А пока все это происходило, мои счета за хутор продолжали расти.
Почему я не могла понять своей глупости? Почему все проявляли снисходительность ко мне? И было ли это во благо? Не означало ли это, что мне помогали скатываться к роковой черте? До рождения дочери муж потакал моим прихотям потому, что чувствовал вину за то затруднительное положение, в которое он меня поставил, а позднее он не мог отблагодарить меня за то, что я доказала всему миру его способность стать отцом.
Но почему я должна винить других? Меня предупреждали, но я не прислушивалась. Я плакала, когда слышала об условиях в больнице. После рождения маленькой королевы я задалась вопросом, могу ли я основать родильный дом. И я осуществила это. И успокоилась. Я отогнала мысли о таких неприятных вещах, как смерть пожираемых паразитами людей на полу в Отель-Дюе, через которых перескакивают крысы и за которыми никто не ухаживает, оставляя без пищи.
Неккер постоянно пытался осуществить реформы — его заботили больницы, тюрьмы, бедные. Он ввел новый закон о займах, а не о налогах, и народ приветствовал его радостными криками, но положение людей не облегчилось.
Неккер никогда не критиковал меня. Теперь я знаю, почему: хотя Неккер хотел принести пользу Франции, больше всего он хотел добиться власти. Без поддержки короля это было невозможно, поэтому Неккер продолжал угождать королеве.
Недостаток денег, по-видимому, затрагивал всех. Произошел большой скандал, когда принц Гемене оказался банкротом. Это привело к разорению нескольких торговцев, которые долгое время были его поставщиками. Огромная свита его слуг пришла в отчаяние. Естественно, его жена не могла оставаться гувернанткой наследников престола Франции. На ее место я выбрала мою дорогую Габриеллу. Она не спешила принять предложение. Она была ленивой и больше всего любила валяться на лужайках в Трианоне со мной или с несколькими нашими самыми близкими друзьями. Она заявила, что не подходит для этой должности — ведь дофину нужна няня, которая постоянно наблюдала бы за ним.
— Но за ним буду наблюдать и я, его отец, и многие другие. Мы будем вместе больше, чем когда-либо. Ты должна согласиться, Гарбиелла, — убеждала я.
И все же она раздумывала. Однако, когда ее любовник Водрей узнал об этом, он настоял, чтобы она заняла эту должность.
Дружба с Габриеллой была одной из главных причин недовольства мною. Как это странно! В действительности все было так прекрасно — нежная дружба, желание двух людей, у которых много общего, быть вместе. Что в этом плохого? Однако это истолковывали не правильно. Я уж не говорю о злонамеренных искажениях причин нашей дружбы. Я не обращала на это внимание, ведь клевета была такой нелепой. Однако члены рода Габриеллы были честолюбивыми, и я убедила Людовика сделать мужа Габриеллы герцогом. Это означало, что она получает «право на табурет», то есть теперь ее семья выделяла одного из своих членов, чтобы занять пост при дворе. Теперь этой семье постоянно выплачивались огромные суммы из непрерывно сокращающихся запасов казны.
Опять деньги!
В один из восхитительных июньских дней, находясь в своей позолоченной комнате, я играла на клавесине, но мои мысли были далеки от музыки. Я размышляла над тем, что становлюсь старше. Мне уже около двадцати восьми! Моей маленькой дочери исполнится пять лет в декабре, а маленькому дофину — два года в октябре.
Да, вздохнула я про себя, я уже не молодая, и мной овладела печаль. Я не могла представить себя старой. Что я буду делать, когда не смогу танцевать, играть и выступать на сцене? Организовывать браки своих детей? Отдать мою прелестную девочку какому-то монарху из далекой страны? Я содрогнулась. Не приведи. Господи, быть старой, молила я.
В дверь тихо постучали. Вошел швейцар и сказал, что ко мне посетитель.
Увидев его в дверях, я вздрогнула. Он значительно постарел, но от этого не стал менее привлекательным; Он выглядит еще более утонченным, подумалось мне. Ко мне приближался граф Аксель де Ферзен. Я встала и протянула руку, он ее поцеловал.
Внезапно я почувствовала, что жизнь снова возвращается ко мне. Все мрачные мысли о приближающейся старости исчезли.
Он вернулся!
