А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

А зачем ваши буряты здесь русских послов убили?
— А че же? — оборачиваясь, весело ухмыльнулся бурят.
Там, где снег снесло ветром, во льду, под полозьями саней, видны были тонкие белые круги, похожие на лотосы с монгольских шелковых икон. Словно кружась друг над другом, они тонули в глубокой толще прозрачного льда.
— Как по воздуху летишь, — заметил Алексей. — Дядя рассказывал: по Байкалу едешь в лодке — видны скалы под водой. Первый раз он думал, что такое? «Смотрю, говорит, там отвесы, а под ними черно. Глубины, однако, не верста ли? А видно далеко — саженей на десять...» — Алексей помолчал. — По мутной воде кто привык ездить, с непривычки боязно.
Он с большим любопытством рассматривал все вокруг и, казалось, позабыл свое положение.
Целый день переваливали Байкал. На середине его отдыхали в уже брошенной избе с железной печью, построенной прямо на льду, покормили коней.
Хребты плыли навстречу кошевкам, росли над снежным полем, становясь все круче и синей, охватывая озеро полукругом. Леса щетиной расползались по ним, подбираясь с разных сторон к торчавшим скалам и отступая от голых гребней. Тайга рассыпалась, синела по склонам, ссыпалась в долины, набилась в жирные белые складки волнистых гор, густела дочерна по ущельям. В горах открылся пролом. Солнце рассекло хребты пополам, ударило в глаза. Тени от гор потекли по морским льдам. Синие кони бежали по синим снегам.
— Вон Ангара, — показал Карп.
Пришлось забирать вправо, к берегу, держать на село. Дальше Ангара открыта. Вода как синька с прозеленью. Кошевка помчалась по камням и песку. Залязгали полозья.
У подножия крутых черных скал, на станке, ждали коней и заночевали. Чуть свет ямщики-буряты привели своих низкорослых лошаденок. Над головами от утесистых вершин леса валились в беспорядке. Склоны над скалами были усеяны буревалом.
— Сегодня в Иркутске будем, — с тяжелым вздохом молвил Карп, усаживаясь в кошевку.
Старик осунулся и ссутулился.
Кошевка помчалась по берегу. Посредине реки, там, где вырвалась она между двух утесов из моря, торчала, проткнувши лед и как бы не пуская его вниз, черная скала — Шаманский камень.
Быстрая река вставала поздно, несла лед, ломала, громоздила его на острова, заливала сверху, и снова вода намерзала, так что казалось — как шли по бурным порогам так и застыли вмиг ангарские волны.
Сопки, отойдя от Байкала, становились все ниже. Исчезли скаты и обрывы. Повсюду виднелись пологие склоны в снегу. На берегу кое-где были видны квадраты протаявших пашен. Их становилось все больше. Чувствовалось, что близятся жилые места.
Завиднелась русская деревня.
— Какая деревня? Не Иркутск ли?
— Малая Разводная, — ответил ямщик.
По долине и по склонам холмов сплошь пошла пашня. Алешка щелкал языком от восторга.
— Пашни-то... Росчисти-то... Гляди, так и распластали бок у сопки, как карася.
Пашни, отделенные друг от друга узкими полосами леса, тянулись ввысь...
В Малой Разводной, у бревенчатой избы с потускневшим орлом на столбе и с надписью «Почтовый станок», снова меняли коней, и крестьянский паренек повез путников дальше.
Мимо кошевок плыли дома сибиряков. Груды навоза по всей улице поднялись вровень с бревенчатыми заборами, и в ворота видно было, что дворы сплошь в навозе. Это понравилось Алешке:
— Скота много!
Через двадцать верст, под Большой Разводной, в роще, увидели казаки загородные дома богачей. У кухонь на березах стаями каркали вороны, и на голых ветках, как мохнатые шапки, висели вороньи гнезда. Навстречу попался обоз цыган.
Алексей Бердышов давно не бывал в Иркутске.
«Вот она, Русь-то!» — с гордостью и волнением думал Алексей и чувствовал себя в этот миг отторгнутым, заброшенным в каменную щель на Шилке, далеким, но верным сыном этой же земли. Он вспомнил безлюдный Амур; тысячи верст, пройденные пешком с лямкой от бечевы, с лодкой за плечами; тысячи верст прибрежных песков без людского следа; завалы колодника на Бурее величиной с добрую колокольню; дремучие леса, мари, пройденные верхом на олене; медведей в дуплах с медом; росомаху, утащившую голову сохатого, которого Алексей убил и разрубил на части; низовья Амура, широкие, как море; соболиную охоту на амурских дедовских землях...
