— Прекрасно. А ты?
Джинджер мгновение колебалась. Сказать или не сказать Мэгги, что с нею произошло?
— Все в порядке. — Она все же решила не тревожить девочку.
— Джинджер, я прекрасно съездила. Мама передает тебе привет, у нас будет прием на днях. Ты приглашена!
Мэгги, должно быть, звонит из дома родителей в Падстоу.
— Сейчас я должна идти, перезвоню попозже, и мы обо всем поболтаем. — И прежде чем Джинджер ответила, Мэгги положила трубку.
В маленькой гостиной, устроенной над магазинчиком, Мэгги закрыла глаза и, помассировав виски, глубоко вздохнула.
Она знала, что была немного резка с Джинджер, но ее крестная всегда настолько тонко чувствует ситуацию, что Мэгги побоялась ее интуиции. Как бы Джинджер не догадалась… Мэгги бросила беспокойный взгляд на конверт авиапочты со штемпелем Праги.
Во рту пересохло от волнения, когда она надорвала конверт. Внутри оказались сопроводительные бумаги на глиняную посуду, купленную в Чехии. Мэгги все еще ожидала оттуда великолепный антикварный хрусталь. Только на прошлой неделе Венди, ее партнер и подруга, высказала беспокойство по поводу задержки.
— Они не сказали, когда точно его привезут? Что конкретно они говорили относительно сроков? — любопытствовала Венди.
— Скоро. — Мэгги сложила за спиной пальцы крестиком. — Очень скоро.
Она кожей ощущала недоверчивый взгляд Венди. Они знали друг друга со времен университета, но подруга лишь недавно решила привлечь ее с женихом к своему делу, и первое серьезное поручение Мэгги было связано с этой партией антикварного хрусталя. Как глупо было связываться со Стивеном…
Мэгги закрыла глаза, щеки горели. Она находилась на грани нервного срыва. Венди с Крэгом за городом, голос же крестной по телефону ей показался напряженным. Должно быть, она позвонила не вовремя. К тому же Мэгги намеревалась избегать крестной столько, сколько могла. Скверно, если Джинджер догадается, что она… Что она опять попалась в ту же ловушку.
— С тобой все в порядке? — беспокойно спросил Мартин Джинджер, заметив, что та побледнела.
— Очень болит голова, — осторожно ответила она.
— У тебя головная боль, а ты молчишь! Когда это началось? Перед глазами плывет? В ушах не звенит?
— Марти, это просто головная боль, и больше ничего.
Он смотрел на нее со щенячьей преданностью, он испугался за нее. Джинджер стало стыдно за свой резкий тон.
К сожалению, Мартин действительно боялся. В больнице с него взяли честное слово, что при любом ухудшении самочувствия пострадавшей он должен везти ее к ним.
— Собирайся, — как можно спокойней сказал он, — поехали.
— Куда? Не стоит, давай лучше готовить ланч.
— В больницу, Джинджер.
— В больницу? Почему? Я не хочу.
— Консультант велел немедленно везти тебя к нему, если начнутся головные боли, даже без нарушения зрения. Джинджер, отнесись к болезни хотя бы чуточку серьезней!
— У меня обычная головная боль… — Джинджер хотела добавить, что головные боли вообще характерны для женщин ее возраста в критические дни или накануне таковых. Но вовремя остановилась.
На их счастье, приемный покой больницы к этому часу обезлюдел. Скучающие медсестры листали модные журналы в креслах для посетителей. И — снова удача! — прием вел тот же консультант, что осматривал Джинджер накануне.
— Как наши дела? — бодро приветствовал он их.
Странно, но сегодня он уже не казался Мартину бесчувственным чудовищем; он выглядел как очень усталый, но чрезвычайно приятный молодой человек.
— У Джинджер болит голова, и я подумал…
— Правильно, что привезли ее, мистер Фостер. Сделаем повторный снимок свода черепа. Подождите здесь, это не займет много времени.
Пока Джинджер отсутствовала, Мартин внимательно изучал толстый медицинский журнал, посвященный ранней диагностике сосудистой дистонии. Журнал оказался скучным, но обои в кабинете доктора еще скучнее.
— Все в порядке, — возвестил доктор с порога кабинета, — не волнуйтесь, мистер Фостер.
— Видишь, Марти, я же говорила… Ты волнуешься по всякому пустяку.
— Миссис Грэхем, мистер Фостер был совершенно прав, когда настоял на визите ко мне. И впредь я попросил бы его «волноваться по всякому пустяку».