Какие прекрасные дни! Он постоянно приходил ко мне, и, хотя мы никогда не оставались одни, мы могли разговаривать, да нам и не нужны были слова, чтобы передать наши чувства.
Когда он рассказывал мне об Америке, то очень воодушевлялся. Он получил «Крест Цинциннатуса» за храбрость, но не носил его. Это было запрещено Его величеством королем Швеции Густавом, однако он произвел Акселя в полковники.
— Теперь. — сказала я, — вы на определенное время останетесь во Франции.
— Для этого должен быть какой-то предлог.
— А у вас нет его?
— В сердце я нахожу для этого основание, но не могу об этом сказать открыто. Здесь должны быть две причины…
Все стало понятно. Его семья настаивает, чтобы он вернулся в Швецию и жил там. Он должен жениться… Должен позаботиться о своем будущем…
Он рассказал мне о своих трудностях, и мы обменялись улыбками по поводу его безвыходного положения. Никогда с самого начала мы не верили, что можем стать настоящими любовниками. Как мы могли? Я очень отличалась от той женщины, которая изображалась в памфлетах. Я была разборчивой. Спальня нисколько не манила меня. Я верила в любовь — любовь, представляющую собой услужение, преданность, бескорыстие… Идеалистическую любовь. Мне казалось, что Аксель все это давал мне. В своей форме шведской армии он выглядел великолепно по сравнению со всеми другими мужчинами. Я не ждала скоротечных ощущений, удовлетворения преходящего желания. Я хотела бы быть простой знатной женщиной, выйти за него замуж и жить идеальной жизнью в небольшом домике в сельской местности наподобие моего хутора, где коровы чистые, а масло сбивается в севрских тазах, где овцы украшены серебряными колокольчиками и лентами. Я не хотела, чтобы что-то грязное появилось в моем раю.
Кроме того, у меня маленькие дети. Для меня они прекрасные. Это дети Людовика.
В моих мечтах не было никакой логики. Я мечтала о рыцарском романе, а он не строится на реалиях жизни. И все же я хотела удержать Акселя во Франции. Я обрадовалась, когда Людовик показал мне письмо от Густава из Швеции. В нем говорилось следующее:
«Монсеньор, мой брат и кузен граф де Ферзен, имея соответствующее разрешение, служил в армейских подразделениях Вашего Величества в Америке и доказал, что достоин вашей благосклонности. Поэтому я не считаю, что моя просьба о предоставлении под его командование полка королевских войск покажется нескромной. Его происхождение, богатство, положение, которое он занимает при мне, убеждают меня в том, что его кандидатура может быть приемлемой для Вашего Величества, и поскольку он в равной степени будет оставаться прикомандированным к моей армии, он будет делить свое время между службой во Франции и службой в Швеции…»
Не потребовалось много времени, чтобы убедить Людовика в достоинствах этой идеи. Аксель получил возможность чаще бывать в Версале, не вызывая никаких кривотолков. Он мог приходить во французской военной форме.
— Мой отец недоволен, — сказал он мне. — По его мнению, я зря трачу время.
— Увы! — ответила я. — Боюсь, что и я тоже.
— Я никогда не тратил его более счастливо.
— Сегодня вечером состоится концерт. Надеюсь, что вы придете.
Все шло в том же духе.
Отец Ферзена был энергичный человек. Если его сын решил терять время во Франции, он должен жениться. Нашлась очень достойная молодая женщина, превосходно подходящая ему. Она, была состоятельна, ее отец считался влиятельным человеком во Франции. Все, что ей было нужно, — это муж, высокий по происхождению и титулу. Дочь инспектора финансов Жермена Неккер — таково было имя подобранной ему невесты.
Когда Аксель рассказал мне об этом, я встревожилась. Если он женится, то наши романтические отношения разлетятся вдребезги. Да, я была замужем, да, у меня не было никаких шансов выйти замуж за Акселя. Но кто когда-нибудь слышал о женатом трубадуре? Каким образом он сможет постоянно находиться при мне, если женится и его женой станет Жермена Неккер, женщина демократических и реформаторских убеждений и твердых принципов, унаследованных от своих родителей?
