Родители предпочитали ничего не знать о занятиях сына, даже когда все кончилось бедой. Мать тревожили дурные наклонности Лестера, но отец говорил, что все парни такие. Иначе не выжить в этом треклятом мире.
Свое прозвище Лестер Маддокс Парсонс получил в семнадцать лет. Он замыкал провода зажигания у фермерского трактора на арахисовом поле, когда за спиной вдруг нарисовался егерь. Лестер вынырнул из кабины и врезал мужику, а тот преспокойно подправил ему физиономию прикладом дробовика «Итака». Парсонс провел в окружной тюрьме три дня, прежде чем врач осмотрел его челюсть, которая сместилась с оси приблизительно на тридцать шесть градусов. Маленькое чудо, что она вообще зажила – до двадцати двух лет Щелкунчик сплевывал обрывки фортепьянной струны.
Тюремная система штата Джорджия преподала юноше важный урок: взгляды на смешение рас лучше держать при себе. Так что когда Авила представил Щелкунчика бригаде кровельщиков, тот промолчал, но отметил, что двое из четырех работяг черны, как гудрон, который им предстояло варить. У третьего рабочего, мускулистого молодого «мариэлито», с внутренней стороны нижней губы был изящно вытатуирован номер «69». Четвертый кровельщик, белый наркоман из округа Санта Роза, изъяснялся на совершенно непостижимом для Щелкунчика и остальных варианте английского языка. И хотя каждый из четверки обладал длинным списком судимостей, Щелкунчик вовсе не почувствовал в них родственные души.
Все уселись, и Авила бодро начал инструктаж:
– Благодаря урагану сто пятьдесят тысяч домов в округе Дейд нуждаются в новых крышах. Только последний дурак не срубит хрустов с несчастных ублюдков.
План состоял в том, чтобы набрать максимум заказчиков при минимуме фактической работы. Щелкунчику, как обладателю костюма и галстука, отводилось запудривать мозги потенциальным клиентам с помощью мелко набранных «договоров» и взиманию задатков.
– Людям до зарезу нужны новые крыши, – жизнерадостно вещал Авила. – Их заливает дождь. Печет солнце. Жрет мошкара. Чем быстрее они получат крышу над головой, тем больше заплатят. – Он воздел руки к небу. – Господи, кто станет смотреть на цену? Деньги – страховой компании!
Один кровельщик спросил, сколько потребуется ручного труда. Авила ответил, что на каждом доме нужно будет покрыть небольшой участок.
– Чтобы народ успокоился, – пояснил он.
– Что значит – «небольшой участок»? – настаивал кровельщик.
– На дворе август, начальник, – поддержал другой. – Я знавал пацанов, которые загибались от солнечного удара.
Авила заверил, что на каждой крыше достаточно сделать сто квадратных футов, а то и меньше.
– Потом сматывайтесь. Пока хозяева сообразят, что вы не вернетесь, будет уже поздно.
Наркоман пробубнил что-то о лицензии на подряд. Авила повернулся к Щелкунчику:
– Спросят лицензию – ты знаешь, что делать.
– Уматывать?
– Exactamente!
Щелкунчика не порадовала его роль ходока по домам, а в особенности возможные встречи с крупными домашними любимцами.
– Придется до хрена болтать черт-те с кем. Я этого терпеть не могу. Почему на себя не возьмешь договоры?
– Потому что я инспектировал некоторые дома, когда служил в муниципальном строительном управлении.
– Хозяева-то про это не знают.
Чанго – личное сантерийское божество Авилы – предупредил его, чтобы вел себя осторожно. Авила возблагодарил бога черепахой и двумя кроликами.
– Мне светиться нельзя, – сказал он. – У строительного управления стукачи по всему округу. Кто-нибудь меня узнает, и нам кранты.
Щелкунчик не понимал – у Авилы и вправду паранойя или ему просто лень.
– А где ты конкретно будешь, пока мы вкалываем? – спросил он. – В офисе с кондиционером?
Кровельщики хихикнули – обнадеживающий знак поддержки. Но Авила поспешил отстоять свою главенствующую роль:
– Никаких «вкалываем». Это не работа, а спектакль. Вы здесь не потому, что можете гудрон варить, а потому, что похожи на тех, кто его варит.
– А как со мной? – не отставал Щелкунчик. – Почему позвали именно меня?
– Потому что не удалось заполучить Роберта Редфорда. – Авила встал, давая понять, что собрание закрыто. – Щелкун, а как ты сам-то думаешь, почему? Чтобы народ платил наверняка. Comprendre? Один взгляд на твою перекосоебленную морду, и понятно – ты при делах.
