— Никогда не был я в такой стране. Я жил только там, где сильные морозы».
Чумбока желал видеть бородатых айнов и жителей теплой страны — японцев, которые, по рассказам, приходят к айнам из-за моря торговать, ловить рыбу у их берегов.
Чумбока решил сделать все, что в его силах, и обязательно помочь своему другу Питкену в его торговом путешествии и в поисках Хивгук.
— Где пресная вода, — рассказывал Позь, — китобой ходить не может — мелко. Тут кругом мели, только две канавки есть, но их никто не знает. Рыжий пойдет-пойдет, потом на песок сядет, и дальше не может и обратно не может. Вот тогда на них нападают жители Хлаймифа из разбойничьих деревень.
За узким проливом море бескрайной зеленой равниной раскинулось во все стороны под высочайшим голубым небом с редкими-редкими облаками.
«Такого моря я никогда не видел! — с восторгом подумал Чумбока. — Это теплое море!»
Над морем громоздились серые и белые скалы Сахалина в зелени березовых и хвойных лесов. Сначала скалы эти были как кони, скачущие по зеленым склонам на вершину, потом они стали расти, выситься над морем; по высоким крутым горам потянулся светлый каменный гребень.
«Зеленая вода, прозрачная, — думал Чумбока, сидя на корме и держа рукой ременную веревку от паруса. — Волны не такие, как на Мангму, — широкие, длинные, а без пены».
Лодка, клонясь на сторону, медленно подымалась на тяжелую зеленую волну, и все выше и выше открывалось вокруг море.
«Пены нет — значит, это еще маленькая волна. Какая же волна будет, если гребень запенится? Подумать страшно! — размышлял гольд. — Только когда к берегу эта вода подбегает, чуть-чуть пенится в вершине...»
В волне закипало множество мельчайших пузырьков, раздавалось зловещее шипение, ввысь с плеском вырывался белый гребень, до сих пор скрытый; волна вдруг с грохотом неслась на берег, разливаясь, затопляла песок и с силой ударялась в белые скалы.
А в светлой, глубоко прозрачной воде видны на дне моря поля морской капусты. Как огромные зеленые языки, или как луковицы, разрезанные на доли, или как пласты корья... Глубоко, а хорошо видно. Большая волна их чуть покачивает — значит, в глубине тихо.
— И вода не та, что у нас, — зеленая, и камень белый на берегу и на дне, и волны широкие — можно целую деревню, как на сопку, на одну волну посадить со всеми лодками.
— Тепло! Теплый край близко! А дальше — теплые моря...
Чумбоке хотелось съездить в теплый край. Он чувствовал, что где-то там, за этими зелеными волнами, по-настоящему теплые страны, другие леса, другие плоды, звери...
Он слышал, что на юге острова тепло. Правда, японских торгашей все ругают. Чумбоке казалось, что не могут японцы, люди из теплой страны, быть такими злыми, как маньчжурские купцы или как негры и американы.
А скалы белые, и кудрявые зеленые леса над ними... Зеленые шапки, высокие, под самые облака, стоят над морем, и на них — белые обрывы.
— Тут зимой льда нет. Тут никогда море не замерзает, — говорил Позь.
— А помнишь, Позь, ты рассказывал про лоча? — спросил Чумбока. — Где они теперь? И как зовут того... ну...
— А-а! Академик! — осклабился Позь и тут же нахмурился. — Не едет!
Позь задумался.
— Я звал его сюда.
Позь мог быстро выучить любой язык. Он знал по-русски, даже научился писать, но зачем это теперь ему? Он рассказал, как был с Миддендорфом на Шантарских островах, плыл по морю на судне.
Отец Позя — тунгус, переселившийся к гилякам. Мать Позя была очень красивая гилячка. Первый раз Позь попал в Охотск давно, мальчиком.
— Бревенчатые избы у русских, — говорил он. — Дым валит из труб на крышах. Труба не на особицу и сложена из камня.
— Как это крыши не падают? — спросил Чумбока.
— Сначала и я думал так, — отвечает Позь. — А крыша из тонких полос железа, или из расколотых бревен, или даже из досок... Такое разве я видел когда-нибудь? Только лодки делают из досок. А тут — целый дом, разве это лодка? Разве нет жердей и коры? А так, конечно, красивей... Потом я привык и все понял.
Все ново, а для живого ума Чумбоки все интересно. Он с жадностью запоминает все. Там другой мир.
— Люди не на собаках и не на оленях ездят, а верхом на лошадях. У людей валенки на ногах, на самих — нагольные тулупы.
