Товарищи! Не допустим полицейского произвола! Потребуем немедленно удалить с прииска урядника Хаустова, отменить приказ об увольнении рабочих и срочно вызвать представителей горной инспекции для расследования всех безобразных поступков полиции. В противном случае прекратим работы на шахтах и объявим забастовку».

Под воззванием стояла подпись: «Стачечный комитет».
На втором листе было просто и коротко изложено, как следует избирать стачечный комитет и делегацию для вручения требований рабочих.
«Так вот почему он предупредил, чтобы я не попадалась на глаза стражникам», – пряча воззвание, подумала Устя и снова огляделась по сторонам: не следит ли кто?
Гордая сознанием оказанного доверия, Устя встала, выпрямилась и, стараясь сдержать тревожное и радостное волнение, прошла сначала по руслу речушки, а потом свернула в балку, где ее уже давно поджидали братья Фарсковы. Собравшиеся рабочие оживленно и мрачно обсуждали события вчерашнего дня. Рабочие шахты, на которой работали Фан Лян и Архип, собрались полностью. Пришел народ и с других шахт. Некоторые явились по приглашению, другие из любопытства. Где сборище, туда и шли. К тому же администрация объявила второй день престольного праздника нерабочим днем. Об этом распорядился инженер Шпак, решив прослыть, несмотря на свою родословную, русским, религиозным человеком.
Пока избирались делегация и стачечный комитет, Устя переписала воззвание в нескольких экземплярах.
Избранный главой делегации Яков Фарсков вручил, явившись в контору, Суханову требования рабочих.
– Вот каких дел вы натворили, господин урядник, – вызвав Хаустова, сказал Тарас Маркелович. – Теперь расхлебывайте. Зачем арестовали и избили китайца?
– Он сам в драку полез, на стражников набросился, – оправдывался урядник, – а кроме того, господин управляющий, хоть это и по секретной части, но вы должны знать – у нас распоряжение есть от высшего начальства: китайцев и корейцев с приисков удалять и впредь на работы не допускать.
– Почему? – спросил Суханов.
– Золото воруют и народ баламутят… Они и против своего императора восстание устраивали, теперь к нам бежали. А зачем нам китайские бунтовщики, у нас и своих хватает.
– Чепуху мелешь, любезный, – заявил Суханов. – У вас там распоряжения, а у меня работы прекращаются. О вашем поведении я вынужден буду сообщить начальству.
– Это уж как хотите. Мы за все готовы ответить, – не без цинизма ответил Хаустов.
– А за безобразия с девчонками и бабами тоже ответишь?
– Это, господин управляющий, поклеп-с…
– Будто бы? Думаешь, мы не знаем, какой ты гусь?.. Мой совет тебе – уезжай в другое место… и весь ералаш кончится, – как бы между прочим сказал ему Суханов.
– А это уж как начальство распорядится… Я бы покинул эту дыру с моим удовольствием…
Через час Суханов уехал в Шиханскую к Степановым…
Шпак, узнав об этом, немедленно вызвал к себе Печенегова и приказал:
– Ради праздника, Филипп Никанорович, организуйте-ка торговлю водочкой с дешевой закуской. Привезите фургончик прямо на поле, пусть рабочие повеселятся…
– Они же бунтовать собираются, чего их веселить-то? Их надо в нагайки брать, а не водкой поить… Мне бы полсотни казаков, я бы им устроил веселье!
– Действуйте, как я говорю! – жестко повторил Шпак. – Наделаем побольше шума, а господина Суханова унимать пошлем. В шуме и драке всякое может случиться… А казачков будет нужно, я позабочусь и даже командовать вам разрешу… Вы офицер, человек опытный!
– М-да, признаться, вы недурно придумали, – после короткого размышления согласился Печенегов. – Ладно, подкинем водочки.
В Шиханской Тарас Маркелович долго уговаривал Ивана Степанова принять требования рабочих, доказывая ему, что если работы приостановятся, то это приведет к большим убыткам, а может и до бунта дело дойти. Полупьяный Иван свирепо вращал глазами и бормотал:
– Я… да чтоб на своей казачьей земле был бунт?.. Сейчас же велю казаков собрать! Водки полбака выставлю и двести казаков на коней посажу… Я покажу этой сволочи такие бунты – до самой смерти чесаться будут!..
– Это кто же тебя научил, господин Шпак, что ли? – угрюмо спросил Суханов.
– Я сам хозяин! Что мне Шпак? А насчет Петра Эммануилыча ты, дядя Тарас, не тово… неправильно поступаешь… И чево вы только не поделили?.. Он мне от всего сердца пудовый самородок на стол брякнул, я даже ахнул! А ты его мошенником обзывал… Не хорошо-о-о!
