Уложив девушку, он прикрыл ее одеялом и отошел от кровати.
Щелкнул выключатель, погас свет, и комната погрузилась в темноту. Захлопнулась дверь, и этот звук вернул Ланну к действительности. Она вновь так ярко и живо осознала все, что произошло этой ночью, что ее захлестнула волна паники.
– Сокол! – воскликнула Ланна.
Она звала на помощь ту единственную непоколебимую силу, которая была ей сейчас известна. Приподнявшись на локте, она всматривалась в темный силуэт, появившийся в дверях.
– Да? – отозвался Сокол, стоя на пороге.
– Не уходите! Не оставляйте меня одну! – торопливо прошептала Ланна.
Он подошел к кровати. И стал молча смотреть на ее бледное лицо, затем его взгляд скользнул по фигуре девушки – простыня еле прикрывала пышные округлые груди.
– Спите, – наконец сказал он.
– Я боюсь, – призналась Ланна и, словно оправдывая свой страх, проговорила с горячечной лихорадочностью: – Вы не знаете, что это такое – не иметь ни одного близкого человека. Я не хочу оставаться здесь одна.
Сокол словно оцепенел от этих слов. На долю секунды он застыл… Затем матрас прогнулся под тяжестью его колена, и Сокол приказал:
– Подвиньтесь.
Ланна скользнула на другой край кровати, и Сокол лег рядом с ней. Обняв девушку, он привлек ее к себе. И Ланна даже вздохнула от облегчения – его здоровье и жизненная сила опять служили для нее поддержкой. Ее рука легла ему на грудь, мощно и ровно вздымавшуюся и опускавшуюся при каждом вдохе. Какое от него исходит спокойствие! Ланна прижалась лбом к щеке Сокола.
– Понимаю, что это кажется безумием, – прошептала она, – но я чувствую внутри такую пустоту. Мне очень страшно.
Голова на подушке шевельнулась, и Сокол повернул лицо к Ланне. Ее губы ощутили твердые очертания его рта, и в нее заструилось теплое могучее дыхание. Рука молодого человека плавно скользнула вдоль ее спины, и плоть Ланны начала оживать и обретать чувствительность, медленно освобождаясь от сковывавшего тело напряжения.
Свободной рукой Сокол коснулся ее затылка, проник пальцами в волосы и осторожно прижал голову девушки еще крепче к своему лицу. Губы их слились в одно целое. Несколько долгих секунд поцелуй оставался всего лишь простым прикосновением – одни губы плотно прижимались к другим губам. Но все же и в нем таилось живительное пламя, расплавившее ледышку в груди Ланны.
Она черпала энергию в излучавшейся от Сокола жизненной силе. Его руки начали медленно ласкать ее, и ее плоть оживала при каждом их прикосновении. Совсем еще недавно девушка ощущала только одно: глубину охватившего ее страдания, но теперь в ней начала пробуждаться… нет, не чувственность, но чувствительность. Способность чувствовать. Ланна начала ощущать исходящий от Сокола грубый аромат, твердость его крутого подбородка, вкус его губ, приправленный солоноватостью ее собственных слез. Пальцы девушки, вцепившиеся в рубашку Сокола, почувствовали, как учащенно забилось его сердце. Затем она стала сознавать, как тверды мускулы его ног под шероховатой тканью джинсов, как мощна широкая грудь – как притягательна вся его могучая, резкая, грубая мужская стать. Ланне показалось, что мощь Сокола стала передаваться ей, вливая в нее силы. Девушку охватила волшебная легкость. И она спешила потеряться и забыться в ощущениях, которые возникали от его близости. Тени страха отступили прочь перед огнем, который воспламенился в ее крови. Ощущение за ощущением накатывали на нее волной: он гладил ее бедра и живот, ласкал грудь Ланны и целовал, и покусывал ее соски.
А затем он покинул ее. Она опять осталась одна и лежала растерянная в опустевшей постели. Ланну охватило отчаяние: неужели все это было каким-то сном, галлюцинацией? Она чувствовала, что опять тонет в черной пустоте страдания.
– Нет! – вырвался у нее протестующий стон.
И он вернулся. Матрас опять прогнулся под тяжестью его тела. В следующую секунду Ланна ощутила рядом с собой ту же самую надежную могучую силу, что и прежде, и потянулась к ней. Она почувствовала, как Сокол прижался к ней. Жадные ищущие поцелуи подняли ее из темной глубины и понесли вверх, в сияющие высоты. И призрак смерти куда-то отступил. Соитие мужчины и женщины – это само по себе обещание возобновления, возрождения жизненного круга. А для Ланны оно стало сейчас взглядом за горизонт, куда она никогда еще не заглядывала, – словно она вознеслась на величественные золотые небеса, куда людям нет доступа при жизни, и куда она все же проникла.