Позь рассказал, как впервые в жизни увидел корову и лошадь. В избе, где остановились, были такие диковины, что голова пошла кругом. Под столом за решеткой сидели птицы. Петух утром пел...
— «Зачем такие птицы? — подумал я. — Почему их не съедят?» Сказали, что от кур весной будут яйца... Разве нельзя набрать яиц на озерных островах? А амбары из толстых бревен. В амбарах в мешках мука, мороженые пирожки с черемухой мешками и мешками же мороженые пельмени. А печка! Это целый дом в доме. Пирожки принесли с мороза, разогрели в печке, и они стоят горячие, как будто только что испеклись... А какой высокий хлеб! Это не пампушки! В окнах не бумага в решетнике, а слюда или даже стекло. Печи кладут из кирпича, который делают из глины. Его обжигают, как посуду.
Потом Позь бывал у русских не раз. Когда надо было провести экспедицию, приехавшую из главного их города Петербурга, русские сами нашли Позя. Это было не очень давно. Перед поездкой Позя с Алешкой. Начальник экспедиции был из Петербурга. Позь прошел с ним весь Большой Каменный хребет. А потом ходил с другими русскими. Недавно один русский приезжал к нему из Аяна и торговал. Позь знал цену золота и знал, как его добывать.
Позь бывал в разных странах. Он встречался с китобоями, торговал с ними и не боялся их. В Иски про него говорили, что он знает язык рыжих. Все нивхи гордились, что среди них есть такой человек.
А леса Западного Сахалинского хребта все выше подымались к небу, и все круче белели громадные обрывы...
* * *
Море тихо. Чуть дует ветерок. Питкен и Чумбока обогнули южную оконечность острова.
Раннее утро. Море мерцает, все в пятнистых бликах. Вдали голубые широкие полосы вод, и чем дальше, тем они светлей, а далеко-далеко море почти белое.
В бесконечной дали парусник, и кажется, что он стоит в воздухе, над белой поверхностью моря.
«Там светлей, скоро солнце взойдет», — думал Чумбока.
Светлые квадраты проступают из мглы на далеком голубом мысу. Это видна деревня, в которую едут друзья.
— Вон айны живут, — говорит Позь.
— Какие большие дома! — удивляется Чумбока.
— Склады. Соль там есть, водка, рис. Там японец рыбу складывает. Но дом все же не такой большой, как с моря утром кажется. У-у! Вон рыжий ходит, — говорил Позь про дальний парусник. — Но это не то судно, которое у вас было, не столько мачт...
Взошло солнце. С моря подул ветер. Лодка быстро шла к деревне.
Вскоре стали видны освещенные солнцем дома, крытые соломой, и дощатые сараи. На берегу виднелись чаны для засолки рыбы. Люди ходили по берегу.
— У всех бороды большие... — заметил Чумбока. — Но почему все люди такие лохматые и волосатые?
— Это айны! — сказал Питкен и всхлипнул.
Он вспомнил, как когда-то вот так же в лодке с товарищами приезжал он в такую же айнскую деревню на восточном берегу, чтобы высватать Хивгук. Где она теперь?
Питкен понимал, что если сейчас он ничего про жену не узнает, то надеяться больше не на что. Тогда хоть выходи на берег и кричи, кричи, обращаясь к морю... Но ведь крик не долетит туда, где жаркие края, где многолюдные города... А там, в густой толпе, рыжие китобои, может быть, ведут на продажу аинок и гилячек…
* * *
Японцы пригласили гиляков в дом. Позь, Питкен и Чумбока пошли под травяной навес, в дверь. Пришлось разуваться. Так тут полагается. Все сидят на соломенных циновках, стоят мешочки с рисом. Разные подносы с рисунками. Картины с голыми японками. Сабли, ножи, чугуны.
У Позя кинжал за поясом и пистолет спрятан в кармане. Он разговаривает с японцами на их языке, спорит, бросает им шкурки, отбирает обратно, чуть не вырывает из рук.
«Настоящий торговец!» — думает Чумбока.
Тут тепло. Бежит ручей между сопок. Веселая тайга. Домики чистые, красивые.
Хивгук и тут нет...
Чумбока быстро сошелся с айнами. Сначала он смотрел, как они выбирают рыбу из невода. Невод был хороший, крепкий и длинный, не то что у гиляков. Только гольды на Мангму так крепко вьют бечевки.
Айны не торопясь, лениво и печально перебирали сети своими черными руками. Все они, как казалось Чумбоке, были печальные или сонные.
Чумбока стал помогать. Он быстро собирал рыбу, носил ее в ведрах и корытах. Это всем понравилось.
