– А кто из нас кто? – усмехнулся он.
Подойдя, Ник ухватил ее за руку и легко потянул на себя, вынуждая подняться.
– Пора в постель, Мерседес.
Затем, к величайшей ее досаде и изумлению, он повернулся и самоуверенной походкой зашагал обратно в свою спальню, словно ожидая, что она засеменит вслед за ним, как послушная собачонка.
– Ты, кажется, уверен, что я последую за тобой по пятам? – холодно сказала Мерседес, на самом деле подавляя в себе порыв кинуться к нему, сорвать с его широких плеч почему-то кажущийся неуместным элегантный ночной халат.
Он задержался в проеме двери, обернулся к ней:
– Я не собираюсь еженощно затаскивать тебя силком в постель, которую ты поклялась перед алтарем делить со мной. Я хочу тебя именно сейчас, и ты это знаешь. Я уже объяснил, что положено, по поводу Сенси. Она не интересует меня ни в малейшей степени, и я впредь не намерен тратить на нее свои силы.
– И на меня тоже, – подхватила она с презрительной иронией, возмущенная его грубой откровенностью, а главное, чрезмерным мужским самодовольством.
Он усмехнулся, как заправский обольститель.
– О нет! Я собираюсь как следует потрудиться над тобой… и ради тебя израсходоваться без остатка. И это, надеюсь, будет не пустая трата. Иди сюда, – произнес он повелительно.
Мерседес покорно перешагнула порог спальни и скинула на ходу свой халатик.
На протяжении следующих нескольких месяцев они представляли собой образцовую супружескую пару, проводя дни в совместных трудах. Он занимался стадами, она – посевами, которые росли дружно благодаря оросительным каналам. Оба они уделяли внимание Розалии. Мерседес возилась с девочкой в знойный полуденный час, он – по вечерам. Девочка оказалась на редкость смышленой и за шесть недель освоила грамоту. За столом хозяин и хозяйка обычно обсуждали домашние дела и вели беседы о политике, ничем не отличаясь от любых супругов-гасиендадо в стране.
Но когда наступала ночь и они удалялись в спальню, то с ними происходила метаморфоза. Ник превращался в яростного агрессора, заявляя о своих супружеских правах на ее тело, а она противостояла ему, оставаясь холодной, но только на поверхности.
Она воспринимала исполнение своих супружеских обязательств как должное, но твердо решила подавлять в себе любую вспышку ответного пламени и не позволять мужу управлять ее чувствами.
Он применял обходные маневры, иногда вводил ее в искушение невероятной нежностью и добротой, тратил многие часы, лаская и дразня ее тело, которое часто предательски свидетельствовало, как трудно было ей сдерживаться в его объятиях. Иной раз он в раздражении овладевал ею поспешно, без всякой предварительной ласки, потом отворачивался и засыпал, а она лежала рядом с ним, уставившись в темноту и страдая от неутихающей внутренней боли, вызванной неудовлетворенностью. А что касается боли душевной, то она была еще мучительней.
Мерседес проводила все ночи в его постели, так как он раз и навсегда настоял на этом. Какая-то часть ее сознания возмущалась подобным унизительным вторжением в ее личную жизнь, нарушением устоявшихся традиций в отношениях мужа и жены, принятых в их среде, – супруги должны иметь отдельные спальни. Все же коварное ощущение близости и тепла охватывало ее ночь от ночи с нарастающей силой, когда он прижимал ее к своему сильному телу. Под стук его сердца она засыпала.
Навязчивый голосок откуда-то из глубины сознания нашептывал ей, что раз он с ней, то, значит, не с Инносенсией. После досадной сцены в ванной комнате Мерседес не замечала, чтобы Лусеро уделял хоть малейшее внимание своей бывшей любовнице.
Вероятно, он попросту устал от общения с подобными женщинами, вдоволь насытившись ими на войне, причем там ему попадались более экзотические и поднаторевшие в своем ремесле экземпляры, чем глупая Инносенсия, выросшая в провинциальной глуши. Или, может, он действительно вожделеет свою собственную супругу? Разве не повторял он это неоднократно, правда, с присущей ему двусмысленно-издевательской интонацией? Могла ли быть эта склонность к шуткам и внешняя самоуверенность лишь щитом, которым он прикрывается… И что он прячет за щитом?
Время шло, а тревога ее нарастала. Только сам Лусеро мог внести умиротворение в ее смятенную душу… если она позволит ему это сделать. Научится ли она когда-нибудь верить своему мужу?
