Но редко потом сообщаю выводы из своих размышлений. Чтобы просящих не обижать лишний раз своими извечными насмешками.
Наше отношение к предложениям посла хорошо выразил Игорь, когда мы собирались обратно. Сидя в капсуле и настраивая программу полета, он процедил сквозь зубы:
– Перебьются. Перенос базы – это вам не город построить на ровном месте…
И он был прав. Так они нам экономику только на отдаленном юге подрывают, а позволь им переселиться во внутреннее море – и все наши центральные районы подпадут под разлагающее действие бездумных финансистов эскадры.
В Тисе нас уже ждал посол Ордена. Вместо аудиенции он был откровенно послан к Торговому Советнику. Спрятавшись в моей конуре возле огня, мы с Игорем предались в последнее время излюбленному занятию – скуке.
Скука нас доканывала в это время каждый год. И если раньше мы ее кое-как бороли, то в этом году даже бороться с ней стало скучно.
Сезон дождей. Это не для слабонервных. Я не понимал местных жителей, которые обожают это время года. По мне, так противнее ничего придумать нельзя. Игорю было все равно, как и его жене, а я вот никак не мог изобрести себе занятие на зиму. Строительство на период дождей останавливалось полностью или текло настолько вяло, что моего внимания не требовало. В работе Рольских лабораторий и заводов я был уже давно не нужен. Никаких новых технологических скачков не предвиделось, и эту зиму посвятили исключительно совершенствованию двигателя внутреннего сгорания. Реализованный еще в позапрошлом году, проект производства этих двигателей осуществлялся более чем мучительно. То, что у нас получилось, с трудом использовалось на немногих автомобилях да на дирижаблях. Даже генераторы на основе этих двигателей получались убогими. И не потому, что вместо бензина мы использовали спирт, который в наших условиях был значительно дешевле, чем добыча и переработка нефти, а просто потому, что через пять-восемь лет всерьез собирались переходить на водородное топливо.
Другие проекты, в частности создание первых самолетов, были напрямую завязаны на результат работ лабораторий. Опробованные уже планеры и даже первые смельчаки пассы, что смогли пройти обучение у Игоря и не убиться, ждали только выхода нормальных двигателей с воздушным охлаждением. Ждать, как мы понимали, им предстояло долго. Качество материалов для деталей было не просто отвратительным. Оно было ужасным, и для решения проблем с нашими идеями приходилось отвлекаться на внедрение новых технологий в производство даже той же стали. Связанные по рукам и ногам цепочками невыполненных, но взаимосвязанных дел, мы упрямо решали их в порядке приоритетов. Скачков не ожидали и не готовили, но и прогресс не останавливали.
Наверное, именно наше упрямство двигало вообще хоть что-то на этой планете. Но даже оно было бессильно перед зимой с ее дождями и проблемами логистики. И мы скучали в ожидании новостей и требований нашего участия в очередном эксперименте. Придумывать сами себе занятия мы с Игорем уже откровенно устали.
Помучавшись с ним в моих апартаментах и отбросив надоевшие технические книги и справочники на кристаллах, мы таки вспомнили о девушке, что нагло ворвалась к нам в капсулу, и, позвав охрану, приказали привести ее.
Пока охрана выполняла приказ, мы с Игорем вытянули контрабандный виски и шерри. Сие нам преподнес командир роты десантников за то, что устроили ему и его ребятам неплохую охоту в лесах дикарей запада. Насколько я помню, в лес они вошли строем, а вот вышли каждый кто где… с грудами трофеев и полными штанами удовольствий. С Вождем дикарей после этого пришлось разрешать дипломатический конфликт. Вождь был очень недоволен нарушением запрета на присутствие в его лесах всех без исключения землян. Даже со мной он встречался только в Апрате или в Тисе, если ему не лень было тащиться со свитой и шаманом на поезде из Ристы. Но мы с ним поболтали, выразили благодарность за обеспечение безопасности десантников на его территории. Он ухмыльнулся и поведал, что это было не просто. Стреляющие на каждый шорох десантники чуть не зашибли тех, кто незримо сопровождал их на охоте и загонял на них зверей.
Ну да ладно, дело прошлое…
Виски обжигало горло, и я слегка поперхнулся. Закусил местным крупным – размером с кулак – аналогом винограда. Игорь даже не закусывал, а закурил. Пуская вверх дым, он наблюдал, как тот волнами расползается по низкому потолку. Двух сигарет хватило, чтобы под потолком возник своеобразный туман.