После работы Чумбока разговорился с бородатыми.
Они были какие-то странные люди. О чем с айном ни заговоришь, тот повернет разговор на японского рыбопромышленника.
— Мы глупые, а хозяева умные! — говорил скуластый старик айн с сизой бородой и багровыми щеками. Глаза у него были черные и острые, как у Хивгук. По глазам казался он живым и быстрым. Но на самом деле старик был медлителен и вял. — Ум у них узнается по толщине: кто всех толще, тот самый умный.
«Ну, это не беда! — думал Чумбока. — Я видел и похуже!»
— Вот в этом амбаре у них риса много-много. Водки много. — Старик с завистью прищелкнул языком, кивая на большое дощатое здание. — Там есть все.
— А нам не дают, вот и невесело поэтому, — заметил долговязый молодой айн. — Сами едят, а нам не дают.
— А где же японцы? Разве они не работают? — с любопытством спрашивал Чумбока. — Почему их не видно?
— Сейчас японец обедает. Вон в тех домиках...
Эти домики-шалаши с широкими окнами и крутыми, высокими травяными крышами очень нравились Чумбоке. В одной раме была вставлена разноцветная бумага. Другое окно было открыто. И над входом еще одна крыша — низкий травяной навес. Дом похож на голову человека в высокой шапке с низким козырьком. И как будто бы из-под козырька, над самой землей, один глаз прищурен, смотрит хитрый, злой... Дом уперся глазами в землю...
Человек в цветном халате вышел из домика. В руках у него тазик. Он набрал воды из кадушки и ушел.
— Мыться любят, — сказал айн, подымаясь.
При виде хозяина-купца все длиннобородые рабочие стали расходиться по местам и взялись за тяговую веревку невода.
Под крутым берегом, на песке, цепью тянулись их падающие фигуры.
— Всех айнов связали на одну веревку, — усмехнулся Позь. — Айн работает, а японец целый день спит.
Позь накупил котлов, ножей, сабель, посуды, чашек и собирается домой.
— Да, тут тепло, много рыбы. Конечно, хорошо поспать после обеда... У хозяев чистенькие шалаши.
На берег вышел толстый японец в голубом халате, с палкой в руке. Когда он приблизился, Чумбока рассмотрел его хорошенько. У него было молодое, но тучное бледно-желтое лицо с выражением важности.
Чумбока подумал, что он похож на сытого водяного воробья или на молодого откормленного щенка, который о трудом поворачивает голову.
Японец вышел на обрыв и что-то закричал айнам. Потом заглянул в бочки, поговорил с аинками, которые вязали сушеную рыбу в тюки, посмотрел на вешала, поставленные на мысу, там, где морской ветер обдувал их со всех сторон.
Питкен, печально сидевший на берегу, вскочил и низко поклонился японцу.
«Вот он какой, японский промышленник!»
Теперь Чумбока хорошо видел его. На голых толстых желтых ногах привязаны соломенные подошвы, приклеенные к красной деревяшке. А лицо бледно-желтое, шея толстая, под глазами мешки...
Мутный взор купца скользнул по Чумбоке.
«Не все люди на свете такие злодеи, как маньчжурские хунхузы, — думал Чумбока, глядя на важного японца. — Правда, он с палкой...»
Но Чумбоке так хотелось пожить тут, что он согласен был простить японцам кое-какие грехи.
Купец прошелся по берегу, помахал палкой. Где-то около амбара он увидел айна и прогнал его.
— Этот амбар — приманка! — таинственно шептал Чумбоке старик айн. — Один только раз в этом году мы поели досыта: когда нанимали нас на рыбалку... Весной японцы приезжают из своей страны, с островов, нас уговаривают работать, угощают.
Промышленник позвал гиляков в дом. Войдя туда, Чумбока и Питкен встали на колени и поклонились, касаясь лбами пола.
Главный надсмотрщик на промысле, толстый, но бойкий и подвижной, в халате, надетом на голое тело, сидел за столиком. Вокруг него с фарфоровыми трубками в зубах сидели и лежали другие японцы. Тут же стояли тазики с водой, лакированные столики, на них тонкая посуда, табак, лакированные подносы, похожие на берестяные чумашки. Чумбока не мог глаз оторвать от золотых ширм. На стенах висели картинки, рисованные тушью и в красках, с обнаженными японками.
«Вот чудеса!» — решил Чумбока.
Глядя на такие диковины и соблазны, хотелось жить. Забывались все печали и заботы. Чумбока твердо решил остаться здесь на рыбалке. Японцы дали ему риса.