Наверное, обычный уголовник воспринял бы это как комплимент. Но не Щелкунчик.
Все матрасы в доме Тони Торреса промокли насквозь, поэтому Эди с оценщиком расположились в кресле-трансформере. Секс получился шумным и опасным. Фред Дав сильно нервничал, и Эди приходилось помогать ему на каждом шагу. Потом он жаловался, что у него, кажется, сместился позвонок. Эди подмывало ляпнуть, что при его активности вообще трудно было чему-нибудь сместиться, но она сказала, что в смысле умения и размеров он – настоящий жеребец. Подобная стратегия редко подводила. Ублаженный Фред заснул, уронив голову ей на плечо и запутавшись ногами в подножке, но прежде обещал составить до наглости липовый отчет об ущербе в доме Торреса и разделить страховку с Эди Марш.
Перед самым рассветом Эди услыхала жуткую суматоху на заднем дворе. Выяснить, что там происходит, не представилось возможным из-за навалившегося на нее оценщика. Судя по визгу, Доналд и Марла взбесились. Инцидент завершился шквалом жалобного тявканья и ревом, от которого волосы встали дыбом. Эди не шевелилась до восхода солнца. Затем потихоньку растолкала Фреда, и тот запаниковал, потому что забыл накануне отзвониться в Омаху жене. Эди велела ему закрыть варежку и надеть штаны.
Они пошли на задний двор. От карликовых такс остались лишь поводки и ошейники. Вся лужайка Торреса взрыта. На сырой земле, будто развороченной граблями, виднелись глубокие следы огромных когтистых лап.
В один легко поместился ботинок Фреда.
– Господи! – выдохнул оценщик. – У меня размер десять с половиной!
– Что за зверь мог оставить такие следы? – спросила Эди.
– Похоже, лев или медведь, – ответил Фред и добавил: – Правда, я не охотник.
– Можно мне с тобой? – попросила Эди.
– В «Рамаду»?
– А что – женщин туда не пускают?
– Эди, не нужно, чтобы нас видели вместе. Если мы собираемся затеять это дело.
– Ты оставишь меня здесь одну?
– Послушай, мне жаль твоих собак…
– Это не мои собаки, черт бы их побрал.
– Эди, прошу тебя.
Круглыми очками Фред напоминал серьезного молодого учителя английского, который преподавал у Эди в старших классах. Тот парень ходил в мокасинах «Басс» без носков и помешался на Т.С. Элиоте. Эди дважды трахнула его в учительской, но он все равно поставил ей на выпускном экзамене тройку, потому что Эди, как он утверждал, «совершенно не поняла смысла «Любовной песни Дж. Альфреда Пруфрока». С тех пор в Эди Марш глубоко укоренилось недоверие к мужикам с ученым видом.
– Что значит, «если мы собираемся затеять это дело»? – спросила она. – Мы уже договорились.
– Да, конечно. Договорились, – ответил Фред и поплелся за Эди в дом.
– Как быстро ты сможешь все провернуть?
– Я подам отчет на этой неделе…
– Стопроцентный ущерб?
– Да, так.
– Сто сорок одна тысяча. Семьдесят одна мне, семьдесят тебе.
– Хорошо. – Фред выглядел довольно уныло для человека, которому вдруг привалила удача всей жизни. – Меня все же беспокоит мистер Торрес…
– Я уже вчера сказала – Тони попал в серьезный переплет. Вряд ли он вернется.
– Но ты еще говорила, что в Майами может объявиться миссис Торрес – настоящая миссис Торрес…
– Потому тебе и нужно побыстрее. Скажи там у себя, что дело неотложное.
Страховой агент поджал губы.
– Эди, сейчас все дела неотложные. Все-таки ураган.
Эди невозмутимо наблюдала, как Фред одевается. Целых пять минут он потратил, пытаясь разгладить измявшиеся в любовном угаре слаксы «Докерс». Потом попросил принести утюг, и Эди напомнила, что электричества нет.
– Может, угостишь меня завтраком? – спросила она.
– Я опаздываю на встречу в Катлер-Ридже. Там у одного бедного старика «понтиак» забросило на крышу дома. – Фред чмокнул Эди в лоб и наградил непременным после ночи близости объятьем. – До вечера. В девять нормально?