– От своих слов и сейчас не откажусь, – опуская седую голову, проговорил Суханов. Ему тяжело было смотреть на пьяного, распухшего Ивана и еще тяжелее слушать его глупую болтовню. Тарас Маркелович предчувствовал, что если дело будет так продолжаться, то все неминуемо пойдет прахом. Он попробовал поговорить с женой Ивана, но Аришка не захотела вмешиваться. Последние дни она была в хорошем настроении. Радовало ее то, что Иван почти перестал бывать у этой басурманки, как она называла Печенегову. Похоронив свекровь, Аришка чувствовала себя в доме полной хозяйкой. В большом новом доме можно было жить в свое удовольствие, а тут старик в какие-то мужские дела ее впутывает…
Ничего не добившись, Тарас Маркелович уехал.
На другой день работа на нескольких шахтах остановилась.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Ночью, сидя у костра, Кодар думал о неожиданном отъезде Маринки. Неладно получилось, даже самому было как-то немножко совестно. Неужели сегодня он сам упустил свое счастье?.. Как помочь беде? Думал долго, но ничего придумать не мог. Понял, что настала пора попросить совета у старого мудрого Тулегена. Друг его сидел напротив него и пил из пиалы чай.
– Послушай, Тулеген-бабай, – начал Кодар. – В твоем лице мне аллах послал второго отца. Ты много прожил на свете, тебе дано много мудрости…
– Длинно говоришь, я спать хочу, – прервал его Тулеген.
– Хорошо, я буду кратким, как оторванный конец аркана. Не думаешь ли ты, что пришло время, когда в моей юрте должен плакать ребенок и женщина должна кормить его молоком, так же как и мы когда-то сосали грудь матери…
– Пусть аллах поможет тебе точнее выразить мысли. Однако я не помню молока моей матери. Я помню молоко от пестрой коровы из стада бая. Эта коровка, кроме меня, никому не давала доить себя. У ней было вкусное молоко и жирное мясо… Я потом глодал ее кости… Говори дальше, я слушаю…
– Я хочу жениться, Тулеген-бабай.
– Мы тебе давно говорили об этом, но ты был глухой… Много подросло красавиц в степях, а ты даже не уплатил калыма… А теперь сколько надо платить? – подняв голову, спросил Тулеген.
– Такой красавицы, как она, нет в степях, – задумчиво продолжал Кодар. – Я думаю, нам не придется платить много калыма…
– Ты хочешь взять в жены русскую?.. Мы это тоже знаем. В коране правоверных сказано…
– Но ты не знаешь, что написано в коране русских, – перебил его Кодар. – Выслушай.
– Ты, наверное, будешь говорить о том коране, какой знает друг твой Василий, который здесь жил. Да, он мне тоже говорил, что есть такой коран, где написано, что кровь людей одного цвета и что все люди одинаковы… Я его нарочно спросил, можно ли взять в жены немусульманку.
– Что же он тебе ответил?
– Он смеялся надо мной и говорил глупости.
– Он, наверное, тебе сказал, что у русских был такой царь, грозный Иван, и он взял в жены себе татарку, а она ведь тоже была мусульманкой.
– Он царь, а ты бывший пастух, – резонно возразил Тулеген.
– Твои глаза, Тулеген-бабай, начинают забывать, что они видели несколько лет назад.
– Скажи, чего не помнят мои глаза? – спросил Тулеген.
– Ты видел людей из Хивы и забыл, что их жены носили не мусульманскую одежду… И жена у акзярского прасола Ислам-бека, которому мы продавали барашков и коней, тоже русская; она еще тебя угощала крепким чаем и калачом, вспомни!
– Ты прав… Позор моей дряхлеющей памяти… Не будем спорить. Кровь одинаковая, но мясо на вкус разное. И я знаю наверное, что тамыр Петька не захочет смешать кровь своей дочери с твоей кровью… Отрежь мне язык, если я говорю неправду…
Кодар задумался. Помолчав, сказал:
– Если она согласится, то мы скатаем наши юрты и уйдем в горы…
– Ты уверен, что она согласится?
– Она тоже любит меня, – твердо сказал Кодар.
– Немножко я и моя Камшат это заметили, – подтвердил Тулеген. – Та, плохая женщина, ее, наверное, обидела, поэтому она и уехала так скоро…
– Да.
– Та женщина лежала на подушках, как глупая овца, и ждала, когда баран рогом в бок пырнет ее… Может, все жены офицеров так делают, а? – спросил старик и засмеялся дребезжащим смехом.