В один из ярких, прозрачных дней тонкий солнечный луч проник сквозь тяжелые бархатные занавески в комнату доньи Софии. Старая женщина слегка приободрилась с наступлением прохладной погоды. Она все чаще просила пересадить ее из кровати в кресло. И сейчас она, вытянув шею, прильнула к узкой щели между портьерами. Ей была видна часть патио с колодцем в дальнем конце. В тени фиговых деревьев появилась Мерседес. Навстречу ей, раздвинув низко нависшие ветви, вышел Лусеро.
Слезящиеся глаза старухи алчно сощурились, когда ее сын и невестка обнялись. Их поцелуй обжег донью Софию, как раскаленное железо. Она смотрела, не отрываясь, как он играет золотом ее волос, как их губы вновь и вновь сливаются вместе.
Загорелый, могучий, темноволосый, он выглядел божеством по контрасту с английской бледностью жены. Руки его ласкали Мерседес с такой привычной фамильярностью, что из уст доньи Софии вырвался сдавленный крик отвращения.
С удобной для наблюдения позиции старуха внимательно рассматривала контуры фигуры Мерседес. Ей показалось, что невестка весьма охотно участвует в бесстыдной игре, обвиваясь вокруг тела мужа, как лиана.
Но вот Лусеро резко отстранился, и она скрылась за деревьями. Он остался на месте. Самодовольная улыбка блуждала по его красивому лицу. Дьявольское лицо! Такое же, как у его отца. Но лицо ли это ее сына?
– По всей видимости, он скоро ее обрюхатит, если она уже не носит в себе его ребенка, – пробормотала старуха и утомленно откинулась на спинку кресла.
Со злорадством она подумала, что неплохо послать весточку об этом Ансельмо прямиком в ад.
«Ты взвоешь там, старикан, в своем котле с кипящей смолой, когда ублюдок, рожденный от твоего ублюдка, наложит лапу на Гран-Сангре!»
Ее смех едва слышно прошелестел в тишине сумрачной комнаты.
Внезапно у нее перехватило дыхание, она зашлась в мучительном кашле. Лазаро поспешил на помощь сеньоре. Он уложил ее обратно в кровать на высоко взбитые подушки. Слуга управлялся с сеньорой с легкостью, ведь она весила не больше малого ребенка.
Но старуха продолжала кашлять и задыхаться, и Лазаро дернул изо всей силы шнур звонка.
Отец Сальвадор немедленно явился на зов. Было послано за лекарем в ближайшую деревню.
Через пару часов у нее горлом пошла кровь.
Священник произнес последнее напутствие. Николас и Мерседес присутствовали при этом, но старуха их не заметила.
Доктор прибыл ближе к вечеру, но он был бессилен остановить у больной приступы удушья. Он согласился, чтобы Ангелина, отлично разбирающаяся в лекарственных травах, приготовила ароматический настой. Поочередно, с величайшим терпением она и Мерседес ложку за ложкой отправляли целебное снадобье в воспаленное горло доньи Софии. К полуночи больная смогла спокойно уснуть.
Покидая скорбные покои старой сеньоры, Мерседес, сама измученная до предела, мечтала только о горячей ванне и нескольких часах сна, но дорогу ей преградил с самым мрачным видом падре Сальвадор.
– Уделите мне время, донья Мерседес, прошу вас.
Она кивнула и прошла вслед за ним в его маленький кабинет, заставленный книжными шкафами с религиозной литературой и деревянными статуэтками святых, торжественно взирающих на озадаченную и несколько напуганную Мерседес. Колеблющееся пламя свечи, зажженной падре, оживило их дотоле мертвые глаза.
Он начал говорить после тягостной, как ожидание надвигающейся грозы, паузы:
– Когда я навещал донью Софию в последние месяцы ее болезни, мы изредка беседовали с ней о ее сыне.
Еле заметная улыбка мелькнула на лице Мерседес, несмотря на то что усталость сковала ее.
– Удивляюсь, что она не исповедалась вам о своих недобрых чувствах к Лусеро.
Он вонзил в нее пристальный взгляд неподвижных блеклых глаз.
– Я никогда, разумеется, не нарушу тайну исповеди, – произнес он сурово и тут же с глубоким вздохом опустился на жесткий стул с прямой спинкой. – Единственно, что я скажу… Я был очень озабочен состоянием ее души.
– Потому что она ненавидела своего сына?
Он резко вскинул брови:
– Как вы узнали? Она никогда не говорила об этом вслух.
