Джеймс и Мэри вырастут, возможно, не такими сильными, как Карл, но зато всегда будут отличаться своей красотой.
С появлением на свет нашего второго сына при дворе вновь начались религиозные распри. Я была уверена, что, будь Карл хоть чуточку менее серьезным и обязательным, я давно и без труда обратила бы его в католичество. Но мой муж считал, что король протестантской страны может быть только протестантом. Мне же всегда казалось, что англичане – люди вовсе не набожные: ведь истинная вера требует от человека самоотдачи, а жители Британии были себялюбивы и ленивы. И только грозные события последующих лет показали мне, как недооценивала я своих подданных. Я вообще многого не замечала. Например, я упустила из виду то обстоятельство, что пуританство постепенно обрело такую силу, что его приверженцы уже не опасались вслух высказывать свое недовольство присутствием в Англии католиков.
Разумеется, рождение второго принца вызвало в стране ликование. Ведь Джеймс мог стать королем, если бы с Карлом, не приведи Господь, случилось бы какое-нибудь несчастье. Я понимала, что мне ни за что не дадут воспитать Джеймса в католической вере, и не протестовала, когда его окрестил королевский капеллан. Мальчик получил титул герцога Йоркского. Я не могла нарадоваться на своего прелестного ангелочка, и мне захотелось все же попробовать с детства приобщить его к истинной вере. Поэтому я выбрала для него кормилицу-католичку. Добрая женщина очень привязалась к ребенку, однако ее появление при дворе не прошло незамеченным, и Карлу дали понять, что она должна либо принять протестантство, либо оставить свое место. Негоже, мол, растить из возможного наследника престола идолопоклонника.
Расстроенный Карл все мне рассказал и добавил, что, если женщина согласится отказаться от истинной веры, ей разрешат остаться во дворце.
Я запротестовала.
– Она прекрасная кормилица и няня. Ребенок привык к ней. Я не смогу найти ей достойную замену.
Но Карл был непреклонен, и я поняла, что мои просьбы и даже слезы ничего не изменят.
Он немедленно послал за няней и мягко растолковал ей, что, хотя она очень хорошо исполняет свои обязанности и королева довольна ею, она все же должна помнить, что ребенок при определенных обстоятельствах может стать королем Англии. Англичане же считают, что у маленького принца не должно быть кормилицы-католички. Единственное, что от нее требуется, – это признать, что право римского папы вмешиваться в дела государей является нечестивым и еретическим. И оно, конечно же, заслуживает осуждения.
– Согласитесь с этим, – сказал король, – и все будет хорошо.
Няня в ужасе воскликнула:
– Отречься от папы! Усомниться в правах Его Святейшества! Нет-нет, никогда… никогда!
– Тогда вы должны покинуть дворец, – объявил король.
Я была в полном отчаянии и не желала слушать никаких утешений. Я сказала, что любая женщина в стране может выбрать няню для своего ребенка, но королева, дочь великого Генриха IV, лишена этого права.
Король продолжал успокаивать меня, но я только рыдала. Ведь я так мечтала обратить в католичество не только мужа, но и весь английский народ! Мне хотелось войти в историю, подобно святому Августину, и я даже надеялась, что уже сумела поколебать основу протестантской веры в этой стране.
Господи, как же я заблуждалась! Англичане по-прежнему ненавидели католиков, и потому мне нельзя было даже доверить своего крохотного сына няне-католичке.
Я отказывалась есть и целыми днями лежала в постели, мучимая безысходной тоской. Я очень похудела, и обеспокоенный король призвал ко мне лекарей. Им так и не удалось определить, чем я больна, и они в конце концов заявили, что чувства мои расстроены и что я потеряла желание жить.
Карл не знал, как быть, и очень терзался из-за меня, ибо его любовь ко мне была очень велика. Конечно же, я вовсе не хотела огорчать его, но мысль о том, что у Джеймса будет другая кормилица, не оставляла меня ни днем, ни ночью.
И вот однажды в мою опочивальню вошел Карл и объявил мне, что няня возвращается.
– Я приказал послать за ней, – сказал он, – и сумею заставить замолчать все злые языки. Надеюсь, это обрадует тебя.
Я прильнула к нему, горячо поблагодарила, и мы крепко обнялись. Воистину мой муж шел на все ради нашей любви! Я была так счастлива!
