много лет – с тех самых пор, когда в последний раз смотрел в глаза сестры.
– Верховный тан никому не обязан сообщать о своих намерениях.
– Но лично я куда больше обязана Кэтлин, чем вашему верховному тану. И сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить ее.
Резкий ответ уже готов был сорваться с губ Нилла, но тут он вдруг взглянул ей в лицо. По правде говоря, проклятой старухе ничего не стоит упрятать девчонку в одно из потайных мест, где ее никто не найдет и которых полным-полно в любом монастыре. Он будет топтаться дурак дураком посреди двора, ругаясь на чем свет стоит и не зная, что делать.
Ему хотелось схватить старую женщину за плечи, но Нилл знал заранее, что эта женщина позволит разрезать себя на куски, чтобы защитить девчонку. И тут что-то шевельнулось в его груди. Верность – вот что всегда трогало его, может быть, потому, что для его отца преданность не значила ничего. Отец изменял всем, начиная со своего господина и собственной жены и кончая той единственной женщиной, при виде которой он сходил с ума от желания.
Неожиданно для себя Ниллу захотелось успокоить старую женщину. Он заглянул в ее потемневшие глаза:
– Вы спрашивали о тане. Я не могу знать о его планах относительно вашей воспитанницы. Но одно могу сказать твердо: он хороший хозяин, настоящий глава клана.
Надежда, вдруг осветившая сморщенное лицо аббатисы, была почти безумной. Радость, тревога и, наконец, сомнение.
– Вы ведь его посланец, верно? Поэтому и хвалите его.
– Я был сыном злейшего врага верховного тана. Мой отец оказался предателем и был казнен. Меня ждала голодная смерть. Но тут Конн сделал меня своим приемным сыном. Его отговаривали, но он твердо стоял на своем. В конце концов, именно он стал мне настоящим отцом, а не тот негодяй, чья кровь течет в моих жилах.
– Это был благородный поступок, – вынуждена была признать аббатиса.
– Да, тан благороден. Он кормил и поил меня, защищал от врагов и учил сражаться. Благодаря ему у меня есть дом.
– Но как я могу поверить вам на слово? Ведь я вижу вас первый раз в жизни!
– Вы можете довериться мне. Есть еще один дар в цепочке бесконечных щедрот, которыми осыпал меня Конн, самый для меня драгоценный: возможность восстановить свою честь.
– Вашу честь?
– Да. Так решил Конн. Семь подвигов, которые я должен совершить. Ровно семь – и тогда позорное пятно, которое легло на мое имя после предательства отца, будет смыто. Я смою его собственной кровью. Шесть я исполнил. Привезти Кэтлин-Лилию к его двору – это должно было стать последним подвигом. А теперь скажите: можно ли найти лучшее доказательство благородства намерений тана, чем это?
Аббатиса заколебалась:
– Но она еще так молода, ничего не знает о жизни. Никогда не видела ни одного мужчины, кроме отца Колумсилля. А вы воин. И вы уедете с ней вдвоем.
Нилл вздохнул. Оба они, и воин, и старая женщина, прекрасно понимали грубую правду жизни, что крылась в ее словах.
– Я заберу девушку, хотите вы этого или нет, – сказал Нилл. – Но клянусь вам всем, что для вас свято, я не причиню ей никакого зла. И пусть меня растерзают все демоны вашего христианского ада, если я обману доверие моего тана.
Кто-то направлялся сюда. Вслушиваясь в приближавшиеся тихие, размеренные шаги, Кэтлин обмирала от страха. Что принесет с собой этот человек – избавление или гибель? Слова молитвы, которую она исступленно повторяла, наверное, уже в сотый раз, замерли у нее на губах. Украдкой покосившись в сторону сестры Люции, Кэтлин почувствовала, как страх ее удесятерился. Неужели старой монахине, как и Кэтлин, мерещатся разные ужасы? Ей представляется могучий воин, быстрыми шагами направляющийся к ним. Тугие бугры мускулов играют на солнце, делая его тело похожим на обломок скалы, до блеска отшлифованный морем. Даже в воображении Кэтлин взгляд незнакомца пылал таким огнем, что ей показалось, будто воздух вокруг нее раскалился.
Чья-то тень вдруг легла на порог хижины. Кэтлин замерла, как испуганный зверек. К счастью, вместо широченных мужских плеч она увидела складки монашеского одеяния и с облегчением вздохнула.
