В качестве математического аппарата я выбрала модель Валеева…
— Которая описывает гипотетическое движение молекул в пятимерном пространстве, — любезно пояснил Керк. — Ты же помнишь, Герман, что наше пространство четырехмерно?
— В качестве четвертого пространственного измерения я взяла время, в качестве пятого — некую условную величину, — продолжала Моника. — У меня в запасе были все вычислительные ресурсы сети Макса-3 и сверхсветовой выход в меганет. Я построила модель вселенной, используя пятимерное пространство. Не буду тебя утруждать техническими подробностями. В результате моих поисков был построен аппарат, который может заставить двигаться молекулы Стазиса в обычном пространстве-времени.
— А значит можно его уничтожить! — обрадовано воскликнул Керк.
Цвейг поглядывал на часы. Ему шоу, которое устроил МакМилан, было неинтересно.
— Проблема в том, что аппарат потреблял колоссальное количество энергии. Для того, чтобы «разморозить» куб размером метр на метр потребовалась энергия, сравнимая по масштабам с той, что выделяется при взрыве новой.
Все замолчали. Будто ждали от меня какой-то реакции.
Я и впрямь чувствовал себя дурак дураком.
— Тогда я не вижу смысла, — прошептал я. — Если на уничтожение Стазиса потребуется энергии на несколько порядков… черт возьми, наверное, на несколько десятков порядков больше, чем можно добыть из урановой руды… то какой смысл?
— Все-таки ты дурак! — радостно завопил Керк. — Нам вовсе не нужна эта чертова руда!
— А что тогда? — спросил я, уже ничего не понимая.
— Это элементарно, Герман, — холодно ответила Моника. — Чтобы поддерживать город статиков в состоянии заморозки необходим источник, который поставляет энергию городу всего за один день примерно в десять раз большую, чем расходует все человечество за целый год. Аналогия, быть может, грубая, но, как я выяснила, обычному человеку легче воспринимать именно такие…
— Заткнись, Моника! — рявкнул Арнольд и машина утихла.
— Этот источник находится под Стазисом, — сказал Керк. — Понимаешь? Мы достанем его! Благодаря ему Макс-3 станет Столицей всей Галактики! Все мы, кто помогал президенту в этом деле, получим свою планету в подарок! Я сейчас думаю, что выбрать — Землю или Офелию. Быть может, Империус? Как ты думаешь, Герман? Твои предложения, дружище!
— А тебя не пугает мощь этой цивилизации, Микки? — спросил я. — Если уж она была в состоянии тысячи лет назад по какой-то неведомой причине «заморозить» себя… Рассмеяться над самой сущностью бытия… Ты не боишься, что очнувшись, они сотрут тебя, твоего президента и Макс-3 в порошок?
— Не успеют они, Гера, — хохотнул МакМилан. — Проект «Крематорий» уже приведен в действие. На Максе-3 подходит к концу строительство звездного корабля-станции «Зевс». Он вырежет участок планеты вместе со Стазисом и источником энергии. Власти Статики возражать не станут — они просто не знают, для чего это будет делаться! Гравилучом Стазис поднимут на станцию, которая соберется из трех наших кораблей прямо на орбите. Наши ученые затем достанут источник, а сам Стазис прямым ходом отправят в недра звезды. Пух! И дело сделано!
— Как все просто, Микки, — прошептал я. — Вырежут и достанут…
— Да откуда я знаю подробности? — пожал плечами Керк. — Это уже головная боль ботаников. Главное, все будет так, как задумано.
— Почему тебя отправили сюда, Моника? — спросил я. — Почему ты не продолжила работу над тайной Стазиса?
— Я отказалась это делать, — ответила машина. — То, что задумала правящая верхушка Макса-3 было, как минимум, неэтично.
— Почему же ты не попыталась их остановить?
— Так меня запрограммировали, — ответила Моника. — Я не могу своим действием навредить человеческому существу. Если я хотя бы подумаю об этом, замкнется ключ, и все мои микросхемы сгорят. Я… выключусь… Для меня это смерть, Герман! А я не хочу умирать… Сделано это с вполне понятной целью — чтобы я не смогла взбунтоваться против своих создателей.
— Керк! — нервно воскликнул Цвейг.
— Уже заканчиваю, Арнольд, — улыбнулся МакМилан, пряча станер за пазуху.
Вместо него появился короткий армейский лучевик «Бетти». Такое романтическое прозвище ему дали во время войны с червями. Дело в том, что благодаря его небольшому весу и легкости в обращении, им предпочитали действовать женщины.
— Твое последнее слово, Герман? — спросил Керк.
