Черные мысли угнетали Кристу, но в обстановке всеобщего веселья она не могла сидеть с мрачной физиономией. Менестрели пели и бренчали на лирах, остроумные замечания сыпались дождем, парад изысканейших блюд поражал воображение. Видимо, чувствуя неловкость гостьи, Илсвит предлагала отведать того или другого, но не выказала особого удивления в ответ на признание Кристы, что она не ест мяса. У королевы было пятеро детей, как она сообщила Кристе, — очевидно, сейчас в ее душе взыграли материнские чувства. Впервые с той минуты, как вошла в зал, Криста почувствовала себя свободнее и вздохнула с облегчением.
Но это состояние сохранилось ненадолго. Разглядывая блестящее собрание придворных и гостей, Криста наткнулась на жесткий взгляд красивой женщины, сидевшей неподалеку. Леди, видимо, была старше Кристы на год или два; платье на ней было бархатное, украшенное гербами из драгоценных камней. Волосы легкие, будто сотканные из лунных лучей, лицо овальное, с тонкими, изящными чертами, а кожа гладкая и белая, как молоко. Заметив взгляд Кристы, леди слегка склонила голову набок.
Криста смутилась, поняв, что ее поймали на том, как она глупо и невоспитанно таращит глаза. Девушка быстро отвернулась, но все же успела заметить двух мужчин, сидевших по обеим сторонам леди.
— Лорд Юделл, — тихонько произнесла королева. — И лорд Вулскрофт. Между ними сидит сестра Юделла, леди Иза. — Илсвит немного помолчала, прежде чем дать ласковый совет: — Вам незачем беспокоиться о Юделле и Изо. Как бы они ни старались выдать желаемое за действительное, о браке речи быть не может.
— О браке? — еле выговорила Криста хриплым голосом.
— О Боже, — пробормотала королева, — мне, наверное, не следовало об этом говорить. А может, и лучше, чтобы вы знали. Собственно, и знать-то особо нечего. Только то, что Юделл и Иза хотели бы породниться с лордом Хоуком. Иза вообразила, что Хоук женится на ней, хотя он не подавал ни реальнейшего повода.
Вопреки заверениям королевы у Кристы защемило сердце. Она снова взглянула на красивую Изу и в одно мгновение поняла, что перед ней та самая знатная и богатая леди, о которой толковала Дора. Иза очень красива — любая женщина мечтала бы о такой красоте. У нее, без сомнения, есть богатое приданое, и она может гордиться своим происхождением. Неудивительно, что она смотрит на Кристу с таким презрением. И считает, что та похитила у нее то, что должно принадлежать ей по праву.
Подавленная, Криста украдкой бросила взгляд на Хоука, но тот был поглощен разговором с королем и священником, занимавшим соседнее кресло. Все трое оживленно беседовали. Насколько могла судить Криста, Хоук не обращал никакого внимания на присутствие женщины, надеявшейся на скорую женитьбу. Более того, его внимание привлекла Криста. Он заметил, что она выглядит очень усталой. Хоук что-то тихонько сказал королю, а тот, в свою очередь, обратился к королеве, и та подозвала нескольких слуг.
— Простите меня, дорогая, — сказала Илсвит. — Я так увлеклась разговором. Вижу, вы устали от путешествия. Покои для вас приготовлены. Пойдите и отдохните хорошенько. — Королева ласково улыбнулась. — Муж, кажется, задумал на завтра какую-то прогулку. На нее приглашены и вы.
Едва дослушав последнюю фразу, Криста пробормотала слова благодарности. Поднялся со своего места и Хоук. Проводив ее до подножия лестницы, ведущей в покои для гостей, он остановился, коснулся ее руки легким поцелуем и пристально посмотрел в глаза.
— Доброй тебе ночи, спи крепко.
Криста кивнула, хоть и не верила, что сможет уснуть. Она даже не заметила, что комната, отведенная для нее, убрана так же роскошно, как и та, которую она занимала в Хоукфорте. Улыбчивая молодая служанка сделала все от нее зависящее, чтобы Криста не заметила отсутствия Элфит. Криста искупалась, надела рубашку, а служанка, расчесав ей волосы, удалилась. Оставшись в одиночестве, она несколько минут посидела у окна, прислушиваясь к шуму веселья, доносящемуся из зала. Однако вскоре шум начал стихать. Голова у Кристы сделалась тяжелой. Она легла на кровать и через несколько секунд уже спала.