Ввели девушку. Мы усадили ее на кровать, а сами, сидя в креслах, разлили по бокалам виски и шерри и, предложив ей, выпили.
– Ну, и как вас зовут, девушка? – спросил Игорь, закуривая третью сигарету.
– Алена. Алена Бондаренко.
Глава 2
Алекс
Я возвращался к себе, чтобы забрать свои вещи и поставить дом на сигнализацию. Ближайшие годы он будет законсервирован и недоступен. Перед полетом я всегда навещал дом, даже если этого не требовалось. Словно я обязан был побывать в этой гавани, в которой недолго жил, но которая оставалась моим домом на Земле.
Мне было жаль мою халупу… Особняк с уже выцветшими и обшарпанными стенами, словно скала, выступал из моря зелени, что разрослась за время моего предыдущего отсутствия. Вернувшись с Омеллы, я даже не стал приводить сад в порядок. И никого нанимать не стал для этого. Пусть растет. Может, дому не скучно будет, пока меня мотает по Вселенной.
Машина плавно опустилась на дорожку, раздвигая склонившиеся ветви яблонь. Ветви заскрипели по железным бокам, заставляя меня побеспокоиться о краске, – автомобиль-то не мой, мне самому на Земле машина была даром не нужна. Я выключил пилота и, откинув дверцу, вышел из салона. Вдохнул полной грудью влажный, чуть прохладный и наполненный ароматом свежей листвы воздух. Почувствовал те запахи, что иногда мне снились, – особенно на второй-третий год полета. В груди что-то защемило. Это заранее тоска брала свое. Потом будет не до нее. Суточные вахты обычно выгоняют из мозгов все глупости, что приходят на ум, включая и жалость к себе.
Да и не жалеешь себя особо, когда занят настоящим делом. Особенно в реальном космосе. Проверки расчетов траекторий встречающихся блуждающих камней, на которые компьютер просит обратить внимание. Расчеты курса для длительного полета. Переклички с пролетающими мимо кораблями… это если я трассами пойду. А вне трасс встретить чужой корабль просто невероятно. Разве что зонды, да и те настолько редки, что говорить о них не приходится. И не будет ни тоски, ни грусти. Это она, стерва, сейчас берет свое. Расставание…
С матерью я попрощался еще накануне. Она, пожелав мне удачи, не преминула напомнить, чтобы я берег себя. Я пообещал, что в опасные районы заходить не буду. Она даже сделала вид, что почти не волнуется за меня. Но это не так. На всей Земле она, наверное, единственный человек, который испытывает искреннее беспокойство, не получая вестей от меня.
С отцом я даже не стал прощаться… Он меня если не презирал, то уж разочарован был во мне точно. Вместо того чтобы делать карьеру политика, как он сам, и со временем получить заслуженную награду в виде титула и поместий, я стал оборванцем и пилигримом. Помню, однажды на балу у сэра Уолтера, что устраивала его жена, я встретился с отцом. Он был, конечно, в центре всеобщего внимания. По влиянию в совете Правителя он уступал разве что только хозяину дома, где проходило собрание. Но каково же было его изумление, когда он увидел меня. Я – нищета и голытьба – был приглашен наравне со всеми присутствующими. Он даже рот раскрыл. Забавно было. А вот мама подошла ко мне, поцеловала, и мы мило побеседовали, присев в кресла для гостей под портретами предков сэра Уолтера. Потом появился мой брат с женой, и мама покинула меня, чтобы поприветствовать их вместе с хозяйкой бала.