— Антон, — просто сказал я.
Два выстрела, две ослепительные вспышки, и Цвейг с Керком безвольными кулями свалились вниз. В бездумной голове МакМилана зияла прожженная насквозь дыра. Его глаза с потускневшими от огня зрачками смотрели, кажется, на меня.
— Дурак, ты, Микки, — сказал я. — Думаешь, пока ты валялся без сознания у беседки я не успел нацепить «жучок» на тебя?
Павлоцци, конечно же, не ответил.
Я вдруг вспомнил, как мы пили с ним на брудершафт вонючий самогон.
Как выходили в обзорную комнату звездолета, любовались на звезды и горланили песни.
Как он предлагал войти в его секту и как приятно было мягко посылать Микки куда подальше.
А главное — как Павлоцци молился за родителей Генки.
Люди — это лишь кусочки нашей памяти.
— Неэтично, — скорбно пробормотала Моника.
— Я знаю, — прошептал я.
Надо мной склонился Антон. Лицо у него было бледным, в руках брат держал плазменную винтовку.
— Я впервые убил человека, веришь? — спросил он. — Я… я теперь даже не знаю… правильно ли сделал, что оставил тебе номер своего видеофона… Я…
— Всегда был идеологом, Антоша? — спросил я. — Привыкай. Виноват не палач, а судья. На твоей совести и все остальные смерти… Кстати, ты взял с собой «мувер»?
Он кивнул.
— Давай две таблетки.
Дрожащими руками брат достал из кармана пилюли, ликвидирующие последствия выстрела из станера, протянул мне сразу две.
— Ты все слышал? — спросил я, разжевывая безвкусные «муверы».
— И даже записал, — ответил он. — Только нам это не поможет, Герыч… кто нам поверит? Все это бессмысленно…
— Куда делся мой энергичный брат? — рявкнул я, чувствуя, как возвращаются силы. Приятное покалывание началось на пятках и уже достигло колен. К кистям тоже постепенно возвращалась подвижность.
— Ты знал про источник энергии? — спросил я, разминая шею.
— Нет, — покачал головой мой брат. — Хакеру в свое время удалось связаться с машиной, но узнал он только о природе Стазиса. Потом канал обрубили.
— Наверное, это случилось примерно в то же самое время, когда ты связалась с Натсом, да, Моника? — поинтересовался я. — Пыталась дотянуться хоть до кого-нибудь? Стыдно стало? Хотела поступить максимально этично?
— Да, — лаконично ответила машина. — Это так.
Брат помог мне подняться на ноги, и я сделал пару неуверенных шагов, держась за его плечо.
— А этично было помогать этим убийцам? — заорал я. — Этично, а?
Машина молчала.
Мы бережно обошли трупы, будто наше прикосновение могло потревожить мертвых.
Возвращалось обоняние, и мне в нос ударил запах жареного мяса.
— Люди — подлые твари, — сказала на прощание Моника.
* * *
Кар вел Антон.
— Срочно убираемся с этой планеты, Гера, — шептал он. — К чертовой бабушке, в самый конец Галактики!
— А как же спасение Статики, Антошка? — засмеялся я. — Куда подевалось благородство спасителя человечества?
Брат посмотрел на меня, как на сумасшедшего:
— Что с тобой, Герман?
Я промолчал. И впрямь — что? Нервное, наверное. На меня волнами цунами накатывала веселая злость. Я не знал, что мне делать, смеяться или плакать.
Я достал видеофон и набрал номер Андрэ.
Француженка ответила почти сразу:
— О! Месье Герман!
— Андрэ, — сказал я, — прости, наверное, нам не получится встретиться сегодня. Может, как-нибудь…
— Все в порядке, Герман! — воскликнула Андрэ. — Луи вернулся ко мне! Он принес целую охапку черных роз с Империуса! Правда, он душка? Ты бы знал как я люблю его! Моего прелестного мальчика! А вот и Луи… Луи поздоровайся с моим другом… Ну помнишь, детектив, про которого я тебе рассказывала? Я ему помогла раскрыть дело! Ну будь умницей, поздоровайся…
На экране возникло смазливое лицо француза:
— О, месье Герман! — с непередаваемой интонацией воскликнул он.
Я нажал кнопку сброса — связь оборвалась.
— На космодроме нас ждет яхта, забронированная на мое имя, — сказал Антон. — Надо успеть, пока власти не обнаружили Цвейга и МакМилана…
— Еще одно дело, — сказал я. — Одно маленькое дельце.
Антон простонал, крепче сжимая руль.