Экстаз уносил ее в беспредельную даль на золотых крыльях. Затем они мягко опустили Ланну на землю, но девушка настолько обессилела от полета, что уже не понимала, где она теперь. Она хотела только одного – отдыха и сна, и, свернувшись, она уснула. Страха больше не было. Только сладкая греза.
Уже почти рассвело, когда Сокол осторожно высвободил плечо, на котором покоилась головка спящей рядом с ним женщины, и выскользнул из кровати. Некоторое время он стоял и в неясном свете раннего утра внимательно всматривался в лицо Ланны, обрамленное водопадом каштановых сверкающих волос. Оно было спокойным и умиротворенным. Соколу захотелось коснуться ее мягких губ, вновь ощутить восхитительную свежесть гибкого, податливого тела. В нем вспыхнуло желание опять испытать пережитое этой ночью ощущение головокружительного взлета, когда неистовый ветер страсти поднял его куда-то в бездонную высь. Но он сдержался и заботливо прикрыл одеялом обнаженное тело Ланны. Затем стал одеваться, собирая свою одежду, разбросанную на полу.
12
Ланна медленно просыпалась, переходя от сна к яви. Она купалась в какой-то сказочной теплоте, в мягком сиянии, и ей не хотелось выходить из этого состояния – в глубине сознания она помнила: что-то очень страшное нависло над ней и ждет, пока она откроет глаза.
Спальню заливал яркий солнечный свет, его лучи пробивались даже сквозь плотно сомкнутые веки. Ланна перекатилась на другой бок, пытаясь спрятаться от этого ослепительного блеска, – хотелось уснуть опять и вернуться в мир сновидений, где ей было так хорошо. Но от резкого движения в голове застучали невидимые молоточки, а виски заломило от острой боли.
– Зачем я выпила так много шампанского, – простонала она и откинула одеяло в сторону.
И тут Ланна почувствовала резкую щемящую боль в груди – она вспомнила то, от чего хотела укрыться во сне, – Джон мертв. Ланна села на краешке кровати, вцепившись в нее руками, а в ее памяти проносились разрозненные воспоминания о прошлой ночи – обрывочные, без всякой последовательности, порой смутные и неопределенные.
Хуже всего Ланна помнила, что происходило с того момента, когда она выпила виски, до того, как она уснула. Осторожно повернув голову – чтобы не разбередить боль еще сильнее, – она обернулась на пустую кровать. Неужели это ей только приснилось? Были ли они с Соколом близки минувшей ночью? Ланна помнила, как просила его не оставлять ее одну и как он остался. Но лег ли он с ней в постель?
Почему никак не удается восстановить все, что произошло ночью? Конечно, из-за шампанского… Нет, было еще что-то… Ах да, аспирин и виски, которое Сокол насильно заставил ее выпить.
Холодок пробежал по коже и заставил Ланну задрожать от озноба. Внезапно она осознала, что совершенно раздета. Почему отец, раздевая ее прошлой ночью перед сном и укладывая в кровать, не надел на нее пижаму? Нет, это был не отец – это Сокол. Ланна вспомнила, как она постоянно путала их в своем сознании. Удивительно. Ведь у Сокола нет ничего общего с ее отцом… Она никак не могла отделить реальность от сна – были ли они близки с Соколом, или все-таки это произошло лишь во сне. Отчего ей могло пригрезиться такое?
А может быть, это было на самом деле? Но почему она позволила ему? Она ведь не из тех, кто спит со всеми подряд. Возможно, она была слишком пьяна, чтобы сопротивляться. Нет, наверняка никакого принуждения не было – иначе это не вызывало бы у нее в памяти ощущения удовольствия. Если бы ей только удалось избавиться от этой тупой боли в голове, она смогла бы припомнить все более отчетливо.
Внезапно она услышала совершенно отчетливый стук. Прошло несколько секунд прежде, чем Ланна поняла, что это не молоточки в ее голове. Кто-то стучит в ее дверь. Вероятно, миссис Морган, подумала Ланна, обхватив голову руками и от всей души желая, чтобы соседка поскорее убралась прочь. Но стук не прекращался. Напротив, он становился все сильнее и настойчивее.