— Гляди... — сказал Карп.
Из-за холмов поднимался город — море деревянных крыш.
Вокруг церквей виднелись стены.
— Кремль! — кивнул Алешка.
— Вот она где, Русь-то!
Старик соскочил с розвальней и зашагал, хлопая себя рукавицами по бокам, радостно наблюдая близившуюся сибирскую столицу.

* * *
В Иркутске казаков поместили в казарму. На другой день их позвали в присутствие. Офицеры снимали с них допрос о поездках на Амур.
Писцы заносили их ответы на бумагу. Дня не хватило на рассказы.
Наутро казаки явились пораньше и, ожидая начальника, расположились в прокуренном темном коридоре, на полу, как в таежном балагане.
Приехал Корсаков, он велел рассказать про контрабандную торговлю, про дружбу и знакомство с китайцами, которым маньчжуры запрещали знаться с русскими.
— Что нам, батюшка, за это? — спрашивал Карп, но ответа не дождался.
Офицер с большим любопытством спрашивал про Амур и про реку Шунгал. Алексей рассказывал про свое путешествие. Он уже знал, что двадцатилетний штабс-капитан Михаил Семенович Корсаков, доставивший казаков и снимавший допрос с них, был близкий родственник самого губернатора. Отпуская казаков, предупредил, что будет еще допрос.
На третий день, после полудня, он заехал в казарму и повез обоих Бердышовых через город.
Кошевка остановилась на берегу Ангары, около двухэтажного дома с колоннадой и с лепным орлом на фронтоне. Сад из остриженных черных деревьев крыльями стлался от дома по обе стороны вдоль набережной.
— Куда привезли? — тихо спросил Карп.
— Дом губернатора, — печально ответил Алексей.
Шагая к подъезду, он глянул в сад и, невольно вспомнив такой же черный лес в низовьях Буреи, подумал, что уж больше там не бывать.
Глава девятнадцатая
МУРАВЬЕВ
В приемной губернатора мебель красного дерева, ковры, хрустальная люстра, на столиках, отделанных медью, фарфоровые вазы. Важные чиновники и офицеры, старые и молодые, то и дело проходят мимо. Казак Алексей Бердышов подумал, что каждый из них, верно, в таких чинах, что, явись на Шилку, все встречали бы его как самого Кандинского или пристава Размахнина. Начальства тут было больше, чем простого народа на Усть-Стрелке, и, глядя на него, брала оторопь, страшно становилось жить на свете, где кругом столько силы и важности.
Вдруг в губернаторском кабинете послышался какой-то шум. Распахнулись резные двери, зашелестели шелка, из-за портьер пахнуло на казаков знакомым запахом войлочной юрты. К их удивлению, из кабинета повалили буряты. Растерянные и сияющие, они останавливались в дверях, низко и почтительно кланялись куда-то в глубь кабинета.
Нетрудно было догадаться, что буряты, которых сильно притесняли купцы и чиновники, нагрянули к новому губернатору с жалобами и прошениями.
По счастливо-испуганным лицам бурят видно было, что губернатор принял их обходительно и что-то пообещал.
Знакомый вид бурят среди богатой мебели, ковров и картин приободрил забайкальцев, давая им надежду, что, быть может, и над ними не грянет гром, что губернатор не зверь...
Пятясь задом и отвешивая поклоны, явился из кабинета лама. Он был в красной курме и черных очках.
Казаки при виде бурят чуть было оживились, но тут подошел офицер и потребовал их к губернатору.
Появился Корсаков. Он предупредил: о чем бы ни зашла речь, говорить чистую правду.
Сердце у Алешки обмерло. Начальство, как охотники к берлоге, подступило со всех сторон. Лакей открыл двери с позолоченными кольцами в пастях у резных львов.
Оба забайкальца, седой и плотный великан Карп и русый казак Алексей, косая сажень в плечах, с высокой грудью и рыжеволосыми руками, оба в ичигах и кожаных рубахах, вошли за офицером в огромную комнату с высокими окнами в сад. За столом, в беспорядке заваленном бумагами и книгами, сидел губернатор. Рыжеватые волосы его были зачесаны наверх и взбиты, лицо багровое, правая рука на перевязи. По тому, как, сощурившись, посмотрел он на вошедших, Алешке показалось, что губернатор лукав и зол.
«Кому-то попадался», — заметив его руку на перевязи, подумал Алешка со страхом и неприязнью.
Корсаков представил забайкальцев.
— Чем ты занимаешься на заводе? — строго спросил Муравьев у старика Карпа.