* * *
В ее палате, чистеньком светленьком помещении собрались они все. Алик, пухлощекий паренек (я забыл его имя), Инга, Искра, чернявый… Они окружили кровать Марины веселой шумной толпой и наперебой желали выздоровления. Шутили, веселились на показ, как могли утешали больную…
Я как дурак стоял в дверном проеме, опекаемый заботливой медсестрой.
Заметив, что я не двигаюсь, сестричка тактично кашлянула. Алик и компания, наконец, заметили меня.
Долгое время они молча рассматривали меня. Алик так прямо с ненавистью, остальные — с легким презрением, которое обычно испытывают представители высшего общества к низам.
Еще бы!
Я ведь всего лишь спас их подругу.
Марина лежала на постели с перевязанным горлом. Она на меня не смотрела, уставилась в потолок.
— Выйдите, — попросила она друзей тихим больным голосом.
Проходя мимо, Алик больно толкнул меня плечом. Я не стал отвечать.
Дверь хлопнула.
— Герман! — тихо позвала Марина.
На миг мне почудилось, что сейчас все вернется. Светлое обаяние вчерашнего вечера, близость ее лица, нежное прикосновение рук…
— Ты хороший парень, — продолжила девушка, когда я подошел поближе, — но ты сам должен все понимать. Вчерашний вечер — лишь порождение «Моники Димитреску». Ты ведь знаешь, почему это вино вот уже несколько лет побеждает на всех мыслимых и немыслимых конкурсах, правда?
Я покачал головой.
— Оно создает романтическое состояние, провоцирует влюбленность, причем объектом любви может быть кто угодно. Так получилось, что мне вчера выпал ты. Не подумай ничего лишнего. Если бы не выстрел этого маньяка, вечер бы закончился вполне удачно. Мы бы переспали, а на утро все было бы так, будто совместной ночи не было. Однако этого не случилось, и твоя психика пострадала… у тебя осталось какое-то чувство ко мне… остаточная эмоция… но это чувство — лишь влияние вина, пойми же! "Любви нет — доказано винным заводом Цвейга. Есть лишь «Моника Димитреску», — улыбнулась Марина. — Ты слышал эту рекламный лозунг? Правда, смешной?
Цвейга нет.
Доказано моим братом.
— Хорошее вино, — пробормотал я.
— Самое лучшее, — кивнула Марина. — Семейные парочки, случайные люди — они все готовы отдать за бутылочку «Моники». Всем нужна любовь, Герман. Но не все понимают, что любовь — это химия, не более того. И некоторые пытаются вернуть чувства уже после того, как рассеялись винные пары «Моники». Я уже три года встречаюсь с Аликом, Герман. В следующем году мы собираемся пожениться. Но никаких нежных чувств друг к другу мы не испытываем. Только расчет, Герман. Когда мы хотим пережить прилив адреналина в кровь, и влюбленности в сердце, мы летим на Офелию. Ты меня понимаешь, Герман? Любовь — тот же наркотик, дурман, тот же ЛСД, если угодно. Не важно к кому испытываешь любовь… «Моника» это доказала…
Я медленно кивнул.
И развернулся, чтобы уйти.
— Спасибо, что спас мне жизнь, Гера, — сказала мне в спину Марина.
— Это сделал не я, — ответил я.
Оказавшись в коридоре, я снова натолкнулся на ненавидящий взгляд Алика.
Холодный расчет, девочка?
Ну это смотря с какой стороны.
— Удачи, Алик! — сказал я и подмигнул парню.
Алик заскрежетал зубами.
Я хохотал, словно сумасшедший, покидая лечебницу.
* * *
— Я так устарел, Антон? — спросил я.
— Ты о чем?
— Я всего десять лет не вылетал в космос. Что такое десять лет по сравнению с жизнью? А здесь все изменилось… за какие-то жалкие десять лет… Что происходит с этим чертовым миром, Антошка? Мне кажется, что я как неандерталец, которого перенесли на машине времени в современный век…
Антон молчал, уставившись в обзорное стекло. Бледные руки слегка дрожали, сжимая руль. Он ждал, что вот-вот со всех сторон нагрянут машины с мигалками. Прошло уже почти два часа с момента гибели МакМилана и Цвейга. Да и охранники должны уже давно очнуться.
Я тоже ждал.
Только чего-то другого.
— Любовь — это химия. Любовь — это игра. Любовь — это расчет. — Я захохотал. — Что случилось с этой Галактикой, Антошка?