– Чудесно, – ответила Эди. Сегодня он, несомненно, захватит презервативы – еще одно комическое препятствие на магистрали страсти. Эди напомнила себе вытащить и просушить на солнце матрас. Иначе после еще одной ночи безумной любви в кресле бедняжку Фредди придется укладывать на вытяжку.
– Принеси бланки заявлений на выплату, – сказала Эди. – Я хочу сама все увидеть.
Фред черкнул себе пометку и убрал папку в портфель.
– Да, вот еще что, – вспомнила Эди. – Отлей пару галлонов бензина из своей машины. – Фред не понял. – Для генератора, – пояснила Эди. – Горячая ванна не помешает, раз уж ты не хочешь, чтоб мы поплескались вдвоем у тебя в «Рамаде».
– Ох, Эди…
– Хорошо бы еще немного денег на продукты. – Эди смягчилась, когда страховщик полез за бумажником. – Вот славный мальчик. – Она поцеловала его в шею и слегка куснула – просто чтобы немного завести на подсосе.
– Мне страшно, – сказал Фред.
– Не бойся, мой сладкий. Это пустяки. – Эди взяла две двадцатки и помахала оценщику на прощание.
10
По дороге в морг Августин и Бонни услышали в новостях, что в Перрине, в салат-баре обнаружен четырнадцатифутовый сетчатый питон.
– Из ваших? – спросила Бонни.
– Сам гадаю. – Узнать, принадлежала ли змея покойному дяде, было невозможно: в составленном от руки перечне зверей Феликс Моджак в подробности не вдавался. – Там была пара здоровенных удавов, но я этих тварей не мерил.
– Надеюсь, питона не убили, – сказала Бонни.
– Я тоже надеюсь. – Августину было приятно, что Бонни озаботилась благополучием первобытной рептилии. Не от всякой женщины этого дождешься.
– Могли бы отдать его в зоопарк.
– Или выпустить на заседании окружной комиссии.
– Вы злой.
– Я знаю, – сказал Августин. Он считался законным владельцем зверинца, и потому за то, что произошло с Бонни Лэм, его покусывала совесть. Если бы ее муж не погнался за обезьяной, его бы, наверное, не похитили. Преступная макака вполне могла быть из дядиных. Хотя, может, и нет.
– А что вы станете делать, если какой-нибудь зверь убьет человека? – спросила Бонни без малейшего упрека.
– Молиться, чтобы покойный это заслужил. – Ответ шокировал Бонни, поэтому Августин решил сгладить: – Что тут еще сделаешь, кроме сафари? Вы представляете себе размеры Эверглейдс?
Некоторое время они ехали молча, потом Бонни сказала:
– Вы правы. Звери на свободе – так и должно быть.
– Я не знаю, как что-то должно быть, но знаю, как оно есть. Черт, пумы уже могли добраться до Ки-Ларго!
– Жаль, я не смогла, – грустно улыбнулась Бонни.
Перед тем как войти в зябкий Центр судебной медицины, Бонни натянула мешковатый лыжный свитер, прихваченный для нее Августином. На этот раз обошлись без подготовительных церемоний. Тот же молодой эксперт провел их прямо в прозекторскую, где в центре внимания лежало новое неопознанное тело. Труп окружали детективы, полицейские в форме и безрадостная группа студентов-медиков Университета Майами. Все расступились, пропуская Августина и Бонни Лэм.
Седой здоровяк в лабораторном халате радушно кивнул и шагнул прочь от металлического стола. Задержав дыхание, Бонни взглянула на труп. Лысоватый мужчина с выпирающим животом. Оливковая кожа от плеч до ступней поросла блестящими черными волосами. В центре груди – разверстая малиновая рана. На шее – ожерелье кровоподтеков, очень похожих на лиловые отпечатки пальцев.
– Это не мой муж, – сказала Бонни.
Августин повел ее к выходу; следом двинулся высокий чернокожий полицейский.
– Миссис Лэм! – Бонни продолжала идти, как на автопилоте. – Миссис Лэм, мне нужно с вами поговорить.
Бонни обернулась. Крепко сбитый патрульный прихрамывал на правую ногу. В огромных руках он держал бежевый «стетсон». Заметно, что офицер тоже с явным облегчением покинул прозекторскую.
Августин спросил, в чем дело, а полицейский предложил пойти куда-нибудь, где можно поговорить.
– О чем? – спросила Бонни.
– Об исчезновении вашего мужа. Есть несколько зацепок, я их проверяю, только и всего. – Для полицейского в форме он говорил очень буднично. – Лишь несколько вопросов, ребята. Честное слово.