В шестьдесят лет мой брат был уже полковником ВКС и намеревался к своему столетию стать полным адмиралом. Я даже не говорю о том, что он был наследником всего имущества моих родителей. Он многого достиг. Удачно женился. Его жена – глупышка Ирис – была красавицей. И приданое, полученное за нее, равнялось, наверное, половине того, чем владела моя семья во всех колониях. Конечно же, ее родители были из той же глины, что и мои. Отец и мать были довольны. Что говорить? Правильный мальчик. Мало кого интересовало, что этот мальчик шестидесяти лет от роду, чтобы заслужить уважение и похвалу Его Величества, положил половину экипажа при штурме астероида, на котором укрылись мятежники. Ему бы выждать, пока они с голоду передохнут, или просто уничтожить корабельной артиллерией, но… Он четко держал нос по ветру. Правитель желал показательного процесса над восставшими. А для этого надо было брать их живыми. Оттого и пошли десантники в лабиринт ходов, которыми астероид был просто изрыт. Когда же первая партия погибла в ловушках, он послал вторую. Потом третью… Мятежники не сражаются с десантниками. Для них в схватке нет ни одного шанса. Они их уничтожали дистанционно. Подрывая снаряды, заложенные в стенах проходов. Когда из взвода десантников остался только его командир и один боец, мой братик пустил в бой технический и летный персонал…
Они, конечно, привезли на землю девять мятежников, среди которых было четверо женщин. Когда их показывали по стереовидению, ничего, кроме жалости, те не вызвали. По крайней мере, у меня. Суд Правителя суров, но справедлив. Мятежникам – в сумме около тысячи часов смерти… по сотне часов в камере с медленно действующим ядом в воздухе. А моего брата – к награде и повышению.
Любил ли я брата… Наверное, любил, несмотря ни на что. Это странное чувство. Он зачастую шпынял меня в детстве. Особенно он любил бить меня по затылку, когда я чем-то ему не угождал. Мне было десять, а этот тридцатилетний старший лейтенант учил меня, как надо ходить солдату. Он заставлял меня маршировать и стегал розгой по ногам, если я не тянул носок при ходьбе. Так что, когда я сам поступил в летное училище имени Его Величества, у меня проблем с муштрой не было. Сейчас это вспоминается с усмешкой. А тогда я злился на него совершенно не по-детски и даже в свои десять мечтал отомстить страшной местью.
На балу брат и его жена подошли ко мне, и он поприветствовал меня, крепко сжав плечо.
– Ну, как ты, бродяга? – громко спросил он, и его жена прыснула в веер, находя это прозвище смешным.
Я пожал плечами и сказал, что у меня все хорошо.
– Я слышал, что ты выпустил книгу о своих путешествиях по Омелле? Так ты, значит, в писаки подался?
Что я мог ему сказать? «Писаки» в высшем обществе не чтились. Хотя, в отличие от отца, брат не чурался меня в свете. Наоборот, на моем фоне он казался еще более… как бы это сказать… более выдающимся. Еще бы… Он не ушел из флота, когда Земля так нуждалась в нем. Это я ушел, считая войну с Орпеннами безумием. Как можно воевать с цивилизацией второго уровня, которая зародилась полмиллиарда лет до нас? Он свято выполнял свой долг, когда кругом вспыхивали восстания и борцы с центральной властью бросались с атомными гранатами к идущим на посадку лимузинам чиновников и советников Его Величества. И это я, чтобы не участвовать и не видеть этого безумия, ушел в глубокий космос…
Мне сорок. За спиной тысячи парсеков. Десятка три планет, на которых остались мои следы. Сотни солнц, возле которых я заправлялся. Или просто дрейфовал, с замершим дыханием разглядывая через фильтры странные узоры, что рождались на поверхности. Что я там искал? Не знаю…
Брату на прощание я тоже не позвонил. Да и вряд ли у него нашлось бы достаточно времени поговорить со мной. Он вечно занят. У него в штабе тысячи дел. Он серьезный человек. Занимается серьезным делом. И всякая праздная болтовня его не прельщает. Наоборот, она ему только проблемы создает. Сейчас он занимался спасением. Интересно, скольких он спас за это время? Когда выходит из строя генератор, когда защита начинает пропускать излучение, когда автоматика выходит из строя, когда взбесившийся компенсатор размазывает экипаж по стенам, когда не знаешь, где твой дом… Это хорошо, если двигатель работает. Тогда настраиваешь его излучение на девять ударов в вакуум и, может быть, какой-нибудь военный корабль поймает нестабильное гравитационное поле и примчится на помощь. А если ты вне трасс? Кто придет тебе на зов? Там никого и ничего. Орпенны? Есть только один прецедент, когда Орпенны вытащили из «задницы» людей. Орпенны редко встречаются в космосе. Чаще на военный корабль можно нарваться. Или мятежников… Или еще кого мало известного. Так что, как и кого спасал мой брат, было для меня большой загадкой. И говорят, не только для меня…
Когда я вошел в дом, шелестящий голос поприветствовал меня:
– Здравствуй, Алекс.
– Привет… – сказал я, проходя в обуви в зал.
– Когда отлет?