Питкен сменял орлиные хвосты и все свои товары на материи и на мешок с рисом. Он отдал двух соболей за лакированный поднос и за картинку с голой японкой. Он получил также старые деревянные латы с облезшим лаком и нож.
Позь собирался домой почему-то другим, далеким путем.
«Да, у него дома хорошо. Коль — большая деревня. Сто домов», — думал Чумбока.
— Почему-то мы пойдем по берегу большого моря, а не малого, — говорил Питкен. — Я даже боюсь.
Чумбоке совсем не хотелось идти в такую даль. Придется огибать весь остров.
— Позь, почему ты решил идти около восточного берега? — спросил Чумбока, придя к хозяину лодки.
— Мне надо! — ответил Позь. Мысли его были обращены не к тому, с кем он разговаривал.
— Я хочу здесь пожить. Мне всегда хочется познакомиться с новыми людьми.
— Если ты не пойдешь со мной, то, может быть, пожалеешь.
Позь как будто смеется над Чумбокой. Но лицо его серьезно.
Позь слыхал еще в Коле, теперь эти слухи подтвердились: на восточном берегу Сахалина разбилось китобойное судно, и гиляки вырезали всю команду. Забрали у американцев вещи. У гиляков там есть золотые и серебряные монеты. Это и была тайная цель Позя. Он мечтал, что на японские и маньчжурские товары скупит монеты, а потом с большой выгодой перепродаст русским. Кое-что достанется брату и Питкену. А Чумбока зря не хочет идти. Рассказывать ему прежде времени не в правилах Позя.
Большая лодка с парусом, груженная, как корабль, ушла. В ту сторону, где восходит солнце.
Позь и Питкен отправились на лодке домой.
Вечером Чумбока варил свой рис айнам.
— От кораблей всегда много горя! — говорил он.
— Нет, не всегда, — сказал старый айн.
Где-то внизу, в темноте, набежала одинокая волна или, может быть, плеснулся морской зверь. Чумбока все еще не узнавал этих зверей по всплескам.
— Вот слушай... Я еще был молодой... Давно это было. К нам, на эту землю, приходил на двух кораблях русский Микола Сандреич. Он поставил здесь пост, отряд из своих людей, и объявил, собрав все наши народы, что остров этот принадлежит стране лоча. Микола Сандреич дал моему отцу бляху. Повесил ее на грудь. Назначил отца старшиной. А когда пришли японцы, он гонял их отсюда. Отдал нам много муки... Старик мой долго ждал, что Микола Сандреич еще придет и погонит японцев.
Чумбока замечал, что айны народ голодный, что они нерешительны, всего боятся, но не прочь перерезать всех японцев и забрать все их имущество. «Айны кислые какие-то, — думал он, — обижаются... Может быть, айн слаб и потому его так легко обманывать?»
На другой день Чумбока был в японском храме. На холме стоял шалаш с гнутыми травяными крышами.
Толстые, довольные японцы, чисто вымытые и веселые, поднимались по каменистой дорожке, стуча своими деревянными подошвами на веревочках, продетых у всех одинаково под большой палец.
В шалаше — медные изваяния богов.
— Этих богов хозяева с собой привозят и увозят, — говорил айн.
В шалаш никого не пускали. Подходить можно было близко. Все боги стояли на возвышении, как на большом столе под крышей, так что всем было видно.
Около шалаша на деревьях висели пузатые фонари с красными иероглифами на промасленной бумаге и ветви с бумажными цветами вишни.
Айны объяснили, что японцы очень любят цветы розовой вишни, но что здесь она не растет, так они делают эти цветы из бумаги. Даже бумаги не жалеют, так любят...
Чумбока, всегда почитавший чужих богов не меньше своих, помолился от души.
После богослужения толстый молодой японец дал ему бумажку.
— Это гадание! — объяснил он. — Прочти и узнаешь свою судьбу...
— Но как я буду читать, когда не понимаю?
Японцы весело обступили Чумбоку и прочли ему все, что было написано на бумажке. Там значилось, что он будет счастлив и получит много риса...
Сегодня, оказывается, праздник. Шалаши и склады с рыбой тоже украшены бумажными цветами розовой вишни и фонариками.
Все эти дни торговцы готовились к празднику. Они стряпали, мастерили украшения, писали на бумажках таблицы счастья, чтобы гадать в день праздника… Айны ловили рыбу, а купец делал красивые игрушечки.
Вечером зажглись фонарики. Красные и зеленые огоньки горели на черном горбу сопки. Айны стали почтительны с Чумбокой. Они сказали, что японцы считают его богатым.
