- у тебя… стало быть… будут НЕ ЗНАМО КАК НАДЕЖНО прикрыты. Только свистнешь - а Петька уже кому надо нос сворачивает на сторону. Работай, мол, Володя, одним паразитом меньше… Высоцкий, как это услышал, повеселел. - Вот спасибо, говорит, теперь я спокоен и напишу щас новую песню про то, бляха, какие, замечательные люди у нас по деревням. И написал такую песню:
В деревне Красный Бубен Работал Петька Углов Пришел он, буги-вуги На танцы без штанов…
Шуточная такая песня, но по-доброму, не как про это самое - выпили, короче, жиды всю воду и пошло-поехало… Короче, прознали кому надо, что еду я оказывать поддержку Высоцкому, и подослали в поезд москвича одного очкастого, чтобы он меня спровоцировал на злостное хулиганство, то есть, чтобы я ему навешал от души звездюлин. Ну я-то, не дурак, башка варит, ждал по дороге засаду и решил терпеть до последнего. Говорит мне очкастый: - Фули ты, деревня, стаканы со столов скидываешь? А я и не его стаканы вовсе скидываю. Просто стаканы бабы одной, с которой познакомился. Стаканы, не имеющие к нему никакого отношения. Но молчу, скриплю зубами. Говорю ему культурно:
- Не твои стаканы, не лезь… Руки положил одну на другую, как в школе, и сижу смотрю в окошко на лампочки. Опять он мне:
- Фули ты, деревня, материшься на весь вагон-ресторан?..
- А где, - я его спрашиваю, - русскому человеку еще помате-риться, коль не в ресторане?.. И отодвинул его легонько в сторону, чтобы он мне вид из окна на Россию не закрывал своей гнусной мордой. А этот студент хватает меня за шиворот, плюет мне на шею и кричит: - Я не позволю! Я не позволю!.. Тут я не выдержал. Нервы у меня были натянуты до предела, сорвался я. Это ж надо - Петру Углову за шиворот плевать! Взял я этого провокатора, вытащил за ноги в тамбур и хотел с поезда спустить под откос, как фашистский эшелон партизаны спускали, да не успел. Налетели сзади из засады, повалили меня на зассанный пол, мордой по ступенькам повозили и всё. Как у Высоцкого - завели болезному руки ему за спину и с размаху бросили в черный воронок!.. Так я и не доехал до Владимира Семеновича, и он умер, не дождавшись подмоги, поддержки от народа…

- 3 -
Петька поправил полено под головой деда Семена. Уже темнело. Он высыпал отруби в пруд на свое любимое место возле коряги и пошел домой, выпить самогона и посмотреть по телевизору кино про войну.
Петька шел по дороге и курил.
За спиной зазвенел велосипедный звонок. Углов обернулся. Сзади крутил педали Андрей Яковлевич Колчанов.
- Привет, Петька, - поздоровался Колчанов. - А где Чапаев? - Это была его коронная шутка. Колчанов всегда так шутил, когда встречал Петьку.
- В пруду теперь живет, - ответил Петька. - Теперь он человек-анхимия, морской дьявол. Я его прикармливать ходил отрубями…
- Ну ты даешь! - Колчанов поравнялся с Петькой, слез с седла и пошел рядом. Вытащил из кармана папиросу, закурил.
- А ты откуда, на ночь глядя, едешь, Колчан? - спросил Петька незлобно.
- Да вот, еду от Васьки… - Он помолчал. - Надо по дороге картошки накопать… Дай спички.
- Пососи у птички, - Петька протянул коробок. Вышли к полю.
Андрей Яковлевич огляделся.
- Вроде, никого…
- Да ты не ссы, - сказал Петька, - никого нет. Один дед Семен у пруда спит… В говно… Я ему полено под голову подложил…
- На хер?
- Чтоб не сблевал.
- Это правильно… Подержи лисапед, я быстро… Колчанов снял с багажника сумку, вытащил из нее саперную лопатку, которую подарил ему сын, подошел к ботве, поплевал на руки и несколько раз копнул.
Вдруг, откуда ни возьмись, налетел ветер. Закаркали поднявшиеся в воздух вороны.
И что-то неясное, но тревожное почувствовалось в воздухе. В том числе завоняло какой-то дрянью.
- Чего это?.. - Андрей Яковлевич схватился рукой за кепку, которую чуть не сорвало с головы.
Ему показалось, что у чучела, стоявшего неподалеку, сверкнули недобрым светом глаза-пуговицы, а нарисованный рот на мгновение скривился в ухмылке.
Петьке тоже сделалось не по себе, но привычка шутить победила.
- Японский цунами, - пошутил он и нажал на велосипедный звонок.
Колчанов вздрогнул.