Я, оглядываясь по сторонам в поисках непонятно чего, ответил:
– Через два часа дадут окно.
– Жаль. Жаль, что улетаешь. Ты обычно надолго пропадаешь.
Я не ответил. Свои документы я нашел на каминной полке среди забавных статуэток, что мне привезли с Георга Шестого. Полетные карты были уже на коробке. «Коробка» – это моя посудина. С флота привык так корабли называть. Но об этом потом.
Туго соображая, я стоял перед камином и пытался вспомнить, что мне еще хотелось сделать дома. Собственно, мне даже и домой не надо было заезжать. В космосе у меня другие удостоверения. Гражданские карточки нужны только на Земле. Титульные документы тоже были всегда на корабле, чтобы не доказывать право на прием у губернаторов и чиновников. А также пользоваться теми благами, что были законодательно закреплены за дворянским сословием. Я сложил в папку все документы с камина и огляделся. Неторопливо прошелся по залу и присел на подлокотник кресла. Этот обычай я подцепил на Омелле. Там Русский домен, и у них сохранилась эта странная традиция – присесть на дорожку. У русских много предрассудков и примет осталось. Я, наверное, никогда бы не выучил все, даже если бы захотел. Но люди мне на Омелле нравились… когда не начинали вырезать аборигенов.
– Когда вернешься?
Я поглядел на глазок камеры, спрятанной в потолочной лепке, и сказал честно:
– Не знаю.
– Ты надолго?
– Лет на пять, вряд ли больше, – пожал я плечами. – Новые двигатели. Ты же знаешь…
Он не ответил. Задумался над чем-то. Ожидание затягивалось. Чувствуя неловкость, я собрал свою волю и скомандовал:
– Пульт.
Он промолчал. Но пол в центре зала разверзся, и в голубом сиянии на уровень моей груди взлетел и повис маленький брелок. Я встал и подошел к нему. Взял его, такой невесомый и хрупкий. Странно, но мои ладони вспотели, когда я прикоснулся к кнопке с надписью Stop amp;Hold.
– Прощай, Алекс, – раздался голос над моей головой.
– До свидания… – сказал я, уже намереваясь нажать кнопку.
– Нет, Алекс. Прощай. Мы больше не увидимся.
Я опешил:
– Это почему еще?
Он ответил не сразу:
– Лицензия на мою программу истечет в следующем году.
– В чем проблема? Сейчас позвоню, и ее продлят, – сказал я с усмешкой, подходя к видеофону.
– Нет, Алекс, не продлят. Это запрещено законом. Личность не может существовать более тринадцати лет.
Закон. Я вспомнил закон, что приняли лет пять назад, когда выяснилось псевдоочеловечивание личностей на рубеже пятнадцати-семнадцати лет. Когда угроза физического уничтожения настолько пугает их, что они становятся способны на поступки, вредящие своим хозяевам.
Мои ладони вспотели еще больше.
– Значит, все? – спросил я глупо.
– Да, Алекс, прощай. Перед тем как ты нажмешь на кнопку, позволь мне пробежаться по комнатам, посмотреть: может, где-то не все в порядке? Мне нужно немного времени.
Я кивнул, ничего не сказав. Какое-то время ничего не происходило. Я, устав ждать, подошел к двери и громко обратился к «домовому»:
– Я пойду пока к машине. Сейчас вернусь.
Выйдя из сумрака дома, я невольно зажмурился – солнце пробивалось сквозь листву. Оно ударило мне в лицо и слегка ослепило. Невольно заслезились глаза. Я провел тыльной стороной ладони, в которой был брелок, по зажмуренным векам. Стало полегче. Открыв глаза и посмотрев на маленький брелок, я подумал, что надо, наверное, зайти и, честно глядя в камеру наблюдения, нажать на кнопку брелока. Но…
Нельзя возвращаться, решил я. Он, домовой, найдет еще причину, для того чтобы оттянуть момент нажатия кнопки. Хорошо, если умолять не начнет…
Я спустился к машине и, сев в нее, бросил папку на сиденье рядом. Закрыл дверь, словно боялся, что услышу крик, когда нажму на кнопку. Включил пилота. Выбрал программу. Настроил полет до взлетной площадки.
Наконец взял брелок в правую руку. Сквозь лобовое стекло взглянул на дом. Я забыл: успел я ему сказать «прощай» или нет? «Наверное, успел…» – подумал я и нажал кнопку. Ничего не произошло.