Августин не понимал, с какой стати дорожная полиция интересуется пропажей людей.
– Леди уже дала показания ФБР
– Я не отниму много времени.
– Если у вас есть какие-то новости – какие угодно, – я бы хотела их услышать, – сказала Бонни.
– Тут неподалеку отличный итальянский ресторанчик, – предложил офицер.
Августин понял, что Бонни уже все решила.
– Это официальный допрос? – спросил он.
– В высшей степени неофициальный. – Джим Тайл надел шляпу. – Давайте поедим.
В середине 70-х годов на пост губернатора Флориды баллотировался человек по имени Клинтон Тайри. Теоретически он казался идеальным кандидатом – дерзким и свежим голосом в циничном веке. Местный уроженец, красавец, здоров как бык; в прошлом – звезда студенческого футбола и увенчанный наградами ветеран Вьетнама. В предвыборной кампании знал, что в Палм-Бич можно умничать, а на Отростке – прикидываться дурачком. Он поражал журналистов тем, что изъяснялся законченными предложениями, говорил без подготовки и не заглядывал в шпаргалки. Но главное – в его прошлом не откапывалось скользких делишек, распутывание которых одинаково утомляло и корреспондентов, и читателей.
Единственной помехой политической карьере Клинтона Тайри был пятилетний стаж преподавателя английского языка в Университете Флориды. Такая работа исторически метила кандидата как шибко умного, образованного и либерального для управления штатом. Но ошеломленное население простило Клинтону Тайри его досадную образованность и избрало своим губернатором.
Влиятельные круги Таллахасси наивно приветствовали нового главу исполнительной власти. Зазывалы, сводники и рвачи, контролирующие законодателей, решили, что Клинтон Тайри, подобно большинству его предшественников, послушно впишется в систему. В конце концов, он местный и, разумеется, знает, как делаются дела.
Но за голливудской улыбкой губернатора скрывался возмутитель спокойствия и ярый террорист. Он привнес в жизнь столицы страстность, глубокую и незамутненную, но совершенно непостижимую для других политиков, быстро решивших, что Клинтон Тайри – ненормальный. В первом после избрания интервью «Нью-Йорк Таймс» он заявил, что Флориду губят безудержный рост, чрезмерная застройка и загрязнение, а зловонной корень этих зол – алчность. Для иллюстрации Тайри заявил, что у спикера Законодательного собрания «мораль кишечной бактерии», поскольку этот человек принял подарок от майамского застройщика небоскребов – оплаченную поездку в Бангкок. Затем, выступая по радио, губернатор призвал туристов и тех, кто предполагал обосноваться во Флориде, на несколько лет воздержаться от поездок в Солнечный штат – «пока мы не придем в себя». Он поставил задачу добиться «убыли населения» и предложил щедрые налоговые льготы округам, где существенно снизят плотность проживания. Тайри не смог бы вызвать большего возмущения, даже если бы проповедовал сатанизм дошкольникам.
Мнение, что новый губернатор психически неуравновешен, окрепло после его отказа брать взятки. А ужаснее всего: он делился подробностями этих незаконных предложений с агентами ФБР. И вот так закрыли фирму одного из богатейших в штате мелиораторов с обширными политическими связями, а его самого подвергли судебному преследованию и признали виновным в коррупции. Клинтон Тайри представлял явную опасность.
Никто из прежних губернаторов не дерзнул подорвать бизнес по мощению Флориды. Семьдесят славных лет штат благополучно кукожился в хватке наиболее удачливых грабителей его природных богатств. И вдруг этот бездумный молодой выскочка баламутит народ, как распоследний коммунист. Оберегайте реки. Сохраняйте побережья. Спасайте Биг-Сайпрес. Чем же это кончится? Журнал «Тайм» помещает его портрет на обложку. Телекомментатор Дэвид Бринкли называет «новым популистом». Национальное общество Одюбона награждает, блин, орденом…
И вот однажды вечером в зашторенной кабинке ресторана «Серебряный башмачок» был заключен пакт – остановить безумца. Губернаторские подвиги в Юго-Восточной Азии сделали его неуязвимым для обычных грязных технологий, и единственной надежной альтернативой оставалась политическая нейтрализация. План был прост: что бы ни предлагал новый губернатор, законодательное собрание и кабинет будут поступать наоборот – а расклад голосования обеспечивается великодушными пожертвованиями банкиров, подрядчиков, брокеров по недвижимости, владельцев отелей, фермерских конгломератов и других особо заинтересованных групп, исповедующих иную, нежели Клинтон Тайри, философию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Свое прозвище Лестер Маддокс Парсонс получил в семнадцать лет. Он замыкал провода зажигания у фермерского трактора на арахисовом поле, когда за спиной вдруг нарисовался егерь. Лестер вынырнул из кабины и врезал мужику, а тот преспокойно подправил ему физиономию прикладом дробовика «Итака». Парсонс провел в окружной тюрьме три дня, прежде чем врач осмотрел его челюсть, которая сместилась с оси приблизительно на тридцать шесть градусов. Маленькое чудо, что она вообще зажила – до двадцати двух лет Щелкунчик сплевывал обрывки фортепьянной струны.