— Да какие у нас работы, ваше превосходительство! Мы ведь и живем далеко от завода. Только что прозываемся заводскими, а на заводе, почитай, и не бываем. Заводских работ не много. Когда велят, урок отбудешь, дров нарубишь. А то рыбу ловим. Начальству же идет.
Муравьев уже знал: крестьяне, приписанные к заводам, годами сидят без казенного дела, их жестоко притесняют горные чиновники.
— Бывает, и соболя принесем, — продолжал Карп, — тогда уже не неволят. Живи как знаешь. Из-за них и стараемся.
— А пашня у тебя есть?
— А как же!
— Бердышов? — неожиданно спросил губернатор у Алексея.
— Однако, Бердышов, ваше превосходительство! — бойко ответил Алешка, стараясь не растеряться.
— «Однако»! — насмешливо повторил Муравьев и, прищурившись, оглядел казака с головы до ног. Как показалось Алексею, он остался недоволен осмотром.
Губернатор встал, и оказалось, что он невысок ростом.
— Ты бывал на Амуре? — спросил генерал.
— Однако, бывал, ваше высокопревосходительство! — Без «однако» Алексей от волнения ничего не мог сказать и чувствовал, что получается нехорошо.
Генерал опять сощурился. Карпу подумалось, что он сейчас подступит к Алешке и за такие разговоры даст ему здоровой рукой.
— Ты только на Амуре бывал? Или и в тайгу ходил и видел, какие там земли?
— Везде бывал, — ответил Бердышов.
— Живут ли китайцы на тех землях?
— Нигде не живут, — сказал Алексей. — Есть у маньчжур жилые места по правому берегу, а по левому — почти что пусто.
— Только торговцы туда и приходят, — молвил седой старик Карп, — зайдут, поторгуют с народами и уберутся.
— А чиновники бывают?
— Нет, чиновников не бывает.
— Почему не бывает! — возразил Алешка. — Заходят и чиновники.
— И наши чиновники туда тоже ходят! — сказал в запальчивости Карп.
— Верно, наше начальство тоже там часто бывает, — добавил Алешка. — Вот был у нас атаман, до Скобельцына. Я не знаю, Скобельцын-то ездит туда или нет, — сказал казак, хитро поглядывая на Карпа, — а тот, бывало, каждую зиму соберет человек пять-шесть, и отправляются в тайгу, на Амур ли, на Урушу или куда еще — собирать налог. Ведь инородцы любят давать налог, албан. Но не даром, а за подарки. По речкам собирают ясак с орочен, с тунгусов.
— Для кого же? — спросил губернатор.
— Как для кого? — ответил Алексей. — На казну орочены из той земли сами привозят ясак и отдают на границе на постах. У меня друзья есть орочены, они ко мне приезжают и жалуются, что за ними наши урядники и атаманы до самого Шунгала достигали.
Слушая ответы казаков, губернатор вдруг высвободил из перевязи больную руку, присел за стол и, свободно ухватив ею перо, что-то быстро написал на бумаге.
— Далеко ли заходят? — спросил он.
— Далеко! — ответил Алексей, поглядывая мельком на губернаторскую руку и удивляясь, как быстро она оздоровела. — Пока всех там не оберут, не выйдут, — продолжал он. — Я на Амгуни бывал, так туда из Уддского края даже сам исправник ездит. А другим говорит, что земля ничья, по договору не разграничена, и другим ездить не позволяет.
— Как же! Ему выгодно! — подтвердил Карп.
— Туда явилась экспедиция какая-то. Так он страстей насказал: что дороги нет, что и маньчжуры схватят. Немец был над экспедицией начальник. Он все записал и подался в обратную сторону. А исправник тулуп надел, залез на оленя, колокол на шею — и поехал через эти горы за ясаком. А на Бурею опять попы ходят. Тоже ясак берут за церковь. Вот те далеко заходят. Я встретил их в низовье Бурей. Там и место хорошее! Лесам нет конца! И луга есть, и степи такие, что глазом не окинешь. Вольно! Начальства никакого нету. Тайга густая, как стена. Зверя только ловить успевай.
— А разве лучше там, где нет начальства? — строго спросил Муравьев. — Разве вас в Забайкалье теснит начальство? Ведь на Усть-Стрелке, пожалуй, никакого начальства нет.
— Как нет? Всему Забайкалью Кандинские вздохнуть не дают. Орочена если спугнешь, он уйдет на новые места, его не сыщешь. А мы на одном месте живем, у нас хозяйство, служба. Куда денешься?
— Кандинские?! — вскричал Муравьев. — Да какие они начальники? Они торгаши!
Муравьев еще в Петербурге слышал о забайкальских богачах Кандинских.