В доме Лигостаевых готовились к свадьбе. Приехал и сам Матвей Буянов, навез кучу подарков; во время сговора несколько раз бесцеремонно целовал невесту, одобрил скорую свадьбу, попировал два дня и уехал.
После отъезда жениха и гостей в горнице целыми днями кроили, шили приданое. Только Маринка почти не принимала участия в этих хлопотах, словно и не собиралась выходить замуж…
– Ты что все молчишь и ходишь как в воду опущенная? Может, тебе и замуж не хочется, так ты скажи…
– Наоборот, мама, хочу, чтобы поскорее все кончилось.
– Нет, не то у тебя, девка, на уме, не то! – прислушиваясь к ее равнодушному голосу, говорила мать.
– Что же может быть у меня на уме?
– Бог тебя знает, чудная ты какая-то…
– Что же мне, выть начать? Каждая невеста глупа по-своему: одной петь хочется, другой реветь… А мне и ни то и ни се…
Последние перед свадьбой дни девушка начала чего-то бояться, нехорошие, черные думы лезли в голову, сердце сжималось в тоскливом трепете. Примерки белья и платьев изнуряли ее, праздничное настроение в доме вызывало досаду, песни подруг, грустные, заунывные, наводили тоску – казалось, не хватит сил до конца выстрадать и забыть прошлое.
В один из таких дней она увидела в окно, как кто-то открыл ворота, они визгливо заскрипели ржавыми петлями, показалась знакомая, косматая голова бурого коня. Во двор въехал Кодар. Маринка тихо вскрикнула, ухватилась за занавеску, оборвала ее, комкая белую тряпку в руках, со злостью сказала стоящей рядом матери:
– Не пускай его!.. Ну их всех, надоели!
Анна Степановна вздохнула, строго поджала губы и вышла. Гостя она встретила около крыльца, сухо и неприветливо сказала, что мужа нет, да и вообще он мало теперь бывает дома, работает на прииске. На лице Анны Степановны было такое выражение, точно в доме не к свадьбе готовились, а к похоронам. О помолвке Кодар не знал и очень удивился сердитому виду хозяйки. Не слезая с седла, повертелся на беспокойном коне посреди двора, справился о здоровье Петра Николаевича, однако о Маринке спросить не решился, понадеявшись увидеть ее на прииске.
Но поехать на прииск ему не пришлось. Возвращаясь домой, он повстречал на дворе пастушонка Сашку, водившего на водопой Ястреба по просьбе Маринки. После скачек мальчик временно жил у Лигостаевых и помогал по хозяйству. Он-то и рассказал Кодару о предстоящей свадьбе.
Только теперь Кодар понял, почему так неласково встретила его жена друга. Свирепо хлестнул коня, потом бросил поводья и дал коню полную волю. Так и ехал с опущенными поводьями до самого аула. Близился вечер, низко опустилось солнце и бросало на высохшие травы холодные, предосенние лучи. Иногда налетал порывистый ветер, срывал кусты верблюжьей колючки. Они катились по земле, как огромные живые ежи.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Едва успела Анна Степановна выпроводить Кодара, как прибыл еще один неожиданный гость. Это был коневод, служивший у Печенеговых, Кирьяк.
Зинаида Петровна так осчастливила его своим визитом, что он готов был сделать для нее все возможное и невозможное. Кирьяк проводил Зинаиду Петровну из флигелька на рассвете с усталой на лице улыбкой. Утром его позвали в дом на чашку чая. Угрюмый и растрепанный, к столу вышел Владимир.
– Значит, берешься высватать? – раскуривая длинную трубку, спросил Печенегов-младший.
– Если монетов не пожалеете, дело не хитрое. Это для нее большая честь! Только прежде родителя надо спросить.
– Не ему жить, а мне, – поправляя спустившиеся с плеч подтяжки, проговорил Владимир.
– Я вашего батюшку знаю… Да что это вам приспичило?
– Ты меня не пытай, Кирьяк! Не спрашивай! – задыхаясь, крикнул Печенегов. – За отцом послали?
– Уже приехал. С мамашей совет держат… – Кирьяк самодовольно крякнул и налил себе рюмку водки. Он не сомневался в успехе сватовства.
Вошел Филипп Никанорович, лицо его с вислыми седыми усами за эти дни похудело. Трезвый и озадаченный вид его удивил сына. «Значит, всерьез принял мою затею», – подумал Владимир.