На другой же день мне стало значительно лучше.
Но вскоре меня ожидало новое потрясение. Дворцовый священник объявил мне, что я должна отречься от католичества и принять протестантство – это, мол, пойдет на пользу королю и всей нации.
Сделать такое предложение мне, ревностной поборнице истинной веры! Я холодно отказалась слушать его, однако он продолжал свои гнусные речи и даже, упав на колени, принялся молиться за меня.
Я, не в силах больше сдерживаться, гневно вскричала:
– Вы еретик. Вы предали Бога, и вас ожидают муки ада!
Зарыдав, я упала в кресла. Господи, да когда же они перестанут мучить меня?!
Король терпеливо пытался успокоить меня и вновь уверял, что делает все возможное, лишь бы облегчить католикам жизнь в Англии. Как же мы оба были слепы тогда! Как не понимали чувств нашего народа! Ведь именно за послабления католикам и невзлюбили Карла многие, очень многие его подданные.
Как-то король сказал, что готов пойти на все, лишь бы порадовать меня.
– Вы не шутите? – спросила я.
– Конечно же, нет. Ведь я люблю вас, – ответил он.
– Тогда, супруг мой, пообещайте мне посещать вместе со мной все мессы, – попросила я.
Но Карл лишь вздохнул в ответ.
И тогда я пообещала себе открыть мужу свет истинной веры. Мне казалось, что он сам с радостью откажется от ложной религии.
До меня часто доходили слухи о том, что и в Англии, и за ее пределами все больше людей полагают, будто я использую свое влияние на Карла для того, чтобы заставить его отречься от протестантства. Разумеется, это не нравилось многим англичанам, но я не обращала на это никакого внимания – и, как выяснилось впоследствии, была очень и очень недальновидна. Я знала, что меня не любили, но, подобно Карлу, считала, что подданные не имеют права судить деяния своих монархов – помазанников Божиих. В Риме же на меня возлагали большие надежды, и сам папа называл меня своей посланницей.
Нашему малышу Джеймсу было около года, когда в Лондон прибыл Грегорио Панзани, о чем сообщил мне отец Филипп. Папа отправил его в Англию для беседы со мной. Я очень волновалась перед этой встречей и готовилась сообщить ему, что, несмотря на несколько неудач, я не оставляю попыток сделать Англию католической страной.
Панзани был очень любезен со мной и передал мне слова Его Святейшества: «Я благодарю Вас за Вашу преданность престолу святого Петра и благословляю продолжать Вашу благородную деятельность. Надеюсь, Вам удастся привести эту заблудшую страну в лоно истинной веры».
Я была счастлива услышать это.
– Скажите Его Святейшеству, – проговорила я торжественно, – что я вскоре надеюсь заставить короля Англии отречься от ереси. Он прекрасный человек, и душа его чиста и готова восприять истинную веру!
– Это, – сказал Панзани, – лучшая новость из тех, что я мог услышать, и она переполняет мое сердце радостью.
Потом он попросил меня устроить ему встречу с государем, и я пообещала сделать все, что в моих силах, чтобы ему была дана аудиенция.
Когда Карл узнал, что Грегорио Панзани находится в Англии и даже нанес мне визит, он очень расстроился. С укоризной поглядев на меня, он сказал:
– Вы поступили очень неосмотрительно. Что подумают придворные, когда им станет известно, что вы тайно принимали папского посланца? У нас с вами и без того хватает недоброжелателей.
– Дайте ему аудиенцию, и его пребывание здесь перестанет быть тайной для двора, – предложила я.
Но Карл лишь молча покачал головой.
Тогда я рассказала, что обещала Панзани устроить его встречу с королем. Так неужели же мой супруг унизит меня, отказавшись от беседы с посланником римского папы?
Поколебавшись, Карл согласился повидаться с Панзани – но без свидетелей. Я была просто в восторге и, обняв его, воскликнула, что я счастливейшая из жен.
Итак, ничто уже не могло помешать Панзани встретиться с Карлом. Я не присутствовала на аудиенции, но знала, что говорили они вполне дружески.
Некоторые придворные проведали об этой беседе, но, поняв, что король желает сохранить ее в тайне, молчали. Тем не менее кто-то, должно быть, все же не захотел держать язык за зубами.