– Сестра Клер! – радостно воскликнула она, а сестра Люция, захлюпав носом, почти упала на грудь молодой монахини.
– Он уехал? – спросила Кэтлин скорее от отчаяния, чем в самом деле рассчитывая на это.
– Нет, милая. Он сейчас у нашей аббатисы. Меня послали привести тебя.
Безумное желание бежать охватило Кэтлин, но сестра Люция успела схватить ее за руку.
– Все будет хорошо, детка. Вот увидишь, аббатиса все уладит.
Обе монашенки встали по обе стороны от нее, словно охрана. Отбросив с лица спутанные темные локоны, Кэтлин горделиво расправила плечи.
– Я пойду одна. Лучше умру, чем дам ему понять, как я боюсь.
Сестра Клер попыталась было протестовать, но девушка твердо стояла на своем. Поспешно выбежав из хижины, она зашагала через монастырский цветник.
В покоях аббатисы после залитого солнцем монастырского двора казалось прохладно и темно. Кэтлин, сощурившись, заморгала, стараясь сориентироваться в полумраке коридора. Здесь она играла ребенком, и сейчас память помогала ей пробираться вперед, к знакомой двери. За ней стояла тишина, от которой тяжко давило грудь. Нахмурившись, девушка заставила себя открыть дверь и войти.
Он стоял, прислонившись к стене, заложив руки за спину, с лицом, непроницаемым, как лица каменных истуканов, которым молились друиды. Рядом на стуле выпрямилась мать-настоятельница, руки ее были сложены в молитве. Лица обоих были едва видны в полумраке.
– Дитя мое. – Нежная, знакомая с детства рука протянулась навстречу Кэтлин.
Девушка схватила ее, и на душе у нее сразу стало легче.
– Все… уладилось? – прерывающимся голосом спросила Кэтлин.
– Да, – голос аббатисы предательски дрогнул, – кажется, тебя ждет небольшое приключение.
Кэтлин испуганно вздрогнула и сделала шаг назад.
– Я не понимаю.
– Этот человек – посланник верховного тана, того самого, кто много лет назад доверил тебя нашим заботам. Сейчас он хочет, чтобы ты вернулась назад. Он желает видеть тебя при своем дворе.
Уповая на то, что врожденная горделивая осанка поможет ей скрыть панический страх, Кэтлин подняла глаза на сурового воина.
– Я благодарна тебе, Нилл Семь Измен, за то, что ты принес в нашу скромную обитель волю своего тана. И мне очень жаль, что тебе пришлось потратить столько времени, чтобы отыскать меня.
– Ты – та самая девчонка из леса! – В суровых глазах Нилла вспыхнула искорка, он узнал ее. – Так, значит, ты и есть Кэтлин-Лилия!
– Д-да. – Кэтлин сжалась.
Слишком хорошо помнила она силу этих могучих рук и его ярость, когда ей удалось вырваться.
– Прошу вас, поблагодарите верховного тана за его заботу обо мне и передайте, что я предпочитаю остаться в монастыре.
– Тут решать не вам! – прорычал незнакомец.
Кэтлин уже открыла рот, чтобы возразить, но он не дал ей вымолвить ни слова.
– А теперь ступай, собери свои вещи, пока я оседлаю коня, и отправимся в путь. Мы уезжаем немедленно.
– Немедленно? – тупо переспросила Кэтлин. Она с растерянным видом оглянулась на аббатису.
Та растерялась ничуть не меньше.
– Но это невозможно! Вы не можете уехать прямо сейчас!
– Таков приказ, – буркнул Нилл. – Мне приказано доставить ее ко двору верховного тана.
– Но ведь она и так проведет там всю жизнь, – запротестовала аббатиса. – Позвольте нам побыть с Кэтлин хотя бы до утра.
Нилл принялся спорить, но тут аббатиса пустила в ход последний аргумент:
– Вы уверяли меня, что ваш тан – человек справедливый. Много ли значит всего одна ночь? А для меня, для этой девочки, которая никому никогда не причинила зла, она бесценна!
– Я должен выполнить свой долг, – упрямо заявил Нилл.
– Если это все, о чем вы волнуетесь, тогда вы можете выполнить возложенное на вас поручение, а потом забыть об этом навсегда, верно? Тогда почему вас до такой степени заботит пятно на вашем имени?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37