Тюремная система штата Джорджия преподала юноше важный урок: взгляды на смешение рас лучше держать при себе. Так что когда Авила представил Щелкунчика бригаде кровельщиков, тот промолчал, но отметил, что двое из четырех работяг черны, как гудрон, который им предстояло варить. У третьего рабочего, мускулистого молодого «мариэлито», с внутренней стороны нижней губы был изящно вытатуирован номер «69». Четвертый кровельщик, белый наркоман из округа Санта Роза, изъяснялся на совершенно непостижимом для Щелкунчика и остальных варианте английского языка. И хотя каждый из четверки обладал длинным списком судимостей, Щелкунчик вовсе не почувствовал в них родственные души.
Все уселись, и Авила бодро начал инструктаж:
– Благодаря урагану сто пятьдесят тысяч домов в округе Дейд нуждаются в новых крышах. Только последний дурак не срубит хрустов с несчастных ублюдков.
План состоял в том, чтобы набрать максимум заказчиков при минимуме фактической работы. Щелкунчику, как обладателю костюма и галстука, отводилось запудривать мозги потенциальным клиентам с помощью мелко набранных «договоров» и взиманию задатков.
– Людям до зарезу нужны новые крыши, – жизнерадостно вещал Авила. – Их заливает дождь. Печет солнце. Жрет мошкара. Чем быстрее они получат крышу над головой, тем больше заплатят. – Он воздел руки к небу. – Господи, кто станет смотреть на цену? Деньги – страховой компании!
Один кровельщик спросил, сколько потребуется ручного труда. Авила ответил, что на каждом доме нужно будет покрыть небольшой участок.
– Чтобы народ успокоился, – пояснил он.
– Что значит – «небольшой участок»? – настаивал кровельщик.
– На дворе август, начальник, – поддержал другой. – Я знавал пацанов, которые загибались от солнечного удара.
Авила заверил, что на каждой крыше достаточно сделать сто квадратных футов, а то и меньше.
– Потом сматывайтесь. Пока хозяева сообразят, что вы не вернетесь, будет уже поздно.
Наркоман пробубнил что-то о лицензии на подряд. Авила повернулся к Щелкунчику:
– Спросят лицензию – ты знаешь, что делать.
– Уматывать?
– Exactamente!
Щелкунчика не порадовала его роль ходока по домам, а в особенности возможные встречи с крупными домашними любимцами.
– Придется до хрена болтать черт-те с кем. Я этого терпеть не могу. Почему на себя не возьмешь договоры?
– Потому что я инспектировал некоторые дома, когда служил в муниципальном строительном управлении.
– Хозяева-то про это не знают.
Чанго – личное сантерийское божество Авилы – предупредил его, чтобы вел себя осторожно. Авила возблагодарил бога черепахой и двумя кроликами.
– Мне светиться нельзя, – сказал он. – У строительного управления стукачи по всему округу. Кто-нибудь меня узнает, и нам кранты.
Щелкунчик не понимал – у Авилы и вправду паранойя или ему просто лень.
– А где ты конкретно будешь, пока мы вкалываем? – спросил он. – В офисе с кондиционером?
Кровельщики хихикнули – обнадеживающий знак поддержки. Но Авила поспешил отстоять свою главенствующую роль:
– Никаких «вкалываем». Это не работа, а спектакль. Вы здесь не потому, что можете гудрон варить, а потому, что похожи на тех, кто его варит.
– А как со мной? – не отставал Щелкунчик. – Почему позвали именно меня?
– Потому что не удалось заполучить Роберта Редфорда. – Авила встал, давая понять, что собрание закрыто. – Щелкун, а как ты сам-то думаешь, почему? Чтобы народ платил наверняка. Comprendre? Один взгляд на твою перекосоебленную морду, и понятно – ты при делах.