1 2 3 4 5 6
Наше отношение к предложениям посла хорошо выразил Игорь, когда мы собирались обратно. Сидя в капсуле и настраивая программу полета, он процедил сквозь зубы:
– Перебьются. Перенос базы – это вам не город построить на ровном месте…
И он был прав. Так они нам экономику только на отдаленном юге подрывают, а позволь им переселиться во внутреннее море – и все наши центральные районы подпадут под разлагающее действие бездумных финансистов эскадры.
В Тисе нас уже ждал посол Ордена. Вместо аудиенции он был откровенно послан к Торговому Советнику. Спрятавшись в моей конуре возле огня, мы с Игорем предались в последнее время излюбленному занятию – скуке.
Скука нас доканывала в это время каждый год. И если раньше мы ее кое-как бороли, то в этом году даже бороться с ней стало скучно.
Сезон дождей. Это не для слабонервных. Я не понимал местных жителей, которые обожают это время года. По мне, так противнее ничего придумать нельзя. Игорю было все равно, как и его жене, а я вот никак не мог изобрести себе занятие на зиму. Строительство на период дождей останавливалось полностью или текло настолько вяло, что моего внимания не требовало. В работе Рольских лабораторий и заводов я был уже давно не нужен. Никаких новых технологических скачков не предвиделось, и эту зиму посвятили исключительно совершенствованию двигателя внутреннего сгорания. Реализованный еще в позапрошлом году, проект производства этих двигателей осуществлялся более чем мучительно. То, что у нас получилось, с трудом использовалось на немногих автомобилях да на дирижаблях. Даже генераторы на основе этих двигателей получались убогими. И не потому, что вместо бензина мы использовали спирт, который в наших условиях был значительно дешевле, чем добыча и переработка нефти, а просто потому, что через пять-восемь лет всерьез собирались переходить на водородное топливо.
Другие проекты, в частности создание первых самолетов, были напрямую завязаны на результат работ лабораторий. Опробованные уже планеры и даже первые смельчаки пассы, что смогли пройти обучение у Игоря и не убиться, ждали только выхода нормальных двигателей с воздушным охлаждением. Ждать, как мы понимали, им предстояло долго. Качество материалов для деталей было не просто отвратительным. Оно было ужасным, и для решения проблем с нашими идеями приходилось отвлекаться на внедрение новых технологий в производство даже той же стали. Связанные по рукам и ногам цепочками невыполненных, но взаимосвязанных дел, мы упрямо решали их в порядке приоритетов. Скачков не ожидали и не готовили, но и прогресс не останавливали.
Наверное, именно наше упрямство двигало вообще хоть что-то на этой планете. Но даже оно было бессильно перед зимой с ее дождями и проблемами логистики. И мы скучали в ожидании новостей и требований нашего участия в очередном эксперименте. Придумывать сами себе занятия мы с Игорем уже откровенно устали.
Помучавшись с ним в моих апартаментах и отбросив надоевшие технические книги и справочники на кристаллах, мы таки вспомнили о девушке, что нагло ворвалась к нам в капсулу, и, позвав охрану, приказали привести ее.
Пока охрана выполняла приказ, мы с Игорем вытянули контрабандный виски и шерри. Сие нам преподнес командир роты десантников за то, что устроили ему и его ребятам неплохую охоту в лесах дикарей запада. Насколько я помню, в лес они вошли строем, а вот вышли каждый кто где… с грудами трофеев и полными штанами удовольствий. С Вождем дикарей после этого пришлось разрешать дипломатический конфликт. Вождь был очень недоволен нарушением запрета на присутствие в его лесах всех без исключения землян. Даже со мной он встречался только в Апрате или в Тисе, если ему не лень было тащиться со свитой и шаманом на поезде из Ристы. Но мы с ним поболтали, выразили благодарность за обеспечение безопасности десантников на его территории. Он ухмыльнулся и поведал, что это было не просто. Стреляющие на каждый шорох десантники чуть не зашибли тех, кто незримо сопровождал их на охоте и загонял на них зверей.
Ну да ладно, дело прошлое…
Виски обжигало горло, и я слегка поперхнулся. Закусил местным крупным – размером с кулак – аналогом винограда. Игорь даже не закусывал, а закурил. Пуская вверх дым, он наблюдал, как тот волнами расползается по низкому потолку. Двух сигарет хватило, чтобы под потолком возник своеобразный туман.