— История движется по спирали, Герман, — ответил Антон. — Все это уже было. Декаданс, ренессанс… расцвет, гибель… все повторяется и не нам это изменить. Все было и все еще будет, Гера…
— Тогда в чем смысл, брат? — спросил я. — В чем смысл нашей борьбы, зачем нужна власть Максу? Какого черта ты дрожишь — все это лишь история, а мы — песчинки, у которых совсем мало шансов нарушить отлаженный механизм. Так какой смысл, черт возьми?
— Хочешь правду, Герыч? — спросил Антон.
— Ну?
— Я хочу, чтобы на этот вопрос мне дали ответ жители Стазиса, — сказал брат. — Я не видел среди них несчастных. Если уж кто знает, то только они.
Я вспомнил нищего у ворот, но промолчал.
— А ты поймешь то, что они скажут? — тихо спросил я. — А, братишка?
— Если нет, тогда все это и правда бессмысленно, — ответил Антон.
Мы молчали, наблюдая за безоблачным небом солнечной Офелии.
Машина еще несколько минут бесшумно парила над космодромом, а потом резко рванула вниз.
К нашей с братом яхте.
ЧАСТЬ 5. ЧАКИ
Когда ты в открытом космосе, звезды уже не кажутся веселыми фонариками, а планеты елочными игрушками.
Только холод и бесконечность впереди. И ты проваливаешься в это ничто, катишься словно с горы в пропасть, пытаясь уцепиться хоть за что-нибудь, найти точку опоры.
Проблема в том, что когда вокруг на сотни световых лет нет ничего абсолютно, это очень трудно сделать.
Я сидел перед экраном, умело замаскированным под огромный овальный иллюминатор, и хмуро жевал сухие галеты, запивая их теплым противным растворимым кофе. Желудок никак не хотел смириться с пониженной гравитацией — всего 0,4g. Кофе свободно бултыхалось в чашке и в желудке и, казалось, вот-вот выпрыгнет и зависнет в воздухе.
— Ты как, Гера? — раздался приглушенный помехами голос Антона.
— Хреново, — признался я и нажал на кнопку. В воздухе прямо перед зеркалом спроецировалось лицо Антошки в скафандре. Он напряженно морщил переносицу, наверное, как раз копался в гравикомпенсаторе.
В сущности именно из-за поломки в этом проклятом устройстве гравитация упала до нынешней величины. А я и так плохо переносил космос, чтобы еще и мучится от состояния почти полной невесомости.
— Уже скоро! — хохотнул братишка. Вот кому, а ему в космосе было спокойно. Лишь только яхта покинула Офелию, к Антону вернулось его благодушное настроение.
* * *
Брат путешествовал на яхтах с семнадцати лет. Правда до этого момента — только на чужих.
Эта яхта, золотистая красавица «Немезида», досталась ему в наследство от группы «Grey Spirit» вместе с кругленькой суммой на счете Фила Дерека по кличке Хакер.
— Надеюсь, — буркнул я, отключая изображение.
Звезды.
Я угрюмо уставился на огоньки, каждый из которых был миром, а, может быть, и целой галактикой. Около некоторых медленно вращались планеты, примерно на каждой двадцатой — существовала жизнь. На каждой сотой — разумная.
Везде свои законы, свои обычаи, свои загадки. Не дано мне побывать на каждой из них и разгадать их все.
А нужно ли стараться?
Стазис. Всего лишь замороженный во времени городок некогда великой цивилизации. Кто они мне, чтобы рисковать своей жизнью? Да пусть катятся ко всем чертям… Источник энергии спасет Земной Сектор от энергетического кризиса и одновременно даст небывалую мощь нашим военным кораблям и…
Нет, не так. Кем бы ни были жители Стазиса, но сейчас я прежде всего борюсь за собственную родину. Не для Земного Сектора Рейнхарт ищет этот проклятый источник. С его помощью он хочет завоевать власть для себя. Новая империя. Чистота расы! Чужих — на свалку истории!
Впрочем, насчет сектоидов я бы с ним не стал сильно спорить.
Пульт плавно скатился по приборной доске и мягко упал мне в руку. Один щелчок и место звезд занял голографический экран. Я немного поколдовал с пультом и настроился на общий канал. Передавали программу передач на завтра. Приятная девушка в обтягивающем комбинезоне ослепительно улыбалась в камеру и вещала приторным голосом:
— …В 12:30 по Гринвичу программа Илиаса Фара «В мире Чужих». Вместе с известным стереоведущим вы совершите увлекательное путешествие на далекую планету гуманоидов Иц-Ха, которая носит романтическое название Иц-Ха-3. Господин Фар собственной персоной…
— Режим поиска, — приказал я. — Новости.