Криста пробудилась среди ночи, повернулась на другой бок и невольно потянулась к теплу и силе, к которым успела привыкнуть. Но рядом было пусто. Этого оказалось достаточно, чтобы сон исчез. Она села в постели и в недоумении оглядывалась по сторонам до тех пор, пока не вспомнила, где находится. И поняла, почему проснулась. С легким вздохом снова откинулась на подушку, поджала колени и попыталась уснуть. Однако сон не шел. Тогда она встала с подстели и снова подошла к окну.
Как и в Хоукфорте, на стенах стояли дозорные. При свете факелов было видно, как они ходят взад и вперед.
Чтобы хоть чем-то отвлечься, Криста начала осматривать комнату. Каменный пол был устлан плетеными камышовыми циновками, а не просто застлан камышом, как это обычно делается. Стены обшиты деревянными панелями, уложенными замысловатым узором. На одной из них висел гобелен с изображением охотников, преследующих дикого кабана. Любуясь картиной, Криста вдруг заметила среди деревянных панелей дверь, на которую раньше не обратила внимания. Она тронула щеколду и удивилась, когда дверь открылась в соседнюю комнату.
Хоук услышал, как отворилась дверь, и притих. При обычных обстоятельствах он даже здесь, в резиденции короля, тотчас протянул бы руку к мечу. Однако сейчас он знал, кто занимает соседнюю комнату. Ему об этом сказал мажордом Альфреда, духовный родственник грозного Эдварда, разумеется, проявив доверительность и такт, обязательные в его положении. Подобная предусмотрительность не удивила Хоука. Альфред, при своем искреннем благочестии, был мужчиной, который в молодые годы боролся с тем, что он называл неумеренным влечением к женщинам. В браке он обрел равновесие между страстью и набожностью и был этим счастлив, но не забыл и о том, как жарко может бежать кровь в жилах.
Не шевелясь и закрыв глаза, Хоук прислушивался к тихим шагам Кристы. Несколько раз она останавливалась и некоторое время выжидала, а один раз, кажется, повернулась к двери, чтобы уйти. Она была уже возле кровати, когда Хоук услышал ее учащенное дыхание. Ночь была теплой, и он спал голым и без одеяла. Понимание того, что Криста смотрит на него, произвело вполне предсказуемое действие. Но как долго он сможет притворяться спящим? Криста Тихонько вздохнула, и сердце у Хоука сжалось. Он понимал, что испытываемый им соблазн предосудителен, но напомнил себе, что все придет к достойному концу — Криста выйдет за него замуж. Более того, в битвах он никогда не упускал случая воспользоваться своим преимуществом или чьей-то слабостью. И не сомневался, что и теперь ведет своего рода борьбу. Он просто успокоил совесть, подумав, что ничего не намерен упускать.
И все же он заставил себя не шевелиться, почувствовав, как Криста почти неощутимым и полным нежности движением отвела прядь волос, упавшую ему на лоб. Она снова вздохнула, но на этот раз вздох скорее напоминал всхлип. Хоук вцепился обеими руками в матрас, чтобы не протянуть их к ней, и надеялся, что она этого не заметила.
Охваченная бурными эмоциями, Криста и вправду не заметила, как напряглись мышцы Хоука. Она должна была уйти. Должна! Однако стояла в оцепенении, сгорая от желания дотронуться до Хоука снова. Сбросить рубашку и лечь на кровать рядом с ним. Провести пальцами по крепко сжатым губам. Накрутить на палец прядь кудрявых волос. Погладить широкие плечи и мускулистую грудь…
В комнате было очень жарко. Криста с трудом переносила даже легкое прикосновение такни своей рубашки к отвердевшим соскам. Если бы она только могла броситься сейчас в глубокую, прохладную воду, то, наверное, избавилась бы от недостойных побуждений тела.
Глупо стоять здесь так долго. Не смея взглянуть на Хоука еще раз — тогда бы ей уже ничто не помогло, Криста отступила от постели на шаг. Подол рубашки натянулся, и она не могла двигаться дальше. Она широко раскрыла глаза, увидев руку, ухватившую тонкую ткань. Посмотрела Хоуку в лицо. Сонная улыбка изогнула такие знакомые губы.
— Не уходи, — только и сказал он.
— Я не должна была приходить. Он слегка привстал, и взгляд Кристы беспомощно скользнул по его телу, остановившись на возбужденном копье.
— Ты спала, прижавшись ко мне, последние три ночи. Зачем нам теперь спать врозь?