- Хе-хе, - он схватился за ботву и потянул. - Не лезет, сука! - удивился он и попробовал еще раз. - Не пойму, то ли земля ссохлась, то ли картошки больно до хрена!
- Фиг там, Яковлич, - ответил Петька. - Старый ты стал… Не можешь ботву выдернуть. Пора тебе на погост в мавзолей…
Колчанов обиделся.
- Пошел ты!.. Я еще всех вас переживу и на ваших похоронах набухаюсь! - Он дернул куст.
Еще один порыв ветра заставил взмахнуть чучело рукавами. Закаркали вороны. Их огромная стая поднялась в небо и закрыла собою полную луну.
Колчанов, на всякий случай, перекрестился. Он допускал, что Бог, в принципе, есть и может помочь ему в затруднительном положении.
У Петьки ветром вырвало изо рта окурок. Он выругался.
- Что за херня, Петька? - Колчанов вопросительно посмотрел в небо. - Как будто война началась…
- Современная война такая, что кнопку нажал - и копец всему… Хорош кота тянуть: выкапывай - и пошли отсюда… Я еще по телевизору хочу кино посмотреть про фашистов… - Он вытащил сигарету и чиркнул спичкой, но опять налетел ветер. - Черт! Штопаный!
- К ночи не поминай, а то накличешь, - Колчанов огляделся, и ему опять показалось, что чучело ожило и усмехается нарисованным ртом. - Ладно, - он схватился за куст и, дернув что есть мочи, вырвал его.
Картошка, висевшая на ботве, была гигантского размера, каждая величиной с небольшую голову.
- Ни хэ себе! - хохотнул Колчанов. - Вот так бульба! - Он стряхнул картошку об землю и руками полез в лунку посмотреть, не осталось ли там еще.
Вдруг лицо Колчанова вытянулось, а брови поползли вверх.
- Петька, - выдавил он сиплым голосом, - меня что-то схватило и вниз тянет! Помоги!
Петька увидел, как Колчанова всего дернуло и как он напрягся, сопротивляясь неведомой силе.
Петька растерялся. Он держал велосипед и боялся почему-то его отпустить.
- Петька! - закричал Колчанов, подняв перекошенное лицо.
- Помоги, Петька-а-а! - Он опять дернулся и ушел в землю по плечи. - По-мо-ги-те! У-би-ва-ют!
Углов хотел помочь, но словно прирос к велосипеду и не мог пошевелиться.
Голова Колчанова отогнулась назад, как у человека, которого засасывает в болото, и он из последних сил старается оставить нос и рот на поверхности. Колчанов растопырил ноги, стараясь зацепиться ими за ботву. Но ноги все равно скользили к лунке.
- Ой! Больно! Больно, бляха-муха! - заорал он на всю округу. - Руки отпусти, сука! Сука-бл…
Крик оборвался на полуслове.
Колчанова сильно дернуло, и его голова ушла в землю. На поверхности остались только рваные офицерские брюки да голенища яловых сапог - наследство погибшего сына. Еще рывок
- и из земли торчат только подошвы. Еще рывок - и земля с краев посыпалась в опустевшую зловещую лунку…
Заухал вдалеке над лесом филин.
Петька вздрогнул. По его лицу пробежала судорога, как будто он проснулся среди ночи в глубоком похмелье. Захотелось блевануть. Петька мотнул головой, стряхивая оцепенение.
А может, и не было ничего? Может, всё ему только показалось? Ведь он же современный человек и понимает, что такого в жизни не бывает, а бывает только в кино и в иностранных книжках. Такими историями пугают друг друга перед сном дети. Такой страшилкой хорошо припугнуть бабу-дуру, потому что, как показывает практика, они с перепугу лучше пялятся.
Петьке изо всех сил хотелось так думать, чтобы не свихнуться. Но что же он держит в руках? Откуда тогда у него в руках руль велосипеда Колчанова? Откуда взялась сумка на кустах картошки и откуда лежит рядом саперная лопатка?
Углова крупно затрясло, зубы во рту бешено застучали. Велосипед упал на землю.
- Бзынь-нь-нь! - звякнул звонок.
- Ух-ху-ху! - заухал снова над лесом филин.
Петька поднял к темному небу белое от ужаса лицо. С неба на него смотрела зловещая луна. Ее круглый диск навис над полем, как будто специально для того, чтобы охвативший Петьку Углова ужас перешел в истерическую панику.
Петька заорал бессмысленный звук, обхватил голову руками и кинулся прочь через картофельное поле. Он налетел на чучело и сшиб его на землю. На голове у Углова осталась дырявая шляпа пугала. Но Петька этого не заметил, он бежал и бежал, не разбирая дороги и хрипя, как напуганная лошадь. Ему мерещилось, что сзади за ним катятся гигантские картофелины, а ботва тянет к нему свои ветки, чтобы схватить Углова за ноги и утянуть вслед за Колчановым под землю.