Чумбока работал на рыбалке от зари до зари.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Чумбока желал видеть бородатых айнов и жителей теплой страны — японцев, которые, по рассказам, приходят к айнам из-за моря торговать, ловить рыбу у их берегов.
Чумбока решил сделать все, что в его силах, и обязательно помочь своему другу Питкену в его торговом путешествии и в поисках Хивгук.
— Где пресная вода, — рассказывал Позь, — китобой ходить не может — мелко. Тут кругом мели, только две канавки есть, но их никто не знает. Рыжий пойдет-пойдет, потом на песок сядет, и дальше не может и обратно не может. Вот тогда на них нападают жители Хлаймифа из разбойничьих деревень.
За узким проливом море бескрайной зеленой равниной раскинулось во все стороны под высочайшим голубым небом с редкими-редкими облаками.
«Такого моря я никогда не видел! — с восторгом подумал Чумбока. — Это теплое море!»
Над морем громоздились серые и белые скалы Сахалина в зелени березовых и хвойных лесов. Сначала скалы эти были как кони, скачущие по зеленым склонам на вершину, потом они стали расти, выситься над морем; по высоким крутым горам потянулся светлый каменный гребень.
«Зеленая вода, прозрачная, — думал Чумбока, сидя на корме и держа рукой ременную веревку от паруса. — Волны не такие, как на Мангму, — широкие, длинные, а без пены».
Лодка, клонясь на сторону, медленно подымалась на тяжелую зеленую волну, и все выше и выше открывалось вокруг море.
«Пены нет — значит, это еще маленькая волна. Какая же волна будет, если гребень запенится? Подумать страшно! — размышлял гольд. — Только когда к берегу эта вода подбегает, чуть-чуть пенится в вершине...»
В волне закипало множество мельчайших пузырьков, раздавалось зловещее шипение, ввысь с плеском вырывался белый гребень, до сих пор скрытый; волна вдруг с грохотом неслась на берег, разливаясь, затопляла песок и с силой ударялась в белые скалы.
А в светлой, глубоко прозрачной воде видны на дне моря поля морской капусты. Как огромные зеленые языки, или как луковицы, разрезанные на доли, или как пласты корья... Глубоко, а хорошо видно. Большая волна их чуть покачивает — значит, в глубине тихо.
— И вода не та, что у нас, — зеленая, и камень белый на берегу и на дне, и волны широкие — можно целую деревню, как на сопку, на одну волну посадить со всеми лодками.
— Тепло! Теплый край близко! А дальше — теплые моря...
Чумбоке хотелось съездить в теплый край. Он чувствовал, что где-то там, за этими зелеными волнами, по-настоящему теплые страны, другие леса, другие плоды, звери...
Он слышал, что на юге острова тепло. Правда, японских торгашей все ругают. Чумбоке казалось, что не могут японцы, люди из теплой страны, быть такими злыми, как маньчжурские купцы или как негры и американы.
А скалы белые, и кудрявые зеленые леса над ними... Зеленые шапки, высокие, под самые облака, стоят над морем, и на них — белые обрывы.
— Тут зимой льда нет. Тут никогда море не замерзает, — говорил Позь.
— А помнишь, Позь, ты рассказывал про лоча? — спросил Чумбока. — Где они теперь? И как зовут того... ну...
— А-а! Академик! — осклабился Позь и тут же нахмурился. — Не едет!
Позь задумался.
— Я звал его сюда.
Позь мог быстро выучить любой язык. Он знал по-русски, даже научился писать, но зачем это теперь ему? Он рассказал, как был с Миддендорфом на Шантарских островах, плыл по морю на судне.
Отец Позя — тунгус, переселившийся к гилякам. Мать Позя была очень красивая гилячка. Первый раз Позь попал в Охотск давно, мальчиком.
— Бревенчатые избы у русских, — говорил он. — Дым валит из труб на крышах. Труба не на особицу и сложена из камня.
— Как это крыши не падают? — спросил Чумбока.
— Сначала и я думал так, — отвечает Позь. — А крыша из тонких полос железа, или из расколотых бревен, или даже из досок... Такое разве я видел когда-нибудь? Только лодки делают из досок. А тут — целый дом, разве это лодка? Разве нет жердей и коры? А так, конечно, красивей... Потом я привык и все понял.
Все ново, а для живого ума Чумбоки все интересно. Он с жадностью запоминает все. Там другой мир.
— Люди не на собаках и не на оленях ездят, а верхом на лошадях. У людей валенки на ногах, на самих — нагольные тулупы.