Он не знал, что его отец боялся этой девушки. Филипп Никанорович был убежден, что разговор со Шпаком о Тарасе Суханове она все-таки слышала. Пораздумав, он все же решил, что блажь сына жениться на этой красивой казачке пришлась как раз кстати. Характер и внешность девушки и ему тоже были по душе. Филипп Никанорович даже подумал про себя, что если бы он сам женился на такой женщине – из простых, – может, и жизнь бы его по-другому сложилась… «Плетью сынка отхлестала. Прекрасно. За дело. Не скачи с мальчишками… Володьке именно такая жена и нужна… Я ее еще научу, как держать мужа в руках», – подумал Филипп Никанорович. Он видел, что воспитание сын получил дурное, как и он сам, влияние взбалмошной Зинаиды Петровны оказалось губительным для обоих. Мысли о возможности снова попасть на каторгу сделали его рассудительным. Намерение сына многое меняло и, казалось, ставило на свое место.
– Выбор твой одобряю, – сказал он сыну коротко. – Усадьбу с землей и табуном отдаю вам. Живите…
Бывший войсковой старшина не выдержал, зарыдал и ушел к себе в кабинет.
Кирьяк вычистил сапоги, подпоясался малиновым кушаком, заломил серую папаху набекрень и отправился к Лигостаевым, хмельной и веселый.
Однако Анна Степановна наотрез отказалась слушать его льстивые речи. Невеста просватана, через четыре дня свадьба, даже говорить о чем-то другом непристойно, заявила она и к Маринке свата не допустила.
Кирьяк почесал за ухом, развел руками и ушел ни с чем.
Выслушав его, Печенегов подседлал коня, накинул на плечи бурку и помчался на прииск. Разыскав Петра Николаевича на лесном складе, он отвел его в отдаленный угол и рассказал о намерениях сына.
– Опоздали, Филипп Никанорович, – удивившись этому неожиданному сватовству и чрезмерной возбужденности свата, сказал Петр Николаевич. Печенегов говорил быстро, сбивчиво, но со скрытой в голосе требовательностью.
– А ты откажи!.. Что тебе – купчишка, который торгует мылом из вонючих кишок, милее, чем наш казачий род?
– Сама выбрала. Я своей дочери женихов не подыскивал. А насчет мыла, так им и в вашей лавочке торгуют, – сдержанно улыбаясь, ответил Петр.
Печенегов побледнел и закусил ус.
– Я тебе, Лигостаев, честь делаю… Может, тебе приятно, что твоя дочь на моего сына плеть подняла? Для меня это кровная обида! Я и хотел порешить дело миром.
– А то что? – медленно поворачивая к нему голову, спросил Петр.
– Печенеговы обиды не прощают, – озлобленно глядя на него, многозначительно ответил Филипп Никанорович.
– А это нам хорошо известно. И кое-что еще знаем… Значит, отдать вам дочь?.. Да это все равно, что палачам на расправу! Лучше ее сразу убить, чем вам на изгаление отдавать. Как вы только подумать могли такое!
Петр Николаевич нагнулся, поднял с земли доску и отбросил ее к ближайшему штабелю.
– Так ты что… нас разбойниками считаешь? – кривя губы в презрительной улыбке, спросил Печенегов.
– Как угодно, так и думайте… Я не судья и не полицейский.
Полуоткрытый рот Печенегова в судороге сжался. Он поднял было кулак, но, поймав настороженный взгляд Петра Николаевича, понял, что не успеет ударить. Левая рука Лигостаева согнулась в локте и готова была отразить удар.
– Ну, подожди! – хрипло выдавил Печенегов и, повернувшись, путаясь в бурке, пошел к воротам.
– Подожду! – крикнул ему вслед Петр Николаевич и первый раз за эти дни по-настоящему обрадовался, что выдает дочь замуж. Долой от чужих завистливых глаз. Лучше будет, и на сердце спокойней. А жених парень и умный и смирный…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Даша после замужества с особенной радостью встречала каждый новый день. К мужу она относилась трогательно, нежно. Он отвечал ей тем же.
Этот воскресный день у Микешки оказался свободным.
– Поедем, Микешенька, в Шиханскую свадьбу смотреть, – когда поутру пили чай, сказала Даша.
– А кого венчать будут? – отхлебывая из блюдечка, спросил Микешка.
– Вроде и не знает, притворяется, – щекоча его за ухом, ответила Даша. – Маринушка, твоя бывшая зазнобушка, за купца замуж выходит.
Микешка резко повернулся к ней и пролил на белую скатерть чай. Хотел смахнуть на пол желтую лужицу, но разбил чайное блюдце, свадебный подарок Тараса Маркеловича.
– Ты что это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49