— Мы у них товар берем — им подчиняемся, — сказал Алешка.
Муравьев опять сел за стол и стал писать.
— Ну, а столкновений у вас не бывало с маньчжурцами?
— Был случай, — сказал Карп. — Моего товарища Маркешку, схватили. Он в Китай уехал верхом на полковнике маньчжурском. Тот толстый был, сидел в нарте, а Маркешка маленький. Стали барахтаться, царапаться, кусаться, а собаки испугались и утащили их. Потом, однако, через полгода Маркешка в Кяхте объявился. Его чуть не через весь Китай в клетке везли.
— Почему же вы туда ходите? Ведь туда проникать запрещено.
— Почему же не ходить? — ответил Карп. — Там была наша земля.
— Что значит — была ваша земля?
— А мы знаем места, где чья была заимка. Маркешка показывал свою пашню, так на ней березы выросли в два обхвата толщиной. Говорит, старикова пашня там была и он эти места знает.
— Где же эта пашня?
— Где Албазин стоял, так немного пониже.
— Ты знаешь место, где стоял Албазин? — удивился Муравьев.
— Могу показать, — ответил Карп.
Губернатор велел Карпу повторить рассказ о столкновении под Айгуном, о котором знал по протоколу.
— Так ты отказался поклониться маньчжурскому генералу? — спросил он.
— Так точно! — вытягиваясь, отчеканил старик.
Рассказ этот губернатору нравился. Ему по душе были все признаки уважения и почтения к русскому начальству, и тем приятней было пренебрежение к начальству нерусскому.
Губернатор спросил, какие города на правом берегу Амура.
— На Амуре какие города! — воскликнул Алексей. — Айгун да караул на Улус-Модоне! Три юрты да будка.
— Айгун большой ли город?
— С Иркутском несравнимо! Стены из глины, стоят пушки в деревянных ящиках... А там дальше, за Айгуном, пошла тайга.
— Бывал ли ты на устье Амура?
— Никак нет! В Тугуре был и прошел горами на Амгунь. Морем сил не было идти — ветер живьем сжигал.
— А ты пошел бы?
— Можно было бы, — безразлично отвечал Бердышов.
Муравьев заходил по кабинету. Он был с брюшком, рыж. «Проворный, как хорек», — подумал Алексей.
Губернатора брала досада. Он стал браниться, что, кроме торговлишки и соболишек, они знать ничего не хотят.
— Какие вы казаки! — подскочив к Алексею, трепал он его рубаху. — Вы торгаши! Кожаные рубахи! Ичиги! Разве сапог у вас не делают? А потом — как же так? Один из вас казак, а другой — мужик! А оба Бердышовы и ничем друг от друга не отличаетесь.
Когда губернатор отошел, Карп спросил, можно ли ходить на Амур.
Губернатор ответил, что пришлет на Усть-Стрелку полицейского офицера и ничего нельзя делать без его позволения. Ходить на Амур нельзя, не спросившись у него.
Короткий зимний день кончался. В кабинет вошел человек, стал зажигать свечи. У зеркал и среди хрусталя во множестве загорелись яркие огни.
— Вот светло! — невольно вырвалось у Карпа. — Всю ночь обутки шить можно!
— Все, что мы тут говорили, никому не открывать, — строго предупредил губернатор, отпуская казаков, — всю беседу держать в тайне.

* * *
Проводив Бердышовых, губернатор некоторое время молча поглядывал на щеголеватого Корсакова, настороженно сидевшего напротив него в кресле.
Очевидно было, что Приамурье не населено китайцами. Но, кроме того, Муравьев почувствовал другое — что в здешнем народе никогда не переставали амурскую землю считать русской и что у забайкальцев сильно стремление на Амур.
— Рассуждают про Албазин, о том, что там были пашни их дедов! — воскликнул губернатор. — Про Албазин, о существовании которого мы почти забыли! Вдруг словно из глубины веков явилась ко мне живая история! Казаки знают места пашен их предков, ходят на Амур! Для них это своя земля!
Корсаков молчал, внимательно слушая губернатора и стараясь запомнить все, что он говорит.
Муравьев был пылкий и подвижной человек.
— Что сейчас Петропавловск? — вскакивая, воскликнул губернатор. — Жалкая деревушка! А будь у нас Амур, мы могли бы построить там первоклассный порт. Кто владеет Камчаткой — владеет морями!
Исполняя повеление Николая, Муравьев по приезде в Иркутск изучал сведения о Камчатке.
Продовольствие, товары шли туда из Кронштадта на транспортах, которые посылались раз в несколько лет. Путь другой был сухопутным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47