Позь рассказал, как впервые в жизни увидел корову и лошадь. В избе, где остановились, были такие диковины, что голова пошла кругом. Под столом за решеткой сидели птицы. Петух утром пел...
— «Зачем такие птицы? — подумал я. — Почему их не съедят?» Сказали, что от кур весной будут яйца... Разве нельзя набрать яиц на озерных островах? А амбары из толстых бревен. В амбарах в мешках мука, мороженые пирожки с черемухой мешками и мешками же мороженые пельмени. А печка! Это целый дом в доме. Пирожки принесли с мороза, разогрели в печке, и они стоят горячие, как будто только что испеклись... А какой высокий хлеб! Это не пампушки! В окнах не бумага в решетнике, а слюда или даже стекло. Печи кладут из кирпича, который делают из глины. Его обжигают, как посуду.
Потом Позь бывал у русских не раз. Когда надо было провести экспедицию, приехавшую из главного их города Петербурга, русские сами нашли Позя. Это было не очень давно. Перед поездкой Позя с Алешкой. Начальник экспедиции был из Петербурга. Позь прошел с ним весь Большой Каменный хребет. А потом ходил с другими русскими. Недавно один русский приезжал к нему из Аяна и торговал. Позь знал цену золота и знал, как его добывать.
Позь бывал в разных странах. Он встречался с китобоями, торговал с ними и не боялся их. В Иски про него говорили, что он знает язык рыжих. Все нивхи гордились, что среди них есть такой человек.
А леса Западного Сахалинского хребта все выше подымались к небу, и все круче белели громадные обрывы...
* * *
Море тихо. Чуть дует ветерок. Питкен и Чумбока обогнули южную оконечность острова.
Раннее утро. Море мерцает, все в пятнистых бликах. Вдали голубые широкие полосы вод, и чем дальше, тем они светлей, а далеко-далеко море почти белое.
В бесконечной дали парусник, и кажется, что он стоит в воздухе, над белой поверхностью моря.
«Там светлей, скоро солнце взойдет», — думал Чумбока.
Светлые квадраты проступают из мглы на далеком голубом мысу. Это видна деревня, в которую едут друзья.
— Вон айны живут, — говорит Позь.
— Какие большие дома! — удивляется Чумбока.
— Склады. Соль там есть, водка, рис. Там японец рыбу складывает. Но дом все же не такой большой, как с моря утром кажется. У-у! Вон рыжий ходит, — говорил Позь про дальний парусник. — Но это не то судно, которое у вас было, не столько мачт...
Взошло солнце. С моря подул ветер. Лодка быстро шла к деревне.
Вскоре стали видны освещенные солнцем дома, крытые соломой, и дощатые сараи. На берегу виднелись чаны для засолки рыбы. Люди ходили по берегу.
— У всех бороды большие... — заметил Чумбока. — Но почему все люди такие лохматые и волосатые?
— Это айны! — сказал Питкен и всхлипнул.
Он вспомнил, как когда-то вот так же в лодке с товарищами приезжал он в такую же айнскую деревню на восточном берегу, чтобы высватать Хивгук. Где она теперь?
Питкен понимал, что если сейчас он ничего про жену не узнает, то надеяться больше не на что. Тогда хоть выходи на берег и кричи, кричи, обращаясь к морю... Но ведь крик не долетит туда, где жаркие края, где многолюдные города... А там, в густой толпе, рыжие китобои, может быть, ведут на продажу аинок и гилячек…
* * *
Японцы пригласили гиляков в дом. Позь, Питкен и Чумбока пошли под травяной навес, в дверь. Пришлось разуваться. Так тут полагается. Все сидят на соломенных циновках, стоят мешочки с рисом. Разные подносы с рисунками. Картины с голыми японками. Сабли, ножи, чугуны.
У Позя кинжал за поясом и пистолет спрятан в кармане. Он разговаривает с японцами на их языке, спорит, бросает им шкурки, отбирает обратно, чуть не вырывает из рук.
«Настоящий торговец!» — думает Чумбока.
Тут тепло. Бежит ручей между сопок. Веселая тайга. Домики чистые, красивые.
Хивгук и тут нет...
Чумбока быстро сошелся с айнами. Сначала он смотрел, как они выбирают рыбу из невода. Невод был хороший, крепкий и длинный, не то что у гиляков. Только гольды на Мангму так крепко вьют бечевки.
Айны не торопясь, лениво и печально перебирали сети своими черными руками. Все они, как казалось Чумбоке, были печальные или сонные.
Чумбока стал помогать. Он быстро собирал рыбу, носил ее в ведрах и корытах. Это всем понравилось.