Ланна глянула на будильник, стоящий на ночном столике у кровати. Почти полдень. Наверное, миссис Морган тревожится и хочет убедиться, что с ней все в порядке. Если Ланна не откроет дверь, соседка может вызвать управляющего домом. Они откроют дверь и войдут.
Ее халат лежал в ногах кровати, выделяясь ярким алым пятном на серебристом атласном покрывале. Ланна взяла халат и встала, неуверенно пошатываясь. Она долго пыталась продеть руки в рукава, и в конце концов это ей удалось. Все это время в дверь продолжали стучать.
– Иду, – слабо отозвалась Ланна и поспешила из спальни, завязывая на ходу поясок халата.
Стук прекратился. А когда она открыла дверь, то оказалось, что на пороге стоит вовсе не миссис Морган. Это был Чэд Фолкнер. Ланна испуганно смотрела на него, не сразу узнав. Взгляд его светлых карих глаз, в свою очередь, пробежал по девушке, задержавшись на вырезе распахнувшегося халата, затем остановился на встрепанной копне сверкающих каштановых волос.
– Здравствуйте, – сумела наконец выговорить Ланна. Потом, опомнившись, попыталась руками привести волосы в относительный порядок. – Я… я только что проснулась.
– Я уже начал беспокоиться – вы так долго не открывали.
На этот раз Чэд был одет в строгий костюм темного цвета, совсем не похожий на тот, светлый, с жилетом, что был на нем в больнице. Но и этот костюм был ему к лицу. И Ланну вновь взволновала его ошеломительная внешность.
– Можно войти? – вопросительно улыбнулся Чэд.
– Да… да, конечно, – Ланна отступила в сторону, пропуская его в комнату. Одновременно она запахнула халат. – Мне… я очень сожалею о смерти вашего отца…
Банальные, обычные в таких случаях слова – они совсем не выражали того, что чувствовала Ланна.
– Благодарю вас, – Чэд с явным участием изучал ее бледное лицо. – Как вы себя сегодня чувствуете?
– Вероятно, так же ужасно, как выгляжу.
– Вы необычайно привлекательная женщина, Ланна, даже и сейчас, – сказал Чэд. – Но думаю, вы и сами это знаете.
Комплимент этот неожиданно взволновал Ланну сильнее, чем можно было ожидать. С тех пор, как она порвала со своим любовником, у нее совершенно пропало сексуальное желание. После минувшей ночи, после близости с Соколом – если они действительно были близки – оно вновь вернулось к ней. А Чэд принадлежал именно к тому типу мужчин, которые могли пробудить в ней желание. Ланна бросила взгляд на его левую руку – обручального кольца на ней не было.
– Спасибо за то, что позвонили прошлой ночью, – сказала она и после небольшой паузы предложила: – Сварить вам кофе?
– Для меня не надо, а вот себе непременно сварите. Я должен извиниться за то, что разбудил вас, – улыбнулся Чэд. – Мне и в голову не пришло, что вы еще спите.
– Прошлой ночью я легла очень поздно. – Ланна повернулась и пошла на кухню.
В глаза ей бросились бутылка виски и стакан, стоявшие на стойке. Чэд, последовавший за Ланной, понял, куда она смотрит.
– Вчера вам пришлось очень несладко, не правда ли? Надеюсь, это немного облегчило ваше состояние, – сказал он, кивнув на бутылку.
– Оно помогло мне забыться, – согласилась Ланна, а про себя подумала, что именно из-за виски и случилось многое из того, что она так и не может вспомнить. – Думаю, Сокол понимал это и потому, наверное, заставил меня выпить. Я уже довольно сильно опьянела к тому времени, когда он ушел. А я даже и не поблагодарила его за то, что он побыл со мной, – спохватилась она, но затем вспомнила, что все его действия были вызваны вовсе не добротой – он заботился не о ней, а о семье Фолкнеров. – О, я понимаю, почему он не уехал сразу, а остался здесь, – проговорила она, набирая воду в чайник. – И понимаю, почему он не хотел, чтобы я звонила в больницу. Мало ли кто что мог подумать…
– Но это лишь отчасти… Дело совсем не в этом. Я не хотел, чтобы вы оставались в одиночестве, – слова эти прозвучали удивительно искренне. И Ланна видела, что он действительно говорит от всей души – Чэд стоял совсем рядом с ней. Как сильно его заботливость отличается от бездушного обращения Сокола. – Надеюсь, вы в это поверите.