Наверное, обычный уголовник воспринял бы это как комплимент. Но не Щелкунчик.
Все матрасы в доме Тони Торреса промокли насквозь, поэтому Эди с оценщиком расположились в кресле-трансформере. Секс получился шумным и опасным. Фред Дав сильно нервничал, и Эди приходилось помогать ему на каждом шагу. Потом он жаловался, что у него, кажется, сместился позвонок. Эди подмывало ляпнуть, что при его активности вообще трудно было чему-нибудь сместиться, но она сказала, что в смысле умения и размеров он – настоящий жеребец. Подобная стратегия редко подводила. Ублаженный Фред заснул, уронив голову ей на плечо и запутавшись ногами в подножке, но прежде обещал составить до наглости липовый отчет об ущербе в доме Торреса и разделить страховку с Эди Марш.
Перед самым рассветом Эди услыхала жуткую суматоху на заднем дворе. Выяснить, что там происходит, не представилось возможным из-за навалившегося на нее оценщика. Судя по визгу, Доналд и Марла взбесились. Инцидент завершился шквалом жалобного тявканья и ревом, от которого волосы встали дыбом. Эди не шевелилась до восхода солнца. Затем потихоньку растолкала Фреда, и тот запаниковал, потому что забыл накануне отзвониться в Омаху жене. Эди велела ему закрыть варежку и надеть штаны.
Они пошли на задний двор. От карликовых такс остались лишь поводки и ошейники. Вся лужайка Торреса взрыта. На сырой земле, будто развороченной граблями, виднелись глубокие следы огромных когтистых лап.
В один легко поместился ботинок Фреда.
– Господи! – выдохнул оценщик. – У меня размер десять с половиной!
– Что за зверь мог оставить такие следы? – спросила Эди.
– Похоже, лев или медведь, – ответил Фред и добавил: – Правда, я не охотник.
– Можно мне с тобой? – попросила Эди.
– В «Рамаду»?
– А что – женщин туда не пускают?
– Эди, не нужно, чтобы нас видели вместе. Если мы собираемся затеять это дело.
– Ты оставишь меня здесь одну?
– Послушай, мне жаль твоих собак…
– Это не мои собаки, черт бы их побрал.
– Эди, прошу тебя.
Круглыми очками Фред напоминал серьезного молодого учителя английского, который преподавал у Эди в старших классах. Тот парень ходил в мокасинах «Басс» без носков и помешался на Т.С. Элиоте. Эди дважды трахнула его в учительской, но он все равно поставил ей на выпускном экзамене тройку, потому что Эди, как он утверждал, «совершенно не поняла смысла «Любовной песни Дж. Альфреда Пруфрока». С тех пор в Эди Марш глубоко укоренилось недоверие к мужикам с ученым видом.
– Что значит, «если мы собираемся затеять это дело»? – спросила она. – Мы уже договорились.
– Да, конечно. Договорились, – ответил Фред и поплелся за Эди в дом.
– Как быстро ты сможешь все провернуть?
– Я подам отчет на этой неделе…
– Стопроцентный ущерб?
– Да, так.
– Сто сорок одна тысяча. Семьдесят одна мне, семьдесят тебе.
– Хорошо. – Фред выглядел довольно уныло для человека, которому вдруг привалила удача всей жизни. – Меня все же беспокоит мистер Торрес…
– Я уже вчера сказала – Тони попал в серьезный переплет. Вряд ли он вернется.
– Но ты еще говорила, что в Майами может объявиться миссис Торрес – настоящая миссис Торрес…
– Потому тебе и нужно побыстрее. Скажи там у себя, что дело неотложное.
Страховой агент поджал губы.
– Эди, сейчас все дела неотложные. Все-таки ураган.
Эди невозмутимо наблюдала, как Фред одевается. Целых пять минут он потратил, пытаясь разгладить измявшиеся в любовном угаре слаксы «Докерс». Потом попросил принести утюг, и Эди напомнила, что электричества нет.
– Может, угостишь меня завтраком? – спросила она.
– Я опаздываю на встречу в Катлер-Ридже. Там у одного бедного старика «понтиак» забросило на крышу дома. – Фред чмокнул Эди в лоб и наградил непременным после ночи близости объятьем. – До вечера. В девять нормально?
– Чудесно, – ответила Эди. Сегодня он, несомненно, захватит презервативы – еще одно комическое препятствие на магистрали страсти. Эди напомнила себе вытащить и просушить на солнце матрас. Иначе после еще одной ночи безумной любви в кресле бедняжку Фредди придется укладывать на вытяжку.
