И вытаскивать упомянутых дураков из этих неприятностей нет никакого смысла, потому что они, дураки, ничему не учатся и снова скребут себе на хребет.
Когда он это говорил, то даже лицо многозначительное не делал, потому что и так понятно было, о ком идет речь.
Весь долгий месяц, пока шла их с Сенасом затянувшаяся игра, Альгирдас с некоторым трепетом ожидал момента, когда слова рыжего снова станут справедливы. Но этот момент все никак не приходил.
Шестеро гнались за ним, как гончие по следу. Надо сказать, что и след Паук старался оставить ясный и четкий. Правда, не настолько, чтобы насторожить Сенаса. Упырь недооценивал врага. Альгирдас надеялся, что он, в свою очередь, здраво оценивает его возможности. И свои собственные.
Паук не был чародеем. Сенас им был, но не мог ворожить открыто.
Паук был ослаблен и не имел возможности восстановить силы. Сенас сил не терял, но ему хотя бы иногда нужна была пища.
Паук убегал и не всегда знал, где его преследователи. Сенас мог установить его местонахождение в любой момент, но боялся лишний раз прибегать к услугам Дамы.
Что ж, почти на равных.
Почти, потому что на стороне Альгирдаса были охотники и паутина. Именно он был Пауком, а Сенас, тот просто научился плести самые простенькие узоры.
Хотя, возможно, во время двух недавних встреч он лишь притворялся неумехой. Но зачем бы? И в первом и во втором случае умей он управляться с паутиной как Альгирдас, их встречи могли закончиться для Паука плачевно.
Всю дорогу до замка в Карпатах Альгирдаса сопровождали рабы, и множество духов толклось вокруг, любопытствуя, напрашиваясь в помощники, иногда злорадствуя. Врагов-то хватало. И почему бы им было не злорадствовать, если Паук изображал испуганную жертву, опасаясь лишний раз показаться на свет, а по пятам за ним гнался самый древний из его недругов? Правда, Сенаса духи тоже недолюбливали. Заточенный когда-то в плоть, он стал среди них парией. Но в целом они были не против, если пария отгрызет голову гордецу Гвинн Брэйрэ. На результаты охоты делали ставки. И Альгирдаса несказанно радовало, что пари заключались лишь по поводу: поймает или не поймает Сенас Паука. О том, чтобы Паук поймал Сенаса, не шло и речи.
И все же момент, когда слова Орнольфа оказались справедливы, настал. Да, он как всегда не ошибся, наставник Касур. Некоторые самоуверенные дураки настолько много мнят о себе… Слишком много для того, чтобы вытаскивать их из неприятностей.
Сенас добрался до замка раньше, чем прибыл туда Паук. Единый в четырех лицах, он успел первым. И перекрыл все входы в замок.
День клонился к вечеру. Дул сильный ветер с севера. Рабы, изо всех сил изображавшие крайнюю спешку, подгоняли повозку с растреклятым ящиком. Альгирдас, отведя глаза возможным наблюдателям, кутался в меха. Сидя рядом с кучером, он терпел немилосердную тряску, уткнувшись носом в воротник. Сегодня он мерз. Это случалось и раньше, – даже такие твари как Паук могут иногда чувствовать холод. Ему хотелось крови. Крови Орнольфа, но если не ее, то хотя бы крови какого-нибудь жреца. Священника. А в округе, конечно же, не было ни единого храма. И до монастыря он сможет добраться только тогда, когда покончит с Сенасом.
Кстати, тот что, совсем спятил, подобравшись так близко? Хочет столкнуться с Пауком на закате?
Эй, Паук, дружище, а ты сам не боишься столкнуться на закате со смертными?
Холод становился невыносимым. Хоть бы снег пошел, право слово! Ну почему он не чародей?! Сейчас вызвал бы снежную бурю и как-нибудь переждал закат, а уж ночью нашел способ пробраться в замок.
Но амсэйр, высокие духи погоды, придерживали своих подданных, не решаясь без дозволения Змея ни помогать Пауку, ни мешать ему. И ветер сдул к югу остатки туч. Алое солнце – пронзительное и яркое, очень красивое солнце – повисло на синем небе.
Вечер…
Альгирдас раскинул паутину, разыскивая своих преследователей. Ага, вот они все. Дама и Ученый на утесе впереди, у самых стен замка. С юга приближаются Пастух и Лекарь. А с севера торопятся Жених с Адвокатом. Ну и компания – для этих диких земель слишком большая честь принимать сразу столько титулованных и образованных персон.
– Стой! – крикнули сразу с двух сторон.
Солнце такое алое, такое великолепное солнце. Горячее, как кровь.
Паук… уймись! Не надо. Не…
Альгирдас приказал рабам остановить лошадей.