– Не из ее слов, конечно. И мой муж тоже не распространялся на эту тему. Но я могла наблюдать за ними, когда они были вместе, и к тому же я прожила с доньей Софией под одной крышей больше четырех лет. Она без устали осуждала сына за грехи его отца.
– У сына и своих грехов достаточно.
– Да, но это не оправдывает ее ненависть к нему. Я думаю, что она невзлюбила его, еще когда он был совсем мальчишкой.
Мерседес пришли на память высказывания Лусеро по этому поводу, сделанные после его возвращения с войны.
– Его есть за что невзлюбить, – произнес священник. Он глубокомысленно потер переносицу, облокотился о стол, подперев голову руками, и погрузился в раздумье.
Свой монолог он продолжил не сразу. В мыслях он углубился в далекое прошлое. Голос его звучал глухо, как бы издалека:
– Лусеро был трудным ребенком, своенравным, избалованным, что не редкость среди детей креолов, а скорее общее правило. Но ему нельзя было отказать в находчивости и сообразительности. Именно его изобретательный ум и послужил причиной многих неприятностей, но я должен был распознать в нем незаурядные способности, какие мне удалось увидеть в его юной дочери. Но я не сделал этого тогда и в будущем за это отвечу перед Господом.
Взгляд падре блуждал где-то в пространстве. Он перестал видеть окружающее, полностью отдавшись во власть горестных воспоминаний.
– Он вел себя нечестиво и вызывающе, готовый принять любое, самое суровое наказание, но не отречься от заблуждений, не раскаяться в своих дурных словах и поступках. Он способен был красть и лгать, не стыдясь. При желании он мог обмануть сладкими речами и совратить даже птиц на деревьях.
Мерседес криво усмехнулась:
– Качество, несомненно перешедшее к сыну от дона Ансельмо.
– Да. Лусеро восторгался скандальными похождениями отца и старался ему подражать.
– Как единственный сын дона Ансельмо и к тому же его зеркальное отражение, вполне естественно, что Лусеро взял за образец для подражания собственного родителя, как бы ни был плох и губителен этот пример. А может, Лусеро просто искал человека, на кого мог излить свою любовь? – поинтересовалась Мерседес. – И сам нуждался в любви, – мягко добавила она.
Падре Сальвадор, казалось, за время их краткой беседы постарел у нее на глазах.
– Да. Рано или поздно обстоятельства вынудили меня принять во внимание причину, по которой сын вступил на ту же опасную дорожку, что и его нечестивый отец. Вина матери здесь очевидна, и это тревожит меня сейчас. Перед ее кончиной она и Лусеро должны примириться и простить друг друга.
Мерседес поразилась:
– И за этим вы пригласили меня на разговор?
– А на кого мне еще положиться? Вы его жена. Он скорее послушает вас, чем меня. Мы с ним не ладим с давних времен, с того дня, как я застал его истязающим жестоко и изобретательно собак несчастных пастухов. На такие дела он всегда был мастак.
Вспомнив, как быстро подружились Буффон и ее супруг, Мерседес возразила:
– Он очень изменился. Во всяком случае, в отношении к животным.
Падре явно не поверил ей, но не стал спорить.
– Только вы сможете уговорить его. Если он посетит свою умирающую мать, то есть надежда, что оба они придут к согласию. Это нужно не только ей, но и ему. Ведь все мы смертны.
Сама не понимая, что движет ею в эту минуту, Мерседес кивнула:
– Я постараюсь, святой отец, но я ничего не обещаю…
– И ты говоришь об этом серьезно? – Николас изобразил на лице величайшее изумление.
Они с Мерседес встретились у него в кабинете. Он наполнил два бокала мадерой и один протянул ей.
– Впрочем, я забыл, что ты ревностная христианка и, конечно, вполне искренне скорбишь у ее смертного ложа. Но это же ни к чему не приведет, Мерседес! Она проклинала меня со дня появления на свет и с проклятием на устах уйдет в могилу. Туда ей и дорога!
В тоне Ника была особая горечь, потому что перед ним маячило лицо его собственной матери.
– …Отец Сальвадор… – начала было Мерседес.
– Буду только рад, если он вскоре присоединится к ней на том свете, – резко оборвал он ее.
Ник проглотил остатки мадеры и потянулся вновь за графином.
– Он сожалеет, что плохо обращался с тобой, когда ты был еще мальчиком. Розалия как бы открыла ему глаза на его прошлые ошибки. Он хочет загладить свою вину, Лусеро.