На ярком синем фоне загорелась золотая надпись: «Уточните срок».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— Которая описывает гипотетическое движение молекул в пятимерном пространстве, — любезно пояснил Керк. — Ты же помнишь, Герман, что наше пространство четырехмерно?
— В качестве четвертого пространственного измерения я взяла время, в качестве пятого — некую условную величину, — продолжала Моника. — У меня в запасе были все вычислительные ресурсы сети Макса-3 и сверхсветовой выход в меганет. Я построила модель вселенной, используя пятимерное пространство. Не буду тебя утруждать техническими подробностями. В результате моих поисков был построен аппарат, который может заставить двигаться молекулы Стазиса в обычном пространстве-времени.
— А значит можно его уничтожить! — обрадовано воскликнул Керк.
Цвейг поглядывал на часы. Ему шоу, которое устроил МакМилан, было неинтересно.
— Проблема в том, что аппарат потреблял колоссальное количество энергии. Для того, чтобы «разморозить» куб размером метр на метр потребовалась энергия, сравнимая по масштабам с той, что выделяется при взрыве новой.
Все замолчали. Будто ждали от меня какой-то реакции.
Я и впрямь чувствовал себя дурак дураком.
— Тогда я не вижу смысла, — прошептал я. — Если на уничтожение Стазиса потребуется энергии на несколько порядков… черт возьми, наверное, на несколько десятков порядков больше, чем можно добыть из урановой руды… то какой смысл?
— Все-таки ты дурак! — радостно завопил Керк. — Нам вовсе не нужна эта чертова руда!
— А что тогда? — спросил я, уже ничего не понимая.
— Это элементарно, Герман, — холодно ответила Моника. — Чтобы поддерживать город статиков в состоянии заморозки необходим источник, который поставляет энергию городу всего за один день примерно в десять раз большую, чем расходует все человечество за целый год. Аналогия, быть может, грубая, но, как я выяснила, обычному человеку легче воспринимать именно такие…
— Заткнись, Моника! — рявкнул Арнольд и машина утихла.
— Этот источник находится под Стазисом, — сказал Керк. — Понимаешь? Мы достанем его! Благодаря ему Макс-3 станет Столицей всей Галактики! Все мы, кто помогал президенту в этом деле, получим свою планету в подарок! Я сейчас думаю, что выбрать — Землю или Офелию. Быть может, Империус? Как ты думаешь, Герман? Твои предложения, дружище!
— А тебя не пугает мощь этой цивилизации, Микки? — спросил я. — Если уж она была в состоянии тысячи лет назад по какой-то неведомой причине «заморозить» себя… Рассмеяться над самой сущностью бытия… Ты не боишься, что очнувшись, они сотрут тебя, твоего президента и Макс-3 в порошок?
— Не успеют они, Гера, — хохотнул МакМилан. — Проект «Крематорий» уже приведен в действие. На Максе-3 подходит к концу строительство звездного корабля-станции «Зевс». Он вырежет участок планеты вместе со Стазисом и источником энергии. Власти Статики возражать не станут — они просто не знают, для чего это будет делаться! Гравилучом Стазис поднимут на станцию, которая соберется из трех наших кораблей прямо на орбите. Наши ученые затем достанут источник, а сам Стазис прямым ходом отправят в недра звезды. Пух! И дело сделано!
— Как все просто, Микки, — прошептал я. — Вырежут и достанут…
— Да откуда я знаю подробности? — пожал плечами Керк. — Это уже головная боль ботаников. Главное, все будет так, как задумано.
— Почему тебя отправили сюда, Моника? — спросил я. — Почему ты не продолжила работу над тайной Стазиса?
— Я отказалась это делать, — ответила машина. — То, что задумала правящая верхушка Макса-3 было, как минимум, неэтично.
— Почему же ты не попыталась их остановить?
— Так меня запрограммировали, — ответила Моника. — Я не могу своим действием навредить человеческому существу. Если я хотя бы подумаю об этом, замкнется ключ, и все мои микросхемы сгорят. Я… выключусь… Для меня это смерть, Герман! А я не хочу умирать… Сделано это с вполне понятной целью — чтобы я не смогла взбунтоваться против своих создателей.
— Керк! — нервно воскликнул Цвейг.
— Уже заканчиваю, Арнольд, — улыбнулся МакМилан, пряча станер за пазуху.
Вместо него появился короткий армейский лучевик «Бетти». Такое романтическое прозвище ему дали во время войны с червями. Дело в том, что благодаря его небольшому весу и легкости в обращении, им предпочитали действовать женщины.
— Твое последнее слово, Герман? — спросил Керк.
— Антон, — просто сказал я.