— Я знаю, но мы обязаны были проверить. Да пойми же, наконец, ты теряла сознание, у тебя амнезия. А ты говоришь, что у тебя просто болит голова, что это обычная мигрень. Это не обычная мигрень, и в покое я тебя не оставлю! Вот так!
Они ехали домой, и больше всего на свете Мартину сейчас хотелось разогнаться миль до ста и промчаться по шоссе под визг испуганной Джинджер. Тогда бы она прочувствовала, как он переживал. Вместо этого он резко затормозил и, облокотившись о руль, пристально поглядел на нее.
— Знаешь, Джинджер, ты иногда кажешься мне маленьким неразумным ребенком.
— А ты злым мальчишкой.
— Не говори так. Ты здорово меня напугала сегодня. Ты не видела себя в парке. Страшно смотреть! Бледная как смерть. Только губы пунцовые, словно у вампира.
— Это ты виноват. Все было так хорошо, а ты…
И Джинджер разрыдалась. Она плакала горько, отчаянно и совершенно не скрывая своего горя. Мартин всегда боялся женских слез. С детства. Он видел свою мать плачущей лишь два раза в жизни, но оба раза после того, как в семью приходило большое горе.
— Джинджер, прости, мне не следовало…
— Это ты прости меня, Марти. Я не права. Ты — лучшее, что произошло со мной в жизни. Я никогда не умела ценить счастье. И оно от меня убегало.
— Не надо так, Джинджер. Ну скажи, в чем я провинился?
— Ни в чем.
— Я не сразу понял, что у тебя заболела голова?
— Нет, головная боль все время была при мне, виски давило с самого утра, но не это меня мучило… — Джинджер набрала в легкие побольше воздуха, прежде чем решиться на признание. — Мартин, я ревновала…
Мартин глубоко вздохнул. Ее честность и храбрость заставили его в свою очередь открыться ей.
— Я тоже… Тот человек… Тед… Он касался твоей руки, а я хотел убить его за это!
— Ты ревновал к Теду, а не сердился, что я задержалась? Марти, Тед только друг, и он очень счастлив в браке… Вот уж к кому не стоило бы ревновать!
— Ну а ты чем лучше? Сердилась на меня из-за многодетной малолетки с двумя уродцами на поводке!
Джинджер хохотала, как девчонка. Напряжение отпустило, и головная боль прошла.
— Джинджер…
— Что?
— Черт, я забыл, что хотел сказать. — Мартин посмотрел на Джинджер. Она раскраснелась от слез. Глаза поблескивали, а рыжие волосы слегка растрепались за время поездки; одна волнистая прядь выбилась из прически. Джинджер пыталась заложить ее за ухо, но непокорная веселая прядка все равно выпадала. — Джинджер, иди ко мне.
Он обнял ее узенькие плечи и поцеловал в голубую пульсирующую жилку на виске рядом с рыжей прядкой, с которой Джинджер не могла совладать.
Губы Мартина были мягкими и упругими. Он поцеловал ее в мочку уха и слегка прикусил ее. Джинджер повернула лицо, и Мартин, обняв ее крепче, разжал языком ей рот, заставив откинуться на сиденье, которое сам опустил другой рукой.
Он склонился над ней, покрывая поцелуями лицо, шею — все, что не было защищено от его настойчивых губ блузкой. Джинджер сама расстегнула верхнюю пуговку на ней, и Мартин освободил груди Джинджер от лифчика.
— Джинджер?
— Да, Марти, да…
Он прижал щеку к обнажившейся груди и приник губами к другой, обхватив твердый темный сосок, в то время как его рука оказалась под юбкой. Ее прохладные бедра с шелковистой кожей сжимали его горячую ладонь; Джинджер изгибала тело и пыталась, насколько это возможно в машине, вытянуться в струнку. Мартин спустил Джинджер трусики и коснулся большим пальцем ее клитора, поглаживая остальными прохладные гладкие ягодицы. Он наслаждался тем, как наливается и влажнеет под его пальцами ее сокровенная плоть.
Джинджер взяла его за ремень и потянула на себя, и он всем своим весом навалился на ее хрупкое тело. Кто из них расстегнул ему брюки, они не смогли бы сказать даже суду инквизиции. Как Джинджер освободилась от юбки, они тоже не помнили. Память вернулась к ним вместе с осознанием того, что Джинджер, уперевшись ступнями в приборный щиток, неистово двигает бедрами навстречу его движениям внутри нее, а он, склонившись к ее плечу, неразборчиво говорит ей на ухо что-то очень нежное и, кажется, не вполне пристойное. В момент этого просветления Джинджер почувствовала, что она уже на краю сладкого мучительного счастья, которое ей просто необходимо разделить с Мартином.