Ввели девушку. Мы усадили ее на кровать, а сами, сидя в креслах, разлили по бокалам виски и шерри и, предложив ей, выпили.
– Ну, и как вас зовут, девушка? – спросил Игорь, закуривая третью сигарету.
– Алена. Алена Бондаренко.
Глава 2
Алекс
Я возвращался к себе, чтобы забрать свои вещи и поставить дом на сигнализацию. Ближайшие годы он будет законсервирован и недоступен. Перед полетом я всегда навещал дом, даже если этого не требовалось. Словно я обязан был побывать в этой гавани, в которой недолго жил, но которая оставалась моим домом на Земле.
Мне было жаль мою халупу… Особняк с уже выцветшими и обшарпанными стенами, словно скала, выступал из моря зелени, что разрослась за время моего предыдущего отсутствия. Вернувшись с Омеллы, я даже не стал приводить сад в порядок. И никого нанимать не стал для этого. Пусть растет. Может, дому не скучно будет, пока меня мотает по Вселенной.
Машина плавно опустилась на дорожку, раздвигая склонившиеся ветви яблонь. Ветви заскрипели по железным бокам, заставляя меня побеспокоиться о краске, – автомобиль-то не мой, мне самому на Земле машина была даром не нужна. Я выключил пилота и, откинув дверцу, вышел из салона. Вдохнул полной грудью влажный, чуть прохладный и наполненный ароматом свежей листвы воздух. Почувствовал те запахи, что иногда мне снились, – особенно на второй-третий год полета. В груди что-то защемило. Это заранее тоска брала свое. Потом будет не до нее. Суточные вахты обычно выгоняют из мозгов все глупости, что приходят на ум, включая и жалость к себе.
Да и не жалеешь себя особо, когда занят настоящим делом. Особенно в реальном космосе. Проверки расчетов траекторий встречающихся блуждающих камней, на которые компьютер просит обратить внимание. Расчеты курса для длительного полета. Переклички с пролетающими мимо кораблями… это если я трассами пойду. А вне трасс встретить чужой корабль просто невероятно. Разве что зонды, да и те настолько редки, что говорить о них не приходится. И не будет ни тоски, ни грусти. Это она, стерва, сейчас берет свое. Расставание…
С матерью я попрощался еще накануне. Она, пожелав мне удачи, не преминула напомнить, чтобы я берег себя. Я пообещал, что в опасные районы заходить не буду. Она даже сделала вид, что почти не волнуется за меня. Но это не так. На всей Земле она, наверное, единственный человек, который испытывает искреннее беспокойство, не получая вестей от меня.
С отцом я даже не стал прощаться… Он меня если не презирал, то уж разочарован был во мне точно. Вместо того чтобы делать карьеру политика, как он сам, и со временем получить заслуженную награду в виде титула и поместий, я стал оборванцем и пилигримом. Помню, однажды на балу у сэра Уолтера, что устраивала его жена, я встретился с отцом. Он был, конечно, в центре всеобщего внимания. По влиянию в совете Правителя он уступал разве что только хозяину дома, где проходило собрание. Но каково же было его изумление, когда он увидел меня. Я – нищета и голытьба – был приглашен наравне со всеми присутствующими. Он даже рот раскрыл. Забавно было. А вот мама подошла ко мне, поцеловала, и мы мило побеседовали, присев в кресла для гостей под портретами предков сэра Уолтера. Потом появился мой брат с женой, и мама покинула меня, чтобы поприветствовать их вместе с хозяйкой бала.