Он старался не вмешиваться. Все его силы уходили на то, чтобы не вмешиваться, оставаться невидимым. Не убивать. Самому. Пусть все сделают рабы. Убить четверых. Одного за другим. Пока не останется один. Последний. Сенас!
Я люблю такие игры,
Где надменны все и злы.
Чтоб врагами были тигры
И орлы!
Адвокат и Пастух пробивались сквозь его рабов, сверкали лезвия ножей, и, вцепившись руками в плечи, заставляя себя оставаться на месте, Альгирдас старался не засмеяться. Такие смелые, такие смертные. Кто первый, дети? Кто умрет первым?
Чтобы пел надменный голос:
«Гибель здесь, а там тюрьма!»
Чтобы ночь со мной боролась,
Ночь сама!
Адвокат стащил с повозки ящик с землей. О боги, кто мог подумать, что в этом теле столько сил и упорства?
Я несусь, – за мною пасти,
Я смеюсь, – в руках аркан…
Чтобы рвал меня на части
Ураган!
Голос где-то за гранью понимания, за границей жажды, безумного голода и неукротимой злости, тихий голос умолял, просил набросить на смертных паутину, остановить их, удержать, не позволять им совершить самоубийство. И Альгирдас почти послушался этого шепота, когда кровь, наконец, пролилась.
Снаружи еще происходило что-то… Адвокат сдирал крышку с ящика. Пастух выламывал ее со своей стороны. А из-под прижатого к боку локтя американца сочилось алым, набухало, пропитывая одежду, пахло сладко, страшно, головокружительно. Чужое солнце. Чужая жизнь. Чужая кровь. Которую нужно отнять.
Он же все равно умрет!
Чтобы все враги – герои!
Чтоб войной кончался пир!
Чтобы в мире было двое:
Я и мир!
И, не в силах справиться с голодом, Паук сбросил личину, представ перед людьми и нелюдями в облике кошмарной, разъяренной, изголодавшейся твари. Паутина сдавила Пастуха, вытягивая из него жизнь. И – есть, есть в мире справедливость, даже для Паука! – Сенас, пискнув, метнулся из умирающего тела. Он боялся показаться. До последнего оставался внутри. Знал, что когда все кончится, сумеет исцелить и исцелиться…
Не знал только, что такое Паук!
За тысячу лет так и не понял, что же такое Паук Гвинн Брэйрэ.
Сдавленный паутиной, Сенас бился, невидимый для всех, кроме Альгирдаса. На что он надеялся? Вырваться? Паук заточил его когда-то в плоть. И освободил сейчас не для того, чтобы отпустить.
Нож Адвоката полоснул по горлу.
Лезвие Пастуха пронзило сердце.
И, как пойманную арканом лошадь, испуганную, неистово стремящуюся освободиться, Альгирдас, умирая, захлебываясь кровью, потянул к себе Сенаса.
К себе… в себя.
Разве ты не мечтал об этом, проклятый упырь?! Разве не хотел, так же как все, как любой, кто живет или существует в этом мире, заполучить Паука Гвинн Брэйрэ?! Ну, так вот он! Весь твой! Бери!
Альгирдас был счастлив, когда дух его покидал тело. Был счастлив… почти. Он не нашел сына. Но и умирать пока не собирался. Он сумел удержаться от убийства смертных. Справился с собой и со зверем в себе. Ему предстояла не самая приятная вечность, но по крайней мере, он знал, что не испытает мук совести.
Сенасу же предстояло провести свою вечность в земле, в запахе гниющей крови, в полной и ужасающей неподвижности. А предвкушение мучений, которые испытает враг – это достаточный повод для счастья.
ГЛАВА 4
Высокий рыжий человек с рюкзаком за плечами карабкался по обрывистой скале вверх, к запертым воротам старинной крепости. Когда-то здесь была дорога – колеи, продавленные колесами за несколько веков, кое-где угадывались под каменными россыпями, но несколько лет назад с гор сошел обвал, и теперь от дороги остались только воспоминания.
Странно конечно, почему вдруг такие старые горы вздумали баловаться, как молоденькие, с землетрясениями и оползнями. Еще более странно, что, сгладив, сравняв со скальной стеной часть дороги, стихия не тронула замок. Лишь отрезала к нему путь. Разве что на вертолете садиться между высоких стен. Или вот, как рыжий альпинист, на свой страх и риск лезть на скалу. А страха и риска предостаточно – в случае чего, вниз лететь не меньше трехсот метров. А глубоко в ущелье скалятся совсем не гостеприимные камни, и пенится, злобится глубокая река.
Рыжий присел на уступе, не снимая рюкзака. Вздохнул. Сделал глоток из обтянутой кожей фляги и пробурчал, адресуясь к самому себе:
– Да что ж я, по-человечески подняться не могу?