— Этого не должно быть, — сказала я. Ферзен согласился со мной, но опечалился. Неккеры уже знали о таком плане и считали его отличным. Мадемуазель Неккер была бы смертельно оскорблена, если бы он не сделал ей предложения выйти за него замуж.
— Мы должны найти для нее другого поклонника, — объявила я, — который понравился бы ей больше.
Но меня охватил ужас: как может женщине нравиться кто-то больше, чем Аксель?
Жермена Неккер была очень решительной женщиной. Она выйдет замуж только за того, кто ей нравится, заявила она. Мне показалось странным, что она не собиралась выходить замуж за Акселя. Но она была влюблена в барона де Сталя и решила выйти за него замуж. Поскольку она была очень энергичной молодой женщиной, то через весьма короткое время превратилась из Жермены Неккер в мадам де Сталь.
Аксель показал мне письмо, написанное им своей сестре Софи, которую он очень любил и с которой всегда был откровенным. Он заверил меня, что Софи поймет его настоящие чувства.
«Я никогда не свяжу себя узами брака. Это против моей натуры… Поскольку я не могу быть вместе с женщиной, которой я хочу принадлежать и которая действительно любит меня, я не женюсь ни на ком».
Романтическая любовная история продолжалась.
Он не мог оставаться во Франции долгое время. Семейные дела требовали, чтобы он вернулся в Швецию. Через несколько месяцев он вернулся в Париж вместе со своим господином — королем Густавом. Мне хорошо запомнился день, когда мы получили эту новость. Людовик был на охоте и остановился в Рамбуйе. Когда стало известно о прибытии Густава, мой муж собирался настолько поспешно, что принимал гостя в разных ботинках: на одной ноге ботинок с красным каблуком и золотой застежкой, на другой — с черным каблуком и серебряной застежкой. Густав, который безразлично относился к собственному внешнему виду, не обратил на это внимания.
Важно, что Аксель был снова во Франции. Я выдала свои чувства, сразу же объявив, что мы должны устроить празднество в Трианоне в честь короля Швеции. Я была решительно настроена устроить праздник, какого еще никогда не было. Люди из моего окружения выражали недоумение, хихикали и шептались украдкой — в честь кого устраивается этот праздник?
Мне никогда раньше не нравился Густав, поскольку во время своего предыдущего приезда во Францию — я была в то время дофиной — он подарил бриллиантовый ошейник любимой собаке мадам Дюбарри. Это было и глупо, и вульгарно, говорила я тогда, он оказывал большее почтение любовнице короля, чем будущему королю Франции. Однако теперь он был королем Акселя, и я хотела дать прием в его честь, поскольку одновременно принимала и Акселя.
В театре Трианона мы показали пьесу Мармонтеля «Чуткий сон». После окончания спектакля все перешли в английский парк. Светильники были спрятаны в листве деревьев и кустарников. Я приказала вырыть борозды позади храма любви и заполнить их вязанками хвороста. Когда они загорелись, создалось впечатление, что храм покоится на языках пламени.
По словам Густава, у него создалось впечатление, что он побывал на блаженных Елисейских полях, другими словами — в раю. Именно такое впечатление мне и хотелось создать, поэтому я приказала, чтобы все облачились в белые одежды и прогуливались, как обитатели рая.
В такой романтической обстановке мы с Акселем могли быть ближе, чем всегда. Мы могли коснуться друг друга, могли даже поцеловаться. В белых одеяниях, в сумерках той волшебной ночи можно было поверить, что мы находимся в ином, фантастическом мире, где отсутствуют долг и реальность.
Когда начался ужин, мы больше не могли быть вместе. Я переходила от столика к столику, наблюдая за тем, чтобы моим гостям досталась дичь, которую король убил на охоте, а также осетры, фазаны и все другие деликатесы. Все было так, как я хотела. Несмотря на все великолепие — а ведь никогда не было столь великолепных приемов даже при этом дворе! — мне хотелось сохранить иллюзию простоты жизни в Трианоне.
Несколько дней спустя после приема Аксель и я вместе с Густавом и другими придворными и лицами из окружения шведского короля смотрели, как Полатр де Разье и человек по имени Пруст высоко поднялись над нашими головами на воздушном шаре. Шар назывался «Мария Антуанетта». Я с трудом могла поверить своим глазам. И другие находились под большим впечатлением, ожидая неминуемой катастрофы, но шар пролетел от Версаля до Шантийи и дал повод поговорить о чудесах науки.