От него веяло возбуждающим благоуханием дорогого мужского одеколона, и это только усиливало очарование Чэда. Молодой человек смотрел на Ланну так выразительно, что девушка невольно поверила: она единственная женщина, о которой он беспокоится. Эта мысль пьянила ее сильнее вчерашнего спиртного. Она не могла устоять против столь сильного обаяния и такой красивой внешности, соединенных в одном мужчине.
– Вы очень добры, мистер Фолкнер, что так заботитесь обо мне, – в горле Ланны от волнения словно застрял какой-то ком. Она поставила чайник на плиту, забыв зажечь под ним огонь. – Я уверена, что в такое трудное время, как сейчас, у вас и без того немало забот – семья, бизнес и еще с полдюжины самых важных дел, требующих вашего внимания.
– Вас, Ланна, я отношу к числу важных. Мне бы хотелось, чтобы вы звали меня Чэдом. В последние месяцы вы были очень близки с моим отцом. И я надеюсь, что позже, когда все уляжется, мы с вами сможем получше познакомиться.
У Ланны замерло сердце. В конце концов, может быть, она не будет такой уж одинокой.
– Мне бы этого хотелось, – просто проговорила она.
Чэд не производил впечатления человека, бросающего слова на ветер. Ланна от всей души надеялась: он говорит то, что думает. И особенную радость у нее вызывала мысль о том, что он не женат.
– Сегодня я заехал к вам, потому что хотел убедиться, что с вами все хорошо. А кроме того, заверить вас, что ни в одном газетном репортаже не будет упоминаться ваше имя. В печати выйдет сообщение о том, что у отца случился сердечный приступ, когда он навещал судью Гарви, близкого друга нашей семьи, который живет неподалеку отсюда, – говорил между тем Чэд. – Маловероятно, чтобы кто-нибудь стал расследовать эту историю, но если в прессу просочится хоть словечко о том, что вы к ней причастны, кое-какие репортеры захотят встретиться с вами и проверить ее, – он вынул из внутреннего кармана пиджака визитную карточку и протянул Ланне. – Не позволяйте никому взять у вас интервью. Ничего не отрицайте. Не разговаривайте ни с кем из журналистов, а немедленно позвоните мне. Я сам все улажу. Не хочу, чтобы вы стали предметом грязных догадок и комментариев, на которые так горазды эти репортеры.
Никто и никогда, кроме Джона, так не заботился о ее репутации. Ланна всегда считала, что этот отличавший его оттенок галантности – качество, уходящее в прошлое вместе со старшим поколением. Оказывается, оно еще живо. Когда Ланна брала у Чэда карточку, он нежно сжал ее пальцы. Это было так приятно – видеть свою руку в его руке. Ланна не могла отвести глаз от этого ласкового рукопожатия.
– Ничего не надо говорить, Ланна. Я не хочу, чтобы все эти события причиняли вам лишнюю боль. Знаю: отец бы одобрил то, что я делаю. Он сам бы этого хотел.
Чэд нежно взял ее за подбородок и приподнял ее голову. Ланна бессознательно качнулась навстречу. Он медленно, почти нерешительно наклонился к ней. Когда губы Чэда коснулись ее губ в ласковом братском поцелуе, Ланна задрожала. А затем поцелуй сделался более чувственным – губы искали друг друга, знакомились и изучали, как это обычно бывает в первый поцелуй. Затем Чэд с видимой неохотой оторвался от ее губ и выпрямился, изучающе глядя на девушку своими карими глазами с поблескивающими в них янтарными искорками.
– Простите меня, – неожиданно извинился он. – Мне не следовало этого делать. Но теперь я понимаю, почему отец считал вас такой неотразимой.
– Мы были только друзьями, – Ланну огорчило, что он раскаивается в том, что поцеловал ее. Ей самой поцелуй доставил огромное удовольствие.
– Да, я помню, – по его лицу промелькнуло выражение досады. – Просто, когда я к вам прикоснулся… Ну, скажем, что это пробудило во мне вовсе не платоническое чувство…
Это неожиданное признание вызвало у Ланны ощущение радости. Чэд волновал ее, и приятно было сознавать, что это чувство не было односторонним. Он так красив и очарователен, что за ним, вероятно, охотится немало женщин. Но Ланна тут же одернула себя. Надо трезво оценивать ситуацию: Чэд – сын Фолкнера и должен унаследовать немалую часть его денег, а это сразу же вознесет его на другую общественную ступень. Туда, где Ланне нет места. Однако Джону не было дела до того, бедна она или богата, и к какому классу принадлежит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Щелкнул выключатель, погас свет, и комната погрузилась в темноту. Захлопнулась дверь, и этот звук вернул Ланну к действительности. Она вновь так ярко и живо осознала все, что произошло этой ночью, что ее захлестнула волна паники.