При упоминании имени девочки Николас смягчился.
– Розалия, кажется, смогла поладить со старым козлом. Вчера она уже бегло читала мне. Я поражаюсь ее успехам.
– Мы обязаны этим отцу Сальвадору, – настаивала Мерседес.
Прежде чем он успел что-то возразить, Бальтазар вбежал в комнату.
– Хозяин! Солдаты на подходе!
– Имперцы или хуаристы? – спросил Николас и тут же устремился к шкафу, где хранилось оружие.
– Не знаю. Я послал за Грегорио, как вы приказывали поступить в случае нападения.
– Правильно. Мои люди знают, что им делать, – сказал Фортунато, заполняя магазин винтовки патронами.
Вставив магазин на место и щелкнув затвором, он обратился к Мерседес:
– Забирай Розалию с собой на кухню. Оставайся там с Ангелиной и спрячься за каменным очагом. Надеюсь, вас там не найдут, если дела обернутся плохо.
– Я знаю, как стрелять из ружья, Лусеро. Я уже встречалась лицом к лицу с солдатней и не намерена прятаться.
Ее рассердил его командный тон.
– То было без меня, а при мне ты будешь поступать, как я тебе велю. Подумай если не о себе, то о ребенке, – добавил он.
Напоминание о Розалии отрезвило ее. Она согласно кивнула, но все же, покидая комнату, прихватила револьвер.
Фортунато давно составил план обороны Гран-Сангре в случае нападения мародеров любой из вышеназванных сторон. Массивные стены дома были в четыре фута толщиной. Хотя окна, выходящие во внутренний двор, были велики и располагались низко, с внешней стороны они походили на бойницы, удобные для стрельбы. Как и большинство гасиенд в северных штатах, дом сооружался как заправская крепость.
К моменту появления Ника во дворе все его люди успели занять позиции в воротах и на крыше. Подыскивая себе в Эрмосильо новых вакеро, он заодно приобрел для них некоторое количество контрабандного оружия, которым промышляли его бывшие коллеги по контргерилье, перехватившие военный транспорт, предназначавшийся для армии генерала Эскобедо в Чиуауа.
Перебежав двор, Ник присоединился к Хиларио и его молодому напарнику Грегорио, стерегущим главные ворота. Хотя парню лишь недавно исполнилось восемнадцать, Грегорио производил впечатление многоопытного хладнокровного ветерана. Сам Фортунато в его возрасте уже имел за плечами несколько военных кампаний. Он не спрашивал Грегорио, за кого он ранее сражался. Лишь бы сейчас он сохранил верность хозяину Гран-Сангре. Хиларио, который на протяжении всей своей долгой жизни оставался преданным вассалом Альварадо, поручился за юношу, и этого было достаточно.
Грегорио Санчес наблюдал за дорогой, по которой в облаке пыли двигалась колонна всадников. Его лицо приобрело решительное выражение, когда он оторвался от подзорной трубы.
– Это хуаристы, хозяин. Их около двадцати. Скачут, как бешеные.
Он передал трубу Фортунато.
Николас оглядел колонну и распознал знаки различия республиканской армии на мундире офицера.
– Они вооружены хуже некуда и вряд ли захотят ввязаться в бой. Интересно, какого дьявола их сюда занесло?
– Возможно, за ними гонятся французы, – предположил Хиларио.
Ник пожал плечами.
– Не похоже. Тогда бы они выбрали другую дорогу. Ведь эта ведет в Синалоа, где французов вроде бы полным-полно. Что ж, скоро мы все узнаем.
Лейтенант подал знак своим подчиненным остановиться на берегу реки, там, где ее русло подходило к самому дому. Ник обратил внимание, что всадники очень старались не потоптать поле и огороды Мерседес. Большая часть злаков была уже убрана, но, если ущерб будет нанесен овощам, с нее станется, она в гневе откроет стрельбу. Николас подумал об этом с мрачным юмором.
Лейтенант был низкорослый, деликатного сложения мужчина с невероятно большими усами. В сопровождении двух всадников, прикрывающих его с флангов, он направился к воротам. Опытным взглядом окинув трех вооруженных людей, противостоящих ему, он спешился.
– Добрый день, – широкая улыбка сияла на его лице. – Разрешите представиться, я лейтенант Боливар Монтойа. Служу в армии республики Мексика.
– Я дон Лусеро Альварадо, хозяин Гран-Сангре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48