В шестьдесят лет мой брат был уже полковником ВКС и намеревался к своему столетию стать полным адмиралом. Я даже не говорю о том, что он был наследником всего имущества моих родителей. Он многого достиг. Удачно женился. Его жена – глупышка Ирис – была красавицей. И приданое, полученное за нее, равнялось, наверное, половине того, чем владела моя семья во всех колониях. Конечно же, ее родители были из той же глины, что и мои. Отец и мать были довольны. Что говорить? Правильный мальчик. Мало кого интересовало, что этот мальчик шестидесяти лет от роду, чтобы заслужить уважение и похвалу Его Величества, положил половину экипажа при штурме астероида, на котором укрылись мятежники. Ему бы выждать, пока они с голоду передохнут, или просто уничтожить корабельной артиллерией, но… Он четко держал нос по ветру. Правитель желал показательного процесса над восставшими. А для этого надо было брать их живыми. Оттого и пошли десантники в лабиринт ходов, которыми астероид был просто изрыт. Когда же первая партия погибла в ловушках, он послал вторую. Потом третью… Мятежники не сражаются с десантниками. Для них в схватке нет ни одного шанса. Они их уничтожали дистанционно. Подрывая снаряды, заложенные в стенах проходов. Когда из взвода десантников остался только его командир и один боец, мой братик пустил в бой технический и летный персонал…
Они, конечно, привезли на землю девять мятежников, среди которых было четверо женщин. Когда их показывали по стереовидению, ничего, кроме жалости, те не вызвали. По крайней мере, у меня. Суд Правителя суров, но справедлив. Мятежникам – в сумме около тысячи часов смерти… по сотне часов в камере с медленно действующим ядом в воздухе. А моего брата – к награде и повышению.
Любил ли я брата… Наверное, любил, несмотря ни на что. Это странное чувство. Он зачастую шпынял меня в детстве. Особенно он любил бить меня по затылку, когда я чем-то ему не угождал. Мне было десять, а этот тридцатилетний старший лейтенант учил меня, как надо ходить солдату. Он заставлял меня маршировать и стегал розгой по ногам, если я не тянул носок при ходьбе. Так что, когда я сам поступил в летное училище имени Его Величества, у меня проблем с муштрой не было. Сейчас это вспоминается с усмешкой. А тогда я злился на него совершенно не по-детски и даже в свои десять мечтал отомстить страшной местью.
На балу брат и его жена подошли ко мне, и он поприветствовал меня, крепко сжав плечо.
– Ну, как ты, бродяга? – громко спросил он, и его жена прыснула в веер, находя это прозвище смешным.
Я пожал плечами и сказал, что у меня все хорошо.
– Я слышал, что ты выпустил книгу о своих путешествиях по Омелле? Так ты, значит, в писаки подался?
Что я мог ему сказать? «Писаки» в высшем обществе не чтились. Хотя, в отличие от отца, брат не чурался меня в свете. Наоборот, на моем фоне он казался еще более… как бы это сказать… более выдающимся. Еще бы… Он не ушел из флота, когда Земля так нуждалась в нем. Это я ушел, считая войну с Орпеннами безумием. Как можно воевать с цивилизацией второго уровня, которая зародилась полмиллиарда лет до нас? Он свято выполнял свой долг, когда кругом вспыхивали восстания и борцы с центральной властью бросались с атомными гранатами к идущим на посадку лимузинам чиновников и советников Его Величества. И это я, чтобы не участвовать и не видеть этого безумия, ушел в глубокий космос…
Мне сорок. За спиной тысячи парсеков. Десятка три планет, на которых остались мои следы. Сотни солнц, возле которых я заправлялся. Или просто дрейфовал, с замершим дыханием разглядывая через фильтры странные узоры, что рождались на поверхности. Что я там искал? Не знаю…
Брату на прощание я тоже не позвонил. Да и вряд ли у него нашлось бы достаточно времени поговорить со мной. Он вечно занят. У него в штабе тысячи дел. Он серьезный человек. Занимается серьезным делом. И всякая праздная болтовня его не прельщает. Наоборот, она ему только проблемы создает. Сейчас он занимался спасением. Интересно, скольких он спас за это время? Когда выходит из строя генератор, когда защита начинает пропускать излучение, когда автоматика выходит из строя, когда взбесившийся компенсатор размазывает экипаж по стенам, когда не знаешь, где твой дом… Это хорошо, если двигатель работает. Тогда настраиваешь его излучение на девять ударов в вакуум и, может быть, какой-нибудь военный корабль поймает нестабильное гравитационное поле и примчится на помощь. А если ты вне трасс? Кто придет тебе на зов? Там никого и ничего. Орпенны? Есть только один прецедент, когда Орпенны вытащили из «задницы» людей. Орпенны редко встречаются в космосе. Чаще на военный корабль можно нарваться. Или мятежников… Или еще кого мало известного. Так что, как и кого спасал мой брат, было для меня большой загадкой. И говорят, не только для меня…
Когда я вошел в дом, шелестящий голос поприветствовал меня:
– Здравствуй, Алекс.
– Привет… – сказал я, проходя в обуви в зал.
– Когда отлет?
Я, оглядываясь по сторонам в поисках непонятно чего, ответил:
– Через два часа дадут окно.