– Сокол! – воскликнула Ланна.
Она звала на помощь ту единственную непоколебимую силу, которая была ей сейчас известна. Приподнявшись на локте, она всматривалась в темный силуэт, появившийся в дверях.
– Да? – отозвался Сокол, стоя на пороге.
– Не уходите! Не оставляйте меня одну! – торопливо прошептала Ланна.
Он подошел к кровати. И стал молча смотреть на ее бледное лицо, затем его взгляд скользнул по фигуре девушки – простыня еле прикрывала пышные округлые груди.
– Спите, – наконец сказал он.
– Я боюсь, – призналась Ланна и, словно оправдывая свой страх, проговорила с горячечной лихорадочностью: – Вы не знаете, что это такое – не иметь ни одного близкого человека. Я не хочу оставаться здесь одна.
Сокол словно оцепенел от этих слов. На долю секунды он застыл… Затем матрас прогнулся под тяжестью его колена, и Сокол приказал:
– Подвиньтесь.
Ланна скользнула на другой край кровати, и Сокол лег рядом с ней. Обняв девушку, он привлек ее к себе. И Ланна даже вздохнула от облегчения – его здоровье и жизненная сила опять служили для нее поддержкой. Ее рука легла ему на грудь, мощно и ровно вздымавшуюся и опускавшуюся при каждом вдохе. Какое от него исходит спокойствие! Ланна прижалась лбом к щеке Сокола.
– Понимаю, что это кажется безумием, – прошептала она, – но я чувствую внутри такую пустоту. Мне очень страшно.
Голова на подушке шевельнулась, и Сокол повернул лицо к Ланне. Ее губы ощутили твердые очертания его рта, и в нее заструилось теплое могучее дыхание. Рука молодого человека плавно скользнула вдоль ее спины, и плоть Ланны начала оживать и обретать чувствительность, медленно освобождаясь от сковывавшего тело напряжения.
Свободной рукой Сокол коснулся ее затылка, проник пальцами в волосы и осторожно прижал голову девушки еще крепче к своему лицу. Губы их слились в одно целое. Несколько долгих секунд поцелуй оставался всего лишь простым прикосновением – одни губы плотно прижимались к другим губам. Но все же и в нем таилось живительное пламя, расплавившее ледышку в груди Ланны.
Она черпала энергию в излучавшейся от Сокола жизненной силе. Его руки начали медленно ласкать ее, и ее плоть оживала при каждом их прикосновении. Совсем еще недавно девушка ощущала только одно: глубину охватившего ее страдания, но теперь в ней начала пробуждаться… нет, не чувственность, но чувствительность. Способность чувствовать. Ланна начала ощущать исходящий от Сокола грубый аромат, твердость его крутого подбородка, вкус его губ, приправленный солоноватостью ее собственных слез. Пальцы девушки, вцепившиеся в рубашку Сокола, почувствовали, как учащенно забилось его сердце. Затем она стала сознавать, как тверды мускулы его ног под шероховатой тканью джинсов, как мощна широкая грудь – как притягательна вся его могучая, резкая, грубая мужская стать. Ланне показалось, что мощь Сокола стала передаваться ей, вливая в нее силы. Девушку охватила волшебная легкость. И она спешила потеряться и забыться в ощущениях, которые возникали от его близости. Тени страха отступили прочь перед огнем, который воспламенился в ее крови. Ощущение за ощущением накатывали на нее волной: он гладил ее бедра и живот, ласкал грудь Ланны и целовал, и покусывал ее соски.
А затем он покинул ее. Она опять осталась одна и лежала растерянная в опустевшей постели. Ланну охватило отчаяние: неужели все это было каким-то сном, галлюцинацией? Она чувствовала, что опять тонет в черной пустоте страдания.
– Нет! – вырвался у нее протестующий стон.
И он вернулся. Матрас опять прогнулся под тяжестью его тела. В следующую секунду Ланна ощутила рядом с собой ту же самую надежную могучую силу, что и прежде, и потянулась к ней. Она почувствовала, как Сокол прижался к ней. Жадные ищущие поцелуи подняли ее из темной глубины и понесли вверх, в сияющие высоты. И призрак смерти куда-то отступил. Соитие мужчины и женщины – это само по себе обещание возобновления, возрождения жизненного круга. А для Ланны оно стало сейчас взглядом за горизонт, куда она никогда еще не заглядывала, – словно она вознеслась на величественные золотые небеса, куда людям нет доступа при жизни, и куда она все же проникла.