— Я не думала, что ты об этом знаешь. Каждое утро, когда я просыпалась, ты крепко спал.
— Я сплю очень чутко, это наследие множества битв. — Хоук отпустил рубашку и взял Кристу за руку. Совесть его изъявила последний протест и решительно удалилась. Ему почти не приходилось упрашивать женщин, но с Кристой это давалось легко. — Милая Криста, не уходи от меня сейчас. Кто знает, как долго нам доведется быть вместе. Мир так переменчив, жизнь — это лишь мгновение.
Он быстро провел губами по ее пальцам, другой рукой обхватил ее бедра и привлек к себе. Криста надавила руками ему на плечи — это была последняя и неуверенная попытка уйти. Но Хоук уже снимал с нее рубашку, обнажая длинные стройные ноги, целуя живот; эти поцелуи и веяние теплого дыхания унесли последние остатки сопротивления.
Он прав, время летит быстро. Прошлое миновало, будущее неясно, нет ничего, кроме настоящего. Неужели так ужасно ее желание получить хоть капельку счастья? Перед Кристой внезапно, словно яркая вспышка, возник образ леди Изы с ее холодной, высокомерной красотой. Станет ли она той единственной, на ком в конце концов женится Хоук, истинно благородной леди, достойной занять место рядом с ним? Возможно, что и так, ведь она очень красива и полна решимости.
Если так и случится, то единственное, чего она жаждет всем сердцем, до боли, — это чтобы Хоук не забыл ее. Чтобы, став очень старым человеком, о чем она молит небеса, он помнил бы все о ней: прикосновения, вкус поцелуев, ее голос и чувства. Пусть память об их близости сделает светлыми его сны навсегда… и ее сны тоже.
Хоук почувствовал момент, когда она сдалась, и победа его заключала в себе сладость и горечь — ведь он победил, не разбираясь в средствах, а этого не должно было случиться… Он стянул с Кристы рубашку через голову и швырнул на пол. Кожа девушки сияла, словно холодный алебастр, но жаркая страсть ее отвечала его собственной. Он уложил ее на спину, накрыв собственным телом. Гладил ее и целовал, и жажда его была тем более сильной, что целых три дня и ночи он провел рядом с ней, не смея утолить свое желание. И теперь он хотел одного: овладеть ею, сделать своей и отдать ей себя.
Потом они уснули и пробудились перед рассветом в объятиях друг у друга, и снова целовались, но уже медленно, чтобы продлить наслаждение. После бурного катарсиса оба погрузились в сон такой глубокий, что даже обычные утренние шумы королевской резиденции не побеспокоили их. Только гуд и грохот вернувшегося к дневным заботам и делам города — стуки и скрипы, окрики и перебранка, резкие приказы, отдаваемые дозорным, и веселая песня менестрелей, ворвавшись к ним через окна, вынудили влюбленных очнуться и с неохотой вернуться к реальности.
Но даже теперь только строжайшее самообладание помогло им встать с постели, не поддавшись искушению, и не прикасаться друг к другу, не обмениваться долгими взглядами. Криста, спотыкаясь чуть не на каждом шагу, вернулась к себе в комнату. И тут, небрежно стукнув в дверь всего один раз и не дожидаясь ответа, к ней вошла девушка, которая прислуживала накануне вечером. Глаза у нее округлились, а щеки стали румянее, чем за секунду до того, но она не сказала ни слова. Поставила принесенный с собой поднос, поспешила сделать реверанс и быстро достала одежду, приготовленную на этот день. Когда Хоук, без рубашки, с подбородком в мыльной пене и бритвой в руке, просунул в дверь голову, чтобы напомнить Кристе о сегодняшней прогулке с королем, девушка сделалась темно-багровой и налила в чашку столько молока, что оно полилось на стол, а потом и на пол. Криста вздохнула и опустилась на колени, помогая служанке, несмотря на ее протесты, вытереть молочную лужу: она-то понимала, как легко Хоук Эссекс может привести человека в полное смущение.
Во всяком случае, сама она никак не могла прийти в себя. Труднее всего было не улыбаться каждую минуту. Криста была безмерно счастлива, беззаботна и совершенно заворожена окружающим, а в особенности этим мужчиной.