– Принеси бланки заявлений на выплату, – сказала Эди. – Я хочу сама все увидеть.
Фред черкнул себе пометку и убрал папку в портфель.
– Да, вот еще что, – вспомнила Эди. – Отлей пару галлонов бензина из своей машины. – Фред не понял. – Для генератора, – пояснила Эди. – Горячая ванна не помешает, раз уж ты не хочешь, чтоб мы поплескались вдвоем у тебя в «Рамаде».
– Ох, Эди…
– Хорошо бы еще немного денег на продукты. – Эди смягчилась, когда страховщик полез за бумажником. – Вот славный мальчик. – Она поцеловала его в шею и слегка куснула – просто чтобы немного завести на подсосе.
– Мне страшно, – сказал Фред.
– Не бойся, мой сладкий. Это пустяки. – Эди взяла две двадцатки и помахала оценщику на прощание.
10
По дороге в морг Августин и Бонни услышали в новостях, что в Перрине, в салат-баре обнаружен четырнадцатифутовый сетчатый питон.
– Из ваших? – спросила Бонни.
– Сам гадаю. – Узнать, принадлежала ли змея покойному дяде, было невозможно: в составленном от руки перечне зверей Феликс Моджак в подробности не вдавался. – Там была пара здоровенных удавов, но я этих тварей не мерил.
– Надеюсь, питона не убили, – сказала Бонни.
– Я тоже надеюсь. – Августину было приятно, что Бонни озаботилась благополучием первобытной рептилии. Не от всякой женщины этого дождешься.
– Могли бы отдать его в зоопарк.
– Или выпустить на заседании окружной комиссии.
– Вы злой.
– Я знаю, – сказал Августин. Он считался законным владельцем зверинца, и потому за то, что произошло с Бонни Лэм, его покусывала совесть. Если бы ее муж не погнался за обезьяной, его бы, наверное, не похитили. Преступная макака вполне могла быть из дядиных. Хотя, может, и нет.
– А что вы станете делать, если какой-нибудь зверь убьет человека? – спросила Бонни без малейшего упрека.
– Молиться, чтобы покойный это заслужил. – Ответ шокировал Бонни, поэтому Августин решил сгладить: – Что тут еще сделаешь, кроме сафари? Вы представляете себе размеры Эверглейдс?
Некоторое время они ехали молча, потом Бонни сказала:
– Вы правы. Звери на свободе – так и должно быть.
– Я не знаю, как что-то должно быть, но знаю, как оно есть. Черт, пумы уже могли добраться до Ки-Ларго!
– Жаль, я не смогла, – грустно улыбнулась Бонни.
Перед тем как войти в зябкий Центр судебной медицины, Бонни натянула мешковатый лыжный свитер, прихваченный для нее Августином. На этот раз обошлись без подготовительных церемоний. Тот же молодой эксперт провел их прямо в прозекторскую, где в центре внимания лежало новое неопознанное тело. Труп окружали детективы, полицейские в форме и безрадостная группа студентов-медиков Университета Майами. Все расступились, пропуская Августина и Бонни Лэм.
Седой здоровяк в лабораторном халате радушно кивнул и шагнул прочь от металлического стола. Задержав дыхание, Бонни взглянула на труп. Лысоватый мужчина с выпирающим животом. Оливковая кожа от плеч до ступней поросла блестящими черными волосами. В центре груди – разверстая малиновая рана. На шее – ожерелье кровоподтеков, очень похожих на лиловые отпечатки пальцев.
– Это не мой муж, – сказала Бонни.
Августин повел ее к выходу; следом двинулся высокий чернокожий полицейский.
– Миссис Лэм! – Бонни продолжала идти, как на автопилоте. – Миссис Лэм, мне нужно с вами поговорить.
Бонни обернулась. Крепко сбитый патрульный прихрамывал на правую ногу. В огромных руках он держал бежевый «стетсон». Заметно, что офицер тоже с явным облегчением покинул прозекторскую.
Августин спросил, в чем дело, а полицейский предложил пойти куда-нибудь, где можно поговорить.
– О чем? – спросила Бонни.
– Об исчезновении вашего мужа. Есть несколько зацепок, я их проверяю, только и всего. – Для полицейского в форме он говорил очень буднично. – Лишь несколько вопросов, ребята. Честное слово.
Августин не понимал, с какой стати дорожная полиция интересуется пропажей людей.