Экстаз уносил ее в беспредельную даль на золотых крыльях. Затем они мягко опустили Ланну на землю, но девушка настолько обессилела от полета, что уже не понимала, где она теперь. Она хотела только одного – отдыха и сна, и, свернувшись, она уснула. Страха больше не было. Только сладкая греза.
Уже почти рассвело, когда Сокол осторожно высвободил плечо, на котором покоилась головка спящей рядом с ним женщины, и выскользнул из кровати. Некоторое время он стоял и в неясном свете раннего утра внимательно всматривался в лицо Ланны, обрамленное водопадом каштановых сверкающих волос. Оно было спокойным и умиротворенным. Соколу захотелось коснуться ее мягких губ, вновь ощутить восхитительную свежесть гибкого, податливого тела. В нем вспыхнуло желание опять испытать пережитое этой ночью ощущение головокружительного взлета, когда неистовый ветер страсти поднял его куда-то в бездонную высь. Но он сдержался и заботливо прикрыл одеялом обнаженное тело Ланны. Затем стал одеваться, собирая свою одежду, разбросанную на полу.
12
Ланна медленно просыпалась, переходя от сна к яви. Она купалась в какой-то сказочной теплоте, в мягком сиянии, и ей не хотелось выходить из этого состояния – в глубине сознания она помнила: что-то очень страшное нависло над ней и ждет, пока она откроет глаза.
Спальню заливал яркий солнечный свет, его лучи пробивались даже сквозь плотно сомкнутые веки. Ланна перекатилась на другой бок, пытаясь спрятаться от этого ослепительного блеска, – хотелось уснуть опять и вернуться в мир сновидений, где ей было так хорошо. Но от резкого движения в голове застучали невидимые молоточки, а виски заломило от острой боли.
– Зачем я выпила так много шампанского, – простонала она и откинула одеяло в сторону.
И тут Ланна почувствовала резкую щемящую боль в груди – она вспомнила то, от чего хотела укрыться во сне, – Джон мертв. Ланна села на краешке кровати, вцепившись в нее руками, а в ее памяти проносились разрозненные воспоминания о прошлой ночи – обрывочные, без всякой последовательности, порой смутные и неопределенные.
Хуже всего Ланна помнила, что происходило с того момента, когда она выпила виски, до того, как она уснула. Осторожно повернув голову – чтобы не разбередить боль еще сильнее, – она обернулась на пустую кровать. Неужели это ей только приснилось? Были ли они с Соколом близки минувшей ночью? Ланна помнила, как просила его не оставлять ее одну и как он остался. Но лег ли он с ней в постель?
Почему никак не удается восстановить все, что произошло ночью? Конечно, из-за шампанского… Нет, было еще что-то… Ах да, аспирин и виски, которое Сокол насильно заставил ее выпить.
Холодок пробежал по коже и заставил Ланну задрожать от озноба. Внезапно она осознала, что совершенно раздета. Почему отец, раздевая ее прошлой ночью перед сном и укладывая в кровать, не надел на нее пижаму? Нет, это был не отец – это Сокол. Ланна вспомнила, как она постоянно путала их в своем сознании. Удивительно. Ведь у Сокола нет ничего общего с ее отцом… Она никак не могла отделить реальность от сна – были ли они близки с Соколом, или все-таки это произошло лишь во сне. Отчего ей могло пригрезиться такое?
А может быть, это было на самом деле? Но почему она позволила ему? Она ведь не из тех, кто спит со всеми подряд. Возможно, она была слишком пьяна, чтобы сопротивляться. Нет, наверняка никакого принуждения не было – иначе это не вызывало бы у нее в памяти ощущения удовольствия. Если бы ей только удалось избавиться от этой тупой боли в голове, она смогла бы припомнить все более отчетливо.
Внезапно она услышала совершенно отчетливый стук. Прошло несколько секунд прежде, чем Ланна поняла, что это не молоточки в ее голове. Кто-то стучит в ее дверь. Вероятно, миссис Морган, подумала Ланна, обхватив голову руками и от всей души желая, чтобы соседка поскорее убралась прочь. Но стук не прекращался. Напротив, он становился все сильнее и настойчивее.