После работы Чумбока разговорился с бородатыми.
Они были какие-то странные люди. О чем с айном ни заговоришь, тот повернет разговор на японского рыбопромышленника.
— Мы глупые, а хозяева умные! — говорил скуластый старик айн с сизой бородой и багровыми щеками. Глаза у него были черные и острые, как у Хивгук. По глазам казался он живым и быстрым. Но на самом деле старик был медлителен и вял. — Ум у них узнается по толщине: кто всех толще, тот самый умный.
«Ну, это не беда! — думал Чумбока. — Я видел и похуже!»
— Вот в этом амбаре у них риса много-много. Водки много. — Старик с завистью прищелкнул языком, кивая на большое дощатое здание. — Там есть все.
— А нам не дают, вот и невесело поэтому, — заметил долговязый молодой айн. — Сами едят, а нам не дают.
— А где же японцы? Разве они не работают? — с любопытством спрашивал Чумбока. — Почему их не видно?
— Сейчас японец обедает. Вон в тех домиках...
Эти домики-шалаши с широкими окнами и крутыми, высокими травяными крышами очень нравились Чумбоке. В одной раме была вставлена разноцветная бумага. Другое окно было открыто. И над входом еще одна крыша — низкий травяной навес. Дом похож на голову человека в высокой шапке с низким козырьком. И как будто бы из-под козырька, над самой землей, один глаз прищурен, смотрит хитрый, злой... Дом уперся глазами в землю...
Человек в цветном халате вышел из домика. В руках у него тазик. Он набрал воды из кадушки и ушел.
— Мыться любят, — сказал айн, подымаясь.
При виде хозяина-купца все длиннобородые рабочие стали расходиться по местам и взялись за тяговую веревку невода.
Под крутым берегом, на песке, цепью тянулись их падающие фигуры.
— Всех айнов связали на одну веревку, — усмехнулся Позь. — Айн работает, а японец целый день спит.
Позь накупил котлов, ножей, сабель, посуды, чашек и собирается домой.
— Да, тут тепло, много рыбы. Конечно, хорошо поспать после обеда... У хозяев чистенькие шалаши.
На берег вышел толстый японец в голубом халате, с палкой в руке. Когда он приблизился, Чумбока рассмотрел его хорошенько. У него было молодое, но тучное бледно-желтое лицо с выражением важности.
Чумбока подумал, что он похож на сытого водяного воробья или на молодого откормленного щенка, который о трудом поворачивает голову.
Японец вышел на обрыв и что-то закричал айнам. Потом заглянул в бочки, поговорил с аинками, которые вязали сушеную рыбу в тюки, посмотрел на вешала, поставленные на мысу, там, где морской ветер обдувал их со всех сторон.
Питкен, печально сидевший на берегу, вскочил и низко поклонился японцу.
«Вот он какой, японский промышленник!»
Теперь Чумбока хорошо видел его. На голых толстых желтых ногах привязаны соломенные подошвы, приклеенные к красной деревяшке. А лицо бледно-желтое, шея толстая, под глазами мешки...
Мутный взор купца скользнул по Чумбоке.
«Не все люди на свете такие злодеи, как маньчжурские хунхузы, — думал Чумбока, глядя на важного японца. — Правда, он с палкой...»
Но Чумбоке так хотелось пожить тут, что он согласен был простить японцам кое-какие грехи.
Купец прошелся по берегу, помахал палкой. Где-то около амбара он увидел айна и прогнал его.
— Этот амбар — приманка! — таинственно шептал Чумбоке старик айн. — Один только раз в этом году мы поели досыта: когда нанимали нас на рыбалку... Весной японцы приезжают из своей страны, с островов, нас уговаривают работать, угощают.
Промышленник позвал гиляков в дом. Войдя туда, Чумбока и Питкен встали на колени и поклонились, касаясь лбами пола.
Главный надсмотрщик на промысле, толстый, но бойкий и подвижной, в халате, надетом на голое тело, сидел за столиком. Вокруг него с фарфоровыми трубками в зубах сидели и лежали другие японцы. Тут же стояли тазики с водой, лакированные столики, на них тонкая посуда, табак, лакированные подносы, похожие на берестяные чумашки. Чумбока не мог глаз оторвать от золотых ширм. На стенах висели картинки, рисованные тушью и в красках, с обнаженными японками.
«Вот чудеса!» — решил Чумбока.
Глядя на такие диковины и соблазны, хотелось жить. Забывались все печали и заботы. Чумбока твердо решил остаться здесь на рыбалке. Японцы дали ему риса.