– Леди уже дала показания ФБР
– Я не отниму много времени.
– Если у вас есть какие-то новости – какие угодно, – я бы хотела их услышать, – сказала Бонни.
– Тут неподалеку отличный итальянский ресторанчик, – предложил офицер.
Августин понял, что Бонни уже все решила.
– Это официальный допрос? – спросил он.
– В высшей степени неофициальный. – Джим Тайл надел шляпу. – Давайте поедим.
В середине 70-х годов на пост губернатора Флориды баллотировался человек по имени Клинтон Тайри. Теоретически он казался идеальным кандидатом – дерзким и свежим голосом в циничном веке. Местный уроженец, красавец, здоров как бык; в прошлом – звезда студенческого футбола и увенчанный наградами ветеран Вьетнама. В предвыборной кампании знал, что в Палм-Бич можно умничать, а на Отростке – прикидываться дурачком. Он поражал журналистов тем, что изъяснялся законченными предложениями, говорил без подготовки и не заглядывал в шпаргалки. Но главное – в его прошлом не откапывалось скользких делишек, распутывание которых одинаково утомляло и корреспондентов, и читателей.
Единственной помехой политической карьере Клинтона Тайри был пятилетний стаж преподавателя английского языка в Университете Флориды. Такая работа исторически метила кандидата как шибко умного, образованного и либерального для управления штатом. Но ошеломленное население простило Клинтону Тайри его досадную образованность и избрало своим губернатором.
Влиятельные круги Таллахасси наивно приветствовали нового главу исполнительной власти. Зазывалы, сводники и рвачи, контролирующие законодателей, решили, что Клинтон Тайри, подобно большинству его предшественников, послушно впишется в систему. В конце концов, он местный и, разумеется, знает, как делаются дела.
Но за голливудской улыбкой губернатора скрывался возмутитель спокойствия и ярый террорист. Он привнес в жизнь столицы страстность, глубокую и незамутненную, но совершенно непостижимую для других политиков, быстро решивших, что Клинтон Тайри – ненормальный. В первом после избрания интервью «Нью-Йорк Таймс» он заявил, что Флориду губят безудержный рост, чрезмерная застройка и загрязнение, а зловонной корень этих зол – алчность. Для иллюстрации Тайри заявил, что у спикера Законодательного собрания «мораль кишечной бактерии», поскольку этот человек принял подарок от майамского застройщика небоскребов – оплаченную поездку в Бангкок. Затем, выступая по радио, губернатор призвал туристов и тех, кто предполагал обосноваться во Флориде, на несколько лет воздержаться от поездок в Солнечный штат – «пока мы не придем в себя». Он поставил задачу добиться «убыли населения» и предложил щедрые налоговые льготы округам, где существенно снизят плотность проживания. Тайри не смог бы вызвать большего возмущения, даже если бы проповедовал сатанизм дошкольникам.
Мнение, что новый губернатор психически неуравновешен, окрепло после его отказа брать взятки. А ужаснее всего: он делился подробностями этих незаконных предложений с агентами ФБР. И вот так закрыли фирму одного из богатейших в штате мелиораторов с обширными политическими связями, а его самого подвергли судебному преследованию и признали виновным в коррупции. Клинтон Тайри представлял явную опасность.
Никто из прежних губернаторов не дерзнул подорвать бизнес по мощению Флориды. Семьдесят славных лет штат благополучно кукожился в хватке наиболее удачливых грабителей его природных богатств. И вдруг этот бездумный молодой выскочка баламутит народ, как распоследний коммунист. Оберегайте реки. Сохраняйте побережья. Спасайте Биг-Сайпрес. Чем же это кончится? Журнал «Тайм» помещает его портрет на обложку. Телекомментатор Дэвид Бринкли называет «новым популистом». Национальное общество Одюбона награждает, блин, орденом…
И вот однажды вечером в зашторенной кабинке ресторана «Серебряный башмачок» был заключен пакт – остановить безумца. Губернаторские подвиги в Юго-Восточной Азии сделали его неуязвимым для обычных грязных технологий, и единственной надежной альтернативой оставалась политическая нейтрализация. План был прост: что бы ни предлагал новый губернатор, законодательное собрание и кабинет будут поступать наоборот – а расклад голосования обеспечивается великодушными пожертвованиями банкиров, подрядчиков, брокеров по недвижимости, владельцев отелей, фермерских конгломератов и других особо заинтересованных групп, исповедующих иную, нежели Клинтон Тайри, философию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38