Словно сомневаясь, он бросил взгляд на протертые о камни перчатки. И, сердито сунув флягу в карман, бросил:
– Этейул!
После чего вместе с рюкзаком, не меняя позы, левитирующим йогом воспарил над камнями. Перелетел через стену и приземлился на ноги во дворе замка.
– Так-так-так, – пробормотал он, оглядываясь.
Стояла середина осени, и небо было прозрачно-синим, а воздух дрожал от чистоты. Солнце отражалось от полированных камней, вымостивших просторный двор. А у крепко запертых ворот, сгрудившись, обняв друг друга, перепутавшись конечностями, лежали скелеты.
Много.
Подойдя поближе, рыжий внимательно изучил эсэсовские эмблемы, поблескивавшие среди костей, поворошил останки носком ботинка. И встряхнулся, поудобнее пристраивая рюкзак:
– Мой мальчик, вроде бы, не разменивался на человекоубийство. Неужели и его заело?!..
Не договорив, он резко обернулся. Достаточно быстро, чтобы увидеть призрачный человеческий силуэт, на глазах просачивающийся сквозь закрытую дверь донжона.
Сбросив, наконец, рюкзак, рыжий кинулся вдогонку.
…Гнилое дело преследование призрака. Пропетляв несколько минут по бесконечным темным коридорам, раз десять споткнувшись, чуть не грохнувшись с лестницы, прогнившие ступени которой не удержали его веса, рыжий, остановился в просвеченном солнцем холле. И рявкнул так, что эхо и летучие мыши заметались, разрезая солнечные лучи:
– Не хочешь по-хорошему? Будем по-моему!
Из прилаженных на спине под курткой ножен скользнул в его ладонь тяжелый блестящий меч.
– Анум когр асурли! – пропел рыжий, очерчивая вокруг себя шелестящую стальную сферу. – Когр асурли!.. Зар-раза!
Последнее вырвалось само по себе, когда колдун почувствовал, что его заклинание скользит сквозь пальцы, утекает водой, сыплется мелким как тальк песком, не успев соткаться.
– Хельг! – заорал он на весь замок. – Это ты?!
– А ты кого ищешь, Орнольф Гуннарсон? – прошелестело у него под черепом, неприятно покалывая в ушах. – Разве не меня?
– Зараза, – повторил Орнольф, оглядываясь, – тебя, конечно. Тут призрак какой-то, ты в курсе?
– При-израк, – протянул бесплотный голос, – правда? Откуда бы здесь взяться призраку? Я тут один.
И в полуметре от рыжего великана соткался из солнца и пыли полупрозрачный силуэт. Без лица. Только неяркие огоньки мерцали там, где у человека глаза.
– Хельг… – пробормотал Орнольф. Протянул руку и недоверчиво смотрел, как пальцы прошли сквозь бесплотное тело. – Эйни, ты… что это?.. Почему?!
Ответом ему был довольный смешок.
– Странный ты человек, Касур. Почему кто-то становится призраком? Потому что плохо умер или был лишен правильного погребения. Или очень не хотел умирать.
– Я тебя искал…
– Шестьдесят лет? – недоверчиво хмыкнул призрак. – Обыскался, бедняга.
– Шестьдесят?! – изумленно переспросил Орнольф. – Ты прожил здесь так долго?
– Прожил… Хм-м. Ну можно сказать и так.
– Подожди, – рыжий тряхнул головой и огляделся, – тут есть на чем сидеть?
– У тебя, Касур, всегда есть на чем сидеть, – развеселился Паук, – при себе имеется. Хотя, конечно, пол холодный, еще простудишься.
Орнольф сердито рыкнул и уселся на ступеньку лестницы.
– Я правильно понял, что ты здесь не жил, а умер, причем давно?
– Правильно.
– Но пять лет назад…
– Скончалась миссис Харкер, милая восьмидесятилетняя старушка. В ней текла капелька крови Гвинн Брэйрэ, Орнольф. Ты почувствовал ее смерть, да? Удивительное дело. Я думал тебя уже ничем не пронять.
– Я искал…
– Уже было, рыжий. Повторяешься. Ладно, ты искал, ты нашел. Доволен?
– Нет.
– Что опять не так? Паук снова не угодил мистеру Касуру?
– Видишь ли, – Орнольф довольно легко сумел вернуться к правильной манере общения с Хельгом: все его насмешки просто нужно было пропускать мимо ушей. Эйни не угомонится – ему не надоедает изводить собеседника, но нервы целее будут. – Видишь ли, Хельг, по всему выходило, что ты должен быть жив. Я долго не мог тебя найти, зато нашел Хрольфа, и он объяснил мне, где искать тебя. Неприятно, но факт: ты своим проклятием привязал его к себе. Дигр всегда знал, где ты находишься, иначе как бы он смог отчитаться о сделанной работе?