— Марти, — донеслось до его распаленного мозга, — давай… давай вместе.
И Мартин больше не сдерживал себя.
Они возвращались домой молча. Произошедшее ошеломило их обоих. Огромный респектабельный «мерседес» Мартина был так по-скаутски лишен невинности, что говорить об этом было бы смешно. Между тем воспоминание о чувственном наслаждении, которое они получили, занимаясь сексом на кожаных сиденьях, кружило им обоим головы и распаляло воображение.
— Мне кажется, Марти, что все недоразумения между нами оттого, что наши чувства все еще очень… очень интенсивны… очень… страстны… — попыталась прояснить ситуацию Джинджер, понижая голос до шепота и с замиранием сердца следя, как Мартин проводит кончиком пальца по ее подбородку, по нижней губе, а затем и по верхней.
Она жарила мясо, а он принес ей стакан минеральной воды из комнаты.
Губы Джинджер приоткрылись: кончик пальца Мартина встретился с ее теплым дыханием, что оказалось весьма приятно. Джинджер немного наклонила голову и губами завладела мизинцем. Очень медленно, затягивая языком глубже, она начала сосать его.
В последний момент Джинджер, сняв мясо с огня, закрыла глаза, лизнула его средний палец, а потом с удовольствие начала облизывать и посасывать его. Не отрываясь от своего занятия, она увлекала Мартина в спальню. И перестала мучить его этим удовольствием, от которого у него уже трещала ширинка брюк, только когда они оказались возле кровати.
— По-моему, леди, вы носите слишком много одежды, — прошептал ей на ушко Мартин несколькими секундами позже, помогая исправить эту ошибку и стягивая с нее блузку.
— Ты тоже одет, как на званый прием. Прочь, проклятые одежды!
И правда, что может быть забавнее парочки, путающейся в брюках и юбках посреди огромной постели? Мартин и Джинджер срывали их друг с друга и как попало швыряли на пол.
Восторг охватил обоих. Вслед за трусиками и лифчиком на пол полетели покрывало и подушки. А затем Мартин толкнул Джинджер на ложе и рухнул рядом с нею. Они обнялись и прижались телами, наслаждаясь полной своей наготой посреди разрухи, учиненной в спальне.
Она и Себастьян никогда не экспериментировали с сексом. Стародедовский способ, и только в постели. Был как-то случай: они занимались этим на чердаке, но и там Себастьян нашел способ уложить ее на обе лопатки. Они были немного застенчивы в любовных делах. Но не их вина, что в юности восторг первых ласк заменяет чувственность, а искусство наслаждения раскрывается только с годами. У них просто не было времени как следует познать друг друга.
Только теперь Джинджер начинала понимать, что значит дух чувственного приключения, все новые и новые открытия и смущали, и возбуждали ее. Ее пальцы нетерпеливо узнавали самые чувствительные точки на теле Мартина, она упивалась запахом его разгоряченной плоти, которая источала тот же аромат, что и вчера вечером: слегка мускусный, теплый и очень, очень мужской. Как тот, в ее далеком сне…
— Ты чудесно пахнешь, моя любимая! В тебе все совершенно, и твой запах лучший в мире. — Мартин присвоил себе ее мысли.
— О, Марти… Черт! Марти!
Она внезапно вскочила и опрометью выбежала из комнаты.
— Джинджер! Что? В чем дело?
Но она не ответила ему. Так вот как возвращается память, подумал он, внезапно и, черт возьми, не вовремя!
Мартин присел на кровати и ссутулился, не в силах встать, одеться. Отчаянно не желая приближать минуту объяснения. Когда Джинджер вошла в комнату, он не сразу решился поднять на нее глаза.
— Мартин! — начала Джинджер. — Ты знаешь…
— Прости, если можешь, — тихо отозвался он.
— Ты тут ни при чем, — печально улыбнулась она, — я сама виновата. Не следовало так легкомысленно вести себя…
— Джинджер, я очень перед тобою виноват.
— Нет, это ведь не твои животные.
— Животные?
— Да. Пупси и Наполеон сожрали наш ужин. Они стащили мясо и устроили пир на полу в кухне. Они не оставили нам ни крошки, Мартин! Что нам теперь делать?
Глядя на нее, Мартин захотел пройтись колесом, как он делал всего пару раз в жизни, и то в детстве. Вместо этого он подхватил Джинджер на руки и закружил по комнате.
— Любимая! Джинджер! Как это прекрасно! Твои ненасытные твари уничтожили наш ужин и теперь нам не надо терять время на еду! Они просто вынудили нас вернуться в постель и больше никогда ее не покидать!