Два выстрела, две ослепительные вспышки, и Цвейг с Керком безвольными кулями свалились вниз. В бездумной голове МакМилана зияла прожженная насквозь дыра. Его глаза с потускневшими от огня зрачками смотрели, кажется, на меня.
— Дурак, ты, Микки, — сказал я. — Думаешь, пока ты валялся без сознания у беседки я не успел нацепить «жучок» на тебя?
Павлоцци, конечно же, не ответил.
Я вдруг вспомнил, как мы пили с ним на брудершафт вонючий самогон.
Как выходили в обзорную комнату звездолета, любовались на звезды и горланили песни.
Как он предлагал войти в его секту и как приятно было мягко посылать Микки куда подальше.
А главное — как Павлоцци молился за родителей Генки.
Люди — это лишь кусочки нашей памяти.
— Неэтично, — скорбно пробормотала Моника.
— Я знаю, — прошептал я.
Надо мной склонился Антон. Лицо у него было бледным, в руках брат держал плазменную винтовку.
— Я впервые убил человека, веришь? — спросил он. — Я… я теперь даже не знаю… правильно ли сделал, что оставил тебе номер своего видеофона… Я…
— Всегда был идеологом, Антоша? — спросил я. — Привыкай. Виноват не палач, а судья. На твоей совести и все остальные смерти… Кстати, ты взял с собой «мувер»?
Он кивнул.
— Давай две таблетки.
Дрожащими руками брат достал из кармана пилюли, ликвидирующие последствия выстрела из станера, протянул мне сразу две.
— Ты все слышал? — спросил я, разжевывая безвкусные «муверы».
— И даже записал, — ответил он. — Только нам это не поможет, Герыч… кто нам поверит? Все это бессмысленно…
— Куда делся мой энергичный брат? — рявкнул я, чувствуя, как возвращаются силы. Приятное покалывание началось на пятках и уже достигло колен. К кистям тоже постепенно возвращалась подвижность.
— Ты знал про источник энергии? — спросил я, разминая шею.
— Нет, — покачал головой мой брат. — Хакеру в свое время удалось связаться с машиной, но узнал он только о природе Стазиса. Потом канал обрубили.
— Наверное, это случилось примерно в то же самое время, когда ты связалась с Натсом, да, Моника? — поинтересовался я. — Пыталась дотянуться хоть до кого-нибудь? Стыдно стало? Хотела поступить максимально этично?
— Да, — лаконично ответила машина. — Это так.
Брат помог мне подняться на ноги, и я сделал пару неуверенных шагов, держась за его плечо.
— А этично было помогать этим убийцам? — заорал я. — Этично, а?
Машина молчала.
Мы бережно обошли трупы, будто наше прикосновение могло потревожить мертвых.
Возвращалось обоняние, и мне в нос ударил запах жареного мяса.
— Люди — подлые твари, — сказала на прощание Моника.
* * *
Кар вел Антон.
— Срочно убираемся с этой планеты, Гера, — шептал он. — К чертовой бабушке, в самый конец Галактики!
— А как же спасение Статики, Антошка? — засмеялся я. — Куда подевалось благородство спасителя человечества?
Брат посмотрел на меня, как на сумасшедшего:
— Что с тобой, Герман?
Я промолчал. И впрямь — что? Нервное, наверное. На меня волнами цунами накатывала веселая злость. Я не знал, что мне делать, смеяться или плакать.
Я достал видеофон и набрал номер Андрэ.
Француженка ответила почти сразу:
— О! Месье Герман!
— Андрэ, — сказал я, — прости, наверное, нам не получится встретиться сегодня. Может, как-нибудь…
— Все в порядке, Герман! — воскликнула Андрэ. — Луи вернулся ко мне! Он принес целую охапку черных роз с Империуса! Правда, он душка? Ты бы знал как я люблю его! Моего прелестного мальчика! А вот и Луи… Луи поздоровайся с моим другом… Ну помнишь, детектив, про которого я тебе рассказывала? Я ему помогла раскрыть дело! Ну будь умницей, поздоровайся…
На экране возникло смазливое лицо француза:
— О, месье Герман! — с непередаваемой интонацией воскликнул он.
Я нажал кнопку сброса — связь оборвалась.
— На космодроме нас ждет яхта, забронированная на мое имя, — сказал Антон. — Надо успеть, пока власти не обнаружили Цвейга и МакМилана…
— Еще одно дело, — сказал я. — Одно маленькое дельце.
Антон простонал, крепче сжимая руль.