Ланна глянула на будильник, стоящий на ночном столике у кровати. Почти полдень. Наверное, миссис Морган тревожится и хочет убедиться, что с ней все в порядке. Если Ланна не откроет дверь, соседка может вызвать управляющего домом. Они откроют дверь и войдут.
Ее халат лежал в ногах кровати, выделяясь ярким алым пятном на серебристом атласном покрывале. Ланна взяла халат и встала, неуверенно пошатываясь. Она долго пыталась продеть руки в рукава, и в конце концов это ей удалось. Все это время в дверь продолжали стучать.
– Иду, – слабо отозвалась Ланна и поспешила из спальни, завязывая на ходу поясок халата.
Стук прекратился. А когда она открыла дверь, то оказалось, что на пороге стоит вовсе не миссис Морган. Это был Чэд Фолкнер. Ланна испуганно смотрела на него, не сразу узнав. Взгляд его светлых карих глаз, в свою очередь, пробежал по девушке, задержавшись на вырезе распахнувшегося халата, затем остановился на встрепанной копне сверкающих каштановых волос.
– Здравствуйте, – сумела наконец выговорить Ланна. Потом, опомнившись, попыталась руками привести волосы в относительный порядок. – Я… я только что проснулась.
– Я уже начал беспокоиться – вы так долго не открывали.
На этот раз Чэд был одет в строгий костюм темного цвета, совсем не похожий на тот, светлый, с жилетом, что был на нем в больнице. Но и этот костюм был ему к лицу. И Ланну вновь взволновала его ошеломительная внешность.
– Можно войти? – вопросительно улыбнулся Чэд.
– Да… да, конечно, – Ланна отступила в сторону, пропуская его в комнату. Одновременно она запахнула халат. – Мне… я очень сожалею о смерти вашего отца…
Банальные, обычные в таких случаях слова – они совсем не выражали того, что чувствовала Ланна.
– Благодарю вас, – Чэд с явным участием изучал ее бледное лицо. – Как вы себя сегодня чувствуете?
– Вероятно, так же ужасно, как выгляжу.
– Вы необычайно привлекательная женщина, Ланна, даже и сейчас, – сказал Чэд. – Но думаю, вы и сами это знаете.
Комплимент этот неожиданно взволновал Ланну сильнее, чем можно было ожидать. С тех пор, как она порвала со своим любовником, у нее совершенно пропало сексуальное желание. После минувшей ночи, после близости с Соколом – если они действительно были близки – оно вновь вернулось к ней. А Чэд принадлежал именно к тому типу мужчин, которые могли пробудить в ней желание. Ланна бросила взгляд на его левую руку – обручального кольца на ней не было.
– Спасибо за то, что позвонили прошлой ночью, – сказала она и после небольшой паузы предложила: – Сварить вам кофе?
– Для меня не надо, а вот себе непременно сварите. Я должен извиниться за то, что разбудил вас, – улыбнулся Чэд. – Мне и в голову не пришло, что вы еще спите.
– Прошлой ночью я легла очень поздно. – Ланна повернулась и пошла на кухню.
В глаза ей бросились бутылка виски и стакан, стоявшие на стойке. Чэд, последовавший за Ланной, понял, куда она смотрит.
– Вчера вам пришлось очень несладко, не правда ли? Надеюсь, это немного облегчило ваше состояние, – сказал он, кивнув на бутылку.
– Оно помогло мне забыться, – согласилась Ланна, а про себя подумала, что именно из-за виски и случилось многое из того, что она так и не может вспомнить. – Думаю, Сокол понимал это и потому, наверное, заставил меня выпить. Я уже довольно сильно опьянела к тому времени, когда он ушел. А я даже и не поблагодарила его за то, что он побыл со мной, – спохватилась она, но затем вспомнила, что все его действия были вызваны вовсе не добротой – он заботился не о ней, а о семье Фолкнеров. – О, я понимаю, почему он не уехал сразу, а остался здесь, – проговорила она, набирая воду в чайник. – И понимаю, почему он не хотел, чтобы я звонила в больницу. Мало ли кто что мог подумать…
– Но это лишь отчасти… Дело совсем не в этом. Я не хотел, чтобы вы оставались в одиночестве, – слова эти прозвучали удивительно искренне. И Ланна видела, что он действительно говорит от всей души – Чэд стоял совсем рядом с ней. Как сильно его заботливость отличается от бездушного обращения Сокола. – Надеюсь, вы в это поверите.