— Но ведь мы умрем с голоду, Марти!
— Зато в один день и в объятиях друг друга!
8
— Джинджер, может, мы просто поменяемся дежурствами?
— Ничего, я абсолютно здорова, что бы там ни говорил Мартин.
— Мартин?
— Ну, Мэри, не помнишь? Мой друг.
В эту минуту Мартин заглянул на кухню.
— Я заменил шину на вашем автомобиле. Обычный прокол, Мэри. Джинджер, не стоит никого вызывать, у нас оказалась запаска.
— Мэри, это Мартин… Познакомься, дорогой, с моей Мэри, мы вместе помогаем старикам, она — лучшая в нашем Обществе. — Заметив любопытство подруги, Джинджер поспешила представить ей Мартина.
Женщины выпили чаю, и Мэри уехала. Собственно, она очень спешила, и ее заставило навестить Джинджер только дорожное приключение — неожиданный прокол колеса, как раз рядом с усадьбой. Мартина, гулявшего в саду, она поначалу приняла за нового садовника, приехавшего недавно в Эксетер из Плимута.
Даже через полчаса после отъезда Мэри Мартин продолжал хмуриться. А если бы Мэри не торопилась? Если бы вся не очень приглядная правда о его с Джинджер отношениях бесцеремонно, неожиданно всплыла на поверхность?
Три дня он живет в доме Джинджер, три дня он спит с нею в одной кровати. Накануне вечером он опять пытался постелить себе в другой спальне, ссылаясь на медицинские запреты. Но теми же врачебными соображениями Джинджер перекрыла ему пути к бегству.
— А как же ты узнаешь, что у меня обморок? Или что я без сознания, если мы не будем спать вместе? — спросила она, и Мартину не оставалось ничего другого, как согласиться.
И сегодня утром он, как всегда, проснулся с Джинджер под боком, и затем…
Когда Джинджер получит от Господа Бога назад свою память, сколько тогда обрушится на него обвинений, и вряд ли он найдет, что сказать в свое оправдание!
Посмотрев на руки, перепачканные машинным маслом, Мартин подумал об одной возможности… И эта мысль, такая простая и очевидная, несказанно развеселила его. Ведь он мог бы в любой момент уехать! Он же — деловой человек, а совершенно запустил дела!
— Джинджер, — начал Мартин, решив не откладывать объяснений в долгий ящик, — послушай, мне пора возвращаться домой. Я даже не знаю, кто и когда мне звонил…
Джинджер не минуты не сомневалась, что ее чувства тут же отразились на лице, но не попыталась их скрыть. Ей невыносима была сама мысль остаться без него хотя бы на час, не говоря уж о том, чтобы ему уехать на день или два.
Взглянув на печальную рожицу Джинджер, Мартин не совладал с собой.
— И я хочу, чтобы ты поехала со мной, — добавил он быстро, тут же мысленно обругав себя последним болваном.
— С тобой? — Глаза Джинджер расширились. — А как же Пупси и Наполеон?
Мартин склонился в галантном поклоне.
— Миссис Пупси, мистер Наполеон, я приглашаю вас в гости. С мисками и постелями.
Поехать к нему, узнать, как он живет! Возможно, встретить его друзей… Сердце Джинджер так и подскочило от радости.
— Как хорошо, Марти! — просияла она. Он не удержался от широкой улыбки. По крайней мере, ни Тед, ни Мэри не заглянут ко мне в дом ни на кофе, ни на чай!
— Так что слышно про Джинджер и этого человека? Она все еще с ним? — спросила у Мэгги Венди.
— Я не понимаю, о чем ты. — Мэгги сделала паузу и посмотрела на Венди. — На нее это вообще не похоже.
Венди точно знала, что думает Мэгги. Подруга не раз восхищалась ароматом скромности, окружавшим Джинджер, ее чистотой и благородством. Она никогда не поверит, что Джинджер может жить под одной крышей с мужчиной, за которым она не замужем. Да что там! Джинджер не позволила бы себе даже тени флирта, так, по мнению Мэгги, она была непорочна!
— Это какая-то ошибка! — тревожно прошептала Мэгги. — Я не верю Мэри. Очевидно, она видела его в доме, но как мы можем говорить о том, что этот человек близок с Джинджер, если Джинджер и представила его как друга и никак не намекнула на их отношения?
Женщины растерянно посмотрели друг на друга.
— Хилда могла бы знать, — наконец предположила Мэгги, — они с Джинджер весьма близки с недавних пор…
— Хилда, наверное, знает, — согласилась Венди, — но она в Нортумберленде у тети.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15