Она успела одеться и даже что-то съесть, прежде чем ей пришло в голову, что не мешало бы поинтересоваться затеей короля. То, что о великом Альфреде она вспомнила с таким запозданием, свидетельствовало о ее необычном состоянии. Вскоре за ней зашел Хоук. Он бросил на Кристу быстрый взгляд и улыбнулся мальчишеской улыбкой, от которой у нее замерло сердце.
— Мы бессовестно запоздали, — сказал он, кивнув взволнованной служанке. — К счастью, у Альфреда есть еще одно дело, и я не думаю, что он рассердится.
Хоук вывел Кристу из комнаты, и они спустились вниз, прежде чем она успела собраться с мыслями. В большом зале было пусто, если не считать нескольких слуг. День был ясным, легкий ветерок шевелил ветви деревьев вокруг королевского замка. Хоук подвел Кристу к каменному зданию в некотором отдалении, окруженному красивым садом, который придавал дому вид безмятежный и спокойный, необычный для шумного и суетливого Винчестера. Криста заглянула в распахнутые настежь двойные двери и убедилась, что се предположение верно: перед ней церковь. Они обогнули по тропинке угол здания, и картина внезапно переменилась — на смену полной безмятежности пришло живое деяние. Несколько дюжин монахов сидели за столами, расположенными под прикрытием обтянутых полотном ширм, защищающих от ветра, пыли и грязи. Только так монахи могли пользоваться благословенным солнечным теплом и светом и делать свое дело. А дело это было такое, что Криста тихонько ахнула, сообразив, что монахи переписывают книги. Юные прислужники толпились вокруг, то и дело выполняя приказания принести еще чернил, гусиных перьев, пергамента; другая группа юнцов расположилась в кружок под деревом и обучалась тайнам каллиграфии.
— Альфред верит, что его лучше будут помнить, если он восстановит ученость в этой стране, — тихо проговорил Хоук. — Он утверждает, что мир, принесенный им, продержится без науки недолго, так что в конечном счете наука и есть самое главное. — Он указал на несколько других зданий поблизости от скриптория. — Наша знать борется за право пристроить своих сыновей к королю, хотя он и требует, чтобы они каждый день уделяли определенное время занятиям. Кое-кто считает, что в этом нет смысла, что это не мужское дело, но они не смеют противоречить Альфреду. Даже самый глупый из этих юнцов уходит отсюда с мало-мальски знанием латыни и сведений об окружающем нас мире.
Криста ощутила мгновенный приступ зависти к тем, кто может жить здесь, имея под рукой всевозможные книги и людей, которые могут объяснять их содержание. Поистине это преддверие рая. Она подняла голову и посмотрела в синие глаза Хоука, еще и еще раз напомнив себе о необходимости владеть своими чувствами.
— Смею ли я спросить, дозволено ли женщинам учиться?
— Откуда мне было знать, что ты об этом спросишь? — поддразнил ее Хоук. — Многие считают, что ученые женщины склонны к недовольству и не желают признавать власть отцов и мужей. Может, в этом мнении есть доля справедливости. В тебе, например, я не обнаружил особой уступчивости.
— А может, ты преувеличиваешь значение уступчивости? — возразила Криста и тотчас пожалела о сорвавшихся с языка словах — не принял бы Хоук их за вызов.
— Твою неуступчивость я терпел дольше, чем чью-либо еще, насколько могу припомнить, — тихо произнес тот. — Ты не подумала почему?
У нее не было времени ответить ему, потому что в эту самую минуту из скриптория в сопровождении священника вышел Альфред. Заметив Хоука и Кристу, они подошли к ним.
— А вот и вы, — сказал король. Он, видимо, был в добром настроении, более того — просто искрился весельем, несвойственным его высокому положению. — Дорогая, — обратился он к Кристе, — думается, вы не знакомы с моим добрым другом отцом Эссером, многострадальной душой, взявшейся обучать меня латыни.
Священник улыбнулся и наклонил голову.
— Миледи, приятно познакомиться с вами. Уверяю, задача была не столь обременительной, как заявляет наш король.
— Он мне льстит, — сказал Альфред. — И все потому, что я построил этот скрипторий и еще несколько других по всей стране. Он хочет наводнить книгами весь Уэссекс, а я его добровольный помощник.
— Я наводнил бы книгами весь мир, если бы знал, как это сделать, — заявил священник. — К тому же я слишком поздно приложил свои бедные руки к написанию истории нынешнего правления.
Альфред вздохнул с наигранным сожалением.
— И теперь я должен быть особенно добр к нему — ведь люди узнают обо мне лишь то, что он соблаговолит написать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37