От него веяло возбуждающим благоуханием дорогого мужского одеколона, и это только усиливало очарование Чэда. Молодой человек смотрел на Ланну так выразительно, что девушка невольно поверила: она единственная женщина, о которой он беспокоится. Эта мысль пьянила ее сильнее вчерашнего спиртного. Она не могла устоять против столь сильного обаяния и такой красивой внешности, соединенных в одном мужчине.
– Вы очень добры, мистер Фолкнер, что так заботитесь обо мне, – в горле Ланны от волнения словно застрял какой-то ком. Она поставила чайник на плиту, забыв зажечь под ним огонь. – Я уверена, что в такое трудное время, как сейчас, у вас и без того немало забот – семья, бизнес и еще с полдюжины самых важных дел, требующих вашего внимания.
– Вас, Ланна, я отношу к числу важных. Мне бы хотелось, чтобы вы звали меня Чэдом. В последние месяцы вы были очень близки с моим отцом. И я надеюсь, что позже, когда все уляжется, мы с вами сможем получше познакомиться.
У Ланны замерло сердце. В конце концов, может быть, она не будет такой уж одинокой.
– Мне бы этого хотелось, – просто проговорила она.
Чэд не производил впечатления человека, бросающего слова на ветер. Ланна от всей души надеялась: он говорит то, что думает. И особенную радость у нее вызывала мысль о том, что он не женат.
– Сегодня я заехал к вам, потому что хотел убедиться, что с вами все хорошо. А кроме того, заверить вас, что ни в одном газетном репортаже не будет упоминаться ваше имя. В печати выйдет сообщение о том, что у отца случился сердечный приступ, когда он навещал судью Гарви, близкого друга нашей семьи, который живет неподалеку отсюда, – говорил между тем Чэд. – Маловероятно, чтобы кто-нибудь стал расследовать эту историю, но если в прессу просочится хоть словечко о том, что вы к ней причастны, кое-какие репортеры захотят встретиться с вами и проверить ее, – он вынул из внутреннего кармана пиджака визитную карточку и протянул Ланне. – Не позволяйте никому взять у вас интервью. Ничего не отрицайте. Не разговаривайте ни с кем из журналистов, а немедленно позвоните мне. Я сам все улажу. Не хочу, чтобы вы стали предметом грязных догадок и комментариев, на которые так горазды эти репортеры.
Никто и никогда, кроме Джона, так не заботился о ее репутации. Ланна всегда считала, что этот отличавший его оттенок галантности – качество, уходящее в прошлое вместе со старшим поколением. Оказывается, оно еще живо. Когда Ланна брала у Чэда карточку, он нежно сжал ее пальцы. Это было так приятно – видеть свою руку в его руке. Ланна не могла отвести глаз от этого ласкового рукопожатия.
– Ничего не надо говорить, Ланна. Я не хочу, чтобы все эти события причиняли вам лишнюю боль. Знаю: отец бы одобрил то, что я делаю. Он сам бы этого хотел.
Чэд нежно взял ее за подбородок и приподнял ее голову. Ланна бессознательно качнулась навстречу. Он медленно, почти нерешительно наклонился к ней. Когда губы Чэда коснулись ее губ в ласковом братском поцелуе, Ланна задрожала. А затем поцелуй сделался более чувственным – губы искали друг друга, знакомились и изучали, как это обычно бывает в первый поцелуй. Затем Чэд с видимой неохотой оторвался от ее губ и выпрямился, изучающе глядя на девушку своими карими глазами с поблескивающими в них янтарными искорками.
– Простите меня, – неожиданно извинился он. – Мне не следовало этого делать. Но теперь я понимаю, почему отец считал вас такой неотразимой.
– Мы были только друзьями, – Ланну огорчило, что он раскаивается в том, что поцеловал ее. Ей самой поцелуй доставил огромное удовольствие.
– Да, я помню, – по его лицу промелькнуло выражение досады. – Просто, когда я к вам прикоснулся… Ну, скажем, что это пробудило во мне вовсе не платоническое чувство…
Это неожиданное признание вызвало у Ланны ощущение радости. Чэд волновал ее, и приятно было сознавать, что это чувство не было односторонним. Он так красив и очарователен, что за ним, вероятно, охотится немало женщин. Но Ланна тут же одернула себя. Надо трезво оценивать ситуацию: Чэд – сын Фолкнера и должен унаследовать немалую часть его денег, а это сразу же вознесет его на другую общественную ступень. Туда, где Ланне нет места. Однако Джону не было дела до того, бедна она или богата, и к какому классу принадлежит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37