Не помня как, Петька добежал до дома, влетел в избу, задвинул засов, накинул крючок и подпер дверь бревном. Потом кинулся к печке, вытащил из-за нее четверть и прямо из горлышка выхлестал грамм триста-четыреста.
Потихонечку он начал успокаиваться. Поставил бутылку на стол, сел напротив и смотрел на нее не отрываясь. Потом налил стакан, выпил медленно, поставил рядом с бутылкой и уставился теперь на стакан. Вздохнул. Почесал лоб и почувствовал на голове чужой головной убор. Осторожно снял его и осмотрел. Он не мог сообразить - что это за дырявая шляпа и откуда она взялась на его голове. Тогда Петька положил шляпу на стол рядом со стаканом и долго на нее смотрел. Потом налил себе еще, выпил и, размахнувшись, швырнул стакан об печку. Стакан разлетелся на мелкие осколки. Несколько осколков отлетело Петьке на грудь. Он стряхнул стекло, допил остатки самогона прямо из бутылки, послал бутылку вслед за стаканом, а сам застонал и уронил голову на стол.
Глава третья
ВЕТЕРАНЫ ВОЗВРАЩАЮТСЯ ИЗ АДА

- 1 -
Дед Семен проснулся от холода. Он открыл глаза и увидел над собой кровавый лунный диск. В его возрасте спать на улице по такой погоде было не очень-то полезно. Дед поежился, сел и почувствовал вспышку внезапной боли в затылке.
- Топтаный павлин! - вырвалось у Абатурова. Он поднял полешко, на котором лежала голова, и осмотрел. Пучок седых волос остался на полене, прилипнув к смоле.
- Я бы тому чудозвону, - сказал дед вслух, - который мне это полено подложил под голову, вставил бы его с удовольствием в сраку! - Он размахнулся и отшвырнул деревяшку в кусты.
С кряхтением поднялся на ноги. Кости ломило. Руки и ноги двигались с трудом. Возраст уже не тот, а тут еще нажрался, как молодой, на сырой земле полежал и всё такое…
Дед Семен подошел к берегу, нагнулся и плеснул в лицо воды.
По воде пошли круги, и деду показалось, что между его вибрирующим отражением и вибрирующим отражением луны втиснулась еще какая-то вибрирующая тень.
Дед Семен охнул и обернулся. Но ничего такого не заметил.
- Руки-ноги не ходють, - сказал он вслух, - и глаза не видють! Е-пэ-рэ-сэ-тэ!
И пошел прочь.
Тьма… Он взял у тьмы всё, что хотел, всё, что было ему нужно. И использовал… Он чувствовал голод… Это мешало… Но было приятно…
Еще что-то…
Он начал перебирать ощущения…
Голод…
Страх…
Запах…
Сила…
Радость…
Боль…
Гнев…
Вожделение…
Страдание…
Ревность…
Зависть…
Холод…
Тепло…
Усталость…
Время…
Время приходит…
Пора…
Дурман…
Щекотно…
Чешется…
Болит живот…
Хорошо!..
Ноги!..
Хорошо!..
Ноги стоят!..
Хорошо!..
Я испытываю удовольствие оттого, что стоят ноги!..
Я… Я… Я думаю мозгом… Мозг в голове… У головы есть уши, через которые я слышу звуки Макрокосмоса… У головы есть нос, которым я чувствую запахи Макрокосмоса… У головы есть волосы для красоты… У головы есть глаза, чтобы различать красоту и уродство!.. Глаза!
Он открыл глаза и сказал вслух:
- У головы есть рот, который говорит о том, что у меня есть сердце для перекачивания крови, есть почки, есть печень, есть легкие, есть туловище, где все это находится, и на туловище есть руки, ноги и половой орган. Мой рот служит для приема пищи, которая нужна мне, чтобы убить чувство голода. - Он слушал свой голос и голос ему нравился. Он огляделся.
Голый, на холодной земле, посреди поля. Ночь. Звезды в вышине. Полная луна.
Он сделал шаг. Еще один. Еще. Пошел.
Из-под куста выскочил заяц и побежал прочь, напуганный его приближением.
Он прыгнул, схватил зайца, разорвал его на две части и вонзил острые зубы в еще живую, теплую плоть. Кровь текла по подбородку. Он смеялся от восторга и удовольствия. Он съел зайца целиком, вместе со шкурой и костями. Он отер тыльной стороной руки с подбородка кровь зайца и зашагал вперед, туда, где на краю поля стоял замок.
Он уже дошел до края поля, когда завыла сирена и тревожный голос произнес:
- Ахтунг! Ахтунг!..