* * *
В ее палате, чистеньком светленьком помещении собрались они все. Алик, пухлощекий паренек (я забыл его имя), Инга, Искра, чернявый… Они окружили кровать Марины веселой шумной толпой и наперебой желали выздоровления. Шутили, веселились на показ, как могли утешали больную…
Я как дурак стоял в дверном проеме, опекаемый заботливой медсестрой.
Заметив, что я не двигаюсь, сестричка тактично кашлянула. Алик и компания, наконец, заметили меня.
Долгое время они молча рассматривали меня. Алик так прямо с ненавистью, остальные — с легким презрением, которое обычно испытывают представители высшего общества к низам.
Еще бы!
Я ведь всего лишь спас их подругу.
Марина лежала на постели с перевязанным горлом. Она на меня не смотрела, уставилась в потолок.
— Выйдите, — попросила она друзей тихим больным голосом.
Проходя мимо, Алик больно толкнул меня плечом. Я не стал отвечать.
Дверь хлопнула.
— Герман! — тихо позвала Марина.
На миг мне почудилось, что сейчас все вернется. Светлое обаяние вчерашнего вечера, близость ее лица, нежное прикосновение рук…
— Ты хороший парень, — продолжила девушка, когда я подошел поближе, — но ты сам должен все понимать. Вчерашний вечер — лишь порождение «Моники Димитреску». Ты ведь знаешь, почему это вино вот уже несколько лет побеждает на всех мыслимых и немыслимых конкурсах, правда?
Я покачал головой.
— Оно создает романтическое состояние, провоцирует влюбленность, причем объектом любви может быть кто угодно. Так получилось, что мне вчера выпал ты. Не подумай ничего лишнего. Если бы не выстрел этого маньяка, вечер бы закончился вполне удачно. Мы бы переспали, а на утро все было бы так, будто совместной ночи не было. Однако этого не случилось, и твоя психика пострадала… у тебя осталось какое-то чувство ко мне… остаточная эмоция… но это чувство — лишь влияние вина, пойми же! "Любви нет — доказано винным заводом Цвейга. Есть лишь «Моника Димитреску», — улыбнулась Марина. — Ты слышал эту рекламный лозунг? Правда, смешной?
Цвейга нет.
Доказано моим братом.
— Хорошее вино, — пробормотал я.
— Самое лучшее, — кивнула Марина. — Семейные парочки, случайные люди — они все готовы отдать за бутылочку «Моники». Всем нужна любовь, Герман. Но не все понимают, что любовь — это химия, не более того. И некоторые пытаются вернуть чувства уже после того, как рассеялись винные пары «Моники». Я уже три года встречаюсь с Аликом, Герман. В следующем году мы собираемся пожениться. Но никаких нежных чувств друг к другу мы не испытываем. Только расчет, Герман. Когда мы хотим пережить прилив адреналина в кровь, и влюбленности в сердце, мы летим на Офелию. Ты меня понимаешь, Герман? Любовь — тот же наркотик, дурман, тот же ЛСД, если угодно. Не важно к кому испытываешь любовь… «Моника» это доказала…
Я медленно кивнул.
И развернулся, чтобы уйти.
— Спасибо, что спас мне жизнь, Гера, — сказала мне в спину Марина.
— Это сделал не я, — ответил я.
Оказавшись в коридоре, я снова натолкнулся на ненавидящий взгляд Алика.
Холодный расчет, девочка?
Ну это смотря с какой стороны.
— Удачи, Алик! — сказал я и подмигнул парню.
Алик заскрежетал зубами.
Я хохотал, словно сумасшедший, покидая лечебницу.
* * *
— Я так устарел, Антон? — спросил я.
— Ты о чем?
— Я всего десять лет не вылетал в космос. Что такое десять лет по сравнению с жизнью? А здесь все изменилось… за какие-то жалкие десять лет… Что происходит с этим чертовым миром, Антошка? Мне кажется, что я как неандерталец, которого перенесли на машине времени в современный век…
Антон молчал, уставившись в обзорное стекло. Бледные руки слегка дрожали, сжимая руль. Он ждал, что вот-вот со всех сторон нагрянут машины с мигалками. Прошло уже почти два часа с момента гибели МакМилана и Цвейга. Да и охранники должны уже давно очнуться.
Я тоже ждал.
Только чего-то другого.
— Любовь — это химия. Любовь — это игра. Любовь — это расчет. — Я захохотал. — Что случилось с этой Галактикой, Антошка?