Однажды, когда мы с Карлом были в его кабинете, вошел слуга и доложил, что какой-то человек умоляет короля принять его, как он говорит, по делу чрезвычайной важности.
– При нем нет оружия, – прибавил лакей, – и выглядит он вполне мирно.
– Тогда проводите его сюда, – ответил Карл.
Вошедший принадлежал к пуританам – секте, которая за последний год приобрела в стране немалое влияние. Он был очень скромно одет, а какая-то странная стрижка делала его голову совершенно круглой.
Я вздрогнула от неожиданности, когда посетитель произнес доверительным шепотом:
– Ваше Величество, думаю, вам следует знать, что в Англию тайно прибыл очень опасный человек.
– Кого вы имеете в виду? – спросил король.
– Ваше Величество, это один из людей папы. Мне удалось выяснить, что его имя – Панзани. И я решил незамедлительно сообщить вам об этом.
Полагаю, на моем лице отразилось охватившее меня смятение, однако король остался невозмутим.
– Благодарю вас за то, что вы предупредили меня, – сказал он.
И наш пуританин с поклонами удалился, убежденный в том, что он выполнил свой долг верноподданного.
Позже, вспоминая этот случай, я про себя смеялась над круглоголовым простаком. Король же был восхищен его поведением.
– Должно быть, он решил, что мы тут ведем греховную жизнь, – как-то заметила я Карлу. – Он с таким ужасом смотрел на наши ковры и мебель! Не сомневаюсь, что он видел во всем этом орудия дьявола.
– Несчастный, – ответил король, – как печально, когда человек настолько слеп к прекрасному.
Я пересказала этот разговор Панзани. Отличаясь исключительным благочестием, он был в то же время весьма искушен в житейских делах и обладал тонким вкусом. Он нередко выражал свое восхищение моими туалетами и духами. Перед отъездом Панзани сказал мне, что убежден: не пройдет и трех лет, как король обратится в католическую веру, а вскоре за ним последует и вся страна. Этим радостным событием христианский мир будет прежде всего обязан мне, английской королеве.
Я имела глупость поверить его красивым словам. Откуда мне было знать, что на самом деле все обернется иначе и что мне предстоит сыграть немалую роль в событиях, которые приведут отнюдь не к триумфу, но к несчастью?
Однако тогда мне казалось, что все идет хорошо, в чем уверял меня и мой духовник отец Филипп, весьма довольный приемом, оказанным королем папскому посланнику благодаря моим стараниям. В марте умер лорд-казначей Ричард Вестон, граф Портленд, племянник которого Джером посмел вскрыть мою личную почту, и перед смертью послал за католическим священником, чтобы тот совершил над ним последний обряд. А потом вернулся из-за границы Уолтер Монтегю, поэт, сочинивший знаменитый «Пастушеский рай», ставший объектом критики мистера Принна, который за свои резкие высказывания поплатился собственными ушами. По возвращении Монтегю объявил, что ему дано было увидеть истинный свет и что он стал католиком. Все это питало мои надежды.
Вскоре я опять забеременела.
Пока я носила под сердцем мое дитя, было завершено строительство новой католической церкви в Сомерсет-Хаусе. Какой это был счастливый день, когда состоялось ее освящение. Храм поражал изумительно расписанным куполом, на котором изображены были архангелы, херувимы и серафимы, парящие над головами молящихся. На меня была возложена почетная обязанность отдернуть занавес и открыть взорам собравшихся всю эту красоту.
Когда служили мессу, я была так растрогана, что на глаза у меня постоянно наворачивались слезы. Мне казалось, что это миг торжества Истины в стране, отвернувшейся от нее. Очень скоро, обещала я себе, такие церкви возникнут повсюду, – разумеется, не столь великолепные, как королевский храм в Сомерсет-Хаусе, – но я не устану бороться, пока англиканская ересь не будет окончательно побеждена.
Конечно, Карл не мог присутствовать на богослужении, но, как истинный ценитель искусства, он побывал в храме, и я видела, что глаза его сверкали от восхищения.
Прощаясь со мной, Панзани поздравил меня.
– Однако, – заявил он, – этого недостаточно. Его Святейшество доволен вами, но не следует останавливаться на достигнутом. Нам нужно больше последователей нашей веры в крупных городах.