Питкен сменял орлиные хвосты и все свои товары на материи и на мешок с рисом. Он отдал двух соболей за лакированный поднос и за картинку с голой японкой. Он получил также старые деревянные латы с облезшим лаком и нож.
Позь собирался домой почему-то другим, далеким путем.
«Да, у него дома хорошо. Коль — большая деревня. Сто домов», — думал Чумбока.
— Почему-то мы пойдем по берегу большого моря, а не малого, — говорил Питкен. — Я даже боюсь.
Чумбоке совсем не хотелось идти в такую даль. Придется огибать весь остров.
— Позь, почему ты решил идти около восточного берега? — спросил Чумбока, придя к хозяину лодки.
— Мне надо! — ответил Позь. Мысли его были обращены не к тому, с кем он разговаривал.
— Я хочу здесь пожить. Мне всегда хочется познакомиться с новыми людьми.
— Если ты не пойдешь со мной, то, может быть, пожалеешь.
Позь как будто смеется над Чумбокой. Но лицо его серьезно.
Позь слыхал еще в Коле, теперь эти слухи подтвердились: на восточном берегу Сахалина разбилось китобойное судно, и гиляки вырезали всю команду. Забрали у американцев вещи. У гиляков там есть золотые и серебряные монеты. Это и была тайная цель Позя. Он мечтал, что на японские и маньчжурские товары скупит монеты, а потом с большой выгодой перепродаст русским. Кое-что достанется брату и Питкену. А Чумбока зря не хочет идти. Рассказывать ему прежде времени не в правилах Позя.
Большая лодка с парусом, груженная, как корабль, ушла. В ту сторону, где восходит солнце.
Позь и Питкен отправились на лодке домой.
Вечером Чумбока варил свой рис айнам.
— От кораблей всегда много горя! — говорил он.
— Нет, не всегда, — сказал старый айн.
Где-то внизу, в темноте, набежала одинокая волна или, может быть, плеснулся морской зверь. Чумбока все еще не узнавал этих зверей по всплескам.
— Вот слушай... Я еще был молодой... Давно это было. К нам, на эту землю, приходил на двух кораблях русский Микола Сандреич. Он поставил здесь пост, отряд из своих людей, и объявил, собрав все наши народы, что остров этот принадлежит стране лоча. Микола Сандреич дал моему отцу бляху. Повесил ее на грудь. Назначил отца старшиной. А когда пришли японцы, он гонял их отсюда. Отдал нам много муки... Старик мой долго ждал, что Микола Сандреич еще придет и погонит японцев.
Чумбока замечал, что айны народ голодный, что они нерешительны, всего боятся, но не прочь перерезать всех японцев и забрать все их имущество. «Айны кислые какие-то, — думал он, — обижаются... Может быть, айн слаб и потому его так легко обманывать?»
На другой день Чумбока был в японском храме. На холме стоял шалаш с гнутыми травяными крышами.
Толстые, довольные японцы, чисто вымытые и веселые, поднимались по каменистой дорожке, стуча своими деревянными подошвами на веревочках, продетых у всех одинаково под большой палец.
В шалаше — медные изваяния богов.
— Этих богов хозяева с собой привозят и увозят, — говорил айн.
В шалаш никого не пускали. Подходить можно было близко. Все боги стояли на возвышении, как на большом столе под крышей, так что всем было видно.
Около шалаша на деревьях висели пузатые фонари с красными иероглифами на промасленной бумаге и ветви с бумажными цветами вишни.
Айны объяснили, что японцы очень любят цветы розовой вишни, но что здесь она не растет, так они делают эти цветы из бумаги. Даже бумаги не жалеют, так любят...
Чумбока, всегда почитавший чужих богов не меньше своих, помолился от души.
После богослужения толстый молодой японец дал ему бумажку.
— Это гадание! — объяснил он. — Прочти и узнаешь свою судьбу...
— Но как я буду читать, когда не понимаю?
Японцы весело обступили Чумбоку и прочли ему все, что было написано на бумажке. Там значилось, что он будет счастлив и получит много риса...
Сегодня, оказывается, праздник. Шалаши и склады с рыбой тоже украшены бумажными цветами розовой вишни и фонариками.
Все эти дни торговцы готовились к празднику. Они стряпали, мастерили украшения, писали на бумажках таблицы счастья, чтобы гадать в день праздника… Айны ловили рыбу, а купец делал красивые игрушечки.
Вечером зажглись фонарики. Красные и зеленые огоньки горели на черном горбу сопки. Айны стали почтительны с Чумбокой. Они сказали, что японцы считают его богатым.
Чумбока работал на рыбалке от зари до зари.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47