— История движется по спирали, Герман, — ответил Антон. — Все это уже было. Декаданс, ренессанс… расцвет, гибель… все повторяется и не нам это изменить. Все было и все еще будет, Гера…
— Тогда в чем смысл, брат? — спросил я. — В чем смысл нашей борьбы, зачем нужна власть Максу? Какого черта ты дрожишь — все это лишь история, а мы — песчинки, у которых совсем мало шансов нарушить отлаженный механизм. Так какой смысл, черт возьми?
— Хочешь правду, Герыч? — спросил Антон.
— Ну?
— Я хочу, чтобы на этот вопрос мне дали ответ жители Стазиса, — сказал брат. — Я не видел среди них несчастных. Если уж кто знает, то только они.
Я вспомнил нищего у ворот, но промолчал.
— А ты поймешь то, что они скажут? — тихо спросил я. — А, братишка?
— Если нет, тогда все это и правда бессмысленно, — ответил Антон.
Мы молчали, наблюдая за безоблачным небом солнечной Офелии.
Машина еще несколько минут бесшумно парила над космодромом, а потом резко рванула вниз.
К нашей с братом яхте.
ЧАСТЬ 5. ЧАКИ
Когда ты в открытом космосе, звезды уже не кажутся веселыми фонариками, а планеты елочными игрушками.
Только холод и бесконечность впереди. И ты проваливаешься в это ничто, катишься словно с горы в пропасть, пытаясь уцепиться хоть за что-нибудь, найти точку опоры.
Проблема в том, что когда вокруг на сотни световых лет нет ничего абсолютно, это очень трудно сделать.
Я сидел перед экраном, умело замаскированным под огромный овальный иллюминатор, и хмуро жевал сухие галеты, запивая их теплым противным растворимым кофе. Желудок никак не хотел смириться с пониженной гравитацией — всего 0,4g. Кофе свободно бултыхалось в чашке и в желудке и, казалось, вот-вот выпрыгнет и зависнет в воздухе.
— Ты как, Гера? — раздался приглушенный помехами голос Антона.
— Хреново, — признался я и нажал на кнопку. В воздухе прямо перед зеркалом спроецировалось лицо Антошки в скафандре. Он напряженно морщил переносицу, наверное, как раз копался в гравикомпенсаторе.
В сущности именно из-за поломки в этом проклятом устройстве гравитация упала до нынешней величины. А я и так плохо переносил космос, чтобы еще и мучится от состояния почти полной невесомости.
— Уже скоро! — хохотнул братишка. Вот кому, а ему в космосе было спокойно. Лишь только яхта покинула Офелию, к Антону вернулось его благодушное настроение.
* * *
Брат путешествовал на яхтах с семнадцати лет. Правда до этого момента — только на чужих.
Эта яхта, золотистая красавица «Немезида», досталась ему в наследство от группы «Grey Spirit» вместе с кругленькой суммой на счете Фила Дерека по кличке Хакер.
— Надеюсь, — буркнул я, отключая изображение.
Звезды.
Я угрюмо уставился на огоньки, каждый из которых был миром, а, может быть, и целой галактикой. Около некоторых медленно вращались планеты, примерно на каждой двадцатой — существовала жизнь. На каждой сотой — разумная.
Везде свои законы, свои обычаи, свои загадки. Не дано мне побывать на каждой из них и разгадать их все.
А нужно ли стараться?
Стазис. Всего лишь замороженный во времени городок некогда великой цивилизации. Кто они мне, чтобы рисковать своей жизнью? Да пусть катятся ко всем чертям… Источник энергии спасет Земной Сектор от энергетического кризиса и одновременно даст небывалую мощь нашим военным кораблям и…
Нет, не так. Кем бы ни были жители Стазиса, но сейчас я прежде всего борюсь за собственную родину. Не для Земного Сектора Рейнхарт ищет этот проклятый источник. С его помощью он хочет завоевать власть для себя. Новая империя. Чистота расы! Чужих — на свалку истории!
Впрочем, насчет сектоидов я бы с ним не стал сильно спорить.
Пульт плавно скатился по приборной доске и мягко упал мне в руку. Один щелчок и место звезд занял голографический экран. Я немного поколдовал с пультом и настроился на общий канал. Передавали программу передач на завтра. Приятная девушка в обтягивающем комбинезоне ослепительно улыбалась в камеру и вещала приторным голосом:
— …В 12:30 по Гринвичу программа Илиаса Фара «В мире Чужих». Вместе с известным стереоведущим вы совершите увлекательное путешествие на далекую планету гуманоидов Иц-Ха, которая носит романтическое название Иц-Ха-3. Господин Фар собственной персоной…
— Режим поиска, — приказал я. — Новости.
На ярком синем фоне загорелась золотая надпись: «Уточните срок».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39