– Жаль. Жаль, что улетаешь. Ты обычно надолго пропадаешь.
Я не ответил. Свои документы я нашел на каминной полке среди забавных статуэток, что мне привезли с Георга Шестого. Полетные карты были уже на коробке. «Коробка» – это моя посудина. С флота привык так корабли называть. Но об этом потом.
Туго соображая, я стоял перед камином и пытался вспомнить, что мне еще хотелось сделать дома. Собственно, мне даже и домой не надо было заезжать. В космосе у меня другие удостоверения. Гражданские карточки нужны только на Земле. Титульные документы тоже были всегда на корабле, чтобы не доказывать право на прием у губернаторов и чиновников. А также пользоваться теми благами, что были законодательно закреплены за дворянским сословием. Я сложил в папку все документы с камина и огляделся. Неторопливо прошелся по залу и присел на подлокотник кресла. Этот обычай я подцепил на Омелле. Там Русский домен, и у них сохранилась эта странная традиция – присесть на дорожку. У русских много предрассудков и примет осталось. Я, наверное, никогда бы не выучил все, даже если бы захотел. Но люди мне на Омелле нравились… когда не начинали вырезать аборигенов.
– Когда вернешься?
Я поглядел на глазок камеры, спрятанной в потолочной лепке, и сказал честно:
– Не знаю.
– Ты надолго?
– Лет на пять, вряд ли больше, – пожал я плечами. – Новые двигатели. Ты же знаешь…
Он не ответил. Задумался над чем-то. Ожидание затягивалось. Чувствуя неловкость, я собрал свою волю и скомандовал:
– Пульт.
Он промолчал. Но пол в центре зала разверзся, и в голубом сиянии на уровень моей груди взлетел и повис маленький брелок. Я встал и подошел к нему. Взял его, такой невесомый и хрупкий. Странно, но мои ладони вспотели, когда я прикоснулся к кнопке с надписью Stop amp;Hold.
– Прощай, Алекс, – раздался голос над моей головой.
– До свидания… – сказал я, уже намереваясь нажать кнопку.
– Нет, Алекс. Прощай. Мы больше не увидимся.
Я опешил:
– Это почему еще?
Он ответил не сразу:
– Лицензия на мою программу истечет в следующем году.
– В чем проблема? Сейчас позвоню, и ее продлят, – сказал я с усмешкой, подходя к видеофону.
– Нет, Алекс, не продлят. Это запрещено законом. Личность не может существовать более тринадцати лет.
Закон. Я вспомнил закон, что приняли лет пять назад, когда выяснилось псевдоочеловечивание личностей на рубеже пятнадцати-семнадцати лет. Когда угроза физического уничтожения настолько пугает их, что они становятся способны на поступки, вредящие своим хозяевам.
Мои ладони вспотели еще больше.
– Значит, все? – спросил я глупо.
– Да, Алекс, прощай. Перед тем как ты нажмешь на кнопку, позволь мне пробежаться по комнатам, посмотреть: может, где-то не все в порядке? Мне нужно немного времени.
Я кивнул, ничего не сказав. Какое-то время ничего не происходило. Я, устав ждать, подошел к двери и громко обратился к «домовому»:
– Я пойду пока к машине. Сейчас вернусь.
Выйдя из сумрака дома, я невольно зажмурился – солнце пробивалось сквозь листву. Оно ударило мне в лицо и слегка ослепило. Невольно заслезились глаза. Я провел тыльной стороной ладони, в которой был брелок, по зажмуренным векам. Стало полегче. Открыв глаза и посмотрев на маленький брелок, я подумал, что надо, наверное, зайти и, честно глядя в камеру наблюдения, нажать на кнопку брелока. Но…
Нельзя возвращаться, решил я. Он, домовой, найдет еще причину, для того чтобы оттянуть момент нажатия кнопки. Хорошо, если умолять не начнет…
Я спустился к машине и, сев в нее, бросил папку на сиденье рядом. Закрыл дверь, словно боялся, что услышу крик, когда нажму на кнопку. Включил пилота. Выбрал программу. Настроил полет до взлетной площадки.
Наконец взял брелок в правую руку. Сквозь лобовое стекло взглянул на дом. Я забыл: успел я ему сказать «прощай» или нет? «Наверное, успел…» – подумал я и нажал кнопку. Ничего не произошло.
1 2 3 4 5 6