– О какой еще работе? – прошипел Паук, сразу растеряв веселость и язвительность.
– Да в рюкзаке у меня, – Орнольф кивнул в сторону выхода. – Там, во дворе, рюкзак, а в нем плащ. Дигр мне его отдал и скончался от переживаний. А если он умер, значит ты жив. Иначе мой братец не дождался бы смерти.
– Братец? – переспросил Паук брезгливо. – Ты так его называешь?
– Я его называю Жирным Псом, – теперь для Орнольфа настало время улыбнуться, – а ты ревнуешь. Показывай, где тело. Пойдем, Хельг, пойдем, я и сам найду, но на это время уйдет. Лучше уж ты меня проводи.
– Там Сенас, – серьезно предупредил Паук.
– Где?
– В моем теле. Долго объяснять. Выпускать я его не собираюсь, а что делать с ним не знаю. Его в часовне похоронили, мне туда не попасть.
– Слушай, я, конечно, всегда знал, что ты мастер выкидывать всякие фокусы… – Орнольф озадаченно взъерошил короткие волосы, – от тебя всего можно ожидать, но… нет. Не понимаю. Как Сенас оказался в твоем теле? И почему ты бродишь здесь тенью отца Гамлета? И что не так с часовней? Где она?
– Пойдем, – вздохнул Паук, – покажу.
Идти пришлось довольно долго – через весь первый этаж замка, а тот, несмотря на компактность, оказался совсем не маленьким.
– Грязища у тебя тут, – недовольно заметил Орнольф, – пыль вековая. Ты же всегда был чистюлей.
– Дурак.
Волна ностальгических воспоминаний снова заставила улыбнуться. Вот он Эйни, весь как есть, ничего не меняется ни за десятилетия, ни за века. И словно принесенные на гребне этой волны, к вискам щекотно прикоснулись невесомые нити паутины.
– Глаза закрой, – буркнул Паук, – мне так легче.
Орнольф послушался. И встал, споткнувшись. Пыльный коридор с висящими на стенах грязными, ободранными тряпками, преобразился. Засиял полированный камень. Брызнули краски с гобеленов и шелковых знамен. Легкий сквозняк принес откуда-то ароматы незнакомых цветов и трав.
– Все понял, – поспешил заверить Молот Данов, прежде чем Паук выскажет очередное нелестное замечание, – смотрел не под тем углом. Сейчас исправлюсь.
– А ты еще умеешь смотреть правильно? – в призрачном голосе звучал нескрываемый скепсис.
– Я уже умею, – уточнил Орнольф, – долго объяснять. Слишком много всего случилось за время второй мировой.
– Да, – без особого интереса обронил Паук, – смертные опять воевали. Я что-то такое слышал…
Датчанин вспомнил груду скелетов во дворе замка и почел за благо не углубляться в военные темы.
Шелковые ниточки паутины исчезая скользнули по коже. Орнольфу захотелось поймать их, удержать, и вместе с ними удержать теплое чувство. Пусть ненадолго, но между ним и Хельгом снова протянулась волшебная нить.
– Поверить не могу, что ты пришел, – еле слышно проговорил Паук. – Теперь не знаю, что и думать.
– Не думай, – отмахнулся Орнольф. – Это часовня?
Потом до него дошло, и он застыл на пороге:
– Что значит, не знаешь, что думать? Ты не ждал меня?
– Сегодня нет. И вообще не ждал. Вон он гроб, видишь, пылью зарос.
Да уж, внутри просторной часовни было по-настоящему грязно. Хоть как смотри, под любым углом, эти пыль и запустение не были иллюзией.
Что там Хельг сказал? Что не может сюда войти? Грязи боится? Инфекции?
Орнольф хмыкнул и перешагнул порог. Из-под подошв поднялись клубы пыли. Захрустела под ногами каменная крошка.
– Домовина у тебя какая-то… затрапезная, – рыжий разглядывал простой деревянный ящик, намертво забитый гвоздями.
– Это не мое, – Паука было не видно, остался только голос, – это Сенаса. Не трогал бы ты его.
– Почему?
– Он может освободиться.
– Если за столько лет не освободился, – рассудительно заметил Орнольф, – значит и сейчас не вылезет.
Он положил ладонь на крышку и медленно поднял руку. Гвозди со скрипом начали выходить из старого дерева. В нос ударило чудовищной вонью… и такой же чудовищной была вдруг осенившая мысль: «Если изнутри так воняет, что осталось от тела?»
Пробормотав очищающее воздух заклятье, Орнольф сбросил с ящика крышку, и наружу из домовины рванулась густая, тускло блестящая масса черных волос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75