Однако я больше думала об Акселе и о том, что вскоре нам предстояло еще одно расставание, а каждое следующее становилось труднее предыдущего. Мне захотелось подарить ему что-нибудь на память. Я преподнесла ему маленький календарь, на котором написала: «Вера, Любовь, Надежда — навеки с нами».
Он вернулся в Швецию со своим королем. Мадам Виже де Брюн рисовала мой портрет. Это была очаровательная элегантная женщина. Мне нравилось разговаривать с ней, когда она работала. Я наблюдала, как на полотне постепенно вырисовывается картина. Однажды я спросила:
— Если бы я не была королевой, можно было бы сказать, что я выгляжу высокомерной. Вы не думаете так?
Она уклонилась от ответа, а могла бы ответить, что, по мнению многих, я выгляжу высокомерной и надменной. Недовольная нижняя губа, которая была замечена еще в ту пору, когда моя внешность оживленно обсуждалась французскими посланниками при дворе моей матушки, стала более резко выраженной. Это была наследственная черта моих габсбургских предков. Я рассказала мадам де Брюн об этом, она же с улыбкой заметила, что не может воспроизвести цвет моего лица.
— У вас такая чистая, такая безупречная кожа, что я никак не могу подобрать нужные краски.
Лесть королеве? Но у меня действительно был прекрасный цвет лица, и было бы ложной скромностью отрицать это.
В это время в Париже и в Версале оживленно обсуждались мои платья. Обнаружилось, что за одно из них я уплатила шесть тысяч ливров. Мадам Бертен брала дорого, мне было известно об этом, однако она была самой прекрасной портнихой Парижа, была модельером моих платьев и моих шляп. У меня были свои швеи, специальные портнихи по шитью одежды для верховой езды и пеньюаров, были изготовители обручей для кринолинов, специалисты по небольшим воротничкам из меха и кружев, специалисты по воланам и оборкам и нижним юбкам.
Разговоры о моем расточительстве были очень популярны, поэтому я решила, что мадам Виже де Брюн должна нарисовать меня в галльской одежде, то есть в свободной блузке, какую носят креольские женщины. Она была простой, как ночная рубашка, и шилась из дешевого батиста.
Картина получилась хорошая и была показана на выставке. Люди толпами собирались вокруг нее. Вскоре стало ясно, что все, что я делаю, не правильно.
— Королева играет под горничную, — комментировали одни.
— Она стремится разорить торговцев шелком и ткачей Лиона и помочь торговцам мануфактурой из Фландрии. Разве они не являются подданными ее братца?
А наиболее существенным, подрывающим мою репутацию комментарием оказалась корявая надпись под портретом в выставочном зале:
«Франция с австрийским лицом, опустившаяся до того, чтобы покрыть себя тряпкой».
Глава 2. Бриллиантовое колье
Кардинал использовал мое имя, как подлый и грубый обманщик. Возможно, что он поступил так под давлением обстоятельств и срочной потребности в деньгах и верил, что сможет рассчитаться с ювелиром и никто ничего не узнает.
Из письма Марш Антуанетты к императору Иосифу
Жил один человек, имя которого было у всех на устах. Писатель Бомарше, автор пьесы «Женитьба Фигаро», которая вызвала огромный интерес при дворе и, я полагаю, в стране. У автора возникли трудности с постановкой пьесы на сцене, поскольку лейтенант полиции, мировые судьи, хранитель печати и — довольно странно — король придерживались мнения, что ее показ не принесет стране никакой пользы.
Мне показалось, что будет очень забавно поставить ее в моем театре в Трианоне, и Артуа согласился со мной, видя себя в роли цирюльника. Он порхал в моих апартаментах, повторял проказы цирюльника в жизни. Поэтому нечего было удивляться, что люди предполагали, будто мы с Артуа более близки, чем позволяют приличия. Мы с ним почти одинаково смотрели на такие вопросы. Он не мог понять, почему мы не должны играть, если нам хочется.
Теперь я, конечно, понимаю, что диалоги пьесы полны намеков, понимаю, что Фигаро — представитель народа, а граф Альмавива — старого режима, шатающегося знания аристократии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28