Признаться, я была несколько расстроена. Я-то так надеялась немного отдохнуть! Ведь вскоре должен был появиться на свет мой ребенок, и хотя мне уже и прежде приходилось давать жизнь новому существу, всякий раз это было для меня суровым испытанием.
Елизавета родилась холодным декабрьским вечером. Мучительные схватки продолжались весь день, и только ближе к ночи, в десять часов, если быть совсем точным, младенец издал свой первый крик. Каким бы утомительным ни было ожидание, а роды трудными, все оказывалось оправданным, когда наконец рождался малыш. К тому же я была довольна и тем, что родилась именно девочка, ведь наша Мэри была болезненным ребенком, и мы не раз всерьез опасались потерять ее. Мой старший, Карл, рос не по дням, а по часам. Он был некрасив, но обладал большим обаянием и легко располагал к себе людей. Джеймс при всей его привлекательности не мог сравниться с ним в этом, и я искренне восторгалась старшим сыном, который уже теперь высказывал удивительные мнения, с необычной по годам серьезностью взирая своими огромными черными глазами на окружающий мир, явно находя его занимательным.
Иногда мне хотелось отправиться вместе с Карлом и всеми детьми в Утленд и немного пожить самой обыкновенной жизнью. Конечно, долго бы я там не выдержала. Будучи по натуре довольно-таки легкомысленной, я любила маскарады и балы, красивые платья и драгоценности. Кроме того, я ощущала в себе непреодолимую тягу к разного рода интригам. Как я радовалась приезду Панзани, с которым заключила тайный союз наперекор всем этим ханжам, окружавшим меня!
С рождением Елизаветы у нас возникли дополнительные расходы. Ее передали на попечение графине Роксбург, которая воспитывала и ее старшую сестру Мэри. Но нам пришлось нанять няню, кормилицу, портного и других слуг, как это подобало принцессе королевской крови. Вдобавок у нас часто гостили племянники Карла, сыновья его сестры Елизаветы, что было сопряжено с расточительными увеселениями. Старший, Чарльз-Льюис, был несколько скучноват, зато младший, семнадцатилетний Руперт, отличался жизнерадостным нравом. Было очень приятно видеть обоих молодых людей при дворе, и одно из празднеств в их честь осталось у меня в памяти. Леди Хэттон в своем поместье целый месяц устраивала бесконечные маскарады и всевозможные представления, а в заключение дала бал для жителей Лондона, предупредив, что придворные на него не приглашаются. Генри Джермин предложил отправиться туда инкогнито, и я подумала, что это будет весьма любопытно.
– Но как это осуществить? – спросила я.
– Мы переоденемся горожанами, – сказал Генри. – Я преображусь в купца, а Ваше Величество станет лавочницей.
Какое удовольствие мы получили! Я велела своим портнихам сшить мне платье с чепцом, который хотя бы отчасти скрывал мое лицо, так как я не исключала, что кто-нибудь сможет узнать меня. Потом я послала за одной из своих кружевниц, у которой была лавка в городе, и посвятила ее в наши планы. Она обещала нам содействие и, когда настало время, пригласила нас к себе, а оттуда проводила на бал.
Было так замечательно танцевать с горожанами, слушая их разговоры, хотя некоторые из них очень бранили католиков, заполонивших Англию. Кое-кто даже нелестно отзывался обо мне, но тогда я не восприняла эти выпады всерьез. Они казались мне своего рода острой приправой к нашему приключению. Генри Джермин был просто очаровательным в роли купца, да и лорд Голланд, всегда готовый к любым авантюрам, оказался прекрасным спутником…
Карл тогда пребывал в хорошем расположении духа, так как его племянники по случаю рождения нашей дочери Елизаветы привезли ему в подарок четыре картины редкостной красоты. Король был в восторге от того, что его собрание живописи пополнилось холстами кисти Тинторетто и Тициана! Белоснежных арабских скакунов, подаренных вместе с картинами, Карл отдал мне.
– Я уверен, что вам они доставят больше удовольствия, чем мне, – искренне сказал он. – Я же буду любоваться новыми картинами.
Кто бы на нашем месте стал омрачать себе радость, связанную с появлением на свет дочери, и удовольствие от устроенных по этому поводу пышных торжеств тягостными раздумьями о плачевном состоянии наших финансов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
С появлением на свет нашего второго сына при дворе вновь начались религиозные распри. Я была уверена, что, будь Карл хоть чуточку менее серьезным и обязательным, я давно и без труда обратила бы его в католичество. Но мой муж считал, что король протестантской страны может быть только протестантом. Мне же всегда казалось, что англичане – люди вовсе не набожные: ведь истинная вера требует от человека самоотдачи, а жители Британии были себялюбивы и ленивы. И только грозные события последующих лет показали мне, как недооценивала я своих подданных. Я вообще многого не замечала. Например, я упустила из виду то обстоятельство, что пуританство постепенно обрело такую силу, что его приверженцы уже не опасались вслух высказывать свое недовольство присутствием в Англии католиков.
Разумеется, рождение второго принца вызвало в стране ликование. Ведь Джеймс мог стать королем, если бы с Карлом, не приведи Господь, случилось бы какое-нибудь несчастье. Я понимала, что мне ни за что не дадут воспитать Джеймса в католической вере, и не протестовала, когда его окрестил королевский капеллан. Мальчик получил титул герцога Йоркского. Я не могла нарадоваться на своего прелестного ангелочка, и мне захотелось все же попробовать с детства приобщить его к истинной вере. Поэтому я выбрала для него кормилицу-католичку. Добрая женщина очень привязалась к ребенку, однако ее появление при дворе не прошло незамеченным, и Карлу дали понять, что она должна либо принять протестантство, либо оставить свое место. Негоже, мол, растить из возможного наследника престола идолопоклонника.
Расстроенный Карл все мне рассказал и добавил, что, если женщина согласится отказаться от истинной веры, ей разрешат остаться во дворце.
Я запротестовала.
– Она прекрасная кормилица и няня. Ребенок привык к ней. Я не смогу найти ей достойную замену.
Но Карл был непреклонен, и я поняла, что мои просьбы и даже слезы ничего не изменят.
Он немедленно послал за няней и мягко растолковал ей, что, хотя она очень хорошо исполняет свои обязанности и королева довольна ею, она все же должна помнить, что ребенок при определенных обстоятельствах может стать королем Англии. Англичане же считают, что у маленького принца не должно быть кормилицы-католички. Единственное, что от нее требуется, – это признать, что право римского папы вмешиваться в дела государей является нечестивым и еретическим. И оно, конечно же, заслуживает осуждения.
– Согласитесь с этим, – сказал король, – и все будет хорошо.
Няня в ужасе воскликнула:
– Отречься от папы! Усомниться в правах Его Святейшества! Нет-нет, никогда… никогда!
– Тогда вы должны покинуть дворец, – объявил король.
Я была в полном отчаянии и не желала слушать никаких утешений. Я сказала, что любая женщина в стране может выбрать няню для своего ребенка, но королева, дочь великого Генриха IV, лишена этого права.
Король продолжал успокаивать меня, но я только рыдала. Ведь я так мечтала обратить в католичество не только мужа, но и весь английский народ! Мне хотелось войти в историю, подобно святому Августину, и я даже надеялась, что уже сумела поколебать основу протестантской веры в этой стране.
Господи, как же я заблуждалась! Англичане по-прежнему ненавидели католиков, и потому мне нельзя было даже доверить своего крохотного сына няне-католичке.
Я отказывалась есть и целыми днями лежала в постели, мучимая безысходной тоской. Я очень похудела, и обеспокоенный король призвал ко мне лекарей. Им так и не удалось определить, чем я больна, и они в конце концов заявили, что чувства мои расстроены и что я потеряла желание жить.
Карл не знал, как быть, и очень терзался из-за меня, ибо его любовь ко мне была очень велика. Конечно же, я вовсе не хотела огорчать его, но мысль о том, что у Джеймса будет другая кормилица, не оставляла меня ни днем, ни ночью.
И вот однажды в мою опочивальню вошел Карл и объявил мне, что няня возвращается.
– Я приказал послать за ней, – сказал он, – и сумею заставить замолчать все злые языки. Надеюсь, это обрадует тебя.
Я прильнула к нему, горячо поблагодарила, и мы крепко обнялись. Воистину мой муж шел на все ради нашей любви! Я была так счастлива!
На другой же день мне стало значительно лучше.
Но вскоре меня ожидало новое потрясение. Дворцовый священник объявил мне, что я должна отречься от католичества и принять протестантство – это, мол, пойдет на пользу королю и всей нации.
Сделать такое предложение мне, ревностной поборнице истинной веры! Я холодно отказалась слушать его, однако он продолжал свои гнусные речи и даже, упав на колени, принялся молиться за меня.
Я, не в силах больше сдерживаться, гневно вскричала:
– Вы еретик. Вы предали Бога, и вас ожидают муки ада!
Зарыдав, я упала в кресла. Господи, да когда же они перестанут мучить меня?!
Король терпеливо пытался успокоить меня и вновь уверял, что делает все возможное, лишь бы облегчить католикам жизнь в Англии. Как же мы оба были слепы тогда! Как не понимали чувств нашего народа! Ведь именно за послабления католикам и невзлюбили Карла многие, очень многие его подданные.
Как-то король сказал, что готов пойти на все, лишь бы порадовать меня.
– Вы не шутите? – спросила я.
– Конечно же, нет. Ведь я люблю вас, – ответил он.
– Тогда, супруг мой, пообещайте мне посещать вместе со мной все мессы, – попросила я.
Но Карл лишь вздохнул в ответ.
И тогда я пообещала себе открыть мужу свет истинной веры. Мне казалось, что он сам с радостью откажется от ложной религии.
До меня часто доходили слухи о том, что и в Англии, и за ее пределами все больше людей полагают, будто я использую свое влияние на Карла для того, чтобы заставить его отречься от протестантства. Разумеется, это не нравилось многим англичанам, но я не обращала на это никакого внимания – и, как выяснилось впоследствии, была очень и очень недальновидна. Я знала, что меня не любили, но, подобно Карлу, считала, что подданные не имеют права судить деяния своих монархов – помазанников Божиих. В Риме же на меня возлагали большие надежды, и сам папа называл меня своей посланницей.
Нашему малышу Джеймсу было около года, когда в Лондон прибыл Грегорио Панзани, о чем сообщил мне отец Филипп. Папа отправил его в Англию для беседы со мной. Я очень волновалась перед этой встречей и готовилась сообщить ему, что, несмотря на несколько неудач, я не оставляю попыток сделать Англию католической страной.
Панзани был очень любезен со мной и передал мне слова Его Святейшества: «Я благодарю Вас за Вашу преданность престолу святого Петра и благословляю продолжать Вашу благородную деятельность. Надеюсь, Вам удастся привести эту заблудшую страну в лоно истинной веры».
Я была счастлива услышать это.
– Скажите Его Святейшеству, – проговорила я торжественно, – что я вскоре надеюсь заставить короля Англии отречься от ереси. Он прекрасный человек, и душа его чиста и готова восприять истинную веру!
– Это, – сказал Панзани, – лучшая новость из тех, что я мог услышать, и она переполняет мое сердце радостью.
Потом он попросил меня устроить ему встречу с государем, и я пообещала сделать все, что в моих силах, чтобы ему была дана аудиенция.
Когда Карл узнал, что Грегорио Панзани находится в Англии и даже нанес мне визит, он очень расстроился. С укоризной поглядев на меня, он сказал:
– Вы поступили очень неосмотрительно. Что подумают придворные, когда им станет известно, что вы тайно принимали папского посланца? У нас с вами и без того хватает недоброжелателей.
– Дайте ему аудиенцию, и его пребывание здесь перестанет быть тайной для двора, – предложила я.
Но Карл лишь молча покачал головой.
Тогда я рассказала, что обещала Панзани устроить его встречу с королем. Так неужели же мой супруг унизит меня, отказавшись от беседы с посланником римского папы?
Поколебавшись, Карл согласился повидаться с Панзани – но без свидетелей. Я была просто в восторге и, обняв его, воскликнула, что я счастливейшая из жен.
Итак, ничто уже не могло помешать Панзани встретиться с Карлом. Я не присутствовала на аудиенции, но знала, что говорили они вполне дружески.
Некоторые придворные проведали об этой беседе, но, поняв, что король желает сохранить ее в тайне, молчали. Тем не менее кто-то, должно быть, все же не захотел держать язык за зубами.
Однажды, когда мы с Карлом были в его кабинете, вошел слуга и доложил, что какой-то человек умоляет короля принять его, как он говорит, по делу чрезвычайной важности.
– При нем нет оружия, – прибавил лакей, – и выглядит он вполне мирно.
– Тогда проводите его сюда, – ответил Карл.
Вошедший принадлежал к пуританам – секте, которая за последний год приобрела в стране немалое влияние. Он был очень скромно одет, а какая-то странная стрижка делала его голову совершенно круглой.
Я вздрогнула от неожиданности, когда посетитель произнес доверительным шепотом:
– Ваше Величество, думаю, вам следует знать, что в Англию тайно прибыл очень опасный человек.
– Кого вы имеете в виду? – спросил король.
– Ваше Величество, это один из людей папы. Мне удалось выяснить, что его имя – Панзани. И я решил незамедлительно сообщить вам об этом.
Полагаю, на моем лице отразилось охватившее меня смятение, однако король остался невозмутим.
– Благодарю вас за то, что вы предупредили меня, – сказал он.
И наш пуританин с поклонами удалился, убежденный в том, что он выполнил свой долг верноподданного.
Позже, вспоминая этот случай, я про себя смеялась над круглоголовым простаком. Король же был восхищен его поведением.
– Должно быть, он решил, что мы тут ведем греховную жизнь, – как-то заметила я Карлу. – Он с таким ужасом смотрел на наши ковры и мебель! Не сомневаюсь, что он видел во всем этом орудия дьявола.
– Несчастный, – ответил король, – как печально, когда человек настолько слеп к прекрасному.
Я пересказала этот разговор Панзани. Отличаясь исключительным благочестием, он был в то же время весьма искушен в житейских делах и обладал тонким вкусом. Он нередко выражал свое восхищение моими туалетами и духами. Перед отъездом Панзани сказал мне, что убежден: не пройдет и трех лет, как король обратится в католическую веру, а вскоре за ним последует и вся страна. Этим радостным событием христианский мир будет прежде всего обязан мне, английской королеве.
Я имела глупость поверить его красивым словам. Откуда мне было знать, что на самом деле все обернется иначе и что мне предстоит сыграть немалую роль в событиях, которые приведут отнюдь не к триумфу, но к несчастью?
Однако тогда мне казалось, что все идет хорошо, в чем уверял меня и мой духовник отец Филипп, весьма довольный приемом, оказанным королем папскому посланнику благодаря моим стараниям. В марте умер лорд-казначей Ричард Вестон, граф Портленд, племянник которого Джером посмел вскрыть мою личную почту, и перед смертью послал за католическим священником, чтобы тот совершил над ним последний обряд. А потом вернулся из-за границы Уолтер Монтегю, поэт, сочинивший знаменитый «Пастушеский рай», ставший объектом критики мистера Принна, который за свои резкие высказывания поплатился собственными ушами. По возвращении Монтегю объявил, что ему дано было увидеть истинный свет и что он стал католиком. Все это питало мои надежды.
Вскоре я опять забеременела.
Пока я носила под сердцем мое дитя, было завершено строительство новой католической церкви в Сомерсет-Хаусе. Какой это был счастливый день, когда состоялось ее освящение. Храм поражал изумительно расписанным куполом, на котором изображены были архангелы, херувимы и серафимы, парящие над головами молящихся. На меня была возложена почетная обязанность отдернуть занавес и открыть взорам собравшихся всю эту красоту.
Когда служили мессу, я была так растрогана, что на глаза у меня постоянно наворачивались слезы. Мне казалось, что это миг торжества Истины в стране, отвернувшейся от нее. Очень скоро, обещала я себе, такие церкви возникнут повсюду, – разумеется, не столь великолепные, как королевский храм в Сомерсет-Хаусе, – но я не устану бороться, пока англиканская ересь не будет окончательно побеждена.
Конечно, Карл не мог присутствовать на богослужении, но, как истинный ценитель искусства, он побывал в храме, и я видела, что глаза его сверкали от восхищения.
Прощаясь со мной, Панзани поздравил меня.
– Однако, – заявил он, – этого недостаточно. Его Святейшество доволен вами, но не следует останавливаться на достигнутом. Нам нужно больше последователей нашей веры в крупных городах.
Признаться, я была несколько расстроена. Я-то так надеялась немного отдохнуть! Ведь вскоре должен был появиться на свет мой ребенок, и хотя мне уже и прежде приходилось давать жизнь новому существу, всякий раз это было для меня суровым испытанием.
Елизавета родилась холодным декабрьским вечером. Мучительные схватки продолжались весь день, и только ближе к ночи, в десять часов, если быть совсем точным, младенец издал свой первый крик. Каким бы утомительным ни было ожидание, а роды трудными, все оказывалось оправданным, когда наконец рождался малыш. К тому же я была довольна и тем, что родилась именно девочка, ведь наша Мэри была болезненным ребенком, и мы не раз всерьез опасались потерять ее. Мой старший, Карл, рос не по дням, а по часам. Он был некрасив, но обладал большим обаянием и легко располагал к себе людей. Джеймс при всей его привлекательности не мог сравниться с ним в этом, и я искренне восторгалась старшим сыном, который уже теперь высказывал удивительные мнения, с необычной по годам серьезностью взирая своими огромными черными глазами на окружающий мир, явно находя его занимательным.
Иногда мне хотелось отправиться вместе с Карлом и всеми детьми в Утленд и немного пожить самой обыкновенной жизнью. Конечно, долго бы я там не выдержала. Будучи по натуре довольно-таки легкомысленной, я любила маскарады и балы, красивые платья и драгоценности. Кроме того, я ощущала в себе непреодолимую тягу к разного рода интригам. Как я радовалась приезду Панзани, с которым заключила тайный союз наперекор всем этим ханжам, окружавшим меня!
С рождением Елизаветы у нас возникли дополнительные расходы. Ее передали на попечение графине Роксбург, которая воспитывала и ее старшую сестру Мэри. Но нам пришлось нанять няню, кормилицу, портного и других слуг, как это подобало принцессе королевской крови. Вдобавок у нас часто гостили племянники Карла, сыновья его сестры Елизаветы, что было сопряжено с расточительными увеселениями. Старший, Чарльз-Льюис, был несколько скучноват, зато младший, семнадцатилетний Руперт, отличался жизнерадостным нравом. Было очень приятно видеть обоих молодых людей при дворе, и одно из празднеств в их честь осталось у меня в памяти. Леди Хэттон в своем поместье целый месяц устраивала бесконечные маскарады и всевозможные представления, а в заключение дала бал для жителей Лондона, предупредив, что придворные на него не приглашаются. Генри Джермин предложил отправиться туда инкогнито, и я подумала, что это будет весьма любопытно.
– Но как это осуществить? – спросила я.
– Мы переоденемся горожанами, – сказал Генри. – Я преображусь в купца, а Ваше Величество станет лавочницей.
Какое удовольствие мы получили! Я велела своим портнихам сшить мне платье с чепцом, который хотя бы отчасти скрывал мое лицо, так как я не исключала, что кто-нибудь сможет узнать меня. Потом я послала за одной из своих кружевниц, у которой была лавка в городе, и посвятила ее в наши планы. Она обещала нам содействие и, когда настало время, пригласила нас к себе, а оттуда проводила на бал.
Было так замечательно танцевать с горожанами, слушая их разговоры, хотя некоторые из них очень бранили католиков, заполонивших Англию. Кое-кто даже нелестно отзывался обо мне, но тогда я не восприняла эти выпады всерьез. Они казались мне своего рода острой приправой к нашему приключению. Генри Джермин был просто очаровательным в роли купца, да и лорд Голланд, всегда готовый к любым авантюрам, оказался прекрасным спутником…
Карл тогда пребывал в хорошем расположении духа, так как его племянники по случаю рождения нашей дочери Елизаветы привезли ему в подарок четыре картины редкостной красоты. Король был в восторге от того, что его собрание живописи пополнилось холстами кисти Тинторетто и Тициана! Белоснежных арабских скакунов, подаренных вместе с картинами, Карл отдал мне.
– Я уверен, что вам они доставят больше удовольствия, чем мне, – искренне сказал он. – Я же буду любоваться новыми картинами.
Кто бы на нашем месте стал омрачать себе радость, связанную с появлением на свет дочери, и удовольствие от устроенных по этому поводу пышных торжеств тягостными раздумьями о плачевном состоянии наших финансов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49