Он шел и думал, что жизнь, которая оказалось такой короткой и тяжелой, практически подходила к концу, он устал за нее, а помирать все-таки не хотелось, потому что почти ничего интересного не успел дед Семен получить от жизни.
Он остановился, вздохнул и сказал вслух:
- Эх!
И пошел дальше.
Родился дед Семен в этой же деревне, подрос, начал работать в колхозе, потом война, потом вернулся и думал, что теперь-то начнется жизнь… А она так и не началась. До пенсии дотянул, а жизни не почувствовал. Ну женился после войны на Нюрке… Нормальная, в общем, баба, не хуже, чем у других… Только родить никого не смогла… А так, всё как у людей - не лучше и не хуже… И обижаться вроде бы не на что… Однако почему-то было обидно деду Семену, что жизнь прошла как-то зря и неинтересно. Когда-то дед Семен собирался пойти работать в Уголовный Розыск, но Нюрка не пустила… Дед Семен вздохнул. Ему стало жаль, что он не смог тогда проявить характер. Если бы он устроился в УгРо, жизнь была бы куда как интереснее… Погони за бандитами, перестрелки, операции, слежка и всё такое. Вот это настоящая была бы жизнь! И если бы его даже убили на задании враги, он бы и умер, как герой, с удовольствием и сознанием - зачем он умирает, сознанием, что геройская жизнь прожита не зря и заканчивается очень интересно. Возможно, после его такой смерти, деревню Красный Бубен переименовали б даже в честь деда Семена в Абатурово.
Единственное светлое пятно в жизни, которое дед вспоминал всегда с чувством, была война. Там Семен Абатуров впервые понял, что такое настоящая жизнь, всю ее полноту и остроту. Ему нравилось, что каждое мгновение на войне имеет смысл и может стать последним. Это чувство крайней опасности очень нравилось Семену Абатурову.
Однажды, уже в Германии, в самом конце войны, с дедом Семеном произошла странная история. Наши только что заняли город Фрайберг. И Семен с друзьями пошли прогуляться. Прогулки по вражескому городу тоже нравились Семену. Можно было неожиданно нарваться на затаившегося фрица или на что-нибудь заминированное фашистами. Конечно, не хотелось погибать в самом конце войны, но любопытство и бодрящее чувство опасности заставляли идти на риск. К тому же в захваченных городах было чем поживиться. А деду Семену очень хотелось привезти в Красный Бубен что-нибудь такое, чтобы все обосрались… Ну, не говоря уже о немках… Немки сильно нравились Семену Абатурову. Таких жоп и титек, как у немок, он раньше не видел. Конечно и польки были ничего, и чешки с румынками тоже… Но немки были для Семена, как окончательный и заслуженный приз. Когда он драл немок, у него было такое ощущение, что он дерет в их лице всю фашистскую Германию. Семен даже кричал для их удовольствия по-немецки «Хенде Хох» и «Гитлер капут».
И вот он с друзьями-однополчанами Мишкой Стропалевым и Андреем Жадовым шел по отбитому у фашистов Фрайбергу, прихлебывая из фляги спирт. Семен, Мишка и Андрей были не разлей вода . Всю войну они прошагали бок о бок, не раз спасали друг друга от смерти, делились последним, и теперь в Германии все трофеи тоже делили поровну.
Они долго гуляли по незнакомому городу, пока не вышли к какому-то старинному полуразбомбленному замку.
- Ничего себе, фашисты жили! - присвистнул Жадов. - Мы всю войну в землянках промудохались, а они, гады…
- Ладно, Андрюха, - Мишка похлопал товарища по плечу, - с войны вернемся, каждому по дворцу построим! Заживем, как фашисты!
- А я высоко жить не привык, - сказал Семен. - У меня от высоты голова кружится и тошнит. Я в Москве на Чертовом колесе катался и блеванул оттуда.
- Ну и прекрасно, - сказал Мишка. - Снизу, например, фашист идет, а ты на него сверху блюешь.
- Или ссышь, - добавил Жадов. Друзья расхохотались своим мечтам.
Решили посмотреть замок внутри, чтобы узнать на практике, как устраивать после Победы дворцы на Родине. Они прошли сквозь полуразвалившиеся ворота и оказались во внутреннем дворе с колодцем посредине. Хотелось пить, но из колодца пить поостереглись - мало ли какой туда дряни напускали фашисты, чтобы отравить русских освободителей.
Освободители обошли двор кругом и подошли к железной кованой двери с кольцом заместо ручки. Кольцо торчало из бронзовой головы носорога. На роге у носорога была наколота рейхсмарка.
- Как это понимать? - Жадов снял очки и протер их бархатным носовым платком, взятым у одной немки на память о встрече.
- Вход платный? - предположил Стропалев.
- Мы их фашистские деньги отменили, - сказал Семен, снял марку с рога, порвал